//e2-e2: хотел послать на темную, но не могу не поделиться таким феерическим идиотом
ОТРЫЖКО, ЗАВЕДУЮЩИЙ СКЛАДОМ ГОТОВОГО ТРЯПЬЯ МИХАИЛ ЧУХЭИДЗЕ ПОСЛЕ ЛИНОЛЕУМНЫЙ КЛОН ЮРИЯ АНТОНОВА И ДЫМ ИЗ ИХ С КОМПОТОМ ИЗ ДВУСТВОЛКИ В ЮЖНОМ ФАКХЭМПТОНЕ ВОТ СУБАГЕНТ ПЕПСИКО-ВЛИЯНИЯ.
Увгн е2-е2 обиделсо и решил больше ничего не опрувить, сопровождая это зловредными комментариями.
Ну смишно жы!
Ну смишно жы!
для увгн Denedena
ЦИНИЗМ КОРПОРАТИВНОЙ БУХАЛОВКИ В КРЫЖОПОЛЬСКОЙ ДЕТСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ В ЭТОТ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПЕВЕЦ В ОЗОНОВЫХ ДЫРАХ.
ЦИНИЗМ КОРПОРАТИВНОЙ БУХАЛОВКИ В КРЫЖОПОЛЬСКОЙ ДЕТСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ В ЭТОТ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПЕВЕЦ В ОЗОНОВЫХ ДЫРАХ.
Знаю, что ыблотуд ( http://svalko.org/361999.html )
Однако реквестирую птааги: эволюциэ и ЖЗЛ
ВНИМАНИЕ АХТУНГ АДЫН АДЫН АДЫН
Увгны свалкосотруднеги, спишу сообщить вам пренеприятнейшее известие: йа стал дипломированным долбо йо бом!!! Вчера еще тоже был, но менее. В общим я теперь Маг Истр, хотя а низнаю, щито это значит для будущего нашей великой родины, и свалочки в принце Пе.
Спа сибо за то, что путешествовали нашими авиолинеями и Татьяне за синий скин. От себя обещаю постить еще больше ХУ едры ги в каменты. И опрувидь еще больше хуедрыги из апруверной.
ну или нет
// РЧ: Хм, он, значит, нифожжер и обещал, а я, значит, фожжер и ниобещал? Ну ла-адно...
Однако реквестирую птааги: эволюциэ и ЖЗЛ
ВНИМАНИЕ АХТУНГ АДЫН АДЫН АДЫН
Увгны свалкосотруднеги, спишу сообщить вам пренеприятнейшее известие: йа стал дипломированным долбо йо бом!!! Вчера еще тоже был, но менее. В общим я теперь Маг Истр, хотя а низнаю, щито это значит для будущего нашей великой родины, и свалочки в принце Пе.
Спа сибо за то, что путешествовали нашими авиолинеями и Татьяне за синий скин. От себя обещаю постить еще больше ХУ едры ги в каменты. И опрувидь еще больше хуедрыги из апруверной.
ну или нет
// РЧ: Хм, он, значит, нифожжер и обещал, а я, значит, фожжер и ниобещал? Ну ла-адно...
Сейчас на работе рассказали очень важные вещи!
Оказывается, надо срочно запасаться португальским портвейном. Потому что в ближайшие годы будет сильный неурожай. Через 5 лет портвейн пропадет лет на 10, а то и больше. Поскольку в Америке собираются искусственно запустить вулкан Йеллоустоун. И волна эта обрушится с похолоданием непосредственно на Португалию и Испанию. В доказательство этого, американцы в Австралии строят плавучие военно-морские базы с истребителями пятого поколения. А в самой Америке подобный контингент всего один, и то показательный.
Для решения этой проблемы необходимо в ближайшие 3 года поехать в Португалию и, расплатившись Визой, заказать контейнерные перевозки в Москву. Внутрь контейнера надо запаковать бэушную цистерну с портвейном. А потом встречать все это на станции Москва Сортировочная, где портвейн можно уже разливать по КАМАЗам.
Оказывается, надо срочно запасаться португальским портвейном. Потому что в ближайшие годы будет сильный неурожай. Через 5 лет портвейн пропадет лет на 10, а то и больше. Поскольку в Америке собираются искусственно запустить вулкан Йеллоустоун. И волна эта обрушится с похолоданием непосредственно на Португалию и Испанию. В доказательство этого, американцы в Австралии строят плавучие военно-морские базы с истребителями пятого поколения. А в самой Америке подобный контингент всего один, и то показательный.
Для решения этой проблемы необходимо в ближайшие 3 года поехать в Португалию и, расплатившись Визой, заказать контейнерные перевозки в Москву. Внутрь контейнера надо запаковать бэушную цистерну с портвейном. А потом встречать все это на станции Москва Сортировочная, где портвейн можно уже разливать по КАМАЗам.
![[1]](https://svalko.org/data/2008_12_05_23_06_344103_1.gif){kind=link}
Хороший рецепт.
Каждый вечер, когда солнце прячется за верхушки сосен, на небе зажигаются звезды, а где-то в лесу неподалеку начинает ухать сова, которую мы уже два месяца не можем поймать, чтобы сварить из нее суп, — так вот: каждый раз, когда на нашу свалку опускается темнота, вся детвора собирается вокруг ржавого чайника в пустой нефтяной цистерне на западной окраине, чтобы попить кипятка, съесть по кусочку сахара и послушать сказку на ночь.
Урчит, закипая, чайник. Ухает сова. Восемь носов выжидательно пошмыгивают. Восемь пар глаз внимательно следят за мной.
— О чем же вам сегодня рассказать, внучки? — тяну время. — Может, о том, как шестьдесят лет тому назад у Мумусика, на котором мы с Лебедевым ехали в этнографическую экспедицию, провалился двигатель?
— Нет, дедушка. Только не про двигатель и не про Лебедева. Мы про двигатель и про Лебедева уже сто раз слышали.
— Хорошо, — нехотя соглашаюсь я. — Может, тогда про старого педофила?
— Дедушка, — тоненьким голоском просит самая маленькая девочка, — пожалуйста, только не про старого педофила. Сил наших больше нет про старого педофила слушать.
— Ладно, не буду, — киваю я, почесывая бороду. — О чем же тогда? Может быть, о королеве перевернутого планкинга — самой красивой девочке во всей…
— Дедушка, — грозно рявкает самый старший мальчик, сжимая кулаки, — если ты опять начнешь про нее, то мы снова отберем у тебя кислородную подушку и намажем горчицей твою клистирную трубку.
— Ну, — затихаю я, — тогда даже и не знаю, о чем вам рассказать. Злые вы. Подушку они отберут, ишь…
Свистит вскипевший чайник. Восемь тяжелых детских вздохов повисают над столом. Восемь пар глаз готовы разрыдаться.
И тут самая маленькая девочка жалобно просит:
— Дедушка, а расскажи нам про криворуких ебланов!
Комната мгновенно наполняется звонкими перебивающими друг друга детскими голосами.
— Да, про ебланов! Про ебланов!
— И про печенье!
— И про мельника!
— И про курочек!
— И про китайские пресс-формы!
— И про то, почему в этой стране никогда ничего хорошего не будет!
Я машу руками:
— Ладно, ладно, будет вам сказка про криворуких ебланов, будет, только не шумите. Лучше разлейте-ка кипяток по консервным банкам. Слушайте.
И я начинаю рассказывать.
СКАЗКА О КРИВОРУКИХ ЕБЛАНАХ
Давным-давно в одной стране жили люди. И были они несчастны. Потому что все, за что они только ни брались, получалось у них через жопу.
Спутники у них не запускались, а если и запускались, то падали. Машины получались уродскими и не ездили. Депутаты, которых они избирали в парламент, оказывались мудаками и гандонами. По дорогам, которые они строили, они же сами и не могли проехать, — а если даже могли, то собирались в огромные пробки, где стояли, сигналили и материли правительство. И законы у них были сплошь идиотские. И патриарх был у них какой-то мутный. И даже омбудсмен оказался обмудком. И пиво — невкусное. И диссертации — пизженные. И телевидение — подлое. И даже самые продвинутые и креативные люди от безысходности у них душили друг друга, разделывали в ванной, запихивали в багажник и потом шумно искали на весь интернет.
И вот днем эти люди строили хуевые дороги и варили невкусное пиво, а по вечерам собирались в социальных сетях и обкладывали говном все подряд — и дороги, и пробки, и омбудсмена, и друг дружку. И думали — почему же у них все через жопу, а кругом — уебок на уебке. И никакого просвета впереди. И никакой надежды. Лишь одна радость была у них, если разобраться, — это королева перевернутого планкинга, то есть самая красивая во всей…
— Так, дедушка, мы тебя предупреждали. Варька, отними у него подушку! Петька, тащи сюда клистирную трубку! Мишка, беги на кухню за горчицей!
— Все, все, не буду, только подушку отдайте. Понял, все. Слушайте дальше.
В общем, все у них было плохо.
Нельзя сказать, что они ничего не делали. Делали. И номер выпускали с историями двадцати семи геев. И на амвоне в балаклавах плясали. И собирали в интернете сто тысяч одних только лайков под обращениями. И на митинги ходили. И даже повязывали на себя белые ленточки. И даже пели в автозаках пронзительные душевные песни.
Но ничего не помогало.
Поэтому каждый вечер они снова заходили в интернет, ныли там, плевались и недоумевали, почему во всех других странах люди и хумус вкусный готовят, и ботинки крепкие делают, и процессоры современные выпускают, а у них, за что они ни возьмутся, все равно в итоге получается один только гулаг, и даже омбудсмен — обмудок обмудком.
И вот в какой-то момент какой-то чувак и говорит им: «Все так и будет через жопу, пока с печеньем не разберетесь».
Тут все и примолкли, перестав обсуждать даже Диму Яковлева. «А при чем тут печенье?» — спрашивают.
«А при том, — говорит чувак. — Вот вы как печенье делаете?»
Ну, они ему и рассказали. Во всех подробностях.
Чтобы сделать печенье, нужен труд многих людей.
Крестьянин выращивает пшеницу и отвозит ее на мельницу.
Мельник мелет из пшеницы муку.
Птичница насыпает зернышек курочкам, чтобы получились яйца.
Доярка кормит коровку сеном и дергает за вымя, чтобы коровка дала молоко.
Нефтяник добывает нефть, заливает ее в трубу и отправляет за границу, чтобы из-за границы получить сладкий сахар, без которого печенье не получится. Ну и немножко нефти отправляет на нефтеперерабатывающий комбинат, чтобы там из нее сделали бензин и отправили на автозаправочную станцию.
На автозаправочной станции бензин заливают в бак автомобиля, на котором ездит водитель.
Водитель заправленной бензином машины привозит муку, молоко, яйца и сахар на кондитерскую фабрику, где отдает все это кондитерам.
Кондитеры берут яйца, молоко, муку, сахар, закладывают в большую железную машину и зовут главного технолога, чтобы тот нажал кнопку.
А главный технолог зовет главного инженера и спрашивает, пришли ли из Китая пресс-формы для печенья.
А главный инженер и отвечает: мол, пришли, но какие-то странные. Уебищные какие-то. Че-то китайцы там перепутали. Пару букв буквально.
А главный технолог и спрашивает — как же тогда быть?
А главный инженер ему и отвечает: да похуй — ставь какие есть и хуярь себе печенье. Хер с ними, с двумя буквами-то. И так сойдет.
А главный технолог ставит и хуярит.
Ревет большая стальная машина. Бурлят котлы. Мигают разноцветные лампочки. Играет национальный гимн. С конвейера сходит печенье, пакуется в коробки, загружается в фургоны и отправляется в магазин.
А потом в магазин приходят крестьянин, мельник, доярка, нефтяник, химик, заправщик и водитель. Покупают печенье и несут его домой, чтобы выпить с ним чаю. Вытаскивают печенье из сумки. Смотрят на него. Выключают не успевший закипеть чайник. Вздыхают. Вытаскивают из морозилки бутылку водки. Наливают полный стакан. Выпивают. И выходят в интернет, чтобы рассказать всем, в каком говне они все живут, что вокруг одни криворукие ебланы, что ничего и никогда хорошего не будет в этой стране, что президент у них — говно, и министры у них — говно, и заместители министров — говно, и лишь Дима Яковлев был не говно, но не уберегли его, и жизнь — говно, и надежды нет, и даже омбудсмен — обмудок, и руки опускаются, и никакого просвета, и как можно не пить, когда даже печенье — уебищное.
И матерят власти.
И наливают по второй.
Вот как-то так и делаем печенье. Такой вот у нас особенный, стало быть, путь.
«Ну вот с печенья и начните, — говорит чувак, — поймайте, для начала, этого главного инженера и отпиздите его за такие пресс-формы. А пока не отпиздите, то и печенье у вас останется вот такое, и все остальное будет с ним гармонировать».
«Да иди ты в пизду, — отвечают ему люди. — Мы тут делом заняты, а ты к нам с хуйней лезешь. У нас тут очередной ребенок непонятно от чего помер, и мы переживаем. У нас тут полицейское государство. У нас омбудсмен — обмудок. А ты тут со своим ебаным печеньем. Не стыдно, а?»
Над столом висит тишина. Только иногда слышно, как в лесу ухает сова.
— А что, дедушка — говорит вдруг кто-то, — точно не поймали они того главного инженера? И так в говне дальше и жили?
— А, дедушка?
— Почему ты плачешь?
— Не плачь, дедушка!
— Варька, отдай ему подушку!
— Ну не плачь, дедушка, миленький, пожалуйста, ну не плачь!
Каждый вечер, когда солнце прячется за верхушки сосен, на небе зажигаются звезды, а где-то в лесу неподалеку начинает ухать сова, которую мы уже два месяца не можем поймать, чтобы сварить из нее суп, — так вот: каждый раз, когда на нашу свалку опускается темнота, вся детвора собирается вокруг ржавого чайника в пустой нефтяной цистерне на западной окраине, чтобы попить кипятка, съесть по кусочку сахара и послушать сказку на ночь.
Урчит, закипая, чайник. Ухает сова. Восемь носов выжидательно пошмыгивают. Восемь пар глаз внимательно следят за мной.
— О чем же вам сегодня рассказать, внучки? — тяну время. — Может, о том, как шестьдесят лет тому назад у Мумусика, на котором мы с Лебедевым ехали в этнографическую экспедицию, провалился двигатель?
— Нет, дедушка. Только не про двигатель и не про Лебедева. Мы про двигатель и про Лебедева уже сто раз слышали.
— Хорошо, — нехотя соглашаюсь я. — Может, тогда про старого педофила?
— Дедушка, — тоненьким голоском просит самая маленькая девочка, — пожалуйста, только не про старого педофила. Сил наших больше нет про старого педофила слушать.
— Ладно, не буду, — киваю я, почесывая бороду. — О чем же тогда? Может быть, о королеве перевернутого планкинга — самой красивой девочке во всей…
— Дедушка, — грозно рявкает самый старший мальчик, сжимая кулаки, — если ты опять начнешь про нее, то мы снова отберем у тебя кислородную подушку и намажем горчицей твою клистирную трубку.
— Ну, — затихаю я, — тогда даже и не знаю, о чем вам рассказать. Злые вы. Подушку они отберут, ишь…
Свистит вскипевший чайник. Восемь тяжелых детских вздохов повисают над столом. Восемь пар глаз готовы разрыдаться.
И тут самая маленькая девочка жалобно просит:
— Дедушка, а расскажи нам про криворуких ебланов!
Комната мгновенно наполняется звонкими перебивающими друг друга детскими голосами.
— Да, про ебланов! Про ебланов!
— И про печенье!
— И про мельника!
— И про курочек!
— И про китайские пресс-формы!
— И про то, почему в этой стране никогда ничего хорошего не будет!
Я машу руками:
— Ладно, ладно, будет вам сказка про криворуких ебланов, будет, только не шумите. Лучше разлейте-ка кипяток по консервным банкам. Слушайте.
И я начинаю рассказывать.
СКАЗКА О КРИВОРУКИХ ЕБЛАНАХ
Давным-давно в одной стране жили люди. И были они несчастны. Потому что все, за что они только ни брались, получалось у них через жопу.
Спутники у них не запускались, а если и запускались, то падали. Машины получались уродскими и не ездили. Депутаты, которых они избирали в парламент, оказывались мудаками и гандонами. По дорогам, которые они строили, они же сами и не могли проехать, — а если даже могли, то собирались в огромные пробки, где стояли, сигналили и материли правительство. И законы у них были сплошь идиотские. И патриарх был у них какой-то мутный. И даже омбудсмен оказался обмудком. И пиво — невкусное. И диссертации — пизженные. И телевидение — подлое. И даже самые продвинутые и креативные люди от безысходности у них душили друг друга, разделывали в ванной, запихивали в багажник и потом шумно искали на весь интернет.
И вот днем эти люди строили хуевые дороги и варили невкусное пиво, а по вечерам собирались в социальных сетях и обкладывали говном все подряд — и дороги, и пробки, и омбудсмена, и друг дружку. И думали — почему же у них все через жопу, а кругом — уебок на уебке. И никакого просвета впереди. И никакой надежды. Лишь одна радость была у них, если разобраться, — это королева перевернутого планкинга, то есть самая красивая во всей…
— Так, дедушка, мы тебя предупреждали. Варька, отними у него подушку! Петька, тащи сюда клистирную трубку! Мишка, беги на кухню за горчицей!
— Все, все, не буду, только подушку отдайте. Понял, все. Слушайте дальше.
В общем, все у них было плохо.
Нельзя сказать, что они ничего не делали. Делали. И номер выпускали с историями двадцати семи геев. И на амвоне в балаклавах плясали. И собирали в интернете сто тысяч одних только лайков под обращениями. И на митинги ходили. И даже повязывали на себя белые ленточки. И даже пели в автозаках пронзительные душевные песни.
Но ничего не помогало.
Поэтому каждый вечер они снова заходили в интернет, ныли там, плевались и недоумевали, почему во всех других странах люди и хумус вкусный готовят, и ботинки крепкие делают, и процессоры современные выпускают, а у них, за что они ни возьмутся, все равно в итоге получается один только гулаг, и даже омбудсмен — обмудок обмудком.
И вот в какой-то момент какой-то чувак и говорит им: «Все так и будет через жопу, пока с печеньем не разберетесь».
Тут все и примолкли, перестав обсуждать даже Диму Яковлева. «А при чем тут печенье?» — спрашивают.
«А при том, — говорит чувак. — Вот вы как печенье делаете?»
Ну, они ему и рассказали. Во всех подробностях.
Чтобы сделать печенье, нужен труд многих людей.
Крестьянин выращивает пшеницу и отвозит ее на мельницу.
Мельник мелет из пшеницы муку.
Птичница насыпает зернышек курочкам, чтобы получились яйца.
Доярка кормит коровку сеном и дергает за вымя, чтобы коровка дала молоко.
Нефтяник добывает нефть, заливает ее в трубу и отправляет за границу, чтобы из-за границы получить сладкий сахар, без которого печенье не получится. Ну и немножко нефти отправляет на нефтеперерабатывающий комбинат, чтобы там из нее сделали бензин и отправили на автозаправочную станцию.
На автозаправочной станции бензин заливают в бак автомобиля, на котором ездит водитель.
Водитель заправленной бензином машины привозит муку, молоко, яйца и сахар на кондитерскую фабрику, где отдает все это кондитерам.
Кондитеры берут яйца, молоко, муку, сахар, закладывают в большую железную машину и зовут главного технолога, чтобы тот нажал кнопку.
А главный технолог зовет главного инженера и спрашивает, пришли ли из Китая пресс-формы для печенья.
А главный инженер и отвечает: мол, пришли, но какие-то странные. Уебищные какие-то. Че-то китайцы там перепутали. Пару букв буквально.
А главный технолог и спрашивает — как же тогда быть?
А главный инженер ему и отвечает: да похуй — ставь какие есть и хуярь себе печенье. Хер с ними, с двумя буквами-то. И так сойдет.
А главный технолог ставит и хуярит.
Ревет большая стальная машина. Бурлят котлы. Мигают разноцветные лампочки. Играет национальный гимн. С конвейера сходит печенье, пакуется в коробки, загружается в фургоны и отправляется в магазин.
А потом в магазин приходят крестьянин, мельник, доярка, нефтяник, химик, заправщик и водитель. Покупают печенье и несут его домой, чтобы выпить с ним чаю. Вытаскивают печенье из сумки. Смотрят на него. Выключают не успевший закипеть чайник. Вздыхают. Вытаскивают из морозилки бутылку водки. Наливают полный стакан. Выпивают. И выходят в интернет, чтобы рассказать всем, в каком говне они все живут, что вокруг одни криворукие ебланы, что ничего и никогда хорошего не будет в этой стране, что президент у них — говно, и министры у них — говно, и заместители министров — говно, и лишь Дима Яковлев был не говно, но не уберегли его, и жизнь — говно, и надежды нет, и даже омбудсмен — обмудок, и руки опускаются, и никакого просвета, и как можно не пить, когда даже печенье — уебищное.
И матерят власти.
И наливают по второй.
Вот как-то так и делаем печенье. Такой вот у нас особенный, стало быть, путь.
«Ну вот с печенья и начните, — говорит чувак, — поймайте, для начала, этого главного инженера и отпиздите его за такие пресс-формы. А пока не отпиздите, то и печенье у вас останется вот такое, и все остальное будет с ним гармонировать».
«Да иди ты в пизду, — отвечают ему люди. — Мы тут делом заняты, а ты к нам с хуйней лезешь. У нас тут очередной ребенок непонятно от чего помер, и мы переживаем. У нас тут полицейское государство. У нас омбудсмен — обмудок. А ты тут со своим ебаным печеньем. Не стыдно, а?»
Над столом висит тишина. Только иногда слышно, как в лесу ухает сова.
— А что, дедушка — говорит вдруг кто-то, — точно не поймали они того главного инженера? И так в говне дальше и жили?
— А, дедушка?
— Почему ты плачешь?
— Не плачь, дедушка!
— Варька, отдай ему подушку!
— Ну не плачь, дедушка, миленький, пожалуйста, ну не плачь!
Знаете, очень глухое место
https://maps.google.com/maps?ll=33.51.. ..003%2733.2%22E&output=classic&dg=ntvb
Скрин
https://maps.google.com/maps?ll=33.51.. ..003%2733.2%22E&output=classic&dg=ntvb
Скрин