насрано 36868 раз:
[0][1][2][3][4][5][6][7][8][9][10][11][12][13][14][15][16][17][18][19][20][21][22][23][24][25][26][27][28][29][30][31][32][33][34][35][36][37][38][39][40][41][42][43][44][45][46][47][48][49][50][51][52][53][54][55][56][57][58][59][60][61][62][63][64][65][66][67][68][69][70][71][72][73][74][75][76][77][78][79][80][81][82][83][84][85][86][87][88][89][90][91][92][93][94][95][96][97][98][99][100][101][102][103][104][105][106][107][108][109][110][111][112][113][114][115][116][117][118][119][120][121][122][123][124][125][126][127][128][129][130][131][132][133][134][135][136][137][138][139][140][141][142][143][144][145][146][147][148][149][150][151][152][153][154][155][156][157][158][159][160][161][162][163][164][165][166][167][168][169][170][171][172][173][174][175][176][177][178][179][180][181][182][183][184][185][186][187][188][189][190][191][192][193][194][195][196][197][198][199][200][201][202][203][204][205][206][207][208][209][210][211][212][213][214][215][216][217][218][219][220][221][222][223][224][225][226][227][228][229][230][231][232][233][234][235][236][237][238][239][240][241][242][243][244][245][246][247][248][249][250][251][252][253][254][255][256][257][258][259][260][261][262][263][264][265][266][267][268][269][270][271][272][273][274][275][276][277][278][279][280][281][282][283][284][285][286][287][288][289][290][291][292][293][294][295][296][297][298][299][300][301][302][303][304][305][306][307][308][309][310][311][312][313][314][315][316][317][318][319][320][321][322][323][324][325][326][327][328][329][330][331][332][333][334][335][336][337][338][339][340][341][342][343][344][345][346][347][348][349][350][351][352][353][354][355][356][357][358][359][360][361][362][363][364][365][366][367][368][369][370][371][372][373][374][375][376][377][378][379][380][381][382][383][384][385][386][387][388][389][390][391][392][393][394][395][396][397][398][399][400][401][402][403][404][405][406][407][408][409][410][411][412][413][414][415][416][417][418][419][420][421][422][423][424][425][426][427][428][429][430][431][432][433][434][435][436][437][438][439][440][441][442][443][444][445][446][447][448][449][450][451][452][453][454][455][456][457][458][459][460][461][462][463][464][465][466][467][468][469][470][471][472][473][474][475][476][477][478][479][480][481][482][483][484][485][486][487][488][489][490][491][492][493][494][495][496][497][498][499][500][501][502][503][504][505][506][507][508][509][510][511][512][513][514][515][516][517][518][519][520][521][522][523][524][525][526][527][528][529][530][531][532][533][534][535][536][537][538][539][540][541][542][543][544][545][546][547][548][549][550][551][552][553][554][555][556][557][558][559][560][561][562][563][564][565][566][567][568][569][570][571][572][573][574][575][576][577][578][579][580][581][582][583][584][585][586][587][588][589][590][591][592][593][594][595][596][597][598][599][600][601][602][603][604][605][606][607][608][609][610][611][612][613][614][615][616][617][618][619][620][621][622][623][624][625][626][627][628][629][630][631][632][633][634][635][636][637][638][639][640][641][642][643][644][645][646][647][648][649][650][651][652][653][654][655][656][657][658][659][660][661][662][663][664][665][666][667][668][669][670][671][672][673][674][675][676][677][678][679][680][681][682][683][684][685][686][687][688][689][690][691][692][693][694][695][696][697][698][699][700][701][702][703][704][705][706][707][708][709][710][711][712][713][714][715][716][717][718][719][720][721][722][723][724][725][726][727][728][729][730][731][732][733][734][735][736][737][738][739][740][741][742][743][744][745][746][747][748][749][750][751][752][753][754][755][756][757][758][759][760][761][762][763][764][765][766][767][768][769][770][771][772][773][774][775][776][777][778][779][780][781][782][783][784][785][786][787][788][789][790][791][792][793][794][795][796][797][798][799][800][801][802][803][804][805][806][807][808][809][810][811][812][813][814][815][816][817][818][819][820][821][822][823][824][825][826][827][828][829][830][831][832][833][834][835][836][837][838][839][840][841][842][843][844][845][846][847][848][849][850][851][852][853][854][855][856][857][858][859][860][861][862][863][864][865][866][867][868][869][870][871][872][873][874][875][876][877][878][879][880][881][882][883][884][885][886][887][888][889][890][891][892][893][894][895][896][897][898][899][900][901][902][903][904][905][906][907][908][909][910][911][912][913][914][915][916][917][918][919][920][921][922][923][924][925][926][927][928][929][930][931][932][933][934][935][936][937][938][939][940][941][942][943][944][945][946][947][948][949][950][951][952][953][954][955][956][957][958][959][960][961][962][963][964][965][966][967][968][969][970][971][972][973][974][975][976][977][978][979][980][981][982][983][984][985][986][987][988][989][990][991][992][993][994][995][996][997][998][999][1000][1001][1002][1003][1004][1005][1006][1007][1008][1009][1010][1011][1012][1013][1014][1015][1016][1017][1018][1019][1020][1021][1022][1023][1024][1025][1026][1027][1028][1029][1030][1031][1032][1033][1034][1035][1036][1037][1038][1039][1040][1041][1042][1043][1044][1045][1046][1047][1048][1049][1050][1051][1052][1053][1054][1055][1056][1057][1058][1059][1060][1061][1062][1063][1064][1065][1066][1067][1068][1069][1070][1071][1072][1073][1074][1075][1076][1077][1078][1079][1080][1081][1082][1083][1084][1085][1086][1087][1088][1089][1090][1091][1092][1093][1094][1095][1096][1097][1098][1099][1100][1101][1102][1103][1104][1105][1106][1107][1108][1109][1110][1111][1112][1113][1114][1115][1116][1117][1118][1119][1120][1121][1122][1123][1124][1125][1126][1127][1128][1129][1130][1131][1132][1133][1134][1135][1136][1137][1138][1139][1140][1141][1142][1143][1144][1145][1146][1147][1148][1149][1150][1151][1152][1153][1154][1155][1156][1157][1158][1159][1160][1161][1162][1163][1164][1165][1166][1167][1168][1169][1170][1171][1172][1173][1174][1175][1176][1177][1178][1179][1180][1181][1182][1183][1184][1185][1186][1187][1188][1189][1190][1191][1192][1193][1194][1195][1196][1197][1198][1199][1200][1201][1202][1203][1204][1205][1206][1207][1208][1209][1210][1211][1212][1213][1214][1215][1216][1217][1218][1219][1220][1221][1222][1223][1224][1225][1226][1227][1228][1229][1230][1231][1232][1233][1234][1235][1236][1237][1238][1239][1240][1241][1242][1243][1244][1245][1246][1247][1248][1249][1250][1251][1252][1253][1254][1255][1256][1257][1258][1259][1260][1261][1262][1263][1264][1265][1266][1267][1268][1269][1270][1271][1272][1273][1274][1275][1276][1277][1278][1279][1280][1281][1282][1283][1284][1285][1286][1287][1288][1289][1290][1291][1292][1293][1294][1295][1296][1297][1298][1299][1300][1301][1302][1303][1304][1305][1306][1307][1308][1309][1310][1311][1312][1313][1314][1315][1316][1317][1318][1319][1320][1321][1322][1323][1324][1325][1326][1327][1328][1329][1330][1331][1332][1333][1334][1335][1336][1337][1338][1339][1340][1341][1342][1343][1344][1345][1346][1347][1348][1349][1350][1351][1352][1353][1354][1355][1356][1357][1358][1359][1360][1361][1362][1363][1364][1365][1366][1367][1368][1369][1370][1371][1372][1373][1374][1375][1376][1377][1378][1379][1380][1381][1382][1383][1384][1385][1386][1387][1388][1389][1390][1391][1392][1393][1394][1395][1396][1397][1398][1399][1400][1401][1402][1403][1404][1405][1406][1407][1408][1409][1410][1411][1412][1413][1414][1415][1416][1417][1418][1419][1420][1421][1422][1423][1424][1425][1426][1427][1428][1429][1430][1431][1432][1433][1434][1435][1436][1437][1438][1439][1440][1441][1442][1443][1444][1445][1446][1447][1448][1449][1450][1451][1452][1453][1454][1455][1456][1457][1458][1459][1460][1461][1462][1463][1464][1465][1466][1467][1468][1469][1470][1471][1472][1473]

гетшеет

гетшеет

Я вод думаю....кошку вывернуть наизнанку.
А как же кишочки и потрошочки?

с зайцами чото неработаэ...

гетшеет

что я делаю не птаг?

сночало попробуй вывернуть лолю - есле получется кошка, то все норм.

История Мира Rain World | Постапокалипсис по-буддистки

гетшеет

Буддистам рекомендуется сия игра.
Всякие поиски глубоких смыслов, всё такое, кармы....

Лоля-лоля эт уголовщина уже.
Без меня пробуйте.
Да и зачем мне лоля и кошка....нелюблю я их.

Совсем одурели корлика выпотроховать
А если Вас так
Безобразие и совершенно возмутительная ебанина, господа

потрахал дикого кролега джва раза стоя паэенструкцыэ
странная увас кома с утра

гетшеет

гетшеет

Да. Я наркоман сука штоле.

корочи йа усталый тут находиццо.
поню незоопрувливают.
происходит кумовство.
соль свалки невкусная и непонятная.
меня путают с какойто лисохерургомнеадекватом/ткой.
публика требует сжечь.
йа устал.
йа ухожу.
(тем более у меня свой паблег есть уже.)
прасча йте!)

Мухожук

гетшеет

ВВЕДЕНИЕ
Оборонные проблемы предопределяли исторический путь России. Это было обусловлено и ньше не преодоленным противоречием между обширностью территории и относительно малой численностью населения, низкой его плотностью. Таким образом, геополитический фактор в истории России приобрел гипертрофированный характер. Этими обстоятельствами в значительной мере были (и есть) Обусловлены господствующие формы политического устройства, идеологическая устремленность, смыслообразующие стимулы социокультурных настроений, ментальность. В конце концов, это цивилизационное противоречие создавало мощную макроисторическую предпосылку и для отставания России в ходе модернизации, и для ее великой революции, и для ее трагической и победоносной судьбы во Второй мировой войне. Действует оно и ньше. Оборонные проблемы в России издавна не являются лишь ведомственными или государственными. Как правило, они общенациональны. Они в значительной мере стимулируют даже творческие яатения в культуре вообще.
Именно в этом, социокультурном аспекте мне хотелось бы главным образом рассмотреть высшее командование Красной Армии — советскую военную элиту в 20 — 30-е гг. Ее специфику составляет ряд особых, по-своему уникальных, обстоятельств, нуждающихся в пристальном внимании.
Во-первых, следует иметь в виду, что советская военная элита вырастала из революционного хаоса, из «революционной смуты», сохраняя многие годы спустя генетическую связь со стихией, ее породившей. «Геном» Русской революции был заложен и в ее структуру, и в ее плоть, и в ее дух.
Сама же Русская революция, духовно рожденная в «русском коммунизме» и устремленная к нему, в сущности, обозначилась прежде всего в двух фундаментально важных аспектах — своеобразных итогах многовекового исторического развития России. Обнаружив исчерпанность прежнего способа «выживания» рос-
сийской, или евразийской, «цивилизации», она оказалась выражением неудачи России на пути модернизации и ее несостоятельности перед небывалым и неожиданным испытанием в Первой мировой войне. Культурная элита России, за редким персональным исключением, не нашла не просто верного, но, что немаловажно, социально и политически убедительного решения «цивилизационной проблемы» без революции. В ходе революции и Гражданской войны свои услуги в ее решении предлагали уже «новые люди», — «красные», «белые» революционеры, но не «старорежимные».
В то же время революция и Гражданская война, по существу, являлись также одним из способов модернизации России — попыткой насильственного перераспределения мирового достояния. И чего не смогли добиться С. Витте и П. Столыпин реформами, «огнем и мечом» «Мировой революции» пытались обеспечить ее «вожди».
«Архетип революции», сложившийся на основе Великой французской, обозначил две альтернативные «модели» ее судьбы: «революционные Наполеоновские войны», венчавшие революцию треуголкой Наполеона, или нож гильотины, нависший призраком Робеспьера над головами тысяч его соотечественников. В ставшей афоризмом фразе Дантона — «революция пожирает своих детей» — затаился, кажется, некий «закон истощения революции»: революционеры обречены на гибель либо на полях сражений Наполеоновских войн (французский вариант), либо на гильотине от рук прежних товарищей, ожидающих своей участи в очереди на эшафот. Это уже «российский вариант» «истощения революции».
В контексте обозначившихся рассуждений эпоха «Мировой революции» (в реалиях и ожиданиях), в собственно «революционных» и надвигающихся (преимущественно в воображении) Наполеоновских войнах вдруг обрывается в 1924 г. Смерть В. Ленина в тот год, — скорее, лишь совпадение. Совокупность многих обстоятельств после 1924 г. уже исключает вариант гибели на полях сражений «революционных войн». После оставался, превращаясь постепенно в роковую неизбежность, один-единст-венный вариант — погибнуть «врагами народа» на эшафоте. Вопрос был лишь в том, кто из революционеров будет выполнять роль судей и палачей и когда им в свою очередь будет уготована участь жертв и «врагов народа».
Впрочем, этот вывод можно сделать лишь ныне, ретроспективно определяя и оценивая случившееся. Тогда же, в 1924-м, вектор развития революции еще не просматривался с очевидной ясностью. Многое еще зависело и от мировой социально-экономической, политической, социокультурной конъюнктуры, и от качественного состава, поведения, способностей, выбора элит и выдвинутых ими лидеров. В социокультурном и политическом переплетении напряженности сознательного и неосознанного с середины 20-х гг. должны были обнаружиться кроваво-романтический «наполеоновский» и кроваво-прозаический «робеспье-ровский» варианты «истощения» революции, судьбы страны и ее культуры. Этот выбор и предопределял на ближайшие десятилетия доминирующую роль «политической» или «военной» атиты в указанных процессах. Именно одна из указанных элит в процессе «революционного истощения» присваивала и аккумулировала не только «политические» или «военные» свойства и потенциал, но всю органически не расчлененную, многовекторную и многозначную совокупность культурного и цивилизационного развития страны. Все рождалось из ее революционного потенциала. Все творила «революционная элита», однако качество грядущего развития на данном этапе зависело от доминирования ее «наполеоновских» или «робеспьеровских» свойств. Все зависело от «политической» или «военной элиты», рожденных революцией и сложившихся в недрах «элиты революционной».
Для советской военной элиты в изучаемый период времени были свойственны преимущественно динамические качества, а не статические. Это обусловливалось динамическими особенностями эпохи как таковой и особенно, конечно же, драматичной динамикой внутриполитической борьбы. Становление государственно-политической системы в СССР в 20—30-е гг. шло в органичном единстве со становлением Советских Вооруженных сил. Это, вполне естественно, сказывалось прежде всего на структуре и персональном составе элиты.
В экономически разрушенной к началу 20-х гг. стране и продолжавшей оставаться социально-экономически слабой и в 30-х гг., стимулом социального оптимизма общественно-государственной и военной элиты, выросшей из революции, было грядущее, а не настоящее. Общество и армия выстраивались исходя не из цивилизационных и социально-экономических воз-можностеи, но, как и во время революции, из желаемого и при помощи тех или иных форм воли и насилия.
Как ни парадоксально, но, хотя бойцы Красной Армии распевали, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней», в 20-е гт. Красной Армии как силы, способной обеспечить оборону страны, практически не существовало. Это обстоятельство ставило перед военной элитой и политическим руководством проблемы мучительного поиска формулы «реальной армии». Для развития Вооруженных сил и их элиты характерны были очень частые смены парадигм развития. Цель была одна: найти способ наиболее быстрого создания современной армии. Все это, естественно, смещало внимание не только военной элиты, но и широкого круга комсостава Красной Армии в сферу идеологических, военно-теоретических, военно-исторических споров и дискуссий, как правило, с заметным привкусом политической й идеологической борьбы в сферах партийно-политических.
Из Гражданской войны Красная Армия в кадровом, «офицерском» и элитарном смысле вышла крайне неоднородной. В ее комсоставе и в составе ее элиты присутствовали военные специалисты-генштабисты, просто кадровые офицеры старой армии, офицеры военного времени, бывшие солдаты и унтер-офицеры, лица, вообще никогда не служившие. В ее комсоставе оказались и тысячи бывших офицеров белых армий. Комсостав и военная элита заметно изменились и в этносоциальном плане. Они несли в себе различный духовно-нравственный и политический заряд.
Наконец, хрестоматийно известно, что Красная Армия возникла и оставалась двуединым механизмом, в котором соединились две так и не ставшие органически едиными части: командиры, военные профессионалы (независимо от этносоциального происхождения, образовательного ценза, политических убеждений) и военные комиссары, контролировавшие политическую благонадежность командную в всех уровней.
Примечательно также, что советская военная элита 20-х гг. структурировалась, номенклатурно и персонально определялась не государством, а революционной стихией. Это противоречие обозначилось еще в годы Гражданской войны.
Дело в том, что итоги Первой мировой войны обнаружили преимущество средств обороны над средствами наступления. Этим, собственно говоря, и объяснялся затяжной характер войны и смещение доминанты факторов, определявших выигрыш в войне, из оперативно-тактической и оперативно-стратегической в сферу социально-экономическую. Войну проиграли генералы, исповедовавшие «стратегию сокрушения». Их оппонентами и критиками стали сторонники «стратегии измора», например генерал А. Свечин, убежденный в преимуществах средств обороны над средствами наступления. Однако Гражданская война в России, по выражению Н. Какурина, «маневренная война на широко растянутых фронтах», как будто бы реабилитировала «доктрину сокрушения», назвав ее «революционной наступательной войной», или «революцией извне», как определял ее М. Тухачевский. Миллионные армии Первой мировой войны с господствующей ролью пехоты и артиллерии уступили место разреженным боевым порядкам, прерывистым фронтам и господству иррегулярной конницы. Именно она способствовала повышенной маневренности и красной, и белой «революционных армий». Но именно она же усиливала в ходе войны фактор своеволия, неуправляемости, непредсказуемости и случайности. Именно в обстоятельствах противоборства «революционных армий», сохранявших в большей или меньшей мере дух «партизанщины», личного «удальства», слабой дисциплины, пронизанных чувством «классовой солидарности» или «классовой непримиримости», роль военных «вождей» значительно возрастала. Не командир, назначенный верховной властью, а «атаман», выдвинутый снизу, оказывался более типичным для «революционных армий» эпохи Гражданской войны. Именно такой тип командира, вождь, герой характерен был для лучших боевых частей и соединений как красной, так и белой армий. Чаще всего именно такие командиры являлись и организаторами, и создателями боевых частей и соединений. В специфических оперативно-тактических и оперативно-стратегических условиях Гражданской войны в России, разрушавшей своими боевыми и фронтовыми реалиями все стереотипы и нормы «регулярной», «большой войны», сложившиеся в представлениях образованных генштабистов, требовали от командира в нестандартных боевых ситуациях порой не профессиональной образованности, но интуиции, «озарения», природных дарований. К таким военным вождям (и красным, и белым), как М. Тухачевский, С. Буденный, В. Примаков, Г. Котовский, Н. Скоблин, А. Туркул, В.Каппель, А. Пепеляев и др., пожалуй, как раз применима оценка, данная одному из них: «Для него Гражданская война была раскрытой книгой, которую он читал с закрытыми глазами»1.
Революция, всем своим существом отвергавшая «традицию», опыт предшествующих поколений, скептически относилась к любому, в том числе военному, опыту, к любому профессиональному образованию — сомнительному по своей ценности и подозрительному по политическим и идеологическим свойствам — как рожденному «старым режимом», свергнутым и отвергнутым революцией. На этой почве тогда-то, к началу 1920 г., собственно говоря, определились две модели структурирования комсостава и военной элиты: «модель» Л. Троцкого и «модель» М. Тухачевского.
Л. Троцкий, исходя из принципа неизменности природы войны и, соответственно, неизменности оперативно-тактических и стратегических принципов ведения военных действий, а следовательно, и организации регулярной армии, в сущности, восстановил прежнюю систему и структуру старой русской армии. Соответственно, и комплектование и персональный состав командиров и военной элиты осуществлялись на дореволюционных принципах: военно-образовательный ценз, стаж службы, чин в старой армии и служебная репутация должны были по возможности соблюдаться. Л. Троцкий, таким образом, подводил к выводу и утверждал, что политические цели и задачи страны и государства определяются политиками. Задача армии и ее командования — выполнять приказы политического руководства. Армия, ее элита в данном контексте представлялись как совокупность профессионалов, ремесленников, находящихся «вне политики».
М. Тухачевский сформулировал в конце 1919 г. свою «доктрину революционной, Гражданской войны». Он считал, что характер войн меняется и Гражданская война в России, как и революционные войны вообще, имеет свою принципиальную специфику. М. Тухачевский считал, что оперативно-стратегические ориентиры в Гражданской войне обусловлены социально-политическими и социокультурными факторами. В этом смысле стратегическое мышление и стратегические решения в значительной мере оказываются политизированными. Из этого делался вывод, что комсостав и военная элита Красной Армии, естественно, структурируются иначе, чем в старой русской армии. Они рождаются самой революцией и Гражданской войной. Они могут, включать и представителей старой военной элиты и офицерского корпуса, но не обязательно и не по преимуществу. Всеми своими рассуждениями М. Тухачевский подводил к мысли и утверждал, что армия должна быть политически ангажирована и ориентирована, политизирована. Военная элита должна знать и определять, по выражению М. Фрунзе, «какую и для каких целей мы готовим армию».
Две пунктирно обозначенные выше позиции столкнулись в 1921 — 1922 гт. в дискуссии о единой военной доктрине, начавшейся в военной периодике и публицистике с известной статьи М. Фрунзе. Эти позиции определяли проблему на принципиальном политическом и социокультурном уровнях: является ли армия инструментом действий, объектом политических манипуляций политической власти, или она является органической частью этой власти. Однако в контексте обозначившейся проблемы достаточно отчетливо проглядывал и третий вариант: армия как субъект политического действия — самостоятельная, а в определенных обстоятельствах, возможно, доминирующая политическая сила. Этот вариант в XIX веке получил название — «бонапартизм». Поэтому одной из целей настоящей книги оказывается исследование советской военной элиты как субъекта политического действия. Тогда, объясняя историческое значение 1937 г. и его последствия в военно-политическом аспекте, можно попытаться выявить природу этого события, степень его политического провоцирования советской военной элитой и, следовательно, степень ее исторической ответственности за последствия «великой чистки» в Советских Вооруженных силах. Иными словами, оказалась ли она «агнцем для заклания», принесенным в жертву своему благополучию некомпетентной и обанкротившейся властью, охваченной «политической шизофренией»; действительным политическим противником и соперником в борьбе за власть или зловредной помехой на пути профессионального обновления армии. Речь не идет сугубо о «виновности» военной элиты или о ее «невиновности» и неоцененных заслугах, но именно об «ответственности». Носила ли она «политический» характер или «профессиональный». Однако есть и еще один, промежуточный вариант ответа: «профессиональные» военные, оборонные проблемы превратились в проблемы политические.
В связи с вышесказанным, наконец, еще один вопрос: была ли советская военная элита силой, располагавшей потенциалом политически альтернативного варианта развития страны? Именно этот вопрос назойливо возбуждал ожидания одних и опасения других как внутри СССР, так и (особенно) за его пределами.
Таким образом, вопрос о политической роли советской военной элиты в указанный период, по существу, является центральным и главным. Поэтому в центре внимания оказывается сама по себе советская военная элита 20 — 30-х гг., ее персональный состав, лидеры, социометрические и социокультурные характеристики, персональные особенности, внутрикорпоративные межличностные связи и отношения, степень влияния на решения профессиональных и политических вопросов, отношения элиты в целом и персонально к своим лидерам.
Исследуя советскую военную элиту 20 — 30-х гг., я, разумеется, вовлекаю в сферу внимания и высшее командование Красной Армии указанного периода в целом. В контексте настоящей книги — это преимущественно строевые высшие офицеры и начальники их штабов на уровне дивизии и корпуса. Я не ставлю перед собой цель провести всестороннее исследование советской военной элиты и высшего командования. Интерес мой сконцентрирован главным образом на ее социокультурных измерениях и политической деятельности сквозь призму ментальности, мировоззрения, замыслов и поведения ее выдающихся лидеров. Большое внимание я уделяю «образу» советской военной элиты и ее вождей в общественном мнении — тому, что в современной наук'е называется «историей воображаемого».
Настоящая книга написана на материале архивных источников из фондов ГАРФа, РГВА, РГВИА, РГАСПИ, впервые вводимых в научный оборот, а также уже привлекавшихся другими исследователями, на материале наблюдений, воспоминаний и свидетельств современников описываемых и исследуемых событий, военной и политической публицистики и военно-теоретических разработок 20 — 30-х гг., на материале советской и зарубежной прессы. Несомненно, хорошим фундаментом исследования, помещенного в книге, послужили в разной мере ценные наработки отечественных и зарубежных авторов — историков и публицистов — прошлых десятилетий и последних лет. Перечисление основных источников по исследуемой проблеме и работ авторов, в разное время так или иначе соприкасавшихся с ней или изучавших отдельные ее аспекты, дается в конце книги.
Глава 1
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ЭЛИТА В ОБЩЕСТВЕННОМ МНЕНИИ СССР И РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ
...Революция, развернувшаяся в Гражданскую, революционную войну, естественно, решающую роль в этих событиях определила для «революционной армии». Россия же в первой половине 20-х гг., еще не совсем вышедшая из этой войны, являла собой весьма динамичное «тело», не «застывшее» в новых социально-политических и социокультурных определенностях. Поэтому и военная элита «номенклатурного» типа находилась на начальной стадии формирования. «Номенклатурный» принцип структурирования военной элиты в 20 — 30-е гг. сталкивался с господствовавшим в годы Гражданской войны «меритарным»2 и «рейтинговым». Поэтому советская военная элита как совокупность наиболее популярных деятелей, вождей, героев революции и Гражданской войны сложилась в основном стихийно, благодаря переплетению множества социальных, культурных, психоментальных, политических и военных факторов.
В разоренной, опустошенной и голодной стране, недавно именовавшейся Российской империей, тотально-спасающую функцию обрела «надежда и вера». Многообразие этнокультурных групп и исповеданий, культурно-бытовых привычек, книжная культура, пропущенная сквозь призму этносоциальных архаических традиций и ранее существовавших в тесном переплетении, иррационально перемешавшихся в хаосе и смуте революции, обнажали, порой до примитивной, упрощенной первобытности, архетипическое восприятие настоящего и схему грядущего.
В слоях общества, мало-мальски способных осмыслить происходившее, доминирующую конструктивную роль играл архетип Великой французской революции со всеми ее для многих «непонятными» понятиями и «словечками»: революция, комиссары, маршалы, трибуналы, комиссии, термидор, брюмер и проч. Со всеми ее знаковыми именами-мифологемами: Робеспьер, Марат, Дантон, Карно, Бонапарт, Мюрат, Фуше и др.
Псевдонимность вождей Русской революции рождала псев-донимность революционной фразеологии и революционных институтов, находя отражение в своеобразном «революционном карнавале», «политическом театре Русской революции», оказавшемся прирожденным ее свойством, как, впрочем, свойством любой другой революции. На подмостках этого театра, на трибунах и площадях Русской революции В. Ленин оказывался Робеспьером, а Л. Троцкий — то Карно, то Дантоном. К. Радек как бы играл роль Марата, а Ф. Дзержинский — то ли Великого инквизитора, то ли Фуше. В Красной Армии «личина» М. Тухачевского скрывала Бонапарта, а Мюрат рядился в С. Буденного или наоборот.
На полях сражений Гражданской войны в России с 1917 по 1922 г. на волнах революции стремительно поднимались на гребень славы и столь же стремительно в бездну позора и бесславия устремлялись многие «герои». М. Муравьев, И. Сорокин, П. Дыбенко, Автономов, Ю. Саблин, Е. Ковтюх, Думенко, Ф. Миронов, П. Славен, И. Вацетис, В. Блюхер, братья И. и Н. Каширины, С. Буденный, М. Тухачевский, И. Уборевич, Г. Эйхе,
А. Павлов, В. Путна, В. Примаков, Г. Гай, В. Шорин и другие — это красные. Л. Корнилов, А. Колчак, А. Деникин, С. Марков, М. Дроздовский, Н. Тимановский, Н. Скоблин,
А. Туркул, В. Манштейн, В. Каппель, А. Пепеляев, Я. Слащов,
А. Шкуро, В. Покровский и др. — это белые. А между ними — Н. Махно, В. Антонов, «зеленые»: «Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют!» И лишь сравните-лыю немногие из них, остались в числе «триумфаторов» 1920—1922 гг., твердо и надолго заняв свои места в перечне вождей Красной Армии. Впрочем, в подавляющем своем большинстве погибли и они, обесславленные в 1937 — 1938 гт. Они были уже не нужны революции, как не нужна была, в сущности, и сама революция. Революция исчезала, «пожирая собственных детей».
В разоренной и не совсем успокоившейся России, чья еще не растраченная бунтарская энергия продолжала фокусироваться в «Мировой революции», важно было не только то, что думают о «революционных военных вождях» внутри ее. Не менее важно было и то, как их воспринимают и ранжируют за пределами России и Красной Армии, в русском зарубежье.
Участь страны в ее советском, большевистском обличии в это время зависела от решения одного главного вопроса: будет или не будет новая война. Большевистское руководство, осознававшее экономическую немощь России, узость социальной базы большевизма и крайне неустойчивое положение социалистической власти, отсутствие армии, способной выдержать натиск интервенции или вторжения белых войск, боялось войны. На Балканах и в Польше еще неразоруженными и в боевых порядках находились части белой армии, в то время как советская власть, «большевистская диктатура», когда ее творец и вождь неумолимо и фатально умирал в Горках, грозила превратиться в блеф. Поэтому формирование и структурирование советской военной элиты в эти годы в значительной мере зависели и от общественного мнения за рубежом. Важно было восприятие Красной Армии и оценка ее «генералов» на Западе, среди лояльных или нелояльных к Советской России кругов, будь то западные политики, коммунисты и социалисты или белая эмиграция.
«Россия — это ледяная пустыня, по которой бродит лихой человек», — как-то мрачно заметил К. Победоносцев. В начале 20-х по разоренной и разрушенной, Опустошенной стране, совсем недавно называвшейся Российской империей, бродил ее «хозяин» и он же ее «жертва» — «человек с ружьем». В распавшемся некогда мощном государственном организме, оплоте великодержавного могущества и «спасительной» надежды на всесильную царскую милость и защиту помазанника божия, ныне уповали на силу и почти первобытную решимость «человека с ружьем», верили в «виртуальное» могущество «полевого командира», в его «харизму». Он был «и бог, и царь, и воинский начальник».
1
Советская военная элита в общееi пвенном мнении и официальной пропаганде в РСФСР—СССР
«Сидит Ленин на березе,
Держит серп и молоток,
А внизу товарищ Троцкий
Ведет роту без порток», — распевались в период Гражданской войны и в начале 20-х гг. частушки с сомнительными политическими симпатиями. И уже совсем с другим, революционным вдохновением на мотив «Прощания славянки» — «...Товарищ Троцкий с отрядом флотским...». «Вождь Красной Армии товарищ Троцкий», инфернально сверкая пенсне, своим мефистофельским обликом смотрел с многочисленных официальных портретов, агитплакатов и осваговских карикатур Вооруженных сил Юга России. Обыватели пересказывали друг другу жуткие истории о свирепом усатом драгунском вахмистре Буденном, который уже к Рождеству обещал якобы поить коней своих в Рейне. Рассказывались романтические легенды о «бессарабском Дубровском» — красном командире Г. Котовском. «Какой-то гвардии поручик князь Тухачевский...» — прорывались на страницы зарубежных газет смутные слухи о «новом Аттиле», вдруг появившемся под Варшавой, у «ворот Европы» во главе «красных полчищ грядущих гуннов», к которым еще совсем недавно с тоской и нетерпением взывал В. Брюсов. Сообщали о каком-то китайском генерале Хаханьяне во главе стрелковой «красной бригады», рвущемся к Вильне, или о предводителе «красной монгольской орды» Гай-хане. '
...На групповых фотографиях высшего комсостава РККА 1921 —1922 гг. в центре, как правило, находился главком С. Каменев. Рядом с ним по обе стороны были начальник Штаба РККА П. Лебедев, А. Егоров, М. Фрунзе и другие. М. Тухачевский, как самый младший, также находился в первом ряду, но крайним. Однако, например, на торжественном собрании в Высших академических курсах, посвященном 4-й годовщине РККА, 18 февраля 1922 г. состав выступавших и их очередность были следующими. Сначала с речью выступил Л. Троцкий, затем выступили командующий Западным фронтом М. Тухачевский, командующий Московским военным округом Н. Му-ралов, профессора А. Верховский, А. Незнамов, командующий ОКА А. Егоров, слушатель Ю. Саблин3. Так постепенно складывалась «неуставная иерархия».
Определяя и характеризуя персональный состав лиц, фактически осуществлявших в 1922 — 1923 гг. высшее руководство Красной Армией, Политбюро ЦК считало, что «...основная работа в Реввоенсовете находится в руках тов. Склянского и группы беспартийных спецов, состоящих из главкома Каменева, Шапошникова и Лебедева. Эта группа — очень добросовестные, трудолюбивые и знающие дело работники»2. Среди перечисленных выше общепризнанных фактических руководителей Красной Армии в это время, по распространенному среди высшего комсостава мнению, П. Лебедев играл ведущую роль. Оказавшийся в Красной Армии с 1918 г., с 1919 г. являлся, по сути дела, подлинным организатором и руководителем армии.
Выпускник Александровского военного училища генерал-майор Павел Павлович Лебедев (1872 — 1933) окончил с успехом в 1900 г. Николаевскую академию Генерального штаба. Его служба до и во время Первой мировой войны шла достаточно успешно. К 1917 г. он был уже генерал-майором и занимал должность начатьника штаба 3-й армии.
В Красной Армии он оказался с самого ее возникновения и долгое время — с мая 1918 по март 1919 г. — занимал должность начальника Мобилизационного управления Всероглав-штаба. В период кризиса на Восточном фронте, в мае 1919 г., П. Лебедева назначают начальником штаба Восточного фронта к С. Каменеву. С этого времени и до весны 1924 г. продолжалось их служебное сотрудничество. Именно П. Лебедев своей твердой позицией, в сущности, сыграл главную роль в сохранении С. Каменева командующим фронтом, коща Л. Троцкий по-пытатся отстранить последнего от этой должности. Поддержанный не только П. Лебедевым, но также М. Фрунзе, М. Тухачевским, С. Гусевым и, что самое главное, В. Лениным, С. Каменев не только был восстановлен в должности командующего фронтом, но в июле 1919 г. назначен главкомом всех Вооруженных сил республики. П. Лебедев также был повышен в должности. Его назначили начальником Полевого штаба РВСР. После объединения Полевого штаба РВСР с Всероглавштабом в единый Штаб РККА П. Лебедев был назначен его начальником. В этой должности он оставался до марта 1924 г. В силу своих, несомненно незаурядных, военных способностей П. Лебедев был личностью неординарной, а в изуродованных революцией и Гражданской войной политических и человеческих обстоятельствах — и весьма неоднозначной. «Это человек, — вспоминал о нем генерал А. Брусилов, — который действительно работал много, будучи несколько лет начальником штаба Красной Армии, и, в сущности, создал все дело и поставил на рельсы весь механизм ее. Это чрезвычайно умный человек, и, собственно говоря, работал он, а главнокомандующий Каменев, как очень недалекий человек, был пешкой в его руках...»1. Однако генерал А. Лукомский, под чьим начальством в свое время служил П. Лебедев, считал последнего «хорошим работником, хорошим исполнителем, но ничем особенным не отличавшимся»4 5.
«Разговор, — вспоминал генерал Нокс о беседе с П. Лебедевым, — коснулся доли тягот, выпавших на долю каждого из союзников, и маленький Лебедев, горячий патриот, увлекся вовсю. Он сказал, что история осудит Англию и Францию за то, что они месяцами таились, как зайцы в своих норах, свалив всю тяжесть на Россию. Я, конечно, спорил с ним и указывал ему, что если бы не Англия, то Архангельск и Владивосток были бы заблокированы и Россия вынуждена была бы заключить мир весной 1915 г. Я напоминат ему, что, хотя в мирное время мы имели лишь ничтожную армию, сейчас ее численная сила почти равна русской, и это, несмотря на то, что численность нашего населения всего 45 000 000, а России — 180 000 000. Относительно Франции я повторил слова Делькассе, что для того, чтобы усилия России достигли уровня напряжения Франции, первая должна была бы мобилизовать 17 000 000. Лебедев ответил, что не желает сравнивать, что сейчас делает каждая из армий, но он сожалеет, что в Англии не понимают, что текущая война непосредственно грозит ее существованию. Несомненно, что Англия делает много, но она не делает всего, что она могла бы делать. Россия же ничего не бережет и все отдает; что может быть дороже, чем жизнь ее сынов? Но она широко ими жертвует. Англия же широко дает деньги, а людей своих бережет. Число людей, которыми Россия готова пожертвовать, ограничивается лишь возможностями их вооружения. Эти возможности, как я знаю, ограниченны. Англия ведет эту войну, как будто это обыкновенная война, но это не так. Из всех союзников России легче всего заключить сепаратный мир. Правда, она при этом может потерять Польшу, но Польша России совсем не нужна. России придется заплатить контрибуцию, но через двадцать лет после этого Россия восстановит все свои силы. Не таково положение Англии. Если Германия выиграет войну, то через 20 лет Германия будет иметь флот в три раза сильнее английского. Затем он сказал'мне: «Мы же продолжаем войну. Мы отдаем все. Думаете ли вы, что нам легко видеть длинные колонны населения, убегающего перед вторгающимися немцами? Мы прекрасно осознаем, что дети на этих повозках не доживут до весны». Что я мог ответить на это, ибо я знал, что многое из того, что говорил Лебедев, было правдой»1.
Князь В. Друцкой-Соколинский оставил свои впечатления о генерале П. Лебедеве, с которым он впервые встретился в 1916 г. также на Западном фронте. Они, вне всякого сомнения, субъективны и тенденциозны, однако, несмотря на это, существенно дополняют представления о П. Лебедеве, оставленные генералом Ноксом. Вспоминая о генерал-квартирмейстере штаба фронта П. Лебедеве, князь отметил: «Последний мне определенно не понравился. Это был молодой генерал Генерального штаба, маленький и толстый, с несуразно большой головой и густыми черными волосами, щетиной поднимавшимися над низким, узким лбом. Широкое жирное лицо с коричнево-желтой кожей освещалось маленькими, хитрыми, бегающими близорукими глазками, немного насмешливо смотревшими из-за стекол пенсне. Я чувствовал, что передо мною был, несомненно, очень неглупый человек, но скрытный, себе на уме и очень неискренний. Доверия к себе он абсолютно не внушал, и странно, что это мое первое впечатление о генерале Лебедеве получило свое полное подтверждение в дни революции, когда он, откровенно приветствуя переворот, определенно отмежевывался от главнокомандующего, а по отношению ко мне сдалал все от него зависящее, чтобы добиться моего отрешения от должности. Ныне Лебедев занимает очень высокое положение в Красной Армии, перейдя на службу к большевикам сейчас же после захвата ими власти. Я бы не удивился, если бы узнал, что еще во время империи Лебедев был членом социал-демократической партии»1. Мемуарист неоднократно и далее подчеркивал в своих воспоминаниях, что «Лебедев был известен своими крайними политическими взглядами»6 7. Все вышесказанное свидетельствует, казалось бы, о моральной да и политической готовности П. Лебедева принять большевистскую власть, однако имеется информация, что не все было так просто.
Арестованный в 1919г. по делу о военной организации «Национального центра» полковник А. Флейшер так характеризовал П. Лебедева: «Личного мнения о начальнике Полевого штаба Паале Пааловиче Лебедеве я не имею, так как совершенно не знаю его ни с какой стороны, — давал показания арестованный полковник, — но от других слышал, что он очень хороший человек и,отличный начальник штаба. Его работа чрезвычайно полезна, продуктивна и т. д., что он энергичный, честный работник, работает для пользы Советской Российской Республики не покладая рук. Слышал я это не только от лиц, не имеющих понятия о военном заговоре, но и от контрреволюционеров — таких, как Ступин, Зверев, которые говорили, что при всем желании к Павлу Павловичу не подступиться никак, даже косвенно, не вовлечешь его в орбиту контрреволюции. В.С. Ступин его особо хвалил как выдающегося генштабиста и как начальника Полевого штаба»8.
В связи с вышесказанным примечательны некоторые, но весьма существенные штрихи к характеристике П. Лебедева, которые содержатся в показаниях бывшего начальника Всероглав-штаба генерала Н.Стогова. В 1919 г. на допросе по вышеупомянутому делу Н. Стогов сказал: «Странно, что все мы — я, Архангельский А.П., А. Мочульский, П.П. Лебедев и многие другие — пошли на службу к большевикам с благословения правых национальных кругов1 специально, чтобы не дать формироваться армии, и они (то есть А.М. Мочульский, П.П. Лебедев) предались на сторону советской власти и работают на жидов против русских»9 10 11. Один из руководителей «Национального центра» Н. Щепкин, оценивая тогда, в 1919 г., политические настроения П. Лебедева, заметил: «Есть основания думать, что в душе он на нашей стороне, но трусит»'1. Таким образом, этот умный военный профессионал высокого класса, политически осторожный генерал, отнюдь не проболыневистских настроений, а, напротив, Великодержавно-националистических симпатий и убеждений, фактически организовывал всю собственно военную работу в Красной Армии. Однако П. Лебедев при всем своем профессиональном и должностном авторитете не обладал качествами военно-политического лидера. Он на это не претендовал и таковым не воспринимался ни собственным окружением, ни в широких кругах РККА, тем более в стране.
Главком Вооруженных сил республики, член РВС СССР полковник Генерального штаба Сергей Сергеевич Каменев (1881 —1936) оказался в составе советской военной элиты по своему номенклатурному положению. Путь его, сына военного инженера, в армию был типичным: кадетский корпус, Александровское военное училище, Николаевская академия Генштаба. Он принимал активное участие в 1-й мировой войне на строевых и на штабных должностях. К 1917 году был уже полковником Генштаба. В Красную Армию вступил добровольно в 1918 г. Сначала находился в составе начальников отрядов Западной завесы, затем командиром пехотной дивизии. С осени 1918 г. занимал должность командующего Восточным фронтом, а с июля 1919 г. был назначен главкомом Вооруженных сит республики.
В таковом качестве оставался до упразднения этой должности в марте 1924 г.
Человек, имевший возможность по своей должности весьма близко наблюдать С. Каменева и сотрудничать с последним, Л. Троцкий так характеризовал главкома: «Каменев отличался оптимизмом, быстротой стратегического воображения. Но кругозор его был еще сравнительно узок»1. Сравнивая С.Каменева с его предшественником на посту главкома И. Вацетисом, Л. Троцкий отмечал следующее: «...Оба они были полковниками Генерального штаба старой царской армии. Между ними шло несомненное соревнование... Трудно сказать, кто из двух полковников даровитее. Оба обладали несомненными стратегическими качествами, оба имели опыт великой войны, оба отличались оптимистическим складом характера, без чего командовать невозможно... Каменев был несравненно покладистее и легко поддавался влиянию работавших с ним коммунистов... Каменев был, несомненно, способным военачальником, с воображением и способностью к риску. Ему не хватало глубины и твердости. Ленин потом сильно разочаровался в нем и не раз очень резко характеризовал его донесения: «Ответ глупый и местами негра-мотныц»12 13.
По свидетельству близкого соратника генералов А. Деникина и П. Врангеля генерал-майора П. Махрова, вспоминавшего своего брата, оказавшегося потом в Красной Армии, и других своих товарищей по старой русской армии, «мы оба14 хорошо знали по совместной службе в Виленском военном округе командующего красным Восточным фронтом Сергея Сергеевича Каменева, отбросившего армии Колчака к Уралу. Каменев был одного выпуска со мной из Академии Генерального штаба, и мы с ним были в дружеских отношениях. Несмотря на его усидчивость, академия давалась ему трудно. На последнем, дополнительном курсе его положение было критическим по общей сумме баллов. Для того чтобы быть причисленным к Генеральному штабу, ему нужно было получить не меньше 11 баллов за работу по стратегической теме. На его счастье, ему досталась та же тема, которую защищал мой брат Николай Семенович Махров за два года до него, в 1905 г. Каменев обратился к моему брату с просьбой через меня прислать ему срочно его доклад, что мой брат, служивший в это время в штабе Виленского военного округа, и сделал. Каменев выЗубрил присланную моим братом «тему», и его доклад был оценен в 12 баллов. Попав вместе с нами на службу в Вильну, Каменев не раз вспоминал эту историю и сердечно благодарил нас с братом. Он был хорошим офицером Генерального штаба и отлично командовал полком в конце войны. Его политических убеждений я не знал, но во время революции ои умел ладить с комитетами, а потом, попав в Красную Армию, он служил большевистскому правительству так же честно, как и царю, и Временному правительству»1.
Характеристика С. Каменева, которую оставил другой генерал, М. Бонч-Бруевич, в чем-то смыкаясь в оценках с П. Махровым, в целом противоположна по содержанию. «Я давно и довольно близко знал Каменева, — вспоминал он о событиях 1919 г., связанных с назначением С. Каменева на должность главкома, — и понимал, что не сработаюсь с ним. Его нерешительность, известная флегма, манера недоговаривать и не доводить до конца ни собственных высказываний, ни принятых оперативных решений — все это было не по мне. В начале минувшей войны Сергей Сергеевич занимал скромную должность адъютанта оперативного отделения в штабе армии Ренненкамп-фа. Между тогдашним его положением и моим была огромная разница, но во мне говорило не обиженное самолюбие, а боязнь совместной работы с таким офицером, которого я никак не считал способным руководить давно превысившей миллион бойцов Красной Армией»15 16.
Генерат А.Свечин, человек, достаточно принципиальный и честный в оценках, будучи начальником Всероглавштаба, был тем, кто рекомендовал С. Каменева на должность командующего Восточным фронтом, когда соответствующий приказ о подборе кандидатуры на эту должность поступил от Л. Троцкого.
«Я остановился на выборе С. С. Каменева, — вспоминал позднее генерал, — который был известен мне как дельный работник оперативного отделения штаба Виленского военного округа и штаба 1-й армии в Мировую войну, а в службе завесы Западного фронта выделился как дельный руководитель Невельского участка»1.
Отношение С. Каменева к советской власти на начальном этапе его службы в Красной Армии вряд ли можно охарактеризовать как безусловно лояльное. Генерал А. Свечин считал политические настроения С. Каменева в 1918 г. вполне типичными для большинства офицеров, так или иначе оказавшихся в РККА. «В то время все офицеры старой армии, — вспоминал генерал, — поступившие на службу в Красную Армию, считали, что они припали обязательство сражаться против внешнего врага на Западном фронте, и более чем неохотно смотрели на какое-либо использование их в связи с Гражданской войной... Под этим настроением С.С. Каменев расценил назначение его на Восточный фронт как незаслуженную обиду, вызванную происками Де-Лазари и меня. Эту оценку он выразил в жалобах, посланных по телеграфу Троцкому и Склянскому, на меня... Со мной Каменев помирился лишь года через 3 — 4, а Де-Лазари
о *2
остался с ним во вражде и посейчас» .
Сослуживцы С. Каменева из числа бывших кадровых офицеров, оказавшиеся рядом с ним в период службы уже в Красной Армии в 20-е гг., характеризовали его положение, политическую роль, отношение к нему весьма емко и не очень лестно для него: большевики об Каменева «вытирали ноги»17 18 19. По их общему мнению, «его использовали только по прямому назначению»20. Он производил впечатление человека «затравленного, шарахающегося от комиссаров, без собственного «Я»21. После -Гражданской войны, несмотря на высокие должности, которые он занимал в Красной Армии, своим сослуживцам из среды генштабистов С. Каменев представал «привидением, безгласным и бесправным «советчиком» по военным вопросам». По свидетельству одного из его близких сотрудников, бывшего полковника Генштаба А. Афанасьева, «С. Каменев всегда пресмыкался перед большевиками, а когда его вызывал «на ковер» нарком Ворошилов, шел к нему трусящей и боязливо-угоднической походкой»1. Его считали «бесцветным и осторожным»22 23 24. По мнению М. Тухачевского, «Сергей Сергеевич Каменев — отличный воен-
О 3
ныи специалист, но только чиновник» .
Как это видно из приведенных оценок С. Каменева разными лицами, будучи номенклатурным руководителем Красной Армии, опытным военным профессионалом, в целом справлявшимся со своими обязанностями, он, однако, не лидировал в центральном руководстве войсками. Он также не воспринимался в ответственных кругах военных профессионалов РККА как подлинный военный или военно-политический лидер.
Долголетним и близким сотрудником П. Лебедева был 1-й помощник начальника Штаба РККА Генштаба полковник Борис Михайлович Шапошников (1882 — 1945). Еще с 1919 г. он возглавлял Оперативное управление Полевого штаба РВСР, а с февраля 1921 г. был назначен на указанную выше должность после объединения аппаратов Полевого штаба и Всеро-главштаба. Это был один из самых квалифицированных штабных работников, «операторов» в Штабе РККА в течение длительного времени.
Официальная оценка Б. Шапошникова как работника штаба была, пожалуй, выражена в приказе о награждении его орденом Красного Знамени в 1921 г. «В течение своей деятельности на высокоответственной должности начальника оперативного управления Полевого штаба РВС республики тов. Шапошников являлся непосредственным активным сотрудником всей оперативной работы во всех ее подробностях... Занимая указанную должность, вполне соответствующую по значению самостоятельной должности начальника штаба фронта, с первых же дней активной беспримерной борьбы республики с окружавшими ее кольцом врагами вплоть до настоящего момента — почти прекращения серьезных боевых действий против бандитов — тов. Шапошников с присущей ему инициативой... вынес на себе тяжесть последних, работая с полным самоотвержением днем и ночью»1.
Один из его учеников, принадлежавший к так называемой «шапошниковской школе» штабных работников, будущий Маршал Советского Союза М. Захаров так характеризовал Б. Шапошникова: «Он был последовательным поборником строгой дисциплины, но врагом окрика. Грубость вообще ему была органически чужда. Его нельзя назвать «отцом-командиром» в общепринятом смысле этих слов: он не похлопывал подчиненного по плечу, не спрашивал заботливо, пообедал ли тот. Он был глубоко убежден, что солдат, тем более командир, должен и может сам вовремя поесть, другое дело — побеспокоиться об организации снабжения и обеспечения войск, чтобы продовольствие всегда имелось во всех частях, этого он никогда не забывал»25 26. Со слов уже упомянутого выше «ученика» М. Захарова, «лично знавшие его (Б. Шапошникова) люди говорили о нем: и умница необыкновенный, и в работе самозабвенен, и очень корректен в обращении»'1.
Впрочем, приведенные выше высказывания и характеристики М. Захарова, представителя «шапошниковской школы», именно в силу последнего обстоятельства, разумеется, страдают определенной идеализацией и апологетикой «учителя».
Б. Шапошников начал публиковаться в военной печати еще до Первой мировой войны. Однако, несмотря на весьма обширное научное наследие Б. Шапошникова, особую ценность представляет его фундаментальный 3-томный труд «Мозг армии», изданный в 1929 г. и посвященный Генеральному штабу и штабной деятельности вообще. В этом смысле Б. Шапошников, несомненно, должен быть признан одним из самых выдающихся теоретиков штабной работы. К достоинствам его научного метода, бесспорно, относится научная фундаментальность, однако она же и оказывается недостатком. Именно заметная отвлеченность от боевой практики самого Б. Шапошникова и чрезмерное увлечение военно-историческими аналогиями (за что его часто упрекали критики) в рассуждениях о недавних боевых событиях и были недостатками его метода.
Б. Шапошников оставался отличным штабным работником, который практически не имел никакого опыта руководства фронтовыми частями, соединениями, не говоря уж о войсковых объединениях. Военно-политические взгляды и симпатии Б. Шапошникова были созвучны «брусиловским» и «лебедевским», хотя сам он, будучи осторожным человеком, старался дистанцироваться от прямого выражения своих политических и идеологических пристрастий. Возможно, это было результатом одного «неудачного» с его стороны опыта. «Во время польской войны, — вспоминал Л. Троцкий, — в военном журнале появилась грубо шовинистическая статья о «природном иезуитстве ляхов» в противовес «честному и открытому духу великороссов». Особым приказом журнал был прикрыт, а автор статьи, офицер Генерального штаба Шапошников, отстранен от работы»1.
В войсках, среди высшего комсостава Красной Армии, даже среди генштабистов, близко знавших его, Б. Шапошников не пользовался большим авторитетом. «Шапошников еще в довоенное время считался посредственностью, — выразил свое мнение его сослуживец по старой армии, — и он ни в какой мере не выдвинулся и во время войны»27 28. Его, как и С. Каменева, считали «бесцветным и осторожным»29. М. Тухачевский считал Б. Шапошникова «рутинером»30, «кабинетным Наполеоном»31, слишком «осторожным»32 в решении принципиальных военных вопросов человеком. Второстепенным военачальником считал Б. Шапошникова и И. Уборевич. Б. Шапошников, вне всякого сомнения, являлся отличным штабным работником, опытным, образованным, научно подготовленным, в то же время человеком без особых природных военных дарований. Это был прекрасный и аккуратный исполнитель, отнюдь не способный к военно-политическому лидерству.

...Генерал А. Брусилов, достаточно хорошо знавший старый русский генералитет, чтобы дать квалифицированную оценку многим генералам, «правой рукой» П. Лебедева, его alter ego, считал Г.Н. Хвощинского. «Должен сказать, — вспоминал А. Брусилов, — что это исключительно энергичный и добрый человек, много помогавший бывшим людям-»33. Дворянин, из древнего и весьма разветвленного рода, к которому принадлежало много офицеров и генералов, Георгий Николаевич Хвощинский (1878—1928) был военным человеком «до мозга костей-». После окончания кадетского корпуса он, получив образование в Кон-стантиновском военном училище, в 1899 г. начал службу подпоручиком 3-й л.-г. Артиллерийской бригады. В 1905 г. окончил Николаевскую академию Генерального штаба. К 1917 г. Г. Хвощинский был уже генерал-майором Генерального штаба. Оказавшись в составе Красной Армии с ее возникновения, Г. Хвощинский в апреле 1918 г. стал начальником Тульской стрелковой дивизии, а с мая 1918 г. был назначен начальником одного из управлений штаба Московского военного округа. С 25 ноября 1918 и до 16 февраля 1921 г. являлся 1-м помощником начальника Полевого штаба РВСР, т. е. П. Лебедева. С П. Лебедевым он был знаком, и достаточно близко, еще с 1915 г. но штабу Западного фронта. Г. Хвощинский был тогда ближайшим сотрудником и помощником П. Лебедева в управлении генерал-квартирмейстера Западного фронта. После объединения Полевого штаба РВСР и Всероглавштаба Г. Хвощинский был переведен «в распоряжение начальника Штаба РККА», т. е. остался по-прежнему ближайшим помощником ГГ Лебедева, возглавившего единый штаб Красной Армии.
Весьма устойчивой репутацией лучших войсковых высших командиров пользовались несколько «революционных генералов>».
«Корк — это моя гордость, — восторгался действиями командарма-15 в 1920 г. на Западном фронте главком С. Каменев в разговоре по прямому проводу с командующим фронтом М. Тухачевским. — Как на каждом фронте есть всеща один из командующих, играющий первую скрипку, таковой скрипкой на Восточном фронте были вы, так у нас на Западном фронте Корк, а Уборевич — на Южном»1. Таким образом, Главком сравнивал А. Корка с М. Тухачевским и И. Уборевичем, выдвигая всех трех в число лучших командармов Красной Армии.
Август Иванович Корк (1887—1937), эстонец, из крестьян, окончил Чугуевское военное пехотное училище, Николаевскую академию Генерального штаба (1914), участник Первой мировой войны, капитан (подполковник) Генерального штаба. С 1918 г. А. Корк находился в Красной Армии. Первоначально на штабных должностях, но уже с 1919 г. А. Корк — командующий армиями. В том же 1920 г. А. Корк успешно командовал 6-й армией Южного фронта, сыгравшей решающую роль в разгроме врангелевских войск. После этого М. Фрунзе оставил его под своим командованием в качестве командующего внутренним Харьковским округом до лета 1922 г. «Подчеркнуто вежливый и пунктуальный, с виду даже мягкий, А.И. Корк на деле был волевым и твердым начальником, — вспоминал о нем А. Черепанов. — Если уж отдавал приказ, то добивался безупречного исполнения... Августу Ивановичу Корку во всем была свойственна точность и аккуратность»34 35.
«Знаю с октября 1920 г. Крупный военный работник с большим опытом и отличной теоретической подготовкой, — так характеризовал его М. Фрунзе. — Обладает большой инициативой, огромной энергией и работоспособностью. Зарекомендовал себя прекрасно как командарм. Политически вполне лоялен, своему назначению соответствует вполне»'1. Характеристика хорошая, однако М. Фрунзе, как это видно из сказанного им выше, не считал А. Корка достойным выдвижения на должность командующего военным округом, как это иногда рекомендовалось в отношении некоторых других командармов.
«...Большой такт и выдержку, умение разбираться в сложных политических вопросах, энергию и упорно осуществлять постатейные перед ним задачи»1, — как присущие А. Корку качества отмечал начальник Разведупраатения Штаба РККА Я. Берзин. «Характер твердый, решительный, — продолжал свою аттестацию «генерал» Я.Берзин. — Во взаимоотношениях иногда слишком официален и суховат. Весьма аккуратен и дисциплинирован. Безусловно, честен и предан делу. Политически достаточно развит. Военное дело любит... »36 37 38.
Иероним Петрович Уборевич (1896—1937) — литовский крестьянин из Ковенской губернии. Благодаря свойствам характера и природным способностям окончил Двинское реальное училище и поступил в Петербургский политехнический институт'1. За участие в бунте против палиции был олдан под суд. Бежал в Петроград, где был призван в армию и направлен в Константинов-ское артиллерийское училище. Весной 1916 г., после окончания училища, оказался младшим офицером в 15-м тяжелом артдивизионе подпоручиком. Затем — фронт, бои на Висле, в Румынии.
После Февральской революции, в марте 1917 г., И. Уборевич оформил свое членство в большевистской партии. По собственному признанию, он в то время «точно оттенков большевизма, меньшевизма не знал», поэтому оказался связанным с большевизмом преимущественно эмоционально. В бурные дни и месяцы революции И. Уборевич — командир революционного полка, вел бои с румынами и австро-венграми. В феврале 1918 г. раненным попал в плен, из которого спустя полгода бежал. Вскоре на Северном фронте Советской республики он становится командиром артиллерийской батареи, затем командиром бригады. Его доблесть в боях была отмечена орденом Красного Знамени. Отмечен он был и в штабе интервентов. «Иероним Уборевич, 22 года, математический склад ума, специальность артиллерист» — так значилось в разведсводке. Вскоре он был назначен командиром 18-й стрелковой дивизии в составе 6-й армии.
Последующая военная карьера И. Уборевича была стремительна. Уже осенью 1919 г. он — командующий 14-й армией, сыгравшей решающую роль в Орловско-Кромском сражении и поражении деникинских войск. В качестве командующего разными армиями на Кавказском, Юго-Западном фронтах, в Приморье во главе Народно-революционной армии И. Уборевич проявил выдающиеся способности военачальника. К этому времени полководческий авторитет И. Уборевича укрепился настолько, что его, 25-летнего командарма, офицера военного времени, без высшего академического образования, сочли достойным причислить в июне 1922 г. к Генеральному штабу. К ноябрю 1923 г. он занимал должность командующего 5-й Отдельной армией на правах командующего фронтом. К этому времени он получил заслуженное признание в войсках и репутацию одного из самых лучших и самых молодых «революционных генералов».
М. Тухачевский считал И. Уборевича (наряду с С. Буденным) «в оперативном отношении самым способным командармом и самым дисциплинированным». Н. Крестинский, хорошо знавший И. Уборевича, считал его «достаточно властным» командующим. В этом отношении показателен конфликт, возникший между И. Уборевичем (тогда командующим 13-й армией) и новым командующим Южным фронтом М. Фрунзе, намеревавшимся восстановить в его армии РВС. «...При таком взгляде Ревсовета Республики на мою работу во время единоначалия, — заявил в ответ в разговоре по прямому проводу 1 октября 1920 г. И. Уборевич, — для себя не считаю возможным остаться в 13-й армии. Прошу командировать меня на Западный фронт, хотя в качестве начдива»39.
Подобно большинству молодых «революционных генералов», поднявшийся на гребне революционной волны к вершинам ранней воинской славы и власти, он был пронизан честолюбивыми настроениями. По свидетельству своих приятелей по военному училищу, И. Уборевич еще в юнкерские времена как-то обронил знаменательное признание: «Ну уж если Наполеону суждено появиться, то им буду я»1. Достаточно яркая и стремительная военная карьера (хотя, быть может, и менее эффектная, и драматичная, чем у М. Тухачевского), молодость, некоторая созвучность с наполеоновской судьбой, несомненно, стимулировали развитие этих настроений в его мировоззрении.
Превратности боевой судьбы сводили И. Уборевича с военачальниками, которые оказывали влияние на формирование его полководческого почерка, воспитывали в нем профессиональные навыки, восполняли пробелы в его военно-теоретических знаниях. До конца дней он сохранял дружеские отношения с
А. Егоровым, Н. Петиным, А. Самойло, А. Геккером, Глаголевым и др. Это был тот круг авторитетных для него в те годы лиц, с которыми он был связан своей полководческой судьбой в годы Гражданской войны. Весьма близкие дружеские отношения, сложившиеся еще в 1919 г. в пору Орловско-Кромской операции, связывали И. Уборевича и Г.Орджоникидзе. Бывало, что Г. Орджоникидзе и командарм-14 И. Уборевич в 1920 г. «пьянствовали и гуляли с бабами неделю»40 41.
Политическая репутация С. Буденного вызывала в первой половине (да и позднее) 20-х гг. у партийного руководства серьезную озабоченность и опасения. «Буденный... слишком крестьянин, чересчур популярен и весьма хитер, — писал К. Ворошилов в феврале 1923 г. И. Сталину. — Если действительно произошло бы когда-нибудь серьезное столкновение... интересов между пролетариатом и крестьянством, Буденный оказался бы с последним»42.
К. Ворошилов приводил в доказательство обоснованности своих опасений характерный пример. «Наши милые товарищи (в центре), не отдавая себе отчета, чересчур уж много кричат о Буденном, «буденновской» армии, «буденновцах» и прочем, что
ни в какой мере не отвечает ни партийным, ни общереволюционным задачам, — писал К. Ворошилов. — Сегодня комиссар
1-й Конной т. Тер сообщил мне случай из жизни эскадрона при штурме 1-й Конной. На вопрос молодому красноармейцу, за что он будет драться, последний ответил: «За Буденного»1.
...Популярность и общественная значимость М. Тухачевского в 20 — 30-е гг. неоднозначно оцениваются сейчас. Поэтому есть основания обратить внимание на зарождение и рост его популярности в общественном мнении начиная с периода Гражданской войны.
Одержав блестящую победу в Златоустовском сражении, М. Тухачевский выиграл «битву за Урал» и открыл путь Красной Армии и революции в Сибирь. К концу 1919 г. он уже завоевал репутацию лучшего командарма, лучшего «революционного генерала». Он обобщил боевой опыт Красной Армии в Гражданской войне и в своем докладе в Академии Генерального штаба в декабре 1919 г., изложил концепцию, теорию и «доктрину рево-, люционной войны», которая уже в следующем, 1920 г. приобре ? ла откровенно агрессивную сущность «революции извне». Его! авторитет еще более возрос в 1920 г., когда ему, самому молодому командующему фронтом, удалось весной 1920 г. завершить разгром армий А. Деникина, а летом того же года совершить блестящий марш-бросок от Смоленска к Варшаве. Несмотря на то, что армии М. Тухачевского в августе — сентябре 1920 г. потерпели под Варшавой страшную катастрофу, впечатление от его летних успехов было настолько сильным, что он как в Красной Армии, в Советской России, так и на Западе стал воплощенным символом Красной Армии, сохранив эту репутацию до своей гибели в 1937 г.
Уже летом 1920 г. Председатель Совнаркома считает необходимым в принятии важных кадровых решений по военным вопросам советоваться не только с официальным Главным командованием Красной Армии (главкомом С. Каменевым), но и с М. Тухачевским. «За замену Гиттиса товарищем Фрунзе (смотри мнение главкома и Тухачевского)» направляет свою записку В. Ленин 20 августа 1920 г.43 44.
Для Сталина уже в феврале 1920 г. Тухачевский являлся «демоном Гражданской войны... победителем Колчака и завоевателем Сибири»1. Для Л. Троцкого к лету 1921 года «тов. Тухачевский — один из даровитейших наших молодых военных работников»45 46 47. «Тухачевский, — рекламировал в исполкоме Петро-совета в марте 1921 г. Г. Зиновьев, — один из самых лучших командующих республики, который победоносно воевал в Сибири и на целом ряде других фронтов...»'*.
Авторитет М. Тухачевского к весне 1921 г. был настолько высок, что высшее партийно-политическое руководство сочло необходимым именно Тухачевскому поручить взятие крепости Кронштадт и подавление восстания матросов. Именно в это время он, по сути дела, «диктует» свои условия лояльности и поддержки большевикам. Он отвергает идею расформирования регулярной Красной Армии и превращения ее в милиционную структуру («всеобщее вооружение народа»), выдвинутую и проводимую в жизнь Л. Троцким. Он требует и доказывает необходимость сохранения регулярной армии. Эти мысли он изложил в отдельной брошюре, в специальном письме, направленном в адрес В. Ленина, и получил возможность (что само по себе знаменательно) изложить'на страницах газеты «Правда»48. В этом же смысле — высокого авторитета М.Тухачевского, в том числе и за рубежом, — интересна записка Э. Склянского В. Ленину перед назначением М. Тухачевского командующим войсками Тамбовской губернии.
. «...Я считал бы желательным послать Тухачевского на по
давление Тамбовского восстания, — писал зам. Председателя РВСР. — В последнее время там нет улучшения и даже местами ухудшение. Получится несколько больший политический эффект от этого назначения. В особенности за границей. Ваше мнение?»1. Как известно, В. Ленин согласился49 50. Иными словами, назначение М. Тухачевского на указанную должность, по мнению Э. Склянского, могло обнаружить серьезность Тамбовского восстания для Запада и белой эмиграции, обнаружить слабость советской власти, если последняя направляет туда самого лучшего своего «генерала».
В июле 1921 г., опасаясь военных действий со стороны Польши и белых частей на Западе, советское руководство решило «испугать» потенциальных противников демонстративным направлением на Западный фронт, в Минск М.Тухачевского51. Тухачевский обрел уже к этому времени «знаковую репутацию» воплощенной идеи «революционной наступательной войны».
В военной публицистике начала 20-х годов так же явственно просматривается выделение в качестве наиболее авторитетных «вождей Красной Армии» двух — Л. Троцкого и М. Тухачевского. Начальник ГУВУЗ РККА Д. Петровский в программной статье, отражающей позицию высшего руководства Красной Армии, «Русская революция и строительство Красной Армии» писал: «Переход от добровольческих отрядов, возникших по преимуществу в крупных центрах, куда входили передовые рабочие и сознательные крестьяне, к регулярным частям Красной Армии совершился с необычайной быстротой. «Первая армия», возглавляемая т. Тухачевским, представляла собой организованную, дисциплинированную вооруженную силу еще летом того же 1918 г. Конечно, переход к регулярности произошел не сразу... но нет сомнения в том, что т. Троцкий значительно легче справился с делом строительства регулярной армии революции, чем Кромвель в середине XVII века»1. Смысл этого пассажа очевиден: Л. Троцкий — это не Кромвель, он лучше и способнее и значительнее Кромвеля. Рядом с Троцким и Кромвелем — Тухачевский. Итак, оказывается, что регулярную Красную Армию создавали два человека: в центре — Л. Троцкий, а на фронте — М. Тухачевский. Больше ии одной фамилии, ии одного из «революционных генералов» в статье упомянуто не было. Важно, что статья эта была помещена в первом номере нового, центрального военно-научного журнала «Военная наука и революция», вышедшем в августе 1921 г.
Примерно в это же время в региональном журнале «Армия и революция» (орган Вооруженных сил Украины и Крыма) М. Тухачевский именуется «столь авторитетным нашим военным деятелем», на мнение которого ссылаются52 53. Генштабист Б. Савельевский в статье «О военио-исторических темах» оперирует несколькими фамилиями знаменитых военачальников — А. Суворова, Наполеона, кайзеровского генерала фон дер Гольца. В их число «представителем Красной Армии» включен М. Тухачевский54. В журнале «Красная Армия» (орган ВНО при Военной академии РККА) в октябре 1922 г. помещена была статья В. Драги-лева «Ф. Энгельс как военный писатель»55. Автор статьи, вслед за М. Тухачевским критиковал сторонников замены регулярной Красной Армии милиционной56. Теперь Тухачевский оказывается в одном ряду с Энгельсом и Троцким. Примечателен «иконостас» «священных Учителей» Красной Армии: Л. Троцкий, М. Тухачевский в компании Ф. Энгельса, Наполеона Бонапарта, О. Кромвеля, А. Суворова, К. Клаузевица, Ф. Бернгарди, фон дер Гольца. Происходит, таким образом, по существу, прижизненная мифологизация не только Л. Троцкого, но и М. Тухачевского. Своего восхищения книгой М. Тухачевского «Война классов» не скрывает и еще один автор этого журнала К. Соколов1. Рецензируя сборник статей М. Тухачевского в 1921 г., он пишет: «Наша революция вверх дном перевернула все военное дело... И тут вспыхивают новые веяния в Пролетарской стратегии. Первая статья «Стратегия национальная и классовая», читанная в виде опытных лекций в Академии Генерального штаба в конце 1919 г., несомненно, блестяща. В статье каждая строка разноцветна, мысли новы, и поэтому они глубоко запоминаются». Останавливаясь и далее на важнейших положениях концепции «революционной войны», выдвинутой М. Тухачевским в его статьях, и приветствуя их, автор заключает: «В общем, будущая кафедра по классовой войне, которая еще до сих пор не учреждена в пашей Военной академии, выпьет много полезного и ново-яркого из этой заревной книги, ибо в ней каждая маленькая буква налита горячей и живой и красной кровью нашей большевистской стратегии. Это очень важно теперь, когда в науке, которая изучает войну, висит новый кризис, обуслаашваемый общими социальными условиями и перспективами социальных войн впереди»57 58 59. Что касается журнала «Революция и война», то там пропаганда взглядов М. Тухачевского и похвалы, ему адресованные, были еще более масштабны.
Пик популярности М. Тухачевского приходится на лето 1923 — январь 1924 г. В своем доносе на М.Тухачевского заместитель полномочного представителя ГПУ по Западному краю, направляя компрометирующие материалы Г. Ягоде, сетовал па то, что не имеет «права наблюдать... без разрешения центра... за такой крупной фигурой, как Тухачевский»'1.
Лишь Л. Троцкий и М. Тухачевский удостоились чести в 1923 г., раньше других «вождей и героев Красной Армии» и партийных деятелей, увековечить свои фамилии в названиях города. Как известно, с 1923 г. Гатчина была переименована в честь «вождя Красной Армии» и стала называться Троцком. Однако мало известно, что «на имя командующего Западным фронтом, — как сообщалось в июльском номере за 1923 г. журнала «Военный вестник», — получена следующая телеграмма: «Руководителю пятой армии — освободителю Урала от белогвардей-щины и Колчака — в день четвертой годовщины взятия Урала Красной Армией, — Миасский горсовет шлет пролетарский привет; в ознаменование дня город Миасс переименовывается в город Тухачевск — вашего имени»1.
...Итак, совершенно очевидно, что в ходе Гражданской войны и по ее результатам на вершину популярности в качестве самых лучших «красных маршалов» выдвинулись М. Тухачевский и С. Буденный. К 1922 г. они уже явно составляли конкуренцию за право именоваться «вождем Красной Армии» некогда единственному и бесспорному ее лидеру — Л. Троцкому. Во всяком случае к 1922 г. лишь трое — Троцкий, Тухачевский, Буденный — из всех героев и предводителей Красной Армии были осенены «харизмой» ее вождей. Это были «харизматические», а не номенклатурные лидеры Советских Вооруженных сил.
В целом же в 1921 — 1924 гг. общественное мнение в Советской России и СССР, в частности сложившееся в военных кругах, включало в состав советской военной элиты Л. Троцкого, М. Тухачевского, С. Буденного, И. Уборевича, А. Корка, С. Каменева, П. Лебедева, Б. Шапошникова, М. Фрунзе, П. Сытина,
А. Балтийского, А. Егорова, Г. Хвощинского, А. Брусилова,
А. Зайончковского, Я. Слащова.
Очевидные изменения в номенклатуре вождей Красной Армии начинаются после апреля 1924 г. Временная стабилизация пришлась примерно на 1926 год. «Иконостас» вождей Красной Армии заметно изменился и по составу и по происхождению: все большее значение приобретали «номенклатурные вожди», чей рейтинг определялся уже не уровнем популярности в военных массах и в населении, а должностью и официальной пропагаи-дой. К этому времени непродолжительный период весьма относительного «плюрализма мнений» и внутрипартийно-ограниченной «гласности» завершился. Состав официальных вождей и героев Красной Армии к 1926 году очень четко и ясно определяется в справочно-биографических томах энциклопедического словаря «Гранат». Через это издание советской общественности и общественному мнению за рубежом предлагался официальный, «канонический иконостас» политических и военных «вождей» СССР.
В состав «выдающихся партийных и государственных деятелей революции и Гражданской войны в СССР» из военачальников были включены (в алфавитном порядке): В. Альтфатер,
В. Антонов-Овсеенко, С. Аралов, А. Бубнов, С. Буденный, И. Вацетис, А. Векман, К. Ворошилов, С. Гусев, П. Дыбенко,
В. Зоф, С. Каменев, Г. Котовский, Н. Крыленко, В. Лазаревич, М. Лашевич, Н. Маркин, Н. Муратов, Ф. Раскольников,
Э. Склянский, И. Смилга, Л. Троцкий, М. Тухачевский, И. Ун-шлихт, М. Фрунзе, Д. Фурманов, В. .Чапаев60. Итак, всего 27 фамилий. Все перечисленные фамилии принадлежат людям, которые во время Гражданской войны сыграли заметную роль как полководцы, организаторы армии и политические комиссары. Однако сначала о Л. Троцком. Вопреки ожиданиям, он оказался включенным в перечень отнюдь не как вчерашний «вождь Красной Армии». Об этом в его биографической статье практически ничего не сказано. Он оказался представленным в качестве выдающегося деятеля революционного и социалистического движения. При этом в статье выделялись те моменты в биографии, которые свидетельствовали о его «политических ошибках» и борьбе против Ленина и партии.
Э. Склянскому, «правой руке» Л.Троцкого по руководству Красной Армией, посвящена была коротенькая биографическая справка, в которой о его военно-административной деятельности сказано было буквально следующее: «После переезда правительства в Москву и открытия фронтов Гражданской войны принимал как член коллегии Наркомвоена деятельное участие в организации и снабжении Красной Армии. При приближении фронта к Волге, когда все члены Наркомвоена выехали на фронт, Склянский вел текущую работу Наркомвоена. С сентября 1918 г., когда был учрежден Реввоенсовет, Склянский был назначен заместителем Наркомвоена и заместителем председателя Реввоенсовета. На этом посту пробыл до 1924 г.»1. Из этой краткой аннотации читателю представлялся заурядный высокопоставленный военный бюрократ, который оставался в тылу для «текущей работы», в то время как все другие работники выехали на фронт. В этом просматривается даже намек на то, что это, мол, был трусливый человек.
М. Фрунзе была посвящена не пространная, но вполне выразительная биографическая статья. Из ее содержания следовало, что Фрунзе обладал безупречными социально-политическими характеристиками: из бедных крестьян и интернациональной семьи (отец — румын-молдаванин, мать — русская крестьянка). Сам Фрунзе — «старый большевик»-каторжанин, «ветеран 1905 г.», «верный ленинец», не участвовавший ни в каких внутрипартийных оппозициях, активный участник Октябрьской революции. В то же время это военный самородок. Не имея военного образования, М. Фрунзе сразу становится выдающимся пролетарским полководцем. В 1919 г. на Восточном фронте «под его командованием южная группа армий Восточного балагананесла решительное поражение войскам Колчака»61 62 63. Итак, «первый подвиг» — победа над Колчаком. До 1924 г. «победителем Колчака и завоевателем Сибири» считался Тухачевский.
«После того Фрунзе находится во главе всего Восточного фронта, а затем руководит операциями по очищению Туркестана»1. Итак, «второй подвиг» — «завоевание Туркестана».
«В августе (1920 г.)... очищает Бухарскую республику от войск эмира»64. Это «третий подвиг» — «завоевание Бухары».
«В сентябре 1920 г. Фрунзе командует Южным фронтом, действуя против Врангеля. После занятия Крыма и ликвидации врангелевского фронта в ноябре Фрунзе становится командующим войсками Украины и Крыма и уполномоченным Реввоенсовета при Украинской ССР. Под его руководством ликвидируется петлюровщина и махновщина». Четвертый, пятый и шестой «подвиги» — разгром Врангеля, Петлюры и Махно.
Таким образом, по количеству и значимости «воинских подвигов» М. Фрунзе оказывается одним из самых выдающихся «вождей» Красной Армии. Из трех самых главных врагов революции — Колчака, Деникина, Врангеля — Фрунзе разгромил двух.
В период Гражданской войны Фрунзе, несомненно, проявил незаурядные качества военачальника. Однако рядом с ним можно было бы поставить и других, не менее способных и известных командиров, которым не нашлось места в числе «избранных». Прежде всего это И. Уборевич, А. Егоров. Поэтому, можно считать, выбор «в пользу» М. Фрунзе все-таки определялся в значительной мере «номенклатурными» соображениями. Фрунзе был «старым партийцем», революционером-подполыциком и наркомом по военным и морским делам. М. Фрунзе до 1924 г. для окружающей военной и гражданской общественности, в России и за рубежом, особо выдающимся вождем Красной Армии (подобно С. Буденному7 или М. Тухачевскому) не представлялся.
Однако едва 30 октября 1925 г. умер Фрунзе, как по инициативе политического руководства началась его интенсивная «канонизация». Еще год назад Л. Троцкий был «вождем Красной Армии», и это положение было даже занесено в качестве идеологического и агитационно-пропагандистского в Устав РККА, а уже в своей речи на 14-й Московской губпартконференции 13 декабря 1925 г. новый нарком К. Ворошилов утверждает: «Лучший полководец и вождь Красной Армии — наш незабвенный, дорогой друг Михаил Васильевич Фрунзе»65. Примечательны некоторые строчки из статьи Ворошилова «Памяти дорогого друга Михаила Васильевича Фрунзе», напечатанной в «Правде» 11 ноября 1925 г. Вспоминая о подготовке операции против врангелевских войск, Ворошилов писал: «Мы начинаем обсуждать стратегический план нанесения решительного и последнего удара барону Врангелю. И вчерашний подпольщик, большевик Арсений, с изумительной ясностью и поражающим авторитетом испитого полководца развивает в деталях предстоящие решительные операции Красной Армии. Главком т. Каменев и нашта-респ т. Лебедев внимательны, сосредоточенны. Незначительные замечания, краткий обмен мнений — и план, оперативный план большевика Арсения-Фрунзе утвержден. Судьба Врангеля предрешена». Перед нами уже в этом фрагменте формула не только «канонизированного» М.Фрунзе, не только «легенды Фрунзе», но и идеологическая основа для «легендированной» истории Гражданской войны и Красной Армии. «Вчерашний подпольщик», «большевик» Фрунзе является «истинным полководцем», который может без всяких «академий», без всякого военного образования «утереть нос» и полковнику-генштабисту главкому
С. Каменеву, и генералу-генштабисту начальнику Полевого штаба РВСР П. Лебедеву. Без их помощи, т. е. без помощи военспецов-генштабистов, М. Фрунзе разрабатывает стратегически решающий оперативный план разгрома врангелевских войск. Он это сделал так хорошо, что ни С. Каменеву, ни П. Лебедеву нечего добавить. А это ведь лучшие из генштабистов (иначе бы они не занимали свои высшие в Красной Армии военные должности). Нужны ли вообще Красной Армии генштабисты, если достаточно обладать определенными способностями, а главное — стажем подпольной работы и принадлежностью к большевистской партии? Один большевик-подпольщик М. Фрунзе, таким образом, вполне заменяет двух опытных генштабистов старой армии.
Речь здесь, разумеется, идет не о полководческих способностях М. Фрунзе, а о конструировании «номенклатурной истории и идеологии» Гражданской войны и Красной Армии. В 1926 г., в русле указанных процессов, город Пишпек переименовывают в город Фрунзе, а город Тухачевск вновь переименовывается в Миасс. Не задерживая, однако, внимания на анализе действительных и мнимых заслуг М. Фрунзе, что будет сделано более подробно в соответствующем разделе, продолжим изложение перечня «номенклатурных героев» словаря «Гранат».
В отличие от Фрунзе, Тухачевский представляется в биографической статье сугубо военным человеком, полководцем. Следует отметить, что ему была посвящена по объему более пространная статья. Судя по тексту статьи, Тухачевский оспаривает или, лучше сказать, делит с Фрунзе лавры «победителя Колчака». «В период кризиса обстановки на Восточном фронте, — пишет автор этой статьи, — при организации прорыва через Уральский хребет Тухачевский применил смелый маневр, избрав не уфимско-златоустовское направление, а направив глубоким обходом главные силы армии по долине р. Юрюзаиь на Златоуст... Операция закончилась полной победой, открыв Красной Армии прямую дорогу в Сибирь»1. Далее перечисление последующих боевых операций, проведенных М. Тухачевским на Восточном фронте, автор статьи завершает Омской операцией, которая «закончилась полным разгромом колчаковских войск»66 67. Все-таки пока «победителем Колчака» еще считается Тухачевский.
Далее, отмечая деятельность М. Тухачевского на Кавказском фронте, автор статьи заключает: «26 марта был взят Новороссийск, после чего армия Деникина закончила свое существование»68. Итак, Тухачевский — «победитель Деникина».
Весьма «мягко» изложив действия М. Тухачевского и его поражение на Западном, «польском», фронте, автор пишет: «Результатом кампании 1920 г. явилось освобождение советской Белоруссии»69. Тухачевский — «освободитель Белоруссии».
После этого автор статьи перечисляет дальнейшие «воинские подвиги» М. Тухачевского: «ликвидацию вторжения Булак-Ба-лаховича», «ликвидацию Кронштадтского восстания». Особое внимание автор биографической статьи обращает на действия М. Тухачевского во главе войск Тамбовской губернии: «На антоновском фронте Тухачевским были применены новые методы по увязке боевой работы войск с закреплением на местах советской власти, и восстание было ликвидировано методически, но расписанию, в сорокадневний срок»'1.
Достаточно выразительно представлена «выдающаяся деятельность» М. Тухачевского и в послевоенный период. В качестве
С. МИ11АК0В
заместителя начальника штаба РККА в 1924 г. он «работал над реорганизацией Красной Армии»1. Для сравнения: в статье о М. Фрунзе ничего не было сказано об аналогичной или еще более заметной «выдающейся деятельности» этого военачальника в 1924—1925 гг. Автор статьи ограничился перечислением и последовательностью занимавшихся им должностей.
Наконец, в статье указывается, что М. Тухачевский «возглавляет работу по подготовке высшего комсостава Красной Армии»70 71 72, будучи главным руководителем по стратегии в Военной академии РККА. Итак, М. Тухачевский — главный стратег Красной Армии, «учитель» и «вождь» всех советских «генералов».
Таким образом, следует отметить, что и к 1926 г. М. Тухачевский официально представлен как лидер Советских Вооруженных сил и советской военной элиты. М. Фрунзе еще не занял ведущего и «сакрального» места в официальной иерархии высшего комсостава РККА.
Главком С. Каменев в словаре был представлен авторизованной биографией. Иными словами, он сам отметил для своего «официального портрета», для публики факты собственной «выдающейся деятельности». Биографическая статья, ему посвященная, оказалась весьма обширной, намного превышая в объеме статьи «Фрунзе» и «Тухачевский»5. В статье достаточно подробно для такого рода публикаций описывается дореволюционный период жизни полковника С. Каменева, его переход на сторону советской власти, и особенно подробно — военно-организаторская деятельность в качестве главкома Вооруженных сил Республики. Военная деятельность С. Каменева в его авторизованной биографии не отмечена особыми личными полководческими «подвигами», как это было в статьях, посвященных М. Фрунзе и М. Тухачевскому. Каменев явно не претендует на роль «вождя» и «героя» Красной Армии. Однако из текста его биографии следует, что все «выдающиеся подвиги» Красной Армии и ее «вождей» были умело организованы им, Каменевым.
С. Каменев не предстает «военным гением», как М. Тухачевский и М. Фрунзе, но оказывается «выдающимся военным деятелем».
Видимо, в еще большей мере, чем С. Каменев, не надеясь, что его роль будет адекватно отражена в биографической статье для словаря, другой (бывший) главком Вооруженных сил Республики И. Вацетис представил для публики и пропаганды свою автобиографию, претендующую на «официальный» собственный образ. Она еще более обширна, чем авторизованная биография его преемника на посту главкома и его соперника1. Впрочем, почти вся она оказалась посвященной дореволюционной жизни полковника Вацетиса в стремлении представить себя по происхождению социально близким Октябрьской, болыпевщг£ской революции. В качестве же своих «выдающихся подвигов», совершенных в защиту Советской Республики, И. Вацетис отмечает разгром польского корпуса генерала Довбор-Мусницкого. Как он считает, «эта первая русско-польская война кончилась разгромом поляков под городом Рогачевом»73 74. Другим своим «подвигом» И. Вацетис считает «подавление левоэсеровского восстания в Москве»75 76 77. В заслугу себе он ставит также создание 5-й красной армии и организацию 62 корпусов, сведенных в 16 ар-
«4
мии .
В.С. Лазаревич (1882 — 1938), подполковник Генштаба, как и С. Каменев и И. Вацетис, беспартийный, представлен был для словаря довольно пространной авторизованной биографией0. Значительная часть ее посвящена дореволюционному периоду его жизни с нарочитым стремлением показать революционные и социалистические настроения, овладевшие его сознанием задолго до 1917 г. В. Лазаревич достаточно скрупулезно представляет свои воинские заслуги перед революцией и утверждением советской власти. Он так определяет свои главные «подвиги» в Гражданской войне.
«С назначением М.В. Фрунзе командующим 4-й армией, — пишет биограф В. Лазаревича, — становится его нача-льпиком штаба и сначала в этой должности, а затем в должности начальника штаба Южной группы участвует в борьбе с Колчаком, организуя тот фланговый удар из района Бузулука, который нанес армии Колчака решительное поражение и заставил ее откатиться из-под самой Самары в направлении на Уфу»1. Таким образом, Лазаревич стремится оспорить лавры «победителя Колчака» у Тухачевского и Фрунзе. Или, по крайней мере, стать третьим «триумфатором».
Второй важнейшей своей заслугой В. Лазаревич отметил, и это фактически официально признается, свою выдающуюся роль в разгроме врангелевских войск. Во главе 4-й армии он «под Чонгаром непосредственно организует и руководит атакой сильно укрепленных неприступных позиций с прорывом на Джан кой, чем способствует полному разгрому войск Врангеля»78 79, — так считает он сам и его биограф.
Наконец, третий его «подвиг»: «с февраля 1921 г. Лазаревич командует Туркестанским фронтом, изгоняет окончательно из Восточной Бухары эмира бухарского, ликвидирует его шайки»80.
В. Лазаревич был, безусловно, выдающимся военачальником времен Гражданской войны. Но вряд ли его можно поставить выше И. Уборевича, А. Егорова, А. Корка, В. Шорииа. Думается, что и в данном случае сыграл свою роль «номенклатурный» принцип: Лазаревич был ближайшим соратником Фрунзе в 1919 — 1920 гг. Он в значительной мере участвовал в подготовке и достижении «фрунзенских» побед. Лазаревич, военный специалист, подполковник Генерального штаба, пожалуй, игра! рядом с М. Фрунзе в 1919 и 1920 гг. роль одного из «создателей» его побед. В действительности фактически именно В. Лазаревич в должности начальника штаба 4-й армии (командующий М. Фрунзе), затем начальника штаба Южной группы (командующий М. Фрунзе) организовал фланговый удар из района Бузулука, который определил начало успешного контрнаступления против войск Колчака. Именно Лазаревич во главе 4тй армии вместе с Корком (командующий 6-й армией) своим прорывом у Чонгара и сивашским маневром в значительной мере определил победу над Врангелем и занятие Крыма. Фамилия В. Лазаревича оказалась в тени фамилии М. Фрунзе, и в последующие годы незаслуженно затушеванной в перечне выдающихся военачальников Красной Армии. Конечно, он не добился того победоносного блеска, который высветили для Красной Армии и для зарубежья имена-символы — Тухачевский, Буденный. Однако появление Лазаревича в списке «Граната» вполне заслуженно и в этом смысле не «номенклатурное. «Номенклатурность» же появления его фамилии можно усмотреть в том, что в списке не оказалось И. Уборевича, гораздо более значимого, чем он, среди «революционных генералов», выдвинутых Гражданской войной. В списке не оказалось А. Егорова, В. Шорина, А. Корка — эти лица внесли гораздо больший вклад в победу Красной Армии. Эта «выборочность», своего рода «селекция» новых «вождей» Красной Армии, в данном случае определявшаяся близостью
В. Лазаревича к новому наркому и председателю РВС СССР М. Фрунзе, конечно же, носила «номенклатурный» характер. То же самое можно сказать и о помещении в списке Г. Котовского и В. Чапаева.
Что касается Г. Котовского, то нет нужды распространяться про эту личность, его легендарную славу. Он был подлинным «героем Гражданской войны», заработавшим эту репутацию самостоятельно, всей своей незаурядной, легендарной, героической личностью. Он был хорошо известен не только в Советской России, ца Украине, в Молдавии, но и за рубежом, особенно среди белых. Неоднозначное мнение о «Котовии» также усиливало его славу. «Номенклатурность» же в его случае хотя бы отчасти сказывалась в том, что, к примеру, не менее популярным «героем Гражданской войны» был В. Блюхер. В плане полководческой деятельности, он, пожалуй, даже превосходил Г. Котовского. Его деятельность под Перекопом, его командование Народно-революционной армией Дальневосточной республики, его четыре ордена Красного Знамени вполне позволяли В. Блюхеру занять место в списке «Граната». Весьма популярен был и Г. Гай, легендарный организатор и командир 24-й (Железной) стрелковой дивизии. Прославлены были в Красной Армии в годы Гражданской войны командиры 27-й Омской стрелковой дивизии А. Павлов и В. Путна. Пожалуй, на Украине не меньшей славой пользовался и командир «червонных казаков» В. Примаков. Не буду называть других героев Гражданской войны. То, что выбран был Г. Котовский, в известной мере определялось также его должностной и личной близостью к М. Фрунзе. Но не только. Котовский, впрочем, как и Фрунзе, представлял Молдавию. Его имя в списке должно было играть и пропагандистскую рать. То же можно сказать и о В. Чапаеве, хотя его действительная слава, несомненно, уступала славе Г. Котовского. Пожалуй, более В. Чапаева были прославлены С. Вострецов, И. Фе-дько, Е. Ковтюх, Я. Фабрициус, И. Якир, Р. Эйдеман, Г. Эйхе,
A. Лапин.
«Деятельность партизанского отряда Чапаева, — пишет биограф, — создала ему легендарную известность». Кроме этого, в качестве «подвига» В. Чапаева значится освобождение Уральска и оттеснение казаков к Гурьеву. Конечно же, в случае с
B. Чапаевым не особые выдающиеся полководческие заслуги создали ему имя, а, наоборот: легенда подняла В. Чапаева в ряды героев. При этом следует отметить, что речь идет не столько о стихийно возникшей популярности, сколько о превращении региональной популярности в общероссийскую героическую легенду через талантливо написанную книгу.
Региональные и локальные «легенды о героях» возникали в годы Гражданской войны на каждом фронте, в каждой армии, в каждой дивизии. В порядке примера можно обратить внимание на список героев 5-й армии в армейском журнале «Красная Армия на Востоке» за август 1922 г. В статье, посвященной памяти начальника штаба 5-й армии Я. Ивасиова, «героями 5-й армии» названы М. Тухачевский (командарм-5), Я. Ивасиов (на-штарм-5), А. Павлов (начдив-27), Г. Эйхе (начдив-26), Боряев (комполка-454), С. Вострецов (комполка-242), Д. Косич (комполка-226), К. Нейман (начдив-35), А. Глазков (комполка-308)
В то же время на Украине, в Вооруженных силах Украины и Крыма пропагандировали своих героев. «Из самого революционного гнезда советской власти — РККА — первыми вылетели два орла: Блюхер и Якир», — писали в 1922 г. в войсковом журнале «Красная рота»81 82. Среди «наших героев» назывался
И. Грязнов1. Далеко не все из поименованных «региональных героев» тоща или со временем обрели общегосударственную, общесоюзную славу.
Официальная пропаганда в стремлении к «канонизации» .В. Чапаева не останавливалась (впрочем, это было обычным делом еще со времен революции и Гражданской войны) перед откровенной фальсификацией. В газете «Правда» от 6 февраля 1926 г., т. е. до выхода в свет биографического справочника энциклопедии «Гранат», была помещена весьма примечательная заметка, опиравшаяся на информацию ОГПУ. Она называлась: «Арест убийцы Чапаева». В этой заметке было сказано следующее: «Пенза, 5 февраля. Местным ГПУ арестован колчаковский офицер Трофимов-Мирский, убивший в 1919 г. попавшего в плен пользовавшегося легендарной славой начальника дивизии тов. Чапаева. Мирский служил счетоводом в артели инвалидов в Пензе»83 84. В «гранатовской» же биографии В. Чапаева о его гибели пишется: «В г. Лбищенске Чапаев был врасплох захвачен казацким отрядом и во время боя утонул в Урале»85. Более пространно и выразительно с художественной точки зрения именно эта, «апокрифическая» версия смерти В. Чапаева наложена в романе Д. Фурманова «Чапаев». В психокультурном контексте пленение героя в определенной мере подрывает доверие к его ♦чудесной природе» и снижает степень его героичности. Кажется, именно роман Д. Фурманова сыграл главную роль в распространении, популяризации «чапаевской легенды». Это было, пожалуй, первое крупное и весьма удачное художественное произведение, посвященное личности одного из героев Гражданской войны. Рассчитанное на массового советского читателя, оно сыграло главную роль в популяризации В. Чапаева, сразу выделив его из числа других (быть может, более значимых) героев Гражданской войны и Красной Армии. В 1929 г. появляется г. Чапаевск, который раньше именовался Иващенково.
Следует иметь в виду, что Д. Фурманов был близок к М. Фрунзе, В. Чапаев воевал на Восточном фронте и на Туркестанском фронте под командованием М. Фрунзе. Включение в «гранатовский» список В. Чапаева и Д. Фурманова вообще следует рассматривать вместе. Д. Фурманов создал «героическую легенду» о Чапаеве, которая в свою очередь обеспечила известность самому Фурманову. '
Популярность С. Буденного и уже сложившаяся его «легенда» исключали необходимость в специальной и дополнительной пропаганде. Его автобиография, помещенная в словаре «Гранат», акцентировала внимание читателя на дореволюционном периоде его жизни. Это необходимо было для того, чтобы, как и в биографиях других вождей и героев, показать логику и закономерность его прихода в революцию и в Красную Армию.
В число моряков-героев революции и Гражданской войны был включен также адмирал В. Альтфатер, перешедший в 1917 г. на сторону большевиков и назначенный командующим всеми Военно-морскими силами Республики. Он умер в 1919 г., в сущности, не заявив о себе сколько-нибудь выдающимися подвигами. Другим героем был погибший в 1918 г. в боях с чехословаками Н. Маркин.
Наконец, еще одна фамилия, в годы Гражданской войны ничем особенным не выделявшаяся среди военспецов — морских офицеров, оказавшихся в красном Военно-морском флоте, — А. Векман (1884—1955), бывший капитан 2-го ранга. Он был активным участником Гражданской войны, однако выделение именно его из числа других морских командиров, кажется, было обусловлено его службой рядом и под непосредственным командованием М. Фрунзе. С 1920 г. Векман сначала был командующим Черноморскйм флотом, а затем помощником командующего Войсками Украины и Крыма по морской части, т. е. морским заместителем М. Фрунзе86.
Ф. Раскольников, активный участник Октябрьских событий 1917 г. и Гражданской войны, в 1921 г. покинул военную службу и перешел на дипломатическую работу. В списке оказался, подобно П. Дыбенко, отчасти Н. Муралову, как герой Октября, один из организаторов Красного флота и герой Гражданской войны. Он успешно руководил действиями речной флотилии на Волге в период борьбы с чехословаками в 1918 г., при обороне
Царицына и Астрахани, но какими-либо особыми полководческими заслугами не отличился.
В. Зоф занял место среди «выдающихся военных деятелей», скорее всего по номенклатуре. Он являлся с 1925 г. новым начальником Военно-морских сил СССР.
И. Уншлихт, назначенный с февраля 1925 г. заместителем Председателя РВС СССР и наркомвоенмора, включен был в число «вождей и героев» не только в соответствии с номенклатурой своей новой должности. Он являлся давним руководителем разведки ВЧК—ГПУ и советской военной разведки. С осени 1923 г. Уншлихт начал заниматься армейским тылом. В словаре он представлен как ближайший сотрудник Фрунзе «в проведении всех важнейших мероприятий, направленных к укреплению Вооруженных сил Союза в условиях мирной обстановки»87.
Н. Муралов, разумеется, не мог считаться ни полководцем, ни героем Гражданской войны, ибо главная его заслуга перед большевистской революцией заключалась в том, что он осуществил ее в Москве в 1917 г., затем принял активное участие в организации РККА. Его «полководческая» деятельность на Восточном фронте в конце 1918 — начале 1919 г. была неудачна. В последующие годы, вплоть до 1924 г., Муралов был бессменным командующим Московским военным округом. В списке он оказался, таким образом, не за военные заслуги.
П. Дыбенко больше всего прославился в 1917 г. как председатель Центробалта, сыгравшего одну из важнейших ролей в успехе Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде. Хотя в последующие годы П. Дыбенко принимал активнейшее участие в организации Красной Армии и в Гражданской войне в качестве командира разных дивизий, а после войны остался в Красной Армии, став профессиональным военным. Однако вряд ли его полководческая деятельность в годы Гражданской войны может быть признана эффективной. Воевал, однако, он отважно, трижды был награжден орденами Красного Знамени и приобрел репутацию героя Гражданской войны. Впрочем, в 20 — 30-е гг. и в Красной Армии, и за рубежом у него была весьма устойчивая репутация малоспособного военачальника. В списке он оказался, скорее всего, как герой Октября и один из создателей Красной Армии.
Что касается В. Антонова-Овсеенко, С. Аралова, Н. Крыленко, П. Дыбенко, Н. Муралова, М. Лашевича, А. Бубнова, К. Ворошилова, то все они оказались в номенклатуре «деятелей СССР и революционного движения» за свои партийно-революционные, а не военные заслуги.
Биографии в словаре «Гранат» являются, по сути дата, первым опытом в создании государственной, официальной номенклатуры вождей и героев революции и Гражданской войны. В этом отношении весьма важно выявить принципы включения тех или иных лиц в состав государственной номенклатуры советских военных вождей и героев.
Прежде всего это группа уже покойных к 1926 г. и официально «канонизированных» в качестве «выдающихся деятелей революции и Гражданской войны»: В. Альтфатер, Г. Котовский, Н. Маркин, В. Чапаев. К этой группе можно присоединить также здравствовавших «героев революции и Гражданской войны», так или иначе связанных с зарождением Красной Армии: Н. Крыленко, П. Дыбенко, С. Аралов, Н. Муралов.
Затем —- номенклатурная группа «высшей военной администрации» в составе народных комиссаров по военным и морским делам, председателей РВС СССР и их заместителей: Л. Троцкий, М. Фрунзе, К. Ворошилов, Э. Склянский, М. Лашевич, И. Уншлихт, В. Зоф.
К третьей группе следует отнести начальников Политического управления РВСР и РВС СССР: В. Антонова-Овсеенко,
А. Бубнова, С. Гусева, И. Смилгу.
В группу собственно «революционных генералов», «красных маршалов» — высших военных чинов РККА — вошли С. Буденный, И. Вацетис, С. Каменев, В. Лазаревич, М. Тухачевский, а также «от советского Военно-морского флота» А. Векман.
Наконец, Д. Фурманов оказался включенным в этот перечень, видимо, как бывший военный комиссар 25-й стрелковой дивизии, которой командовал В. Чапаев, и как автор известного одноименного романа, которым и была создана «чапаевская легенда».
Деление на группы, мною предложенное, носит ориентировочный, приблизительный характер. Дало в том, что некоторые из вышеперечисленных деятелей вполне могли бы быть отнесены к нескольким группам.

Из всех включенных в число «выдающихся военных деятелей СССР», как они были выбраны и определены к 1927 г., выдвинулись за собственные выдающиеся заслуги в Гражданской войне именно как выдающиеся военачальники и полководцы, независимо от номенклатуры: М. Тухачевский, С. Буденный.
Все вышесказанное позволяет сделать один главный вывод: к 1927 году совершенно определился процесс создания «номенклатурной легенды» Гражданской войны и ее истории как одной из главных основ формирующейся структуры и системы власти. Эта «легенда» выстраивала иерархию ценностей и «персоналий», носителей этих ценностей, вокруг М. Фрунзе. Подлинные вожди Красной Армии, выросшие из самой Гражданской войны, — Л. Троцкий, С. Буденный, М. Тухачевский и др. — их репутация и слава, рожденные самой военной стихией, спонтанно, независимо от власти и неноменклатурно, представляли политическую опасность. Сразу отбросить их и заменить «номенклатурной легендой» было невозможно. Поэтому в списке оставались и Л. Троцкий, и Э. Склянский, и М. Тухачевский, и С. Буденный... В статьях о Тухачевском и Буденном, помещенных в биографическом словаре «Гранат», в общем все соответствовало действительной их роли в войне. Троцкий же представлен уже не как «вождь Красной Армии», а главным образом как партийно-политический деятель, оппозиционный Ленину и партии.
Зато «номенклатурная легенда» о Гражданской войне и Красной Армии выстраивается вокруг М. Фрунзе и его соратников — В. Лазаревича, Г. Котовского, А. Векмана, В. Чапаева. С ним связаны С. Каменев, Д. Фурманов. Эта «легенда» на данном этапе еще тесно смыкается с подлинной историей Гражданской войны и Красной Армии: М. Фрунзе, Г. Котовский, В. Чапаев не были придуманными героями. Они действительно сыграли важную, выдающуюся роль в войне и армии. Это их связывало с С. Буденным, М. Тухачевским, Л. Троцким. Однако они прихотливо и конъюнктурно были «выбраны» из ряда им подобных. Они хорошо подходили для «легендирования» и «мифологизации» истории Гражданской войны и Красной Армии. Они были подходящими для создания «номенклатурного мифа». Таким образом, к 1927 г. М.Фрунзе в качестве «вождя Красной
Армии» в официальной пропаганде, формирующей общественное мнение, постепенно вытесняет и Л. Троцкого, и М. Тухачевского. В своем докладе на XV съезде партии в декабре 1927 г. К. Ворошилов не назвал пи одного имени из высшего комсостава РККА, кроме покойного М. Фрунзе, что, несомненно, отражало сложившийся к этому времени официальный стереотип. Лишь в выступлении Ю. Ларина, не входившего в номенклатурную «политическую верхушку», в связи с угрозой новой войны на Западе, прозвучат большая цитата из только что изданной в Польше книги Ю. Пилсудского, проставлявшей М. Тухачевского88.
Итак, на партийном съезде, на фоне высокопоставленного военного чиновника, каковым был Ворошилов, рядом с ним, «номенклатурным» вождем Красной Армии, упоминается реальный вождь Красной Армии Тухачевский. Однако уже в следующем году центральная, прежде всего военная, пресса и периодика начинают превращать его в «антигероя», в «антивождя».
Таким образом, «меритарный» принцип формирования персонального состава советской военной элиты, доминировавший в общественном мнении в Советской России и СССР в первой половине 20-х, с их второй половины начал активно «разбавляться» государственно-номенклатурным. К началу 30-х гг. представление о военной элите, о «вождях и героях» Красной Армии в советском общественном мнении полностью формировалось официальной пропагандой, проводившей селекцию «персоналий» в соответствии с политической и идеологической конъюнктурой. Лидирующую «тройку вождей Красной Армии» 20-х гг. — Л. Троцкого, М. Тухачевского, С. Буденного — сменил уже в начале 30-х новый состав: И. Сталин, К. Ворошилов, М. Фрунзе, М. Тухачевский и С. Буденный.
Политический климат, социокультурные процессы и общественное мнение в РСФСР и СССР в 20-е гг. в значительной мере предопределялись международной обстановкой, в частности особой политической ролью русского белого зарубежья. Поэтому возникает насущная необходимость обратить внимание на общественное мнение о советской военной элите, сложившееся и «за кордоном».

Глава II
БЕЛЫЕ О КРАСНЫХ. РОЖДЕНИЕ «НАПОЛЕОНОВСКОЙ ЛЕГЕНДЫ»
1

Белое военное зарубежье 20-х годов
Высший командный состав и элита Русской армии генерала П. Врангеля к концу ее сопротивления, к ноябрю 1920 г. были представлены следующими генералами:
1. Врангель П.Н., барон (1878—1928) — генерал-лейтенант
(11.1918), главнокомандующий Русской армии (генерал-майор 1.1917, Академия Генштаба 1910), русский (из обрусевших немцев), дворянин.
2. Вязьмитинов В.Е. (1874—1929) — генерал-лейтенант (к 1917), начальник Военного управления (военный и морской министр) русской армии (АГШ 1904), русский, из мещан.
3. Шатилов П.Н. (1881 —1962) —генерал-лейтенант (5.1919), начальник штаба русской армии, (генерал-майор 7.1917, АГШ 1908; агент НКВД в 30-е гг.), русский, дворянин.
4. Коновалов Г.И. (1882—1936) — генерал-майор (4.1920), 1-й генерал-квартирмейстер штаба Русской армии (подполковник к 1917, два класса АГШ), русский, из мещан.
5. Дорман П.Е. (1884—1945) — полковник (к 1917), 2-й генерал-квартирмейстер штаба Русской армии (АГШ 1914), немец, дворянин.
6. Климович Е.К. (1871 —1930) — генерал-лейтенант (до 1917), начальник Особого отдела штаба главнокомандующего русской армии, поляк (обрусевший), дворянин.
7. Юзефович Я.Д. (1872—1929) —генерал-лейтенант (8.1917), инспектор кавалерии Русской армии (генерал-майор к 1915, АГШ 1899), из литовских татар (мусульманин), дворянин.
8. Репьев М.И. (1865—1937) — генерал-лейтенант (1.1919), инспектор артиллерии Русской армии (генерал-майор к 1917), русский, дворянин.
9. Ткачев В.М. (1885—1965) — генерал-майор (5.1919), начальник авиации Русской армии (полковник к 1917), русский, дворянин (из кубанских казаков, эмигрант, в 1944 вывезен в СССР).
10. Кедров М.А. (1878—1945) — вице-адмирал (11.1920), начальник Морского управления и командующий Черноморским флотом (контр-адмирал к 1917), русский, дворянин.
11. Кутепов А.П. (1882—1930) — генерал-лейтенант, командующий 1-й армией (полковник л.-г. Преображенского полка 1916, «первопоходник»), русский, дворянин.
12. Достовалов Е.И. (1882—1938) — генерал-лейтенант
(8.1920) , начальник штаба 1-й армии (полковник 1917, два курса АГШ 1912, в 1922 вернулся в РСФСР—СССР), русский, дворянин.
13. Абрамов Ф.Ф. (1870—1963) — генерал-лейтенант
(11.1916), командующий 2-й армией, русский, дворянин (из донских казаков).
14. Кусоиский П.А. (1880—1941) — генерал-майор (6.1919), начальник штаба 2-й армии (полковник 8.1917, АГШ 1911, «первопоходник»; брат Кусонский — в РККА; агент НКВД в 30-е гг.), поляк (обрусевший), дворянин.
15. Махров П.С. (1876—1964) — генерал-лейтенант (6.1920), командующий 3-й армией (генерал-майор 9.1917; брат Н.С.Махров — в РККА), русский, из мещан.
16. Богаевский А.Г1. (1872—1934) — генерал-лейтенант
(8.1918), атаман Войска Донского (генерал-майор 1915), русский, дворянин (из донских казаков).
17. Алексеев Н.Н. (1875—1955) — генерал-лейтенант (4.1920), начальник штаба Донской армии, русский, дворянин.
18. Вдовенко Г.А. (1867—1945) — генерал-лейтенант (3.1919), атаман Терского казачьего войска (генерал-майор 1917), русский, дворянин (из казаков).
19. Писарев П.К. (1875—1967) — генерал-лейтенант (8.1919), командир 1-го армейского корпуса (полковник 1917, «первопоходник»), русский, дворянин (сын офицера).
20. Витковский В.К. (1885—1978) — генерал-лейтенант
(4.1920) , командир 2-го армейского корпуса (полковник л.-г. Кекс-гольмского полка 1916, поход Яссы—Дон), поляк (обрусевший), дворянин.
21. Скалоп М.Н. (1874—1940)— генерал-лейтенант (11.1920), командир 3-го армейского корпуса (генерал-майор до 1917, Пажеский корпус), русский (от франко-шведских предков), дворянин.
22. Барбович И.Г. (1874—1947) — генерал-лейтенант (7.1920), командир Сводного конного корпуса (полковник 1917), русский, дворянин.
23. Топорков С.М. (1880—1931) — генерал-лейтенант
(5.1919), командир Сводного казачьего корпуса (полковник 5.1917, «первопоходник»).
24. Калинин Н.П. (1884—1949) — генерал-лейтенант (6.1920), командир Донского корпуса (полковник к 1917, АГШ 1912), русский, дворянин (из донских казаков).
25. Гравицкий Г.К. (1882—1931) — генерал-майор (3.1920), начальник 1-й Марковской стрелковой дивизии (полковник 1917, «первопоходник», в РККА с 1922), поляк (обрусевший), сын офицера.
26. Скоблин Н.В. (1894—1938) — генерал-майор (3.1920), начальник 2-й Корниловской ударной дивизии (штабс-капитан 1917, «первопоходник», с 9.1930 агент ОГПУ—НКВД), русский, сын офицера.
27. Пешня М.А. (1886—1937) — генерал-майор (5.1920), (полковник к 1917), украинец, из мещан.
28. Харжевский В.Г. (1892—1981) — генерал-майор (9.1920), начальник 3-й Дроздовской дивизии (штабс-капитан к 1917, участник похода Яссы—Дон), поляк (обрусевший), дворянин.
29. Туркул А.В. (1892—1957) — генерал-майор (4.1917), начальник (до 10.1920) 3-й Дроздовской стрелковой дивизии (штабс-капитан 1916, участник похода Яссы—Дон), обрусевший молдаванин, дворянин.
30. Манштейн В.В. (1894—1928) — генерал-майор (6.1920), (штабс-капитан к 1917, участник похода Яссы—Дон), немец (обрусевший), сын офицера.
31. Канцеров П.Г. (1866 — после 1921) — генерал-майор (до 1917), начальник 6-й пехотной дивизии, русский, дворянин.
32. Андгуладзе Г.Б. (1866—1948) — генерал-майор (6.1917), начальник 7-й пехотной дивизии, груши, из крестьян.
33. Непенин П.П. — генерал-майор, начальник 13-й пехотной дивизии, русский, дворянин.
34. Звягин М.А. (1882—1945) — генерал-майор (1920), начальник 34-й пехотной дивизии (полковник к 1917), русский, дворянин.
35. Выгран В.Н. (1889—1983) — генерал-майор (4.1920), начальник 1-й кавалерийской (копной) дивизии (ротмистр 1917), украинец, дворянин.
36. Шифнер-Маркевич А. М. (1887—1921) —генерал-лейтенант
(7.1920) , начальник 2-й кавалерийской (Кубанской) дивизии (подполковник 1916, АГШ 1913), немец (обрусевший), дворянин.
37. Наумов М.И. (1908—1974) — генерал-майор, начальник 1-й Конной дивизии, русский, дворянин.
38. Науменко В.Г. (1883—1979) — генерал-лейтенант
(9.1920) , командир Отдельной конной группы (войсковой старшина 1916, АГШ 1914), русский, дворянин (из кубанских казаков).
39. Дьяков В.А. (1886—1945) — генерал-майор (4.1919), начальник 2-й Донской дивизии (полковник л.-г. Казачьего Его Величества полка 1917; брат В.А. Дьяков — в РККА), русский, из казаков-дворян.
40. Попов А.П. (1882—1935) — генерал-майор (12.1918), начальник 2-й Донской дивизии (войсковой старшина к 1917, участник Степного похода), русский, дворянин (из донских казаков).
41. Павличенко И.Д. (1889—1961) — генерал-лейтенант
(11.1919) , начальник 3-й Донской дивизии (сотник 1917, произведен из рядовых за четыре Георгиевских креста), русский, казак.
42. Морозов В.И. (1888 — 1950) — генерал-майор (9.1920), начальник 2-й (Сводной) Донской казачьей дивизии (войсковой старшина 4.1917), русский, дворянин (из донских казаков).
43. Татаркин Г.В. (1873—1947) — генерал-лейтенант
(10.1919) , начальник 2-й Донской казачьей (конной) дивизии (полковник 1917, АГШ), русский, дворянин (из донских казаков).
44. Гуселыциков А.К. (1871 —1936) — генерал-лейтенант
(12.1919) , начальник 3-й Донской казачьей (пешей) дивизии (войсковой старшина 1917), русский, дворянин (сын казачьего офицера).
45. Фостиков М.А. (1886—1966) — генерал-лейтенант
(10.1920) , командир Отдельной Кубанской казачьей бригады (войсковой старшина 1917, АГШ 1917), русский, дворянин (из кубанских казаков).
46. Шинкаренко И.В. (1890—1969) — генерал-майор (6.1920), начальник Туземной дивизии (подполковник к 1917), украинец, из казаков.
47. Слащов Я.А. (1885—1929) — генерал-лейтенант (1919), (полковник л.-г. Московского полка к 1917, вернулся в 1921 в РСФСР, служил в РККА), русский, дворянин (сын офицера).
Выше перечислены, разумеется, не все высшие чины Русской армии к моменту ее эвакуации из Крыма, но те, которые занимали основные командные должности. Чтобы лучше представить себе ту социокультурную среду, в которой формировались представления о советской военной элите, на которую воз-
.....■■-■■■■.................- С. МИ11АК0В ■



действовала информация о «красных генералах» и их настроениях и которая определяла отношение военной эмиграции к советскому «генералитету», дам самый беглый и приблизительный социокультурный «портрет» этой среды, своего рода «белогвардейской военной элиты».
Из указанного числа генералов: 31 — русские, 3 — украинцы, 5 — поляки, 4 — немцы, 1 — грузин, 1 — татарин, 1 — молдаванин, 1 — швед. Средний возраст генералов — 39,8 года. Можно сказать, что это «молодой» генералитет, способный в ближайшие 15 лет вести весьма активную военную и политическую деятельность. По социальному происхождению: 35 — дворяне, 3 — сыновья офицеров, 3 — из мещан, 1 — из крестьян, 5 — из простых казаков. Из 47 генералов 16 — из казаков. 7 генералов были участниками Ледяного похода и находились в Добровольческой армии с ее основания; 4 генерала — участники похода Яссы—Дон; 1 генерал — участник Степного похода; всего — 12 генералов, т. е. 25,5 %. 12 высших командиров русской армии стали генералами еще в период Первой мировой войны; 5 начали Гражданскую войну и службу в белой армии штабс-капитанами и капитанами; остальные 37 еще в ходе Первой мировой войны стали штаб-офицерами.
...Ожидания и надежды на внутрироссийское, «национально-бонапартистское» перерождение Советской России и решающую роль в этом деле советской военной элиты характерны были в это время для значительной части белой военной элиты. Оценивая военно-политическую ситуацию и офицерские настроения в Русской армии, начальник информационного отделения врангелевского штаба гвардии полковник А. Подчертков в феврале 1922 г. информировал главкома: «К сожалению, даже в верхи старого генералитета и кадрового офицерства все более проникает мысль о бесцельности борьбы с большевизмом, о необходимости примириться с ним и честно, не вдаваясь ни в какую политическую игру, работать с Советской Россией на пользу общему «национальному» делу»89. Пожалуй, наиболее красноре-
чиво об этой тенденции можно судить по одной из эмигрантских военных организаций, которую возглавлял полковник Анисимов1. Он ратовал за возвращение личного состава Русской армии в Советскую Россию. Как он заявлял, «свою настоящую деятельность он не направляет... на разрушение Русской армии, а исключительно ведет борьбу с ее командованием, которое, по его мнению, препятствует естественному и неизбежному слиянию двух русских армий — белой и Красной — и может привести к новому пролитию крови между ними»90 91.
В этом алане интересны размышления генерала А. фон Лампе, в общем также усматривавшего «единоутробное» «революционное» происхождение и Красной Армии, и белой. Он обращал внимание на однородные социокультурные и неформальные инфраструктурные свойства советской и белой военных элит. Склонность усматривать некое «коренное» единство Красной и белой армий проявляется уже весной 1920 г. в записях
А. фон Лампе. «Меня очень интересует сущность Красной Армии, — записал он в своем дневнике в апреле 1920-го. — Создана она была социалистическим бредом, но борьба с нами, введение в нее настоящих офицеров, постепенное возвращение к дореволюционным порядкам — это тоже глава в той книге, о которой я мечтаю»92.
«Я не могу верить, что эти господа с Каменевым во главе стали коммунистами»93, — записал А. фон Лампе в мае 1920 г. в связи с учреждением Особого совещания при главкоме вскоре после начала советско-польской войны. Он имел в виду включение в это Совещание генералов А. Брусилова, А. Зайончковско-го, А. Цурикова, Д. Парского, В. Клембовского и др. «Ну, если наши генералы и на этот раз не сумеют забрать в руки Красную Армию и вырвать влияние у советских воров, — продолжает рассуждать автор дневника, — тогда я готов признать, что нам нужна советская власть... Цуриков приезжал в Екатеринодар, Зайончковский готовится быть с нами... Словом, коммунисты они маринованные, и это случай, который не повторится. Наличие Брусилова с его способностью приспособляться едва ли поможет делу, но все же возможность открывается уж очень большая!»1.
Полковник Анисимов, как сообщали осведомители, «всегда... старается подчеркнуть свой национализм и веру в возрождение России русскими силами, причем необходимой мерой к тому считает восстановление Красной Армии против коммунистов и военной диктатуры, идущей из Красной Армии»94 95 96. «По общему мнению, которое я и сам разделяю, — записал в своем дневнике 24 декабря 1923 г. А. фон Лампе, — у нас один путь для работы — союз с Красной Армией и террор в самой России»'1. В связи с этими настроениями свое недовольство поведением П. Врангеля автор дневника выразил еще в ноябре 1922 г. «Врангель дискредитировал себя в глазах красных командиров производством Шатилова и др., т. е. тем, что он с собой ведет Тухачевским и иным новое начальство», — записал
А. фон Лампе в дневнике97. Эли настроения усиливались благодаря всевозможным слухам и сообщениям беглецов из Советской России.
«В тот же день (27 сентября 1922 г.) у меня был некто Н.Н. Алексеев, который только что бежал из Совдепии, — отметил в дневнике А. фон Лампе. — В Москве он видел Слащава, которому предлагали назначение главнокомандующим на Дальнем Востоке, но тот, боясь выступлений против себя, не едет. По словам Алексеева, Слащов, а с ним Гильбих (не Генерального штаба) и Мильковский живут так же, как Лазарев, припеваючи, а Слащов также и бросил пить! Все они не коммунисты и жаждут работы на воссоздание армии и в этом видят спасение России...»1.
Генерал-лейтенант Слащов Я.А. (1885—1929) еще в 1921 г. вернулся в РСФСР. Он имел много скрытых сторонников в Русской армии П. Врангеля, будучи фактически оппозиционным лидером русской военной эмиграции. Вслед за ним большая группа генералов и старших офицеров Русской армии также вернулась в Россию в 1922 г. Среди них генералы Ю. Гравиц-кий и А. Секретев, пользовавшиеся достаточным авторитетом среди личного состава белой армии. Репатриировавшиеся в Россию белые генералы даже приобрели на некоторое время весьма заметную роль в стране, в ее политической жизни и в армии. Они были зачислены в состав Красной Армии, они преподавали в Военной академии РККА и других военных учебных заведениях. Однако наиболее ценной, была в это время их деятельность и их роль по дальнейшему разложению и фактической ликвидации Русской армии.
«В Болгарии в настоящее время особую деятельность проявляет генерал Секретев и бывший командир (Марковского) полка генерал Гравицкий, — записал в своем дневнике 31 октября 1922 г. А. фон Лампе, — оба приняты на службу к большевикам. Оба генерала работают по привлечению на службу в формируемый Красный корпус своих бывших товарищей и подчиненных. В распоряжении генерала Гравицкого имеется особая казарма, куда направляются записавшиеся. Оба генерала указывают при этом, что они ранее голодали, а теперь обеспечены услугами и одеждой; обещают сытую, спокойную жизнь в составе воинских частей, прекращение преследований»98 99. А. фон Лампе в это время получил информацию о том, что даже «с Витков-ским велись переговоры через марковца штаб-ротмистра Щеглова от имени генералов Бонч-Бруевича и Балтийского о переходе на сторону СССР с обещанием сохранить его в должности командира корпуса»'1.
В 1922 г. репутации Русской армии и ее руководителям был нанесен еще один удар: против армии и продолжения антисоветской деятельности выступили генералы Е. Достовалов, А. Кель-чевский, С. Добророльский, В. Сидорин. В. Сидорин и А. Кель-чевский были весьма популярны среди донских казаков. В 1919 г. они возглавляли Донскую армию. В. Сидорин был ветераном Белого движения. Он начинал еще в августе 1917 г. вместе с генералом Л. Корниловым. А. Кельчевский, помимо прочего, был весьма авторитетным военным ученым, профессором Академии Генерального штаба.
Особенно чувствителен для морального состояния Русской армии был поступок генерала Е. Достовалова. С 1919 г. он являлся практически бессменным начальником штаба у генерала
А. Кутепова, в Добровольческом корпусе, 1-м корпусе, 1-й армии. Ныне он занял откровенно «проболыыевистскую» позицию и фактически перешел на сторону советской власти. Мощным деморализующим фактором оказалась гибель в ноябре 1922 г. весьма известного и популярного среди кубанских казаков генерала В. Покровского.
Несомненно, деморализующим, особенно для «старых» добровольческих частей Русской армии, было еще одно событие. В 1923 г. с должности командира Корниловского ударного полка был отставлен П. Врангелем самый «старый корниловец», своего рода воплощение и один из символов* Белого дела, самый молодой белый генерал, «герой Белого дела» Н. Скоблин. П.Врангель отправил его в отставку из-за постоянных отлучек, связанных с гастрольными поездками его жены, известной русской певицы Н. Плевицкой. Хотя Н. Скоблин никогда не числился среди «первых вождей» Белого дела, он, однако, был весьма популярен в Добровольческой и Русской армиях.
Репатриантские настроения возникли у Н. Скоблина уже в 1921 — 1922 гг. Отчасти под впечатлением отъезда и уже «советской судьбы» генерала Я. Слащова. Отчасти на настроения генерала оказывала воздействие имевшая на него влияние его прославленная и капризная жена Н. Плевицкая. Дело дошло даже до переговоров с Ф. Дзержинским. Отъезд не состоялся потому, что в то время ОГПУ, открывая возможность для возвращения самой Н. Плевицкой, не обещало амнистии ее мужу генералу Н. Скоблину. Само по себе такое поведение Н. Скоблина
вызвано было и бедностью, и несомненным неверием в перспективы Белого дела и Русской армии, и фактическим смещением ■ ценностей в жизненной ориентации.
Ожидания и поиск «Наполеона» среди «революционных генералов» Красной Армии в русском военном зарубежье, в белой военной элите в значительной мере были обусловлены разочарованием в П. Врангеле и скептическим отношением к другим, «популярным» белым генералам, претендовавшим на «врангелевское» место «вождя Белого дела».
По мнению генерала Я. Слащова, «Врангель честолюбив, властолюбив, хитер и в душе предатель, но самый умник из оставшихся там генералов; еще могу добавить: продажен и любит (очень умно) присвоить чужую собственность себе на благо»1. Мнение Я. Слащова, несомненно, весьма субъективно: генералы были военно-политическими антагонистами. Однако это мнение в основном подтверждалось и другими лицами. «Врангель — самый умный генерал в Константинополе, — считал полковник Э. Гильбих, — крайне честолюбив, по слухам, питал даже надежду стать императором России; ради своей выгоды готов потопить кого угодно; не терпит подчиненных с умом и самостоятельным характером; не держит, своего слова; ставит свой интерес выше всякой идеи»100 101. «Достаточно умный, честолюбивый, себялюбивый и страдающий манией величия, — высказывал свое мнение о «черном бароне» генерал А. Мильковский. — Хорошее образование, общее и военное. Твердости нет. Начальник штаба и начальник контрразведки имеют на него влияние. В выборе помощников не терпит людей с собственным мнением. Большой интриган. Пользуется любовью на Галлиполи, так как создал себе ореол мученика и пленника союзников, не позволяющих ему видеться с армией. Ему там верят, так как информация в его пользу. Среди беженцев и казаков любовью не пользуется. Как военный имел несколько бЬев»1.
Примечательны наблюдения русской военно-морской разведки, относящиеся к лету 1921 г.: «Фактически в руках Кутепова находится вся военная сила, в то время как в руках Врангеля — только ставка. Эта группа очень неодобрительно относится ко всем демократическим разговорам штатских людей около Врангеля, еще терпит его «новую тактику», и только полная бездарность генерала Кутепова и его дисциплинированность уничтожают ту силу, которую он фактически имеет в руках... За последнее время благодаря дикому поведению Кутепова, с одной стороны, и агитации против него, которую вел Шатилов, вес Кутепова поуменынился, но все же Врангель с ним очень считается, а в глазах гвардейского офицерства Кутепов — несомненный авторитет»102 103 104. И еще одно важное замечание разведки: «Кутепов — человек, вполне приемлемый для берлинцев, и ими он будет поддерживаться сильнее, чем Врангель»'1.
Впрочем, генерал Кутепов, лидер «первопоходников» и «старых белых добровольцев», «деникинец», по старой памяти претендовавший на роль нового «белого вождя», скептически воспринимался генералитетом, особенно из генштабистов. «Кутепов — храбрый солдат, — считал генерал А. Мильковский. — Характера твердого, жесткого. Может навести порядок и дисциплинировать часть, не останавливаясь ни перед какими угодно мерами. Как большой начатьник безусловно мало пригоден: в бою теряется и управлять частями не может. Почти всегда, где распоряжался, терпел неудачи»105.
«Генерал Кутепов очень честолюбив; хороший фельдфебель; военная бездарность; хам; лично храбр»'1. Так оценивал личность А. Кутепова полковник Э. Гильбих. «Командир корпуса
Кутепов, — по мнению капитана Б. Войнаховского, — отличный строевой офицер и скверный организатор. Способен на должности не выше командира батальона. Честолюбивый, грубый, небольшого ума, очень твердой воли, большой интриган, как боевой начальник всегда терпел поражения»1. Генерал Я. Слащов не любил его и утверждал, что «Кутепов — отличный строевик-фельдфебель — годится на должность до командира батальона — всегда в поводу у своего начштаба, в военном смысле, не стоит ничего»106 107 108.
Что касается В. Витковского, то Я. Слащов считал, что это «был сколок с Кутепова и так же мало, как и он, смыслил в военном деле»'1. «Генерал Яша» называл «их обоих хорошими фельдфебелями»109 110. «Витковский не опасен, — продолжал Я.Слащов свою характеристику, — очень глуп»'1. По мнению полковника М. Мезерницкого, «Витковский — смелый офицер и интриган, глуп»111. Примерно то же говорил о нем и полковник Э. Ги-льбих: «Генерал Витковский — глуп и в военном деле бездарность»112 113. Капитан Б. Войнаховский дал ему более пространную характеристику: «Начдив Витковский. Ограниченный, честолюбивый. Как боевой начальник слаб. Военным делом не интересуется. Хороший организатор и хозяин»".
Можно полагать, что это весьма субъективные характеристики людей из «оппозиционной» П. Врангелю и А. Кутепову «партии Слащова». Но вот запись в дневнике генерала А. фон Лампе: «Вечер провел у Витковского — умеренность, аккуратность и... ограниченность. Вот все, что могу сказать про него»*1.
Репатриировавшиеся в РСФСР генерал Я. Слащов и «сла-щовцы» на допросах в ВЧК так характеризовали боевые качества, военные способности и полководческое мастерство «младших вождей и героев Белого дела», молодых генералов бывшей Добровольческой и Русской армии Н. Скоблина, А. Туркула и
В. Манштейна — «...молодые начальники, выдвинувшиеся в рядах Добровольческой армии. Хорошие партизаны, но на должности более крупных военных начальников совсем не подготовленные, что ныне признается даже их боевыми товарищами, по настоянию коих перед главным командованием они были выдвинуты в своих частях на ответственные посты»1. Их считали «смелыми офицерами, карьеристами»114 115. Столь скептическое отношение самого генерала Я. Слащова и «слащовцев» к Н. Скоб-лину, А. Туркулу, В. Манштейну отчасти объяснимо. Это определенная ревность кадровых офицеров, генштабистов поколения 80-х гг. к молодым «выскочкам», выдвинувшимся в период Гражданской войны и выдвинутым ею.
2
Советская военная элита в представлении белого зарубежья в начале 20-х годов.
Представления о составе советской военной элиты в общественном мнении белого зарубежья в это время формировались и на основе информации и мнений компетентных кругов русской военной эмиграции. Они прекрасно знали многих военных специалистов, служивших в Красной Армии, еще по дореволюционной их служебной и профессиональной деятельности. Одних по совместной службе или учебе, приятельским отношениям, других — по репутации, сложившейся в ходе Гражданской войны.
«Совершенно точно и документально установлено, — своеобразно выразил мнение русской военной эмиграции, обозначив самых авторитетных «красных генералов», представитель барона П. Врангеля в Берлине генерал А. фон Лампе 6 июня 1923 года, — ...что в Германии ни одного из представителей красного командования (вроде Тухачевского или Буденного) или видного офицера Генерального штаба (вроде Гатовского, Свечина, Бонч-Бруевича, Гутора и др.) никогда не было и нет...»1.
Среди перечисленных лиц нет главкома Каменева. К 1922 г. в русском белом зарубежье были убеждены, что действительным руководителем Красной Армии, стоящим за спиной у главкома
С. Каменева, «в его тени», является начальник Штаба РККА П. Лебедев. «Троцкий выкуривает» генерала П. Лебедева «с должности начальника штаба Каменева, которого Лебедев забрал в свои руки», — записал в своем дневнике 16 ноября 1922 г.
A. фон Лампе. Отражая уже давно устоявшееся в русском зарубежье мнение, Р. Гуль писал, несомненно по отзывам лиц, хорошо знавших П. Лебедева: «Талантлив и тонок...Талантливый, но в тени начштаба П.П. Лебедев, слывший «Борисом Годуновым» при «Федоре Иоанновиче» (С. Каменеве)»116 117 118. Однако генерал фон Лампе все-таки не упомянул П. Лебедева среди перечисленных им выше «генштабистов».
В апреле — июле 1923 г. в дневниковых записях А. фон Лампе упоминаются А. Снесарев, А. Геккер, командующий Отдельной Кавказской армией А. Егоров, его начальник штаба
С. Пугачев, командующий Петроградским военным округом
B. Гиттис1. Автор дневника знал его еще по службе в старой армии119. Но из этих упоминаний незаметно, чтобы генерал считал их в числе наиболее выдающихся представителей «красного командования» или «офицеров Генштаба».
«Правой рукой» Троцкого называл генерала А. Балтийского в 1923 г. генерал А. Геруа, «но только по сравнению с Брусиловым он, конечно, всегда плавал более мелко. Стишком искательный и угодливый перед военным министром генералом Сухомлиновым, он был за это с началом революции отставлен от активной службы. С пришествием большевиков он, недолго думая, предложил свою помощь Троцкому, с которым сделался неразлучен. В его активе с той поры числятся «Брестский договор» и
расстрел 54 000 офицеров старой армии, бывших товарищей по оружию этого генерала»1. На Западе в это время об А. Балтийском отзывались как о «русском Мольтке и мозге Троцкого»120 121 122. Считали, что его цель — «пренебрегая предрассудками русской военной среды, сберечь неприкосновенность границ России... и армии»'1. 1
Свои крайне субъективные, однако весьма красноречивые отзывы о другом советнике Председателя РВСР — о П. Сытине оставили его товарищи по старой армии, оказавшиеся в эмиграции. «С внешностью и с содержанием гоголевского героя-шуле-ра, знаменитого Ноздрева, — так начинает характеризовать П. Сытина один из его старых приятелей, — в молодости исключенный из Генерального штаба за нечистую карточную игру, переведенный за это «в наказание» в артиллерию (точно этот род оружия мог терпеть шулеров?), во время Великой войны добрался до должности начальника дивизии...»123 124. Итак, и А. Балтийский, и П. Сытин в глазах русской военной эмиграции считались весьма влиятельными фигурами в силу того, что они оказались ближайшими советниками Л. Троцкого. Тем не менее и их фамилии также не были включены А. фон Лампе в число лучших генштабистов в Красной Армии.
В 1923 г. в информационных справках белоэмигрантских штабов иногда появляются фамилии Э. Склянского, Б. Шапошникова и М. Фрунзе. Первое упоминание о Фрунзе в дневнике А. фон Лампе относится лишь к 8 апреля 1924 г.1. Следует отметить, что в последующих записях А. фон Лампе 1924 — 1926 гт. Фрунзе упоминается мимоходом лишь один раз125. До 1924 г. в газете «Русская правда» однажды упоминается в искаженном прочтении фамилия «Фрумзе»'. В разведматериалах ближнего зарубежья изредка встречаются фамилии И. Якира и В. Левиче-ва1. К концу 1922 г. в русском монархическом зарубежье иерархия «лидеров» Красной Армии по военно-политической значимости выстраивалась в следующем порядке: М. Тухачевский, С. Каменев, П. Лебедев, А. Брусилов126 127 128.
И тем не менее в эмигрантских белоофицерских кругах к 1923 г. бытовало устойчивое, сложившееся еще в годы Гражданской войны мнение о военной элите Красной Армии. Как это видно из перечисленных выше генералом А. Фон Лампе фамилий, в ее состав входили прежде всего М.Н. Тухачевский,
С.М. Буденный, В.Н. Гатовский, А.А. Свечин, М.Д. Бонч-Бруевич, А. Гутор. Сравнивая общественное мнение об элите Красной Армии в Советской России — СССР и в белом зарубежье, можно сделать вывод: эти мнения совпадали лишь в двух именах — Тухачевском и Буденном.
3
Рождение «наполеоновской легенды»
Фигура Тухачевского оказалась в поле зрения офицеров белой армии Деникина, затем Врангеля в качестве одного из высших руководителей Красной Армии еще с весны 1920 г., когда он командовал Кавказским фронтом, завершившим под его руководством разгром Вооруженных сил Юга России. Еще в марте 1920 г., наблюдая за гибельным для белых войск генерала А.Деникина исходом битвы за Северный Кавказ, полковник А. фон Лампе высказал в своем дневнике знаковое соображение: «Какая ирония: Тухачевский бьет Деникина! Не Наполеон ли?»'1. В этом кратком замечании уже выражено впечатление А. фон Лампе, отражавшее мнение, пожалуй, многих белых офицеров: Тухачевский ассоциировался с молодым Бонапартом, тоже «революционным генералом» из бывших королевских лейтенантов. Итак, Тухачевский для белых — «Бонапарт русской революции».
В конфиденциальной разведсводке «Комсостав и военспецы
Красной Армии» от 15 февраля 1922 г., составленной в берлинском представительстве генерала П. Врангеля, значилось: «Лица, близко знающие Тухачевского, указывают, что он человек выдающихся способностей и с большими административными и военными талантами. Но он не лишен честолюбия и, сознавая свою силу и авторитет, мнит себя русским Наполеоном. Даже говорят, он во всем старается подражать Наполеону и постоянно читает его жизнеописание и историю. В дружеской беседе Тухачевский, когда его укоряли в коммунизме, не раз говорил: «Разве Наполеон не был якобинцем?»... Молодому офицерству, типа Тухачевского и других, примерно до 40-летнего возраста занимающем}' командные должности, не чужда мысль о единой военной диктатуре»1. Откуда и от кого могла появиться эта информация о Тухачевском? Источником ее, судя по контексту этой сводки, являлись «лица, близко знающие» его, с которыми он был в весьма доверительных отношениях. Судя по тому, что эти «лица, близко знающие Тухачевского, указывают, что он человек выдающихся способностей и с большими административными и военными талантами», это были, скорее всего, люди военные. Интересна в этом отношении фраза в письме А. фон Лампе от 22 октября 1922 г. Ожидая прибытия в Берлин в качестве советского военного атташе В.Н. Готовского, он отметил: «Думается, что слухи о его прежнем пребывании в Германии связаны со смертью в Берлине в январе сего (1922) года полковника гродненских гусар Сергея Гатовского, по-видимому, брата Владимира»129 130 131. Итак, слухи о пребывании В.Н. Гатовского в январе 1922 г. циркулировали в кругах русской военной эмиграции в Берлине. Известно, что 17 января 1922 г. в Берлин для ведения секретных переговоров с представителями германского военного командования прибыл К. Радек1. С 25 января по 17 февраля 1922 г. К. Радек и Н. Крестинский вели в Берлине переговоры с представителями германского МИДа и генералом Г. фон Зеектом132. Речь шла и об установлении советско-германских дипломатических отношений и по секретному военному сотрудничеству, в том числе и по «авиационному делу»1. Как известно, В. Гатовский был не только генерал-майором Генштаба, но и летчиком и авиационным специалистом, владевшим к тому же немецким языком. Поэтому, скорее всего, В. Гатовский мог и должен был находиться в составе этой военно-дипломатической миссии. Похороны же брата, полковника С. Гатовского, можно было использовать как официальное объяснение его появления в Берлине-в это время. Если это так, то, видимо, В. Гатовский мог быть этим информатором о Тухачевском. В. Гатовский, как и его младший брат А. Готовский, находился в близких, дружеских отношениях с семьей бывшего подполковника Генштаба И.А. Троицкого, в свою очередь являвшегося близким приятелем Тухачевского133 134. Впрочем, и сам В. Гатовский, особенно его брат А. Готовский, были в достаточно доверительных отношениях с М. Тухачевским135. А В. Гатовский, судя по ранее цитированной дневниковой записи А. фон Лампе, пользовался в русском военном зарубежье репутацией одного из выдающихся офицеров старой Русской армии и считался одним из лучших генштабистов в Красной Армии.
Старший из братьев Владимир Николаевич Гатовский (1879 — после 1934) был личностью незаурядной, о чем свидетельствует его «беспокойная» военная карьера. По окончании кадетского корпуса и Николаевского кавалерийского училища он в 1897 г. был выпущен корнетом в л.-г. Гродненский гусарский полк. Затем, окончив по 1-му разряду Николаевскую академию Генерального штаба (1903), принял участие в Русско-японской войне. В период последующей службы в штабе войск гвардии в Петербургском военном округе В. Гатовский закончил в 1913 г. Офицерскую воздухоплавательную школу, стал летчиком. Первую мировую войну в 1914 г. он начал в должное-toi начальника штаба 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. В декабре 1915 г. в его, можно сказать, блестящей военной карьере был срыв. Возмущенный бездарным командованием
А. Кара-Георгиевичем (братом сербского короля) одной из бригад 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии, В. Гатовский ударил его по лицу, за что был разжатован в рядовые. Прослужив три месяца в Приморском драгунском полку, он оказался в 26-м авиационном отряде. Проявив храбрость в успешных воздушных боях, В. Гатовский заслужил все четыре степени солдатского Георгия, был восстановлен в офицерском чине и за боевые отличия в мае 1916 г. произведен в полковники с возвращением всех прежних наград и назначением на должность начальника штаба Кавказской туземной дивизии. В 1917 г. В. Гатовский принял активное участие в так называемом «корниловском мятеже», являясь начальником штаба Кавказского туземного корпуса, двигавшегося на Петроград, был арестован, но осенью 1917 г. освобожден. С конца октября 1917 г. В. Гатовский выполнял обязанности помощника начальника ВВС. С этого же времени началось его сотрудничество с советской властью. Во время ведения переговоров со шведами о покупке самолетов, при пересечении Балтийского моря он был захвачен в плен финнами и оставался в плену до июня 1919 г. Вернувшись в Советскую Россию, В. Гатовский преподавал в Военной академии РККА. Таким образом, В. Гатовский был в начале 20-х гг. одним из самых знающих специалистов в области ВВС бывшей Русской армии и, очевидно, РККА. Его использование в переговорах с генералом Г. фон Зеектом по «авиационному делу» в январе 1922 г. было вполне естественно и целесообразно.
В это время он начал близко общаться с семейством генерала А. Зайончковского, в том числе с дочерью генерала О. Зайон-чковской-Поповой, которая позднее признавалась, что информацию о М. Тухачевском, его кулуарных высказываниях в узком приятельском кругу, сообщаемую ею потом в ОГПУ, она получала, в частности, и от В. Гатовского. Ходили слухи, что
В. Гатовский посетил Берлин и в октябре 1922 г. вместе с М. Тухачевским1. По некоторым сведениям, с осени 1922 по май 1923 г.
В. Гатовский находился в Берлине в составе советского военного представительства (военный атташе?)136 137. Эти обстоятельства сами по себе благоприятствовали личным контактам между В. Гатовским и М. Тухачевским.
В контексте вышесказанного очевидно, что М. Тухачевский уже с начала 20-х гг. привлекал большое внимание русских военно-эмигрантских кругов. В большой публикации в газете «Руль» под названием «Главковерх Тухачевский», появившейся в октябре 1922 г., подписанной многозначительным псевдонимом «Антар»1, за которым скрывался князь Ф.Касаткин-Ростовский. Примечательно, что князь Ф. Касаткин-Ростовский оказывался фактически единственным, но неоднократным «свидетелем» поведения М.Тухачевского в полку и в 1922 г., и в 1935 г. Князь был, пожалуй, самым родовитым из всех офицеров л.-г. Семеновского полка в это время. Быть может, его стремление понять поступок М. Тухачевского (переход к большевикам) было обусловлено как раз тем «аристократическим» поведением, которое всячески демонстрировал молодой подпоручик. Впрочем, скорее всего, Ф. Касаткин-Ростовский передал в своих воспоминаниях не только собственные впечатления о Тухачевском. Таковые, в собственном смысле этого слова, возникли из описанного им эпизода «в воронке». Надо иметь в виду, что князь Ф.Касаткин-Ростовский (1875—1940), выпускник Пажеского корпуса, вернулся в полк из отставки. В августе 1914 г. он в чине капитана занимал в полку должность младшего штаб-офицера 4-го батальона. М. Тухачевский же тогда был младшим офицером 7-й роты во 2-м батальоне. Вряд ли первоначально он мог привлекать особое внимание старшего офицера, который был почти на двадцать лет старше его. М. Тухачевский стал известен в полку и в 1-й гвардейской дивизии только после «дела под Кржешу-вом», где он особенно отличился (см. об этом ниже). — См. РГВИА, ф. 2584, on. 1, д. 2595, л. 2756. См. также: Зайцев А. Семеновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936138 139.
«Среди военспецов и главковерхов Красной Армии почти с первых дней большевистского владычества... часто повторяется имя Тухачевского, молодого, способного офицера, которому советская власть поручала за эти годы ряд ответственных задач»1, — так, по-своему, мотивировал появление в газете «Руль» в октябре 1922 г. своих воспоминаний о М. Тухачевском его сослуживец князь Ф. Касаткин-Ростовский.
Само по себе появление в газете «Руль», издававшейся И. Гессеном, в конце октября 1922 г. большой публикации о Тухачевском весьма знаменательно. Знаменательны и начальные характеристики человека, который на Западе являл собой в то время воплощение Красной Армии, ее революционной сущности и идеологии экспорта революции «на штыках». Автор публикации с самого начала решил воздерживаться от эмоциональных, морально-этических оценок М. Тухачевского, стараясь ненавязчиво демонстрировать объективность и нейтральность. Это само по себе примечательно.
Таким образом, цель публикации — обратить внимание политически ангажированной части русской эмиграции на личность советского военачальника из императорских гвардейцев. Благодаря воспоминаниям о Тухачевском, поясняет автор, «удалось получить некоторые сведения о характеристике последнего, бросающие свет на неясные для нас причины поступков этого человека». В характере и других свойствах личности «красного Бонапарта» автор публикации усматривает, следовательно, и его политическую сущность. Иными словами, для белоэмигрантских политических кругов, как можно это констатировать, нахождение Тухачевского, аристократа, офицера л.-г. Семеновского полка, на ртороне большевиков, тем более во главе Красной Армии, вызываю недоумение, порождаю ощущение противоестественности его поступка и сомнения в искренней приверженности его к большевизму. Дазее автор воспоминаний и дават этому объяснение, мотивируя, как было сказано выше, поступки М. Тухачевского его характером и другими свойствами личности. Автор старается быть объективным и воздерживается от каких-то резкостей в оценках Тухачевского. Он отмечает, что последний был «хорошим строевым офицером», хотя и не пользовавшимся «особой симпатией товарищей» в силу ряда его личных качеств. Впрочем, главным мотивом поведения М.Тухачевского, по мнению князя, были его «одержимость стихией войны» и чрезвычайное честолюбие. Он считал, что Тухачевскому не столь важен был цвет армии, сколько армия как таковая: «он говорил о возрождении армии, о реформах, им вводимых, о возрождении дисциплины ...>>.
Продолжая приводить воспоминания о настроениях и мыслях Тухачевского уже во время его пребывания в Красной Армии, автор пересказывает слова последнего, которыми он, как бы оправдываясь перед своим однополчанином, и объясняет переход на сторону большевиков. «Надо было прежде всего покорить все, — якобы говорил М. Тухачевский в 1919 г., будучи командармом, — что противится армии, возродить ее на старых основаниях... не все ли равно, кому служить, веря в непобедимость русского солдата, который остался прежним, что и раньше, только надо его дисциплинировать». Эту информацию, по словам автора публикации, сообщил ему еще один однополчанин Тухачевского, некий «господин X»1.

Такого рода рассуждения, совершенно очевидно, должны были импонировать лицам, подобным А. фон Лампе. Вышеприведенные его размышления о Красной Армии в дневнике вполне созвучны только что цитированным словам М. Тухачевского. В то же время автор воспоминаний характеризовал Тухачевского как «человека бесконечно самовлюбленного, не считающегося ни с чем, чтобы только дойти до своей цели, достигнуть славы и власти, не считаясь с тем, через чьи трупы она его приведет, не заботясь ни о ком, кроме себя».
В заключение публикации читателю «Руля» представляется резюме характеристики М. Тухачевского: «Тухачевский — типичный авантюрист, самовлюбленный и самонадеянный, стремящийся к одному: к карьере и к власти... Тухачевский — азартный игрок, играющий карьерой и будущностью». Обобщая и типологизируя черты личности Тухачевского, автор дает более яркую и образную оценку. «Они, — т. е. лица, подобные М. Тухачевскому, — играют в Наполеоны... Будут ли они Батыями, Тамерланами — не все ли равно! Они строят свое благополучие на армии, они ландскнехты по существу и служат тем, кто им платит. Они неразрывно связаны с солдатами, армия их любит, верит им, и в этом их сила». Вот она, сущность Тухачевского, как ее выражает автор публикации: «Они ландскнехты по существу, армия их любит, и в этом их сила». Иными словами, М. Тухачевский представляется в оценках автора публикации как потенциальный Цезарь или Бонапарт. Это и должно привлечь военно-политические круги русской белой эмиграции: Тухачевский — не белый, не красный, он «революционный генерал Бонапарт», он бонапартист. Наконец, Ф. Касаткин-Ростовский как бы мимоходом, ненавязчиво и пунктирно, но достаточно определенно намечает политические перспективы Тухачевского. В своих рассуждениях он выражает надежды на то, что Тухачевскому «может быть, еще будет суждено сыграть в России новую роль, роль генерала Галифе, расстрелявшего для блага Франции тысячи парижских коммунаров...»1. Впрочем, это суждение вполне могло относиться и к репрессивным мерам М. Тухачевского по отношению к мятежным матросам Кронштадта и Тамбовскому крестьянскому восстанию в 1921 г.
Судя по тексту и контексту данной статьи и зная по опубликованным в 1935 г. личным воспоминаниям князя Ф. Касаткина-Ростовского, что в этой статье было почерпнуто князем из личных впечатлений о встречах с Тухачевским, можно полагать, что вся статья была составлена на основании не только личных воспоминаний князя, но и сведений от других лиц. Скорее всего, князь Ф. Касаткин-Ростовский характеризовал подпоручика М. Тухачевского и со слов капитана Ф. Веселаго (1877—1915), непосредственного начальника молодого офицера, командира 6-й роты. В эту роту М.Тухачевский был переведен из 7-й в конце августа 1914 г. Именно человек, непосредственно и постоянно наблюдавший М. Тухачевского, его соратник и боевой товарищ, мог дать ему нижеследующую характеристику: «...Не могу сказать, чтобы он пользовался особенной симпатией товарищей. Первый боевой успех, конечно, вскружил ему голову, и это не могло не отразиться на его отношениях с другими. Его суждения часто делались слишком авторитетными. Чуждаясь веселья и шуток, он всегда был холоден и слишком серьезен, что совсем не было свойственно его возрасту, часто с апломбом рассуждая о военных операциях и предположениях. С товарищами был вежлив, но сух, и это особенно бросалось в глаза в нашем полку, где все жили одной дружной семьей». Конечно, все это весьма похоже на характеристику командира, у которого Тухачевский был постоянно на виду. Известно, что капитан Ф. Веселаго, как и князь Касаткин-Ростовский, окончил Пажеский корпус, только годом позже князя. Однако старший брат капитана, А. Веселаго, также до 1906 г. офицер л.-г. Семеновского полка, был ровесником и сокурсником князя по Пажескому корпусу. «Пажи» всегда весьма чутко проявляли чувства «землячества». Они составляли в полках своего рода микрокорпорацию. Очевидно, капитан Ф. Веселаго был дружен с князем и подробно охарактеризовал ему ставшего известным и интересным подпоручика М. Тухачевского. Интригует также и офицер-однополчанин Тухачевского некий господин X (икс).
«В 1919 г. один из его бывших сослуживцев был вызван неожиданно в Козлов, в ставку командующего одной из советских армий, — так излагал события князь. — Удивленный таким приглашением, г-н X принужден был поехать и там, к удивлению, узнал, что командующим этой армией был Тухачевский. Обласкав г-на X, Тухачевский стал убеждать его поступить на службу к Советам, говорил о возрождении армии, о реформах, им вводимых, о возрождении дисциплины и т. д. Видимо, опьяненный своей ролью и осуществлением своей мечты, он восторженно строил планы покорения всего, что противится новому строю, говорил, что это настоящее служение народу. Дав Тухачевскому, предложившему ему в своей армии дивизию, уклончивый ответ и отправившись для устройства своих дел в отпуск, г-н X, переодевшись кочегаром, бежал в армию генерала Деникина»1.
Предположительно «г-ном X» был капитан Казаков С.М. (1891 —19??). Он принадлежал к дворянам Тульской губернии и, следовательно, мог в это время находиться где-то в ее пределах. Из всех оставшихся в живых к этому времени офицеров —сослуживцев Тухачевского, не оставшихся в Петрограде,
в Москве или не перешедших уже к Юденичу или Деникину и в то же время по своему происхождению живших сравнительно недалеко от Козлова, Казаков — наиболее подходящая фигура. К тому же он являлся однокашником Тухачевского по военному училищу и его ровесником, тоже младшим офицером. В то же время Казаков был кадровым офицером и получившим определенное академическое образование. Тухачевский мог рассчитывать на его честолюбие. В августе 1914 г. Казаков в чине подпоручика занимал должность начальника обоза 1-го разряда л.-г. Семеновского полка. В октябре 1915 г. он был прикомандирован для занятий к Главному штабу. С 16 декабря 1918 г. — в Добровольческой армии, помощник начальника отдела Генерального штаба Крымско-Азовской армии. В ноябре 1919-го — младший помощник начальника общеорганизационного отдела штаба войск Новороссийской области. Однако два обстоятельства не позволяют с уверенностью принять этот вариант расшифровки «г-на X». Во-первых, нет точных данных о времени смерти капитана С.М. Казакова. По одним сведениям, он после поражении Деникина и Врангеля эмигрировал (неизвестно куда) и к декабрю 1926 г. был исключен из списков полкового обл>еди-нения. По свидетельству же генерала А. фон Лампе, капитан
С.М. Казаков умер в конце 1919 г. от тифа. Учитывая смутность и неопределенность первой версии его смерти, информация А. фон Лампе кажется более убедительной. Князь Ф. Касаткин-Ростовский мог с ним общаться уже с февраля 1919 г., оказавшись при штабе В СЮР после побега из Киева. Но даже независимо от даты смерти С.М. Казакова есть еще одно обстоятельство, мешающее именно в нем видеть «г-на X». Казаков, как отмечено выше, уже 16 декабря 1918 г. находился в Добровольческой армии. Ф. Касаткин-Ростовский утверждает, со слов «г-на X», что тот был вызван к М. Тухачевскому в Козлов в 1919 г. Следует иметь в виду, что Тухачевский до 1 января 1919 г. официально яалялся командующим 1 -й армией и быть в г. Козлове, где располагался штаб Южного фронта, не мог. А с 24 января 1919 г. М. Тухачевский был назначен командующим 8-й армией и должен был уехать из Козлова в штаб своей армии. Фактически Тухачевский находился в Козлове в качестве помощника командующего Южным фронтом после 4 января и до 24 января 1919 г. Именно в этом промежутке времени и могла состояться у него беседа со своим однополчанином «г-ном X». Поскольку капитан С. Казаков уже к 16 декабря 1918 г. находился в Добровольческой армии, то идентифицировать его как «г-на X» не представляется возможным. Поэтому следует искать иной вариант для идентификации. В этом отношении, я думаю, определенную помощь может оказать рассказ Р. Гуля.
Вспоминая «о приезде Тухачевского в Париж», писатель рассказывал, что «в Париже как эмигрант жил его друг-однополчанин по гвардии Семеновского полка Сергей Ганецкий. Га-нецкий был материально хорошо устроен, он был директором хорошего отеля «Коммодор». И, зная его, Тухачевский встретился с ним. ...Этот Сергей Ганецкий раньше рассказывал друзьям интересную деталь биографии Тухачевского. Когда в Советской России, после побега из немецкого плена, Тухачевский пошел в формировавшуюся Красную Армию, Ганецкий с удивлением спросил его: «Как ты можешь идти туда?» На что Тухачевский ответил: «Я ставлю на сволочь...»140. Действительно, среди офице-ров-однополчан М. Тухачевского был поручик Ганецкий (или Гонецкий) Николай Николаевич (1896—1976). Другого Ганец-кого в полку не было. Р. Гуль вполне мог легко спутать имя офицера, поскольку свои воспоминания он писал уже в 80-е гг., в преклонном возрасте и незадолго до своей смерти. С Н. Ганец-ким вернувшийся из плена М.Тухачевский мог познакомиться и сдружиться уже в 1917 г. Сам Н. Ганецкий, дворянин, сын полковника, учился до мобилизации в армию в Императорском училище правоведения, затем в Пажеском корпусе. Во время Гражданской войны оказался в Вооруженных силах Юга России, затем в Русской армии генерала П. Врангеля, где служил секретарем в Упраалении финансов. В 1920 г. он эмигрировал во Францию, где с ним в 1936 г. встречался приезжавший в 1936 г. в Париж маршал Тухачевский. Короткий диалог между Н. Ганецким и М. Тухачевским в вольном пересказе Р. Гуля в общем соответствует по содержанию разговору между М.Тухачевским и г-ном X. '
Точной даты прихода Н. Ганецкого в армию генерала Деникина нет, однако тот факт, что он служил не в Добровольческой армии, а именно во ВСЮР, образовавшихся 8 января 1919 г., не противоречит указанию Ф. Касаткина-Ростовского, что г-н X встречался с М. Тухачевским в 1919 г. (как выше указывалось, между 4 и 24 января 1919 г.). Следует также учесть, что на протяжении 20—30-х гг. воспоминания о личности М.Тухачевского оставили лишь два его сослуживца: князь Ф. Касаткин-Ростовский и Н. Ганецкий. Таким образом, Ф. Касаткин-Ростовский написал не воспоминания о Тухачевском. Он использует в своей статье собственные воспоминания, воспоминания Н. Ганецкого, сведения, полученные от В. Готовского берлинской резидентурой врангелевского штаба. Статью эту он, совершенно очевидно, написал по заказу врангелевского штаба в расчете на своеобразную популяризацию Тухачевского в военной белоэмигрантской среде.
Представление «белогвардейской элиты» о лидирующей роли Тухачевского в Красной Армии просматривается и в дневниковой записи врангелевского генерала, сделанной в ноябре 1922 г.: «Врангель дискредитировал себя в глазах красных командиров производством Шатилова и др., т. е. тем, что он с собой ведет Тухачевским и иным новое начальство»1. Информация, поступавшая из Советской России, формировала в русском белом зарубежье мнение о популярности М. Тухачевского в «Совдепии», в Красной Армии, о его «разладе» с большевистской властью, с подозрением относившейся к «революционному генералу». 16 ноября 1922 г. А. фон Лампе записат в своем дневнике: «Некто Цветков, который служил в Красной академии и много мне рассказы ват... что Тухачевского Троцкий назначил началь-н и ком академии потому, что боялся его популярности на фронте, а из академии его выкурила коммунистическая ячейка. Рассказывают, что он вел себя много лучше, чем теперешний начальник академии настоящий генерал Лебедев...»141 142.
Все это производило впечатление на белую эмиграцию, стимулируя оживление ее политических надежд. Для эмиграции М. Тухачевский представлял интерес прежде всего как умный, решительный и безжалостный генерал, способный любой ценой подавить народное восстание. По мнению белых радикалов, он сумел сделать то, с чем не справились ни Л. Корнилов, ни А. Колчак, ни А. Деникин, ни П. Врангель. Тухачевский становится блуждающим, таинственным и внушающим надежды ■«призраком» русского белого зарубежья. «Мифологическое» присутствие «загадочного Тухачевского» мерещилось везде, где веяло дыханием политической тайны или тянуло «революционным дымком». Фигура М. Тухачевского заняла особое место и фактически вытеснила в сознании русской эмиграции других советских военачальников. В каждом заметном и важном военно-политическом событии виделся Тухачевский. Он превращался таким образом в своеобразный синоним, символ «революционного генерала» Красной Армии. Слухи приписывали Тухачевскому значительную часть деяний других «революционных генералов». «Если верить газетам,—отмечалось в «Руле» осенью 1922 г., — ему (М. Тухачевскому) поручили действия против приморских правителей»1. В «Русской правде», другой эмигрантской газете, читатели неоднократно информировались о том, что «по приказу Совнаркома на Юг послан командарм Тухачевский, чтобы подавить Народное движение»143 144. «У меня есть слухи, — сообщает в своем письме от 22 октября 1922 г. А. фон Лампе, — что под фамилией Скорина в Берлине Тухачевский...»145.
Оживление интереса и внимания политических деятелей русской эмиграции к политическому потенциалу Тухачевского обусловлено было и «свежей» информацией из Советской России, доставленной на «философском пароходе» осенью 1922 г. Ее источник — известный русский философ И. Ильин, который вскоре стал одним из друзей и единомышленников А. фон Лампе. Генерал познакомился с Ильиным вскоре после появления последнего в Берлине. Возможность для знакомства представилась в редакции газеты «Руль» благодаря ее редактору И. Гессену, с которым фон Лампе имел достаточно близкие, приятельские отношения. А. фон Лампе принял участие во встрече с прибывшими в Германию «пассажирами» «философского парохода»146. «После этого, — записал он в своем дневнике 14 октября
1922 г., — я несколько часов говорил с профессором Московского университета Иваном Александровичем Ильиным, одним из 50 высланных из Совдепии»1. А. фон Лампе живо интересовался у Ильина всем, что происходило в Советской России, и, конечно же, Красной Армией.
31 октября 1923 г. И.А. Ильин вместе с личным письмом генерала А. фон Лампе передал для барона И. Врангеля специальную записку с очерком политического положения в СССР. Оценивая политическую ситуацию в СССР к концу 1922—началу
1923 г., известный русский философ Ильин рассуждал о возможностях и перспективах «бонапартизма» в Советской России. Отражая сложившиеся к этому времени в общественном мнении представления о советских военно-политических лидерах, он назвал несколько фамилий и дал им краткие и емкие характеристики. «Такая фигура, — размышлял И. Ильин по поводу кандидата в «русские Наполеоны», — может попытаться «вынырнуть» из революции, поставив ее силу к своим услугам и не напрягая ее против себя. На этом покоятся, конечно, расчеты Брусилова, Зайончковского, Слащова, может быть Троцкого (вряд ли), полковника Каменева и Буденного»147 148. Ильин не сомневался в том, что «Буденный будет еще служить царю»149. В своем дневнике фон Лампе отразил мнения и слухи, циркулировавшие в белом зарубежье о Буденном. Поговаривали, что «Буденный... белых вождей не ругает, а считает себе равными»150. «Необходимо внушить не только старым офицерам Красной Армии, — рассуждали в белоэмигрантских кругах в начале
1924 г., — но и таким, как Буденный, что против них ничего нет и с ними будут работать... Буденному надо дать Анну первой степени и генеральство — почему нет: ведь Павличенко — генерал»151. Однако продолжу текст записки Ильина, адресованной Врангелю.
«Брусилова и Зайончковского я знаю: оба старчески хитры и трусливо-расчетливы, — комментирует их политические возможности русский философ. — Поэтому сами ничего не сделают, если их не сделают события. Слащова — не знаю... Полковник Каменев —- просто штабной спец из радикалов. ...Троцкий — умен, выдержан, прекрасный актер, глубоко беспринципен, тактически большой ловкач; думаю, что он давнишний сотрудник немцев. Тухачевский очень честолюбив, фаталистичен, молчалив; кажется, не умен1; может стать центром заговора; вряд ли справится»152 153.
Статистика и фразеология записки позволяют считать ее ответом И. Ильина на запрос П. Врангеля, вероятно инициированный А. фон Лампе, а не собственной инициативой философа. На это указывает характер оценок «красных генералов». Ильин как бы отвечает по персональному списку, не им составленному. Если бы это было иначе, то вряд ли он упомянул бы Я. Слащова, которого «не знает». Складывается впечатление, что именно из штаба П. Врангеля через А. фон Лампе был пред-стаатен список «красных'генералов», которых в русском зарубежье и врангелевском руководстве рассматривали как кандидатов в «потенциальные Бонапарты». Косвенным образом это мнение подтверждается характером пометок, сделанных в тексте записки генералом Врангелем. Он никак не отреагировал на указанные в ней фамилии, но лишь на определенные размышления и выводы Ильина. Это вполне естественно, если список «генеральских» фамилий был представлен самим Врангелем или с его ведома. То, что это был запрос, поступивший из штаба П. Врангеля, а не от А. фон Лампе, становится ясным хотя бы из наличия в списке фамилии А. Брусилова. Дневниковые записи А. фон Лампе свидетельствуют, что берлинский резидент Врангеля совершенно исключал Брусилова из «кандидатов в Бонапарты». Во всяком случае, этот список интересен тем, что ориентирует в представлениях врангелевцев о военно-политических лидерах Красной Армии, обладающих «бонапартистским потенциалом». Осенью 1923 г. это были А. Брусилов, А. Зайонч-ковский, С. Каменев, Л. Троцкий, С. Буденный, Я. Слащов и М. Тухачевский.
Философ признается, что знает лишь Брусилова и Зайонч-ковского, но наибольший интерес представляет его замечание о Тухачевском: «Тухачевский очень честолюбив, фаталистичен, молчалив; кажется, не умен; может стать центром заговора; вряд ли справится»1. Текстуальный анализ данной фразы позволяет определить источники этой характеристики-оценки.
Отчасти она является результатом личных впечатлений от общения с «красным Бонапартом» (скорее всего, случайного): «...Молчалив. Кажется, не умен». Отчасти сложилась на основе информации о Тухачевском, полученной от людей, достаточно близко и долго знавших «красного маршала»154 155.
Резонно предполагать, что по роду своих профессиональных увлечений, убеждений, возрасту философ вряд ли мог где-либо пересечься на своем жизненном пути с Тухачевским, кроме как у генерала Зайончковского, которого «он знал» и с которым в первой половине 20-х гг. «красный Бонапарт» находился в достаточно близких, дружеских отношениях. Близкое знакомство Тухачевского с Зайончковским могло установиться, конечно же, при посредничестве племянника генерала и близкого соратника будущего маршала полковника Генштаба Н. Какурина. Сам И. Ильин, возможно, был введен в дом Зайончковского единст-вешшм человеком, который мог оказаться подходящим в этом деле посредником, — своим однокашником по юридическому факультету Московского университета, близким товарищем Тухачевского подполковником И. Троицким, преподававшим в то время в Военной академии РККА.
Впрочем, еще в августе 1921 г. во время следствия по «делу Таганцева» некоторые арестованные в своих показаниях считали, что «Зайончковский и Тухачевский были бы полезны в случае переустройства государственной власти». Упоминался при этом и Какурин.
Известно, что Ильин привлекался к суду по «делу Таганцева». Таким образом, Ильин, скорее всего, отражал мнение и рейтинг популярности военных лидеров, сложившиеся среди «военспецов-генштабистов», служивших в Красной Армии. Таковыми в данном случае выступали Н. Какурин, И. Троицкий и близкая к ним группа других «генштабистов», занимавших ответственные посты в высшем комсоставе РККА: Н. Соллогуб,
В. Готовский, А. Готовский, А. Де-Лазари, М. Баторский, Е. Шиловский, В. Берендс. Это было, очевидно, отражением мнения и А. Брусилова, и А. Зайончковского, которых И. Ильин, по собственному признанию, знал. Ильин своим мнением корректировал список «кандидатов» и назвал лишь одного, который «может стать центром заговора», — Тухачевского. Но и по его поводу выразил сомнения: «кажется, не умен», «вряд ли справится».
' Сотрудник Штаба РККА, бывший офицер белой армии генерала Е. Миллера, полковник И. Дилакторский, несомненно, отражая сложившееся в высших военных кругах РККА мнение и перекликаясь с мнением И. Ильина, в марте 1923 г. дополнил информацию о «рейтинге популярности» «вождей Красной Армии». Свои впечатления от разговора с Дилакторским генерал фон Лампе изложил в дневнике: «Тухачевского он расценивает низко», однако «считает его... модным» и влиятельным, поскольку «при нем старается сделать карьеру»1. Итак, в общественном мнении Советской России к марту 1923 г. Тухачевский считался «модным и влиятельным». По мнению его однополчанина и известного военного историка полковника Зайцева, «Тухачевский, бесспорно, является самым крупным советским военным специалистом из числа лиц, занимающих высшие посты в Красной Армии»156 157.
На фоне этой информации о Тухачевском и мнения, сложившегося о нем в русской военной эмиграции, в частности под впечатлением от разговора с П. Дилакторским, тогда же, в марте 1923 г., А. фон Лампе записал в своем дневнике: «Мне кажется,, что монархистам придется перейти к идеям прямого бонапартизма1. Я лично считаю, что царем иа Руси должен быть тот, кто сумеет этого добиться158 159... Это возможно только внутри самой России!..160 По-видимому, России придется пройти и через «красного Наполеона»; должен сказать, что при всем том, что сейчас прямо иду к исповеданию бонапартизма, я не могу пойти за жидом! Не атавизм ли?!161 162 163 164 ...Троцкий, по-видимому, не может опереться на Красную Армию, то есть она не в его руках — это повышает значение спецов...1. Если бонапартизм Врангеля был не мифом, я пошел бы за ним...1’ Ну да все равно, пусть хоть Буденный или Тухачевский!»'. Такие настроения характерны были не только для близкого окружения генерала Врангеля.
В своем письме из Берлина к В.А. Маклакову в Париж от 28 мая 1923 г., сообщая о положении в Советской России и рассуждая о возможной роли армии в антибольшевистском перевороте, Е.Д. Прокопович-Кускова особое внимание уделяла Тухачевскому. В связи с полученными от нее сведениями В.А. Маклаков писал Б.А. Бахметьеву из Парижа 7 июня 1923 г.: «...Ленина нет. Все остальные слишком слабы... Момент становится настолько острым, что они понимают, что эта толпа засосет их в болото, что это та же толпа, которая во время пожара убивает всякую надежду на спасение. Тогда и является фатальная надежда на единоличную власть, на силу военного диктатора. Вы постоянно вспоминаете о Директории; вспомните, как собирались соблазнить разных генералов еще до Бонапарта; ведь ни в одном законе не написано, чтобы военным диктатором был непременно победоносный полководец; если так и бывает, то это только случайность; на это больше шансов; но, по существу, нужно только иметь с собой военную силу, и если кто-либо располагает ею и не будучи победоносным полководцем, то этого достаточно. Общее желание порядка и спокойствия может быть настолько сильным, что заменит и внешнюю победу. И ведь при Директории обращались до прибытия Бонапарта к тем, за кем таких громких побед не числилось. Я не хотел бы дать вам подумать, что я верю в неизбежность этого поворота событий; я только допускаю его возможность и даже вероятность; и думаю дальше, что, если бы это произошло и если бы какой-нибудь Тухачевский разыграл роль, скажем, даже не Бонапарта, а Муссолини, который тоже ведь ие был победоносным полководцем, то этот военный диктатор, разогнавший коммунистических паразитов, был бы принужден немедленно и в упрощенном порядке сделать то, что я предчувствовал в виде медлительного процесса: передать на места, местным людям и учреждениям управление всей жизнью страны»165.
Особое место в формировании «наполеоновской легенды» в русском берлинском зарубежье занимал журнал «Война и мир», созданный в 1922 г. по инициативе Разведывательного управления Штаба РККА через частное немецкое издательство. Он возник в обстановке «сменовеховских» настроений в русской эмиграции и издавался вплоть до лета 1925 г., выполняя роль своеобразного и неофициального посредника между Красной Армией и русской военной белой эмиграцией. Несомненно, его главной задачей было разложение остатков структур белых армий за рубежом и «перетягивание» их наиболее влиятельных представителей и лидеров на сторону Красной Армии. Идеология этих действий выстраивалась на завуалированной пропаганде смутных обещаний и надежд на бонапартизм советской военной элиты и грядущую «бонапартизацию» Советской России и СССР. Это был один из способов их политической нейтрализации и ликвидации указанных структур, представлявших в это время главную военно-политическую опасность для Советской
России и СССР. Этот журнал от Разведуправления Штаба РККА, очевидно, курировали Б. Бортновский1, в ведении которого находилась работа в белоэмигрантской среде, и Г. Теодо-ри166 167, официальный рецензент материалов, публиковавшихся в журнале. После внезапной смерти от инфаркта в апреле 1923 г. генерала А. Кельчевского главным редактором журнала с этого времени и до конца существования журнала, до лета 1925 г., был полковник Колоссовский'1.
Колоссовский Владимир Васильевич (1885—19??), давний приятель А. фон Лампе, однокурсник по учебе в Академии Генерального штаба, в 1915 г. — штабс-капитан крепостной артиллерии, в мае 1917 г. — подполковник Генерального штаба, в составе штаба Юго-Западного фронта, в разведотделе, специалист по боевой технике, особенно по артиллерии и авиации. После Октябрьской революции В. Колоссовский остался на Украине, был направлен гетманом П. Скоропадским в Париж в качестве его военного агента. В таковом качестве Колоссовский оставался до 1919 г. После крушения гетманского режима на Украине и прекращения, следовательно в 1919 г., его аккредитации в качестве военного агента Колоссовский, по собственному признанию в разговоре с А. фон Лампе, еще около двух лет оставался в Париже и, пользуясь хорошим знанием французского языка, жил случайными заработками, в частности работая и мойщиком автомобилей. В Берлине он оказался в 1922 г. и по приглашению своего бывшего профессора по Академии Генерального штаба
А. Кельчевского, возглавившего редакцию журнала «Война и мир», стал сотрудником и членом редколлегии указанного журнала. Видимо, приглашению способствовало благоприятное впечатление от статей, которые В. Колоссовский уже направлял в редакцию журнала. По собственному признанию, Колоссовский начал писать в журнал, еще находясь в Париже «по предложению адмирала Максимова, бывшего морского министра у гетмана» Скоропадского. К октябрю 1922 г. «по его предложению стал помощником редактора».
Лучше всего свое отношение к Колоссовскому и его информации выразил в своих дневниковых записях сам А. фон Лампе. Встреча генерала с Колоссовским произошла в Берлине 6 октября 1922 г. неожиданно для первого и по инициативе последнего. По собственному признанию, фон Лампе был «этому чрезвычайно рад». Колоссовский был в это время уже помощником редактора упомянутого журнала. Генерал к этому времени уже был достоверно осведомлен о том, что журнал «Война и мир» под видом частного и независимого издания на самом деле субсидируется Разведуправлением Красной Армии. А. фон Лампе знал, что идеологически журнал близок к сменовеховской газете «Накануне». Ему было известно, что в составе сотрудников журнала — бывших генералов и старших офицеров Русской армии — имеются две группировки: те, кто, уйдя из белой армии, выполняют пропагандистские задания из Москвы, являются фактически агентурой Разведуправления РККА, и те, кто действительно занимает аполитично-профессиональные позиции.
А. фон Лампе принял к сведению (и записал в дневнике) признание Колоссовского, «что он сам против большевиков и не хочет для них работать»168. Подводя итоги своим впечатлениям от первой встречи с Колоссовским, фон Лампе не скрывал некоторых своих сомнений на счет своего старого приятеля, что нашло отражение и в дневнике генерала. «Очень мне неприятно с ним хитрить, — записал А. фон Лампе, — он всеща ко мне относился очень хорошо, а в академии даже и оказал услугу, поменявшись с Одесского на Петроградский округ! Но как же быть — я не могу не быть осторожным, ведь за мною общее дело. Думаю, что он постарается возможно больше узнать от меня... Надо быть весьма осторожным, и это, повторяю, меня тяготит, так как я к нему всегда хорошо относился!»1. В последующие месяцы, приглядываясь к журнату «Война и мир» и поведению В. Ко-лоссовского, генерал А. фон Лампе в связи со смертью профессора А. Кельчевского 1 апреля 1923 г. отмечал: «Смерть Кель-чевского считаю потерей — журнал, по-видимому, попадет в руки сменовеховцев типа Носкова или Достовалова и пойдет прямо на большевистскую дорожку! А пока он велся хорошо!»169 170 171. Генерал положительно воспринял и назначение новым редактором журнала Колоссовского, как считали все ориентировавшиеся в этих вопросах, представлявшего умеренную и не большевистскую по симпатиям часть сотрудников журнала. К этому времени фон Лампе уже имел возможность составить о своем приятеле более определенное мнение в плане идейно-политических симпатий последнего. «Сам Колоссовский, по-моему, благодаря своему украинскому периоду, — записал генерал 31 марта 1923 г. в своем дневнике, — стал национально очень гибок и теперь на всякий случай готовит себе возможность ухода в чешскую армию...»'1. К концу 1923 г. фон Лампе уже не сомневался в том, что Колоссовский не работает на большевиков. В связи с этим примечательна запись в его дневнике: «Сам В.В., видимо, страхуется на меня, и он прав, я его большевиком не считаю!»172. Таким образом, полковник пользовался доверием у фон Лампе, тем более что, судя по дневниковым записям генерала, их встречи обычно происходили по инициативе Колоссовского. Они были не слишком частыми, и последний передавал генералу весьма интересную информацию о комсоставе Красной Армии, его настроениях, взамен ничего от своего товарища не получая.
В числе руководителей, сотрудников и авторов журнала
можно определить несколько групп бывших генералов, адмиралов и офицеров русской, белой и антибольшевистских армий. Особый интерес представляет факт участия в журнале в качестве авторов представителей германской армии. Среди них в то время достаточно известным в определенных политических кругах был майор Генштаба рейхсвера Э. Бухрукер. Он являлся одним из организаторов и руководителей так называемого «черного рейхсвера». Политические настроения членов этой военной организации вполне вписывались в весьма размытую идеологию «левых нацистов». Сам Бухрукер был близким другом лидера «левых нацистов» О. Штрассера. Следует иметь в виду, что идеологически «левые нацисты», в частности Штрассер, находились под сильным, в том числе и личным, влиянием известного праворадикального философа А. Меллера ван ден Брука (1876 — 1929). Связь «черного рейхсвера» в лице Э. Бухрукера с «левыми нацистами», с одной стороны, и с Разведуправлением Штаба РККА через журнал «Война и мир» весьма примечательна, особенно в контексте бурно развивавшихся революционных процессов в Германии в 1923 г. В связи с этим фактом стоит вспомнить, что попытки установить своеобразный политический союз с «левыми нацистами» предпринимал в 1923 г. К. Радек. В контексте этих обстоятельств находятся и слухи о связях с «черным рейхсвером» М. Тухачевского, неоднократно приезжавшего в Германию в 1923 г.1. .
...Почти с самого начала своего существования журнал «Война и мир» являлся пропагандистом и популяризатором Тухачевского и его оперативно-стратегических взглядов и действий. В журнале исподволь утверждалась правильность его оперативно стратегических подходов во время польской кампании и Варшавского сражения 1920 г. Этим, по сути дела, обосновывалась концепция «революции извне» Тухачевского и целесообразность его стратегии на ее основе. Так, в № 2 журнала за июль 1922 г. в рубрике «Библиографический обзор французской военной печати за февраль и март 1922 г.» давалась развернутая рецензия на статью французского автора, зашифрованного под инициалами L. F. под названием «Сражение под Варшавой»173 174.
В этой рецензии автор обратил внимание иа следующие положения французской статьи: «Из детального, день за днем, разбора сражения нельзя, однако, не видеть, что, несмотря на то, что Красная Армия, сильно зарвавшись вперед, находилась под Варшавой в явно невыгодном положении, она тем не менее имела несколько случаев не только не дать развиться маневру поляков, но, может быть, даже вырвать из их рук победу». Разворачивая свою мысль, французский автор считат, что «вся правофланговая группа Красной Армии, состоявшая из конного казачьего корпуса и из 4-й армии, с отборными коммунистическими частями, в сущности, не принимает никакого участия в критическом бое соседней 15-й армии». «Были моменты, — отмечает французский автор, — когда появление 4-й Красной армии на поле сражения могло сразу решить успех дела в пользу русских, и тогда охваченные паникой поляки уже не смогли бы удержаться в Варшаве». Таким образом, автор статьи прямо утверждает тезис о возможности победоносного исхода Варшавского сражения для армий Тухачевского. Он объясняет поражение «красного Бонапарта» ошибочными действиями 4-й Красной армии. Причиной этих оперативных ошибок автор считает то обстоятельство, что, «по всей вероятности, правофланговая группа оторвалась окончательно от штаба Тухачевского, а ее собственные начатьники не проявили должной инициативы». Автор статьи и дазее оправдывает и обосновывает правильность оперативно-стратегийеского поведения Тухачевского. «Можно ли отнестись с суровой критикой к действиям Тухачевского, красного главнокомандующего? — спрашивает французский автор и отвечает: — Положение поляков под Варшавой было таково, что если бы в городе начатось восстание, то Пилсудскому пришлось бы продолжить отступление и спешно в беспорядке отходить за Вислу. Восстание могло вспыхнуть ежеминутно, и перед таким соблазном трудно было остановиться. Взятие Варшавы имело бы решительные последствия, и потрясенная вконец польская армия, конечно, дача бы время и возможность русским войскам исправить недочеты организации, пользуясь прикрытием Вислы»175.
Итак, автор статьи во французском военном журнате утверждает возможность победы и целесообразность поведения Тухачевского как командующего фронтом, а причины поражения его войск усматривает в грубых оперативных ошибках некоторых подчиненных ему высших начальников. Именно эту статью выбрал автор рецензии и именно на этих аспектах статьи он решил задержать внимание своих преимущественно военных читателей.
Читателями же журнала «Война и мир» являлись главным образом представители русской военной белой эмиграции и немецкие офицеры. Вне всякого сомнения, данная публикация в журнале носила пропагандистский характер и направлена была на популяризацию Тухачевского не только в СССР, но и в русских военно-эмигрантских кругах. В журнале не указывается фамилия автора рецензии. Однако имеется ряд косвенных оснований считать таковым Колоссовского.
В январе 1923 г. вышел № 5 этого журнала, в котором также была дана развернутая рецензия на статью еще одного французского автора, посвященную польской кампании Тухачевского, которая называлась «Красная большевистская армия». Автором ее был Морис Фурнье. В этой статье и рецензии как бы продолжалось обсуждение причин поражения М. Тухачевского. Автор считал, что состааленный Тухачевским «алан операции» в июле 1920 г. «заключался в двойном охватывании левого польского крыла... Операция привела к успеху, причем главную роль здесь сыграло глубокое обходное движение конницы Тухачевского (3-й конный корпус), брошенной им на Вильну»'.
Как отмечал рецензент, «автор считает главнейшей причиной последующих неудач то, что «высшее большевистское командование считало возможным бросить управление операциями». Две группы армий — западная и юго-западная — действовали в полной независимости друг от друга. Только в начале августа высшее командование поняло опасность этого и захотело согласовать действия обеих групп, но было уже поздно»176 177. Таким образом, читатели журнала должны были получить «объективную оценку польской кампании». Она утверждала, что Тухачевский успешно провел фронтовые операции, а потерпел поражение под Варшавой из-за просчетов главного командования.
Думается, этот очевидный, но научно-завуалированный настрой на популяризацию Тухачевского в журнале был установлен и в определенном смысле курировался еще одним человеком, причастным к журналу. Это бывший капитан Генштаба Те-одори Г.И.1. Он являлся постоянным рецензентом журнала «Война и мир» и публиковал свои рецензии в советском военном еженедельнике «Военный вестник». Теодори являлся давним сотрудником советской военной разведки. По своим военным взглядам он был близок к Тухачевскому178 179.
Таким образом, журнал «Война и мир» и его редакция выполняли функции посредников между Красной Армией и русским военным зарубежьем через Разведуправление Штаба РККА. При этом советская военная разведка преследовала сразу несколько целей. Во-первых, политическую нейтрализацию русской военной эмиграции, привлечение на сторону советской власти и использование как средства влияния на западные военные и политические круги, а также в качестве своей агентуры, в том числе и для проникновения в белогвардейские организации. Для этого, во-вторых, нужна была «легенда Тухачевского» — «красного Бонапарта». «Наполеоновским соблазном», воплощенным в Тухачевском, советские спецслужбы и верхушка политической элиты практически на протяжении всех 20—30-х гг. стремились удержать белых от антисоветского «активизма». Им внушали надежду на скорый «бонапартистский переворот», постоянно предлагая «ждать». Белую эмиграцию, таким образом, стремились использовать и как средство сдерживающего воздействия на западные страны. Политический «фантом Тухачевского-Наполеона» оказался, особенно в 20-е гг., весьма эффективным средством закулисных действий советской внешней политики. Но что же скрыватось за этим «фантомом»?
Этот образ Тухачевского с его соблазнительными для белой эмиграции политическими возможностями сложился в значительной мере под воздействием мнения о нем его однополчан-семе-новцев. Это был их кандидат в российские «Наполеоны». Они, несомненно, тоже выполняли функции благоприятного для М. Тухачевского социокультурного фона. Офицеры л.-г. Семе-
новского полка, сослуживцы «красного маршала», охотно воспринимали политическую «легенду Тухачевского», могли рассматривать как своего, «семейного» кандидата, опираясь не только на слухи и чужие мнения, но и на собственные впечатления от близкого общения с Тухачевским, когда он был еще гвардии подпоручиком. Одним из источников формирования «бонапартистской репутации» Тухачевского, как это видно из ранее сказанного, были его сослуживцы по л.-г.- Семеновскому полку: князь Ф. Касаткин-Ростовский, Н. Ганецкий, наконец, и сам генерал А. фон Лампе. Сквозь текст цитированной выше его дневниковой записи — «Тухачевский бьет Деникина! Не Наполеон ли?» — едва заметно чувствуется даже некоторое подобие гордости: «Наш семеновец-гвардеец бьет армейца-либерала Деникина»1. «Наш львенок!» — испытывали затаенную гордость особенно семеновцы старшего поколения.
Г jiglea 3 ТУХАЧЕВСКИЙ
В толкованиях поколений М. Тухачевский предстает во всей своей «незавершенной диалогичности и полифоничности» (выражение М. Бахтина)1: то увенчанный героическим трагизмом, то развенчанный и низринутый в бездну забвения и проклятий. Основные факты его биографии общеизвестны. Михаил Николаевич Тухачевский родился 4(16) февраля 1893 г. в имении Александровском Дорогобужского уезда Смоленской губернии в семье многодетного, но разорившегося дворянина. Сохранился красноречивый в этом отношении документ — «Свидетельство», выданное Смоленским губернским предводителем дворянства отцу будущего маршала 20 июня 1913 г.: «Дано потомственному дворянину Николаю Николаевичу Тухачевскому в том, что он состояния крайне бедного, обременен семейством, состоящим из 9 человек детей, жены, матери, и никаких имуществ, как движимых, так и недвижимых, или других средств существования не имеет, что удостоверяю подписью моей и приложением печати»180 181. Его отец, Николай Николаевич Тухачевский, принадлежал к старинному дворянскому роду, согласно родословцам, происходившему от графа Индриса (по преданиям, сына одного из предводителей 4-го крестового похода графа Фландрии Балдуи-на), выехавшего из «цесарской земли» (т. е. из Византии) в Чернигов во второй половине XIII века. Его потомки с XV века начали служить московским князьям, за что и были пожалованы вотчинами и поместьями, в том числе Тухачевом, откуда и фамилию свою получили — Тухачевские. Мать же М. Тухачевского, Мавра Петровна Милохова, была крестьянкой.
Начав свое образование в Пензенской гимназии и перейдя из последнего класса в кадетский корпус (уже после переезда семейства в Москву в 1909 г.), М. Тухачевский в 1912 г. посту-
пил в Александровское военное училище. Он окончил его 1 -м по списку с занесением фамилии на мраморную доску и правом первым по очереди выбирать полк. По старинной семейной традиции, восходящей еще к концу XVII века, он выбрал лейб-гвардии Семеновский.
1
«Семеновская семья*
М. Тухачевский оказался в «семеновской полковой семье» 12 июля 1914 г., выпущенный из Александровского военного училища подпоручиком в л.-г. Семеновский полк, и оставался в ней до 19 февраля 1915 г., когда в бою под Ломжей попал в плен. По возвращении из плена он вновь вошел в «семеновскую полковую семью» 16 октября 1917 г. и оставался в ней до конца декабря 1917 г. Что же собой представлял л.-г. Семеновский полк, его офицерский корпус, с июля 1914 по февраль 1915 г., когда там находился Тухачевский?
Тоща, с учетом боевых потерь, в полку было 89 офицеров182. В их числе: 1 генерал-майор свиты ЕИВ — командир полка И.С. фон Эттер; 7 полковников; 11 капитанов; 12 штабс-капитанов; 15 поручиков; 29 подпоручиков; 14 прапорщиков. Все прапорщики являлись призванными из запаса лицами с гражданским образованием (за исключением двух, имевших только гимназическое образование). По образовательному цензу и профессиональной подготовке в составе офицеров полка были:
1. Выпускников Пажеского корпуса — 21 человек.
2. Выпускников Павловского военного училища («павло-нов») — 20.
3. Выпускников Александровского военного училища («александронов») — 14.
4. Выпускников Владимирского (Киевского) военного училища — 1.
5. Выпускников Николаевского военного инженерного училища — 3.
6. Выпускников Императорского Александровского лицея — 5.
7. Выпускников Императорского училища правоведения — 7.
8. Выпускников Санкт-Петербургского университета — 3.
9. Выпускников Духовной семинарии — 1.
10. Выпускников гимназий, реальных училищ, кадетских корпусов и других средних неспециальных учебных заведений, сдавших экзамен на офицерский чин, — 14.
11. Окончивших Академию Генерального штаба — 12.
Таким образом, примерно 65% офицеров полка имели профессиональное военное образование. Это офицеры преимущественно в чинах от штабс-капитана и выше. Зато из 58 младших офицеров от прапорщика до поручика включительно 16 имели гражданское высшее образование и 14 не имели специального образования. Иными словами, 53% не имели профессионального военного образования. В то же время следует отметить, что около 20% офицеров с полным основанием можно отнести к дворянской интеллигенции (имевшим высшее гражданское образование). В их числе был даже один доктор философии и химии. К ним можно прибавить около 13% офицеров с академическим образованием, т. е. представителей военной интеллигенции. Всего в состав полковой интеллектуальной элиты входили около 33% офицеров.
По своему происхождению и сословной принадлежности все офицеры являлись потомственными дворянами. Однако из них к русской «аристократии» принадлежали 22 офицера183. К старинным дворянским фамилиям немецкого происхождения принадлежали 25 офицеров, в том числе 5 баронов2. Впрочем, 15 из них происходили из фамилий «служилых иноземцев», появившихся в России не ранее XVIII в. К старинным и аристократическим фамилиям польско-литовского происхождения принадлежали 10 офицеров1. Кроме того, два офицера принадлежали к выходцам из шведского дворянства, 1 — из Голландии. 2 офицера — малороссийского происхождения.
Таким образом, из 89 офицеров-семеновцев лишь 57 (в некоторых случаях с оговорками) могли считать себя принадлежащими к старинным дворянским фамилиям, к «аристократическим семействам». 22 офицера (за единичными исключениями) были выходцами из семей офицерских и генеральских.
Согласно давней армейской, особенно гвардейской, традиции полковое офицерство делилось на «коренных» и «некоренных». К первым относились обычно те, которые свою офицерскую карьеру начинали в данном полку. Ко вторым — все остальные, независимо от чина. Все принципиальные вопросы внеслужебного характера, но касавшиеся этики и чести поведения офицера данного полка, решались на неофициальных собраниях «коренных» офицеров полка. В их состав мог не входить даже командир полка, если он не принадлежал к «коренной» его части. Но решениям такого рода собраний обязаны были подчиняться все офицеры полка.
' Однако существовала и еще одна старинная полковая традиция: направляемого в полк молодого офицера, окончившего училище, должна была принять «полковая семья». Она должна была удостовериться в его достойном происхождении, в христианском вероисповедании, в его принадлежности к российскому дворянству, в его монархических убеждениях, незапятнанности репутации, в принадлежности к «семеновской фамилии», к «семеновской семье». Имелось в виду, что предки этого офицера уже служили в полку. Конечно, отсутствие данного качества не обязательно служило препятствием для его службы в полку. Однако определенные осложнения могли возникнуть, если собрание «коренных семеновцев» вдруг выразит нежелание принимать Этого офицера в свою компанию. Если же вышестоящее Начальство настаивало на своем, то полковые офицеры могли Устроить полнейшую обструкцию «новичку», вынуждая его добровольно покинуть полк.
В августе 1914 г. к основной «семеновской семье» принадлежали только 39 офицеров из 89, т. е. 44 %. Однако не все они принадлежали к «коренным семеновцам». Полковых офицеров, которым были присущи оба указанных качества, оказывается всего 28, т. е. около 32%. Это, собственно говоря, и есть неформальная «элита полка», отвечающая основным, хотя и неписаным, требованиям, предписанным традицией. И лишь всего 17 офицеров из 89 (свыше 19%) несли в своих фамилиях двухвековую «семеновскую» полковую традицию — и в их числе находился М. Тухачевский. Он по основным неписаным требованиям традиции входил в «элиту полка». Таким образом, «дело Тухачевского» было «делом семейным». Судьба Тухачевского, но идее, должна была так или иначе повлиять на судьбу «семеновской семьи».
«Строевой офицер он был хороший, — вспоминал о подпоручике М. Тухачевском его однополчанин, полковник князь Ф. Касаткин-Ростовский, — ...хотя не могу сказать, чтобы он пользовался особенной симпатией товарищей. ...Ои всегда был холоден и слишком серьезен... с товарищами вежлив, но сух»184. Впрочем, полковник-князь, кажется, несколько упрощает: в полку у молодого подпоручика Тухачевского было несколько достаточно близких товарищей: отношения с некоторыми из них он сохранял дружеские и даже участливые многие годы спустя.
В числе его близких приятелей в полку были подпоручик П.А. КупреяновД 1888—19.2.1915), младший офицер 4-й роты; подпоручик Н.Н. Толстой-1 (1887—19.2.1915), младший офицер
2-й роты, и его брат подпоручик И.Н. Толстой-2 (1891— 1920), батальонный адъютант 2-го батальона; прапорщик (к 1917 г. капитан) барон А.А. Типольт (1885—1967?), младший офицер 6-й роты; подпоручик Б.В. Энгельгардт-] (1889—1939), младший офицер 5-й роты; подпоручик Д.В. Комаров-1 (1885—1931), младший офицер 7-й роты. Достаточно близкие, приятельские отношения были у Тухачевского со штабс-капитаном Р.В. Бржо-зовским (1885—1939), начальником пулеметной команды, и штабс-капитаном С.И. Соллогубом (1885—1939), полковым адъютантом. Уже в 1917 г., но возвращении из плена, он сдружился со штабс-капитаном Н.Н. Ганецким (1896—1976), с которым в последний раз встретился в феврале 1936 г. в Париже.

Приятельские отношения между Тухачевским, Н.Н. Толстым-1, Р.В. Бржозовским, С.И. Соллогубом были предопределены, видимо, тем, что все они являлись выпускниками одного и того же военного училища — Александровского. Были «александронами». Н.Н. Толстой познакомил Тухачевского с П.А. Купреяновым. С бароном А. А. Типольтом подпоручик М. Тухачевский сдружился, несмотря на некоторую разницу в возрасте, очевидно, через Д.В. Комарова, рядом с которым будущий маршал оказался в одной, 7-й роте. Ровесники Комаров и Ти-польт — оба были сокурсниками, выпускниками Императорского училища правоведения. Они оказались в полку призванными из запаса. Б.В. Энгельгардт, кажется, был знаком Тухачевскому еще со Смоленска. Оба они принадлежали к старому смоленскому дворянству, к так называемой «смоленской шляхте».
По-разному сложилась судьба у этих офицеров. HiH. Толстой-1 и П.А. Купреянов погибли 19 февраля 1915 г. во время того же ночного боя, в котором Тухачевский попал в плен. Видимо, в душе бывшего гвардии подпоручика Тухачевского сохранилось что-то более эмоционально сильное, чем просто память о П. Купреянове, раз в 1927 г. с определенным риском для своей репутации он помог его сестре А.А. Купреяновой выехать из России, оформив этот отъезд как командировку на учебу в Германию. Там ее дожидался уехавший ранее жених Жуков. Он увез ее сначала в Грецию, а затем в Америку. У нее было двое детей. Скончалась она в 1983 г.185. Помог Тухачевский и своему приятелю барону А.А. Типольту, служившему одно время (1921 г.) в штабе будущего маршала в 7-й Красной армии, когда в 1935 г., после убийства С. М. Кирова, его, в числе так называемых «бывших людей», проживавших в Ленинграде, должны были депортировать в Казахстан. Типольт обратился за помощью к тогда уже весьма влиятельному Тухачевскому и благодаря ему был оставлен в покое, в Ленинграде. И.Н. Толстой-2 тоже остался в Советской России и как участник какой-то белогвардейской конспирации был расстрелян в 1920-м. С Б.В. Энгельгардтом-1 встреча состоялась осенью 1918-го, когда послед-
================== С. МИНАКОВ ■ ........
ний прибыл в распоряжение командарма 1-й Революционной армии Тухачевского. Некоторое время не без успеха они служили вместе. Затем уже из другого воинского соединения Красной Армии Энгельгардт перешел к А. Деникину186. Р.В. Бржозовский и С.И.Соллогуб в 1918 г. уехали в Польшу. Там второй из указанных офицеров занял достаточно высокий воинский пост. В 1939 г. оба были расстреляны НКВД после крушения Польши и присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР. Д.В.Комаров-1 остался в СССР и в 1930 г. был арестован в Ленинграде по так называемому «делу семеновцев», а в мае 1931 г. — расстрелян. Н.Н. Ганецкий воевал в Гражданскую войну в составе деникинской, а затем врангелевской армий, эмигрировал и в Париже к 30-м гг. стал управляющим одним из богатых отелей. Пожалуй, он оказался единственным из всей перечисленной группы офицеров-семеновцев (включая Тухачевского), прожившим долгую жизнь, и умер своей смертью в весьма преклонном возрасте.
Начало военной карьеры Тухачевского казалось благополучным и многообещающим. Однако оно не было лишено некоторых скрытых до времени противоречий. Последующая судьба «красного Бонапарта» и советского маршала предопределялась и определялась многими факторами как личного, так и социально-исторического характера.
2

«Аристократ в демократии*
Многие из близко знавших Тухачевского в мягкой или откровенно резкой, даже неприязненной форме (в зависимости от уважения, любви или неприязни) оставили для наблюдателя и исследователя штрихи его облика, а точнее собственные впечатления о нем. «...Я осознаю себя и становлюсь самим собою, только раскрывая себя для другого, через другого и с помощью другого, — вскрывая диалогическую сущность личности и ее са-
мосознания, — писал М. Бахтин. — Важнейшие акты, конституирующие самосознание, определяются отношением к другому сознанию (к «ты»)... Не то, что происходит внутри, а то, Что происходит на границе своего и чужого сознания, На пороге. И все внутреннее не довлеет в себе, повернуто вовне, диалогизи-ровано, каждое внутреннее переживание оказывается на границе, встречается с другим, и в этой напряженной встрече — вся сущность. Это высшая степень социальности (не внешней, не вещной, а внутренней)»1, — завершает свои рассуждения русский мыслитель. .
Именно в открывавшемся разнонаправленном и разноориентированном «диалоге» Тухачевского с микросоциумом возникали его оценки и характеристики, настойчиво повторяемые свидетельства разных людей. Они становились той личностной оболочкой, которая оказалась единственным доставшимся во времени психокультурным отпечатком этой персоны для наблюдателя и исследователя иных времен и поколений. Поэтому я хотел бы обратить внимание на окружение, несомненно влиявшее на него, как зеркало, в котором он получал свое отражение и, таким образом, свою идентификацию. В этом близком окружении он как бы самоопределялся в своей эпохе, в своем времени, в военно-революционном процессе.
Свидетельства на этот счет весьма противоречивы. Я не буду останавливаться на отношениях Тухачевского с близкими родственниками. Об этом достаточно хорошо и определенно рассказали его сестры. Одно можно отметить: семейство это было весьма дружное. В трудные годы Гражданской войны М. Тухачевский «оберегал» всех своих близких. Братья находились при нем, в его штабе187 188. В его штабном поезде с ним часто жили сестры. Затем, коща он стат командующим Западным фронтом и ему, очевидно, в награду за заслуги перед Республикой фактически вернули имение в Смоленской губернии, там жили его мать с сестрами189. Все его близкие в свою очередь жестоко пострадали, когда маршал был репрессирован. В силу многих обстоятельств и причин они не могли быть объективны в передаче своих впечатлений о Тухачевском и в своих оценках его поведения, его поступков. Гораздо продуктивнее обратиться к «отражению» его личности в воспоминаниях и отзывах людей, находившихся за пределами семейного круга маршала.
Отзывы о Тухачевском весьма противоречивы, подчас диаметрально противоположны. Прежде всего уместно привести его официальную служебную характеристику, относящуюся к 1922 г., когда он занимал должность начальника Военной академии РККА. «В высокой степени инициативен, — писалось в ней, — способен к широкому творчеству и размаху. Упорен в достижении цели. Текущую работу связывает с интенсивным самообразованием и углублением научной эрудиции. Искренне связан с революцией, отсутствие всяких внешних, показных особенностей (не любит угодливого чинопочитания ит.д.). В отношении красноармейцев и комсостава прям, откровенен и доверчив, чем сильно подкупает в свою пользу. В партийно-этическом отношении безупречен. Способен вести крупную организационную работу на видных постах Республики по военной линии»1. С ней отчасти смыкается мнение В. Примакова, отмечавшего в М. Тухачевском «остроумие, чувство собственного достоинства и неумение притворяться»190 191.
На своего же однополчанина Тухачевский в 1919 г. произвел «впечатление человека, бесконечно самовлюбленного, не считающегося ни с чем, чтобы только дойти до своей цели, достигнуть славы и власти, не считаясь с тем, через чьи трупы она его приведет, не заботясь ни о ком, кроме себя»192. Находившийся по роду службы рядом с Тухачевским в бытность последнего командующим Западным фронтом в 1920 году и постоянно с ним встречавшийся военспец, встретив своего старого сослуживца, очень «хвалил» Тухачевского: «Умный, энергичный, твердый, но подлый до последней степени — ничего святого, кроме своей непосредственной выгоды; какими средствами достигается — безразлично»193. По мнению П. Фервака, «у него была холодная душа, которую разогревал только жар честолюбия... В жизни его интересовала только победа, а ценой каких жертв она будет достигнута — это его не заботило. Не то чтобы он был жестоким, просто он не имел жалости»1. «Тухачевский — авантюрист, человек беспринципный и жестокий», — считал генерал А. Деникин194 195 196. По отзывам людей, находившихся с ним вместе с плену, «карьеризм и оппортунизм Тухачевского — чудовищны». Тухачевский, произносивший верноподданническую речь в адрес императора и императрицы, вскоре, едва стало известно о Февральской революции, «был первым сорвавшим с себя погоны и нацепившим красный бант»’. «Тухачевский, гвардии подпоручик старой армии, чрезвычайно умен и честолюбив, — информировал руководство рейхсвера побывавший в Москве и встречавшийся с М. Тухачевским в марте 1928 г. полковник X. фон Миттельбер-гер. — Это один из выдающихся талантов Красной Армии, однако известно, что он является коммунистом исключительно по соображениям карьеры. Он может переходить с одной стороны на другую, если это будет отвечать его интересам. Здесь, отдают себе отчет в том, что у него хватит мужества, способности и решимости рискнуть и разорвать с коммунизмом, если в перспективе последующих событий ому это покажется целесообразным»197 198.
Примечательно, что это было мнение высших военно-политических кругов СССР и уже в 1928 г. Оно осталось неизменным и в 30-е гг. Будучи в то время сотрудником абвера, генерал К. фон Шпальке в разговоре с комкором С. Урицким (в 1936 г.) «намекнул на то, что... изменение мнения у Тухачевского не является неожиданностью». «Я всегда считал его переменчивым, — вспоминал много лет спустя этот офицер, — к сожалению, даже слишком лабильным. Из весьма дипломатичного ответа (комкора С. Урицкого) я «между строк» мог услышать, что моя краткая и осторожная оценка Тухачевского верна...»'1. Другой офицер рейхсвера, имевший возможность наблюдать Тухачевского в 1931 г., полковник Мирчински «описывал Тухачевского как чрезвычайно тщеславного и высокомерного позера, человека, на которого ни в коем случае нельзя было положиться»1. Правда, в штабе рейхсвера считали, что «на людей типа Бломберга Тухачевский произвел хорошее впечатление, потому что ои, владея прекрасными специальными знаниями и светскими манерами, приятно выделялся из группы тогда еще не отесанных пролетарских коллег»199 200. Общее мнение о Тухачевском в руководстве рейхсвера было высказано одним полковником весьма кратко, но выразительно: «Высокоинтеллигентен, но не без изъянов в характере»201. Весьма лаконична, но выразительна характеристика Тухачевского, данная ему руководителем британской делегации на маневрах Белорусского военного округа генерал-майором А.П. Уэйвеллом 10 сентября 1936 г. «Маршал Тухачевский, — сообщал своему начальнику генерал, — заместитель Ворошилова, представляет собой тип, менее привлекательный, чем Ворошилов или чем Егоров, но с немалыми энергией и интеллектом. Ои, как утверждают, при необходимости беспощаден... Он также выглядит так, как если бы сумел создать себе положение, которым достаточно доволен. Он бывший гвардейский офицер, который во время войны был взят в плен и бежал из Германии»202.
...В пензенские гимназические годы «научных интересов у Михаила Тухачевского не было; он ходил одиночкой, «диким мальчиком», не вызывавшим ни симпатий, ни дружеского расположения. В нем отсутствовала всякая грубость, но — полная оторванность от товарищей, аристократичность, замкнутость в себе и ко всем — подчеркнутая надменность»1.
Он «был стройным юношей, весьма самонадеянным, чувствовавшим себя рожденным для великих дел»203 204, — вспоминал о нем — юнкере Александровского военного училища, близкий друг семьи Тухачевских известный музыкант Л. Сабанеев. «Он казался всегда несколько самоуверенным, надменным... предельная собранность и организованность, — отмечала Г. Серебрякова, — он не убегал от встречного взгляда и отвечал собеседнику резко, прямо, как бы скрещивая с ним шпаги на бой или мир»205. По отзыву В. Примакова, М. Тухачевскому свойственна была «прямота, граничащая с дерзостью»206 207.
«...Властный и самолюбивый, но холодный и уравновешенный Тухачевский был постоянно настороже», — так характеризовал его сверстник, тоже юнкер. Генерал А. Власов так характеризовал Тухачевского и отношение к нему офицеров в 30-е гг.: «Он хотя и имел большое влияние в армии, но не пользовался ни всеобщим доверием, ни любовью; одни командиры ему завидовали, другие его боялись, и все вместе его не любили как заносчивого царского гвардейца, смотревшего на всех свысока»205. В своих воспоминаниях о сослуживце князь Ф. Касаткин-Рос-товкий заметил, что «...он всегда был холоден и слишком серьезен... с товарищами вежлив, но сух»208. Отец одного из сослуживцев будущего маршала, подпоручика Н.Н. Толстого, посетивший сына на фронте осенью 1914 г., вспоминал «в числе новых друзей Коки (так домашние звали Н. Толстого. — С.М.) и Тухачевского. Он очень молод еще, но уже выделяется заметно: хладнокровен, находчив и смел, но... Непонятно, на чем все это держится? Это тип совершенно особой формации. Много в нем положительных качеств, он интересен, но в чем-то не очень понятен. И откуда берутся такие? Молодой из ранних. Ни во что не верит, нет ему ничего дорогого из того, что нам дорого; ум есть, отвага, но и ум, и отвага могут быть нынче направлены на одно, завтра же — на другое, если нет под ними оснований достаточно твердых; какой-то он... гладиатор! Вот именно, да, гладиаторы, при цезарях, в языческом Риме могли быть такие. Ему бы арену да солнце и публику, побольше ее опьяняющих рукоплесканий. Тогда есть резон побеждать или гибнуть со славой... А ради чего побеждать или гибнуть за что — это дело десятое»1.
Другой однополчанин и близкий приятель Тухачевского в ту пору (1914 — начало 1915 г.) прапорщик (к 1917-му — капитан) А. Типольт также отмечал наиболее заметные свойства характера молодого подпоручика. «Бросалась в глаза его сосредоточенность, подтянутость. В нем постоянно чувствовалось внутреннее напряжение, обостренный интерес к окружающему»209 210 211. Вспоминая о встрече уже осенью 1917 г., когда Тухачевский, бежав из плена, вернулся в полк, Типольт, рассказывая о бурных обсуждениях политической ситуации, отметил, что «Михаил сосредоточенно прислушивался к нашей полемике, но сам высказаться не спешил. Чувствовалось, что в нем происходит напряженная внутренняя работа»'1.
По впечатлениям философа И. Ильина (позволю себе процитировать их еще раз), относящимся к 1922 г., «Тухачевский — очень честолюбив, фаталистичен, молчалив; кажется, не умен»212 213 214. Германский посол фон Дирксен, считавший его «сомнительным, авантюрного склада типом»'1, отметил: «замкнут, умен, сдержан»1’. Маршал Г. Жуков, ближе познакомившийся с
Тухачевским, полагал, что «у него был глубокий, спокойный и аналитический ум», однако «ему была свойственна некоторая барственность, небрежение к черновой, повседневной работе. В этом сказывалось его происхождение и воспитание... При всем своем спокойствии Тухачевский умел проявить твердость и дать отпор, когда считал необходимым... Он умел давать резкий отпор именно в таком спокойном тоне, что, конечно, не нравилось»1. В одной из бесед, характеризуя Н. Крестинского, В. Молотов назвал его «барином». На вопрос же собеседника «А Тухачевский?» сталинский соратник — и это примечательно с учетом его неприязни к маршалу — уточнил: «Тот больше аристократ»215 216. Об аристократических привычках, преднамеренно и дразняще им демонстрировавшихся, ходило много слухов. Рассказывали, будто во время командования Ленинградским военным округом (1928—1931 гг.) Тухачевский жил под Ленинградом в бывшем дворце царицы. «Тухачевский каждую субботу принимал подчиненных в своем кабинете, сидя на царском троне, — убеждал очевидец. — Перед ним на столе лежали разложенные пачками деньги, которыми он одаривал за хорошую службу — по-барски и даже по-царски»217. Возможно, это «апокриф», однако он, несомненно, отражает сложившееся в общественном мнении устойчивое впечатление, рожденное личностью Тухачевского.
Один из близко наблюдавших Тухачевского его сослуживцев в 1919 г. вспоминал, что «одно время Тухачевский носил ярко-красную гимнастерку, но при этом всегда был в воротничке, в белоснежных манжетах и руки имел выхоленные с отточенными ногтями»218 219. Даже перед Военным трибуналом, судившим его в 1937-м, «Тухачевский старался хранить свой аристократизм и свое превосходство над другими...»0. Указанные свойства личности обеспечили Тухачевскому еще в училищную пору репутацию «новоявленного князя Андрея Болконского»220.
Итак, учитывая меру субъективизма, благожелательности или неприязни мемуаристов, можно констатировать их единодушное свидетельство о доминирующем свойстве личности и поведения М. Тухачевского — аристократизме. Оно сформировалось и сохраняло устойчивость благодаря ряду причин и обстоятельств, на которых имеет смысл задержать внимание.
«Книжность» была важнейшим условием формирования мировоззренческой установки Тухачевского. На это обратили свое внимание его французские приятели по плену. «В его поведении многое было навеяно литературой», — вспоминал П. Фервак. Их поражала начитанность Тухачевского, но начитанность весьма бессистемная, богемного характера. С определенной долей иронии в связи с этим французы переиначили его фамилию, в шутку прозвав «Тушатушским» — умеющим рассуждать «обо всем»1.
По воспоминаниям П. Фервака, «история была одним из больших увлечений М. Тухачевского. Ему не наскучивали знаменитые личности, которые, благодаря их энергии, либо отсутствию посредственных качеств, либо игнорированию ими предрассудков, либо, наконец, благодаря их гениальности, подавляли людей. Он восхвалял Бонапарта за то, что тот использовал в своих целях якобинцев и сумел найти защиту у Робеспьера. Он рукоплескал Екатерине II за умение удовлетворить все свои аппетиты. Желание быть великой у этой женщины, говорил он, было обусловлено ее любовными страстями: одно было функцией другого. По тем же причинам он одобрял жестокость Петра Великого»221 222 223. Известно также, что он увлекался «Войной и миром» Л. Толстого, с которым был знаком его отец, особенно фигурой князя Андрея Болконского. Будучи «солдатом», Тухачевский имел репутацию «образованного» человека, гуманитария, «книжника».
Сопоставляя его с Г. Жуковым, В. Молотов отметил: «Обоих знаю, но они разные. У Жукова твердость и, безусловно, практика. Тухачевский — более образованный человек, но, конечно, менее военный...»'1. П. Фервак, обративший внимание на внешнее сходство Тухачевского с Наполеоном, считал, что у его русского приятеля «не было практицизма Бонапарта. ...cho был фантазер, который шел туда, куда его влекло собственное воображение»1. «Все это, батенька мой, фантазерство увлекающегося поручика», — так чаще всего оценивались многие инициативы Тухачевского в период Гражданской войны генералами-генштабиста-ми224 225.
Учитывая вышесказанное, следует особо отметить именно «книжный», несистематический характер его образованности и эрудиции, хотя и весьма обширной и разнообразной. Такого рода образованность правильнее было бы называть «начитанностью». В сущности, Тухачевский не получил даже того, что формировало исключительно военный характер'1. Несомненная тяга к «книге», к науке, к теоретизированию, к умозрительным схемам просматривается в его деятельности на всем протяжении его жизни. На это обратил внимание и его противник Ю. Пил-судский, причислив Тухачевского «к умам абстрактным»226. Указанные свойства ментальности, культуры наложили отпечаток и на поведение Тухачевского-полководца.
Троцкий, близко наблюдавший «революционных генералов» в период Гражданской войны, вспоминал: «Тухачевский, несомненно, обнаружил выдающиеся стратегические таланты. Ему не хватало, однако, способности оценить военную обстановку со всех сторон. В его стратегии всегда был явственен элемент авантюризма. На этой почве у нас произошло несколько столкновений, вполне, впрочем, дружественных по форме. Мне приходилось также подвергать критике попытки Тухачевского создать «новую военную доктрину» при помощи наспех усвоенных элементарных форм марксизма. Не забудем, однако, что Тухачевский был в те годы очень молод и совершил слишком быстрый скачок из рядов гвардейского офицерства в лагерь большевизма...»1.
Критикуя в 1921 г. «красного Бонапарта», Председатель РВСР мимоходом, но ясно и емко отметил, что «Тухачевский — один из даровитейших наших молодых военных работников», однако «необеспеченные наступления представляют вообще, заметим мимоходом, слабую сторону тов. Тухачевского...»227 228.
На это качество Тухачевского-военачальника указывают и другие лица, имевшие возможность дать оценку его военной деятельности. Независимо от Л. Троцкого наблюдал М. Тухачевского во главе 5-й армии в 1919 г. член ее РВС старый партиец-большевик И. Смирнов. Он так характеризовал молодого полководца: «Командарм Тухачевский — 28 лет... человек, безусловно, свой, смелый до авантюризма. Мягкий, поддающийся влиянию, с тактичным комиссаром будет в любом месте отлично командовать не только армией, но и фронтом». По мнению маршала И. Конева, несомненно, опиравшегося на устоявшиеся в высших военных кругах оценки «красного Бонапарта» (вряд ли прославленный полководец Великой Отечественной войны имел возможность долго и близко наблюдать Тухачевского лично), «Тухачевский — человек даровитый, сильный, волевой, теоретически хорошо подкованный. Это его достоинства. К его недостаткам принадлежал известный налет авантюризма...»229.
...Наряду с необходимыми положительными, «светлыми» сторонами, способствующими социальной стабильности индивида, как полагают психоаналитики, «идентичность обладает темной, негативной стороной — совокупностью тех вытесненных и отрицаемых идентификаций и фрагментов, которые нежелательны, несовместимы с идеалами и представлениями о самом себе»>1. Это чаще всего выявляется в условиях кризиса групповой идентичности. Индивид, принадлежавший к отвергнутой или «преследуемой» социальной группе, порой придерживается идентичности, которую никто или большинство уже не считает действительной. Она превращается в негативную, темную идентичность. В такой ситуации «негативная идентичность предстает в качестве позитивной, становится желанной и доминирующей в идеологиях, трансформирующих чувство неполноценности в чувство превосходства над другими»230 231.
«...По-видимому, он был лишен каких бы то ни было принципов, — обращал внимание уже упоминавшийся Л. Сабанеев, — тут в нем было нечто от «достоевщины», скорее от «став-рогишцины». Он, видимо, готовился в сверхчеловеки»232. Именно воплощенного героя «Бесов», так сказать, «выродившегося Андрея Болконского» угадывали в Тухачевском некоторые представители русской эмигрантской интеллигенции. Известный писатель русской послереволюционной эмиграции Р. Гуль, лично знавший М. Тухачевского и посвятивший последнему специальный развернутый очерк (изданный в Берлине в 1932 г.), анализируя личность советского маршала, пришел к выводу: «В русской литературе есть утверждение, что в «Бесах» Достоевский писал образ Ставрогина с Михаила Бакунина; Бакунин, конечно, не Ставрогин, но Ставрогин, конечно, Михаил Тухачевский...»233. Я позволю себе задержать внимание на «образе Ставрогина». Он, как мне представляется, «по-книжному» определял базисные ментальные установки и ориентиры Тухачевского.
Поясняя образ Н. Ставрогина, сам Ф. Достоевский указывал, что «Николай Ставрогин ■— тоже мрачное лицо, тоже злодей. Но мне кажется, что это — лицо трагическое... По моему мнению, это и русское, и типическое лицо... Это целый социальный тип, в моем убеждении, наш тип, русский... Это человек, не верующий вере наших верующих и требующий веры полной совершенно иначе»'1. По словам одного из героев «Бесов» Кириллова, «Ставрогин, если верует, то не верует, что он верует. Если же не верует, то не верует, что он не верует»1. Люди, подобные Н. Ставрогину, как правило, «любят повелевать другими... Это вовсе не обязательно связано со стремлением к политической власти... Но им непременно нужно, чтобы на них смотрели снизу вверх...»234 235.
«Ставрогин привык первенствовать среди собутыльников, привык, что на него с обожанием смотрят женщины», — отметил один из исследователей творчества Ф. Достоевского236. «Все ждут от него чего-то необыкновенного и великого»237 238 239, — дополняет Н. Бердяев. «Николай Ставрогин — прежде всего аристократ, аристократ духа и русский барин»0, — считает русский мыслитель. Для П. Верховенского Н. Ставрогин — «кумир», объект «культа» и «политических надежд». Позволю себе процитировать то место из «Бесов», которое приводило Тухачевского в восторг.
«Я люблю красоту, — с вдохновением признавался П. Верховенский Н. Ставрогину. — Я нигилист, но люблю красоту. Разве нигилисты красоту не любят? Они только идолов не любят, ну а я люблю идола! Вы мой идол! Вы никого не оскорбляете. И вас все ненавидят, вы смотрите всем ровней, и вас все боятся, это хорошо. К вам никто не подойдет вас потрепать по плечу. Вы ужасный аристократ. Аристократ, когда идет в демократию, обаятелен! Вам ничего не значит пожертвовать жизнью, и своею, и чужою»8. Он выводит емко выраженную «формулу Ставрогина»: «Аристократ, когда он идет в демократии), обаятелен».
«Барство Ставрогина всех прельщает — аристократ в демократии обаятелен, — и никто не может ему простить его барства, — весьма проникновенно полагает Н. Бердяев. — Барство — метафизическое свойство Ставрогина, оно ноуменально в нем. Его трагическая судьба связана с тем, что он обреченный барин и аристократ. Барин и аристократ обаятелен, когда идет в демократию, но он ничего не может с ней сделать... Только барин и аристократ мог бы быть Иваном Царевичем и поднять за собой народ. Но он никогда этого не сделает, не захочет этого сделать и не будет иметь силы этого сделать»1.
Все вышесказанное можно было бы употребить лишь в качестве литературного сопоставления, если бы, по свидетельству близких к Тухачевскому людей, он в плену не проявил столь пылкого увлечения как раз романом Достоевского «Бесы», в особенности теми его разделами, которые и вывели вышецитиро-ванную «формулу Ставрогина» — «аристократ в демократии обаятелен». Она очень нравилась молодому гвардии подпоручику. Эта формула весьма хорошо укладывается в ранее приводившиеся свидетельства о высокомерии, надменности Тухачевского, его подчеркнутом аристократизме, барственности, презрении к окружающим и пр. Приведенные выше свидетельства и размышления дают достаточно оснований для того, чтобы не исключать в мотивах поведения Тухачевского присутствие и влияние своеобразного «ставрогинского архетипа». Мнение Бердяева о Ставрогине, что «его трагическая судьба связана с тем, что он обреченный барин и аристократ», что «барин и аристократ обаятелен, когда он идет в демократию, но он ничего не может с ней сделать», будто бы заведомо угадывает психокультурную сущность Тухачевского и в значительной мере предопределяет его политическую судьбу.
Тухачевскому, несомненно, хотелось, чтобы его считали и называл! Ставрогипым240 241. Пожалуй, даже Тухачевскому хотелось иметь репутацию и толкование такого «Ставрогина», каким его представлял П. Верховенский. Появление и-весьма назойливое проявление «ставрогинского архетипа» проистекало, разумеется, не только как результат «книжности», влияния Достоевского, вообще как издержки образованности и культурности. Было еще одно обстоятельство, которое способствовало некоторой гипертрофии воздействия этого комплекса.
Есди следовать концепции диалогического обретения личностью себя самой через «внешние» признаки собственной индивидуальности, то в данном случае родовитому, но бедному дворянину и офицеру-гвардейцу Тухачевскому некоторые присущие ему свойства должны были казаться «ставрогинскими». Это приобретало особую значимость ввиду его озабоченности проблемой идентификации или самоидентификации при прочтении «текста» собственного бытия в культурно-историческом и социально-политическом контексте эпохи. «Аристократ в демократии», «Ставрогин» — один из соблазнительных образов для уподобления (облик, маска), увлекших Тухачевского, и эта мировоззренческая тональность, несомненно, способствовала и в известной мере предопределяла его культурно исторический и социально-политический выбор в русской революции, в «русской смуте». Выбор этот был предопределен, думается, не только «узнаваемостью», «угадыванием» Тухачевским в себе «ставрогин-ских» признаков, но и субъективным ощущением их острой в себе недостаточности. Это обусловлено было (отчасти) наличием в самосознании Тухачевского своеобразного «комплекса», рожденного особенностями происхождения.
«Что бы ни действовало в темных подпочвах души, — писал К.Г. Юнг, — разумеется, на этот счет существуют разнообразные мнения, — несомненно, по крайней мере, одно: прежде всего это особые аффективные содержания, так называемые комплексы, которые обладают определенной автономией»242 243. Как полагал Юнг, «углубление учения о комплексах последовательно приводит нас к проблеме возникновения комплексов»2. Расшифровывая суть учения о комплексах, один из классиков психоанализа отмечал, что «комплексы всегда содержат в себе нечто вроде конфликта или, но крайней мере, являются либо его причиной, либо следствием. Во всяком случае комплексам присущи признаки конфликта, шока, потрясения, неловкости, несовместимости. Это так называемые «больные точки»... о которых не очень-то хочется вспоминать и еще меньше хочется, чтобы о них напоминали другие, но которые зачастую самым неприятным образом напоминают о себе сами».
Далее выдающийся психоаналитик дает весьма интересный комментарий к сказанному. «Очевидно, комплексы представляют собой своего рода неполноценности в самом широком смысле, — пишет он, — причем я тут же должен заметить, что комплекс или обладание комплексом не обязательно означает неполноценность. Это значит только, что существует нечто несовместимое, неассимилированное, возможно даже какое-то препятствие, но это также и стимул к великим устремлениям и поэтому, вполне вероятно, даже новая возможность для успеха. Следовательно, комплексы являются в этом смысле прямо-таки центром или узловым пунктом душевной жизни, без них нельзя обойтись, более того, они должны присутствовать, потому что в противном случае душевная деятельность пришла бы к чреватому последствиями застою. Но они означают также и неисполненное в индивиде, область, где, по крайней мере, сейчас он терпит поражение, где нельзя что-либо преодолеть или осилить; то есть, без сомнения, это слабое место в любом значении этого слова»1. Из всего сказанного К.Г. Юнг делает весьма важный для последующих рассуждений вывод: «Комплекс становится для . нас диагностически ценным симптомом индивидуальной диспозиции»244 245.
Как объясняет психоаналитик, «индивидуальная диспозиция вовсе не приобретается в течение жизни, а, являясь врожденной, становится очевидной уже в детстве. Поэтому родительский комплекс есть не что иное, как проявление столкновения меясду действительностью и непригодным в этом смысле свойством индивида. Следовательно, первой формой комплекса должен быть родительский комплекс, потому что родители — это первая действительность, с которой ребенок может вступить в конфликт. Поэтому существование родительского комплекса как ничто Другое выдает нам наличие у индивида особых свойств»'1. Особое внимание Юнг обращает на то, «как этот комплекс проявляется в индивиде»1.
Как уже отмечалось, отец М. Тухачевского принадлежал к старинному дворянскому роду, мать же была простой крестьянкой. Это обстоятельство существенно не нарушало правовых норм Российской империи конца XIX века. Однако резко, как и лет двести — сто назад, оно диссонировало с неписаными нормами и традициями дворянско-аристократической культуры, особенно в узкокорпоративных микросоциальных структурах. М. Тухачевский не прошел полный курс обучения в кадетском корпусе. Это отчасти было обусловлено тем обстоятельством, что отец его, в отличие от всех предков, в силу отмеченных выше матримониальных обстоятельств не был офицером и не служил в императорской гвардии или армии. Уже в этом таились некоторые ментальные неудобства, ощущение сословно-корпоративной неполноценности.
Тухачевский провел в кадетском корпусе всего один год. Поэтому на него начальное военное обучение практически не оказало заметного воздействия. Ему не были привиты столь традиционные, обычные для кадрового офицера русской армии привычки, закладывавшие основы, что называется, «военной косточки». Будучи физически сильным и гордым, богемно-интеллигентски воспитанным (подробнее об этом ниже) и к тому же «старшим кадетом», Тухачевский не признавал «цука»246 247. А в этом, в сущности, зарождался инстинкт иерархии и чинопочитания в ментальности кадрового офицера. Он, таким образом, не признал «закона» и потому в среде кадетов оказывался «горделивым изгоем» — «новоявленным князем Андреем Болконским». Так его с некоторой иронией называли товарищи. И вновь — корпоративно неполноценным. Он, не получивший «нормального» образования в кадетском корпусе, не будучи сыном офицера, оказался не в столичном Павловском военном училище, из которого, как и из Пажеского корпуса в подавляющем большинстве попадали в гвардию, а в московском Александровском. Это было обусловлено и отцовским мезальянсом, и бедностью семьи. В Москве учиться Тухачевскому было дешевле.
Александровское военное училище, считавшееся вторым по престижности после Павловского и третьим (или даже четвертым, если учитывать Николаевское кавалерийское) после Пажеского корпуса, имело репутацию либерального по духу образования248. Впрочем, либеральная образовательная атмосфера в этом училище вполне устраивала отца будущего маршала и, скорее всего, больше соответствовала характеру и духовному настрою самого М. Тухачевского. Вероятно, выбор именно Александровского военного училища для получения военного образования был мотивирован не духовно-нравственными предпочтениями, а чрезвычайной скудостью денежных средств отца будущего маршала. Обучение М. Тухачевского в Москве было для семьи гораздо дешевле, чем в любом военном училище Петербурга. В Москве жила семья, здесь же проживали и большинство родственников Тухачевских. Однако для военной карьеры обучение в этом училище, несомненно, создавало гораздо большие сложности, особенно — для выпуска в гвардию. А он был крайне необходим для последующего продвижения по службе, для связей в свете, во влиятельных военных и придворных кругах.
Весь путь к славе и воинским почестям, вся карьера родовитого, но бедного дворянина, с матерью-крестьянкой, без связей мог строиться исключительно на потенциале личных способностей, отличий в образовании и профессиональной подготовленности, в стремлении выделиться, чтобы заметили. Поэтому и приходилось приложить максимум усилий и способностей для того, чтобы стать первым по баллам на выпуске, с чином фельдфебеля и получить таким образом право первым выбирать вакансии. Гвардейских вакансий для Александровского училища было очень мало. Все это, имеется в виду необходимое рвение в службе и учебе, не способствовало складыванию близких, дружеских отношений М. Тухачевского с сокурсниками1.
Итак, вместо Пажеского корпуса и Павловского военного училища — Александровское. Все это, по нарастающей, лишь усиливало и делало все более заметным «комплекс» сословно-корпоративной «неполноценности».
Для открытия удачной военной карьеры очень важно было попасть в гвардию. Лучше — в «старую гвардию». Для карьеры и связей, для престижа, если нет средств для службы в гвардейской кавалерии, то только л.-г. Преображенский полк249 250. Однако консерватизм традиций там был особенно устойчив и весьма заметно, даже демонстративно, культивировался. Мезальянс ари-стократа-дворянина и простой крестьянки, давший жизнь большому потомству, в том числе и М. Тухачевскому, кажется, отразился на судьбе отца будущего маршала (такой брак закрывал возможности службы в элитных гвардейских частях и на некоторых иных поприщах). Он, несомненно, «подпортит» родословную и М. Тухачевскому. Это обстоятельство, конечно, ограничивало диапазон выбора251 252. Второй старейший полк гвардейской пехоты, Семеновский, формально был равноценным своему «полку-близнецу», однако по составу офицеров, по их родовитости, но их связям при дворе все-таки уступал Преображенскому.
Но и прохождение Тухачевского как первого по баллам выпуск-ника-александровца в л.-г. Семеновский полк не могло быть обеспечено лишь уровнем успеваемости. '
Вновь направленные в гвардейские полки выпускники военных училищ проходили еще фильтрацию через офицерские собрания данных полков, где весьма требовательно относились к происхождению, социальным характеристикам кандидата и его ближайшего окружения. Кандидат должен был обладать также безупречной репутацией по политическим взглядам, по мировоззрению, ничем в этом отношении быть не запятнанным. Важную роль (порой даже решающую) играла принадлежность кандидата к старой «полковой фамилии». Предки Тухачевского начали служить в л.-г. Семеновском полку еще с первого его набора, с конца XVII века1. Служили они в полку и в начале XIX в., в его составе принимали участие в Отечественной войне 1812 года253 254. В этом отношении М. Тухачевский, принадлежавший к «семеновской фамилии», оказался в полку «своим». Наконец, офицер одного из старейших полков императорской гвардии должен был иметь достаточно средств, чтобы позволить себе вести сопряженную со значительными денежными расходами жизнь столичного гвардейского офицера1. Этих средств у Тухачевского, конечно, не было. С учетом всего вышесказанного, конечно же, формальных оснований для отказа Тухачевскому в праве начать офицерскую карьеру в л.-г. Семеновском полку не было. Однако, видимо, еще одно обстоятельство сыграло свою положительную роль в судьбе Тухачевского.
По свидетельству человека, знавшего его в юнкерский период, портупей-юнкер Тухачевский в 1913 г. во время Романовских торжеств (празднования 300-летия дома Романовых) нес караульную службу в Кремлевском дворце. «Здесь же впервые Тухачевский был представлен Его Величеству, обратившему внимание на службу его и особенно на действительно редкий случай для младшего юнкера получения портупей-юнкерского звания. Государь выразил удовольствие, ознакомившись из краткого доклада ротного командира о служебной деятельности портупей-юнкера Тухачевского»255 256. Была ли затем прямая рекомендация Тухачевского царем в гвардию или нет, не столь существенно, если уже сложилось мнение о юнкере, отмеченном вниманием Николая II. Этот случай оказался эпизодом, но весьма характерным, хотя, очевидно, не усилившим любовь Тухачевского к царю.
Известны факты совершенно иного отношения будущего маршала к Николаю II. Один из приятелей Тухачевского по кадетскому корпусу вспоминал, как в 1912 г., во время Бородинских торжеств в Москве, во время парада и прохождения Николая II вдоль строя кадетов, М. Тухачевский шепнул своему товарищу, указывая на монарха: «Вот бы его убить!»1. Наверное, это был юношеский эпатаж, навеянный демонической героикой эсеровских «подвигов», или очередная шалость, что было свойственно будущему маршалу, но и они показательны. К этому свидетельству примыкает еще одно, относящееся к тому же году:'
Н. Кулябко, познакомившись именно тогда с семейством Тухачевских, по собственному признанию, «не без предубеждения отнесся к юнкеру Тухачевскому. «Будущая опора трона», — подумал я о нем. Однако не кто иной, как сам Михаил Николаевич, туг же заставил меня усомниться в правильности этого моего предположения. Братья сообщили Михаилу, что они готовятся к посещению Кремлевского дворца, где обязательно будут «августейшие» особы. К моему удивлению, он встретил это сообщение довольно скептически. — Что же, ты не пойдешь? — удивились братья. — Меня это не очень интересует, — пожал плечами Михаил и заторопился к себе в училище. Из дома мы вышли вместе. По дороге завели разговор о революции пятого года. Михаил с острым интересом расспрашивал меня, и я окончательно убедился, что мой спутник — юноша серьезный, думающий, отнюдь не разделяющий верноподданнических взглядов, характерных для большинства кадетов и юнкеров. Постепенно я все больше проникался симпатией к Михаилу Николаевичу. Наши беседы раз от разу становились все более откровенными. Михаил не скрывал своего критического отношения к самодержавию и так называемому «высшему обществу»257 258.
Участие Николая II в судьбе Тухачевского могло лишь усилить в нем ощущение «незаконнорожденности» в обстановке сохранявших господство традиций «петербургской империи». В русле достоевско-бахтинских размышлений позволю себе назвать это ощущение «незаконнорожденности» «комплексом Смердякова».
Смердяков — четвертый, незаконнорожденный, из братьев Карамазовых — существо с внутренним, драматичным диалогом — ссорой, «войной» высокородного и низменного, «подлого», «ничтожного», ни тем, ни другим в полной мере не являющимся. Его обуревает хроническая тоска по целостности, по «воплощению». Это призрак, стремящийся обрести лицо. Это — существо вне закона, отторгнутое культурно-исторической традицией. Это — «культурная аномалия», «болезнь Культуры» и традиции. Это — маргинал. Это — «оборотень». Это, несомненно, фигура «карнавальная» по существу. Это — шут. Это — отторжение от традиции, культурного космоса, от «бога», от «Отца». Это — отторжение, таким образом, от «блага» и «добра». Это — дитя Хаоса и Беззакония, Войны и Смерти. Это — существо, несущее Смерть и Разрушение. «Демон», погруженный в «небытие», в «незаконность», в «произвол», во «зло».
И Смердяков, восхищаясь Иваном Карамазовым, как П. Верховенский, Н. Бердяев и М. Тухачевский восхищаются Н. Ставрогиным, идеализирует в своем кумире как раз то, что несет разрушение культурно-исторической традиции, «отчества», — карамазовский рационализм-революционаризм. «Путь безбожного своеволия человека, — заметил Н. Бердяев, — должен вести к отцеубийству, к отрицанию отчества. Революция всегда ведь есть отцеубийство»259. Смердяков, рождением своим поставленный вне закона, т. е. «вне Отца», вне «отечества», устремлен к своему идеалу противоотеческому, высокомерно-рационалистическому, разрушительному аристократизму. Он устремлен к «обаятельному», завораживающему «аристократу в демократии». Думается, эта формула стала доминантной в психокультурном настрое Тухачевского, прямо или косвенно предопределявшей его «нравственную бесчувственность» и склонность к эстетическим приоритетам. В контексте вышесказанного становится более понятной и устойчивость менталыю-мировоззрен-ческой формулы Тухачевского, сквозным образом определявшей его поведенческую модель, — «аристократ в демократии обаятелен». Попранный Революцией «аристократизм» допускается в качестве формулы поведении для Тухачевского в порядке индивидуального исключения, ибо он с лихвой компенсируется для Революции его «военно-революционными услугами». Так выделяется его «индивидуальная неповторимость», его «оригинальность», его «избранность». Таким образом компенсируется его «комплекс бастарда», «комплекс Смердякова».
Революция — это разрушение, война, получающая свое нравственное оправдание лишь в «светлом будущем», в грядущем «царстве справедливости», в будущем «царстве божием на Земле», «земном рае». Если же таковой веры нет, если натура, личность, индивид «живет разрушением, войной», если индивид пребывает в духовном настрое «огневого апокалиптического экстаза и оргиазма», если «дионисийская» природа в его личности превалирует над «аполлоновской», то негативная идентичность в нем может находить проявления и в поклонении «демонам», в демонстративном кощунстве над «божественными» ценностями. Личности импонирует его причастность к «демоническому», свойственно любование собственным «демонизмом». «Демон», — как-то назвал М. Тухачевского в разговоре И. Сталин, пользуясь, вероятно, семинаристским семантическим рядом1.
«Я не христианин, — эпатировал 23-летний подпоручик своего собеседника, французского лейтенанта Р. Рура в плену, — больше того, я даже ненавижу нашего Владимира святого, который крестил Русь, отдав ее во власть западной цивилизации. Мы должны были сохранить наше грубое язычество, наше варварство»260 261. «Однажды, — вспоминал П. Фервак, — я застал Михаила Тухачевского, очень увлеченным конструированием из цветного картона страшного идола. Горящие глаза, вылезающие из орбит, причудливый и ужасный нос. Рот зиял черным отверстием. Подобие митры держалось наклеенным на голову с огромными ушами. Руки сжимали шар или бомбу, что именно, точно не знаю. Распухшие ноги исчезали в красном постаменте... Тухачевский пояснил: «Это Перун. Могущественная лич-
ность. Это бог войны и смерти»1. И Михаил встал перед ним на ■колени с комической серьезностью. Я захохотал. «Не надо смеяться, — сказал он, поднявшись с колен. — Я же вам сказал, что славянам нужна новая религия. Им дают марксизм, но в этой теологии слишком много модернизма и цивилизации. Можно скрасить эту сторону марксизма, возвратившись одновременно к нашим славянским богам, которых христианство лишило их свойств и их силы, но которые они вновь приобретут. Есть Даждь-бог — бог Солнца, Стрибог — бог ветра, Велес — бог искусств и поэзии, наконец, Перун — бог грома и молнии. После раздумий я остановился на Перуне, поскольку марксизм, победив в России, развяжет беспощадные войны между людьми. Перуну я буду каждый день оказывать почести»262 263.
Подтверждая свидетельства французского лейтенената, офицеры-однополчане вспоминали, что в октябре 1917-го Тухачевский «из плена принес с собой маленьких деревянных идоль-чиков. Сам их там вырезал, сам производил перед ними какие-то ритуальные молебствия, просил в чем-то их помощи. Рассказывает об этом товарищам, и непонятно: в самом деле он это серьезно или смеется. Над кем? Над собой, над ними? Впрочем, ведь он всегда утверждал, что Крещение Руси преступлением было. Что следовало оставаться такими, как были славяне, сохраняя верность Перуну. Но все принимали это за мальчишеское оригинальничанье... А тут... Кто его разберет»264.
По свидетельству Л. Сабанеева, «когда Тухачевский стал «персоной», членом Реввоенсовета и командармом, им был составлен проект уничтожения христианства и восстановления древнего язычества как натуральной религии. Докладная записка о том, чтобы в РСФСР объявить язычество государственной религией, была подана Тухачевским в Совнарком». Сабанеев, хорошо знавший «красного Бонапарта», считал, что «он явно издевался, но в малом Совнаркоме его проект был поставлен на повестку дня и серьезно обсуждался»265. Далее Сабанеев вспоминал о реакции на это: «Тухачевскому только это и было нужно. Он был счастлив, как школьник, которому удалась шалость»1.
Известно, что в бытность его командующим Западным фронтом в 1922 — 1924 гг. у Тухачевского была собака, которую он, кощунствуя и забавляясь, назвал «Христосик»266 267. Еще ранее, в плену, Тухачевский рассказывал своему французскому приятелю: «У нас была француженка-гувернантка, которую я выводил из себя. Я и мои братья дали трем котам в доме священные имена Отца, Сына и Святого Духа. И, когда мы их искали, мы издавали ужасные вопли: «Где этот черт Бог Отец?». Мама сердилась, но не очень, а гувернантка-француженка осыпала нас проклятиями»'*
Подобного же рода была музыкальная шутка, когда с приятелем, известным музыкантом Н. Жиляевым, М. Тухачевский сочинил «марксистскую файв-о-клокию». Такое откровенное издевательство, теперь уже над «революционной верой», шокировало даже противобольшевистски настроенных людей268 269 270. По воспоминаниям П.Фервака, «кощунствуя спокойно и весело, он затем галантно осведомлялся: «Я вас не шокирую? Мне было бы очень досадно...»0. К слову замечу, что будущий маршал с гимназических времен славился своими проделками и шалостями, за которые частенько весьма сурово наказывался и дома, и в гимназии. «Скучая во время долгого окопного сидения, — рассказывали его приятели-офицеры, .— Тухачевский смастерил лук-самострел и посылал в недалекие немецкие окопы записки обидного содержания. В промежутках между сражениями такими же записками договаривались о перемириях для уборки раненых или убитых, оставшихся между окопами. Об этой затейливой выдумке простодушно вспоминали и позже»*’.
В целом же все это было типичным проявлением «карнавальной культуры». Впрочем, замечу кстати, «карнавальна» по существу сама формула поведения — «аристократ в демократии». Очевидно, «карнавальна» и «смердяковская личина». Напоминая его явные предпочтения эстетическим приоритетам перед моральными, хочу обратить внимание на то, что именно в этой формуле (эстетической по сути своей) уже совершенно отчетливо обнаруживается его склонность к «эстетике диссонанса». В этом же отношении мне представляется весьма любопытным и характерным диалог между М. Тухачевским, только что успешно подавившим Кронштадтское восстание, и главкомом С. Каменевым. Примечательна стилистика и своеобразная метафоричность их переговоров по прямому проводу.
ТУХАЧЕВСКИЙ: ...В общем, полагаю, что наша гастроль здесь закончилась. Разрешите возвратиться восвояси.
ГЛАВКОМ: Ваша гастроль блестяще закончена, в чем я и не сомневался, когда привлекал Вас к сотрудничеству в этой истории...
ТУХАЧЕВСКИЙ: ...Я очень прошу меня не задерживать дольше завтрашнего дня...
ГЛАВКОМ: Приму все меры, чтобы удовлетворить Ваше желание.... Поздравляю Вас еще раз...271
Этот диалог очень напоминает разговор между заезжей «звездой сцены» и провинциальным культорганизатором. Он «премного благодарен» за «щедрые услуги», коих «столь недостойны» «убогие ценители» высокого искусства из захолустного «бомонда». Командующий же Западным фронтом Тухачевский представляется артистом, который, как обычно, до банальности блестяще провел свой бенефис на сцене провинциального театра или клуба и торопится на гастроли в другие места. Примечателен в этом контексте разговор по прямому проводу между главкомом С. Каменевым и Л. Троцким, состоявшийся тогда же, 18 марта 1921 г., и реакция Троцкого.
КАМЕНЕВ: Только что по прямому проводу у меня состоялся разговор с Тухачевским. Он сказал, что его гастроль здесь окончилась, и просит разрешения убыть на Западный фронт.
ТРОЦКИЙ: Как, вы сказали, назвал Михаил Николаевич свое пребывание под Кронштадтом — гастролью?
КАМЕНЕВ: Да, так и сказал — гастроль.

ТРОЦКИЙ: Интересное сравнение, но для Тухачевского вполне объяснимое, он же увлекается игрой на скрипке, а в Кронштадте первая скрипка принадлежала ему. Передайте Михаилу Николаевичу, мое поздравление и разрешение убыть к прежнему месту службы.
КАМЕНЕВ: Будет исполнено, Лев Давидович...1
Вышеотмеченные психокультурные свойства Тухачевского, равно как и серия не лишенных своеобразной поэтичности его статей о «революции извне» и «коммунистическом империализме», признанным идеологом коих ои считался, были насыщены и предопределены специфической духовной атмосферой, окутывавшей Тухачевского с рождения.
«Вольтерьянский» настрой — «если бога нет, то его надо выдумать» — усвоенный и унаследованный М. Тухачевским от отца272 273 274, родственные связи семейства с французами (Делоне) и итальянцами (Липранди)'1, свободное владение французским языком создавали весьма характерный культурный фон. В семействе Тухачевских господствовал дух творческого многообразия, интеллектуальной разбросанности и в то же время изящного эстетизма, даже богемности, живым воплощением каковых были отец и бабушка275. Все это позволило генералу К. Шпальке отметить в М.Тухачевском спустя десятилетия бросавшиеся в глаза, особенно, как вспоминал генерал, на фоне «неотесанных пролетарских коллег его», прекрасные специальные знания и светские манеры276 277, производившие впечатление на немецкий и французский (аристократический по преимуществу) генералитет. И, как весьма выразительно резюмировал свою характеристику Тухачевского генерал Шпальке, «всем своим типом он больше соответствовал идеалу элегантного и остроумного офицера французского генерального штаба»276.
Предания о «латинских предках», подкрепленные художественно-поэтической ориентацией, во многом благодаря родственным и дружеским отношениям семейства с И. Тургеневым, Л. Толстым, А. Фетом, Киреевскими1 были «оплодотворены» всепроникающим воздействием музыкального гения А. Скрябина. Он был лично близок семейству через их бабушку, друзей композитора Л. Сабанеева и Н. Жиляева — активных пропагандистов, знатоков его музыки и музыкальных воспитателей братьев Тухачевских278 279 280. «Музыка — вторая моя страсть после военного дела», — часто повторял Тухачевский'1. Возможно, на подсознательном уровне именно скрябинская музыкальная апо-калиптика, преображая «демона войны», овладевшего М. Тухачевским, рождала и первую его страсть.
«Для меня война — все! Или погибнуть, или отличиться, сделать себе карьеру, достигнуть сразу того, что в мирное время невозможно! Вы пришли сюда за идею помощи России. Я — чтобы выдвинуться, достичь той цели, которую себе наметил. В войне мое будущее, моя карьера, моя цель жизни!», — откровенничал гвардии подпоручик Тухачевский осенью 1914 г.281. Полемизируя с однополчанином, капитаном князем Ф. Касаткиным-Ростовским, подпоручик М. Тухачевский обозначил свой идеал. «Помните ландскнехтов? — с увлечением рассуждал он. — Дрались они, где и когда возможно, за,тех, кто их нанимает, и, главное, не для каких-то высоких идей, которые вами руководят, а для себя, чтобы взять от войны все, что она может дать! Для меня это главное!»1. Так в сознании Тухачевского действовала еще одна поведенческая ориентация — «ландскнехт», «наемник». Однако эта поведенческая ориентация все-таки была производной от «комплекса Смердякова». Другим его как бы «оборотным» проявлением и поведенческим ориентиром был повышенный интерес к родословной по отцу.
...Специфическое социальное окружение, особенно в л.-г. Семеновском полку, уязвляло самолюбие бедного, без связей подпоручика Тухачевского, к тому же «худородного» по матери, и это ощущение собственной «незаконнорожденности», естественно, могло компенсироваться повышенным вниманием к родословной по отцу, аристократической асоциальностью и обостренным честолюбием. Все это отражалось на его поведении и на его отношениях с окружавшими. По свидетельству лиц, знавших М. Тухачевского еще в гимназические годы в Пензе, «заносчивый, необщительный, холодный, пренебрежительный Тухачевский держался от всех «на дистанции», не смешиваясь с массой товарищей. У него был лишь свой «дворянский кружок», где велись разговоры о родословных древах, древности родов, гербах и геральдике»1.
Согласно старинным, признанным достоверными и официальными родословца, Тухачевские происходили (как и Толстые, Дурново, Молчановы, Молоствовы, Васильчиковы, Даниловы, Пещуровы и Федцовы) от некоего графа Индриса, выехавшего с сыновьями «из цесарской земли»282 283. В семейном кругу Тухачевских бытовало весьма устойчивое предание, пользовавшееся репутацией вполне достоверного, что граф Индрис был сыном графа Фландрии Болдуина (Бодуэна) IX (1171 — 1205?), из рода французских королей, участника 4-го Крестового похода, одного из создателей Латинской империи, возникшей на месте поверженной Византийской империи1. В силу своего происхождения и принадлежности к королевскому роду Балдуин IX был в 1205 г. избран первым императором Латинской империи. Во время сражения с болгарским царем Калояном он попал к нему в плен и там погиб при весьма темных обстоятельствах. Согласно семейным преданиям, его сын граф Индрис с сыновьями и вассалами в середине XIII века попадает на службу к черниговскому князю1. Оттуда примерно в середине XIV века его потомки перемещаются в Московское княжество. Во всяком случае, по семейной поколенной росписи, Богдан Григорьевич Тухачевский уже получил от великого князя Московского Василия II Темного вотчины как «выезжий» боярин, в том числе Тухачев и Тухачевскую волость284 285 286 287.
По одной версии, их родоначальник Индрис, был литовским воином, жившим в XIV в. По другой — он был воином немецким, тоже жившим в XIV в. Однако третья версия, принимавшаяся в качестве официальной, указывала на более древние и более благородные корни этого рода.
Впрочем, в 20—30-е гг., особенно за рубежом, в частности в Германии, было распространено мнение, что Тухачевский принадлежал к польской аристократии'1. Это, видимо, было обусловлено звучанием его фамилии. С другой стороны, известно, что в начале XVII века Тухачевских иногда числили в составе так называемой смоленской шляхты1. Смоленск и его округа в XV— XVII вв. были объектом постоянных споров и войн между Россией и Польшей, переходя в состав то одного, то другого государства. Эти обстоятельства, несомненно, послужили основанием для причисления Тухачевских к смоленской или, шире, — к польской шляхте.
Выше я достаточно подробно изложил официальную версию происхождения и родословной М. Тухачевского. Мнение же о его принадлежности к польской аристократии интересно и важно прежде всего в том смысле, что обеспечило ему несомненные симпатии со стороны «соплеменников». Вокруг него группировались бывшие офицеры, генштабисты, красные командиры, среди которых было много поляков или представителей полонизированных литовско-белорусских фамилий. Легенда о польском происхождении Тухачевского, несомненно, поощрялась и даже распространялась советскими спецслужбами. В ее контексте, видимо, следует понимать и один из мотивов назначения М. Тухачевского командующим Западным фронтом в 1920 г. Для «польских» поляков и польской армии М. Тухачевский, как и многие другие красные командиры в подчинении, должны были восприниматься как «свои», а не «москали».
3
«Наполеоновский комплекс*?
«Личностный кризис идентичности отягощается, — напомню мнение психоаналитиков, — во время кризиса исторического». Для М. Тухачевского он выразился в Войне и Революции. Учитывая весь вышеочерченный его психокультурный архетип, положительное для него разрешение этого кризиса социальной идентичности могло воплотиться в «книжном» по своему происхождению мифе — в «Наполеоне».
...Осенью 1916 г., после очередного неудачного побега из плена, он оказался в Инголыптадте — интернациональном лагере для особо беспокойных военнопленных офицеров-«бегунов» из армий Антанты. Французский лейтенант, вспоминая позже первое впечатление, которое произвел на него появившийся в замке «новичок», лейб-гвардии Семеновского полка подпоручик Михаил Тухачевский, отмечал: «Это был молодой человек, ари-стократически-раскованный, худой, но весьма изящный в своей потрепанной форме. Бледность, латинские черты лица, прядь волос, свисавшая на лоб, придавали ему заметное сходство с Бонапартом времен Итальянского похода»'. Известный исследователь русской дворянской культуры XVIII—XIX вв. Ю. Лотман в связи с подобными явлениями писал: «...Интересны случаи, когда именно природой данная внешность истолковывается человеком как знак, т. е. когда человек подходит к себе самому как к некоторому сообщению, смысл которого ему самому предстоит расшифровать (т. е. понять по своей внешности свое предназначение в истории, судьбе человечества и прочее)»288 289. Ю. Лотман приводит пример аналогичной с «казусом Тухачевского» функ-ционалыюй зависимости поведения и внешности: «казус Пестеля»1. Это, как считают психоаналитики, особенно характерно для молодых людей. «Подросток может долгое время проводить перед зеркалом, разговаривать с самим собой вслух, ведет дневник — он как бы осваивает себя, заново с собой знакомится»290 291. Это обстоятельство, конечно же, не могло быть не замеченным самим М. Тухачевским. Он мог «находить» сходство с «корсиканцем» и в своем происхождении: как и у Бонапарта, у него отец тоже принадлежал к старинному дворянскому роду, а мать была простой женщиной. Еще в юности, по воспоминаниям Л. Сабанеева, «он снимался в позах Наполеона, усваивал себе надменное выражение лица»292. Развитию своеобразного романтического «наполеонизма» в мировоззренческих установках русских офицеров подкреплялось неофициальным «культом Наполеона» в курсах по военной истории в кадетских корпусах и военных училищах. Это обстоятельство, наряду с другими мотивами, вероятно, также стимулировало интерес молодого Тухачевского к жизнеописаниям Наполеона. Иными словами, образом для уподобления, для самоидентификации Тухачевскому служил прежде всего, несомненно, «книжный Наполеон». По свидетельству П. Фервака, в плену он с увлечением читал «Мемориал Святой Елены» Лас-Каза293. Одной из его любимых книг была «Война и мир» Л. Толстого, а литературным героем — весьма «соблазнительный» образ для подражания — князь Андрей Болконский’.
«Соблазнительность» его заключалась и в том, что его аристократизм романтически «просветлял» в нем Наполеона.
Князь Касаткин-Ростовский ссылается в своих воспоминаниях на то, что «говорят, Тухачевский никогда не расстается с историей этого великого полководца»1. В одной из разведсводок зарубежного белогвардейского центра в 1922 г. значилось, что Тухачевский «мнит себя русским Наполеоном. Даже говорят, он во всем старается подражать Наполеону и постоянно читает его жизнеописания и историю». Стилистика приказов М. Тухачевского в период Гражданской войны свидетельствует о несомненном «наполеоновском» на них влиянии.
Однако не только фактор «книги» играл роль в возникновении «наполеоновского» варианта социальной идентификации и самоидентификации Тухачевского в обстановке исторического кризиса, но и фактор близкого окружения. Если не все, то многие близкие ему люди, внушавшие ему, пусть даже скрытый, авторитет, собственным мнением влияли на формирование его «самомнения». Л. Норд свидетельствовала об одном в этом смысле весьма примечательном разговоре с Тухачевским.
«Слушай! — как-то признался он. — Военным делом я стал интересоваться очень рано. Этим я заразился от двоюродного деда, который был до мозга костей военным человеком. Он был генералом. Я всегда смотрел на него с врсторгом и с увлечением слушал его рассказы о сражениях. Дед это заметил и раз, посадив меня на колени к себе, мне было тогда лет семь-восемь, он спросил: «Ну, Мишук, а кем ты хочешь быть?» — «Генералом», — не задумываясь, отвегал я. — «Ишь ты! — рассмеялся он. — Да ты у. нас прямо Бонапарт — сразу в генералы метишь». И с тех пор дед, когда приезжал к нам, спрашивал: «Ну, Бонапарт, как дела?». С легкой руки моего деда, меня дома и прозвали «Бонапартом»294 295. Над «наполеоновскими» замашками и «полководческим апломбом» не по чину иронизировали его товарищи по л.-г. Семеновскому полку в 1914 г. После своего первого, но весьма прославившего его боевого успеха под Кржешо-вом, по свидетельству князя Касаткина-Ростовского, «о Тухачевском начали говорить и интересоваться им... Первый боевой успех, конечно, вскружил ему голову, и это не могло не отразиться на его отношениях с другими. Его суждения часто делались слишком авторитетными: чуждаясь веселья и шуток, он всегда был холоден и слишком серьезен; часто с апломбом рассуждал о военных операциях и предположениях»1.
Встретивший поздней осенью Тухачевского В. Посторонкин вспоминал в связи с вышесказанным, что Тухачевский «особенно восторженно говорил о своих боевых действиях, о том, что он известен уже в целой дивизии»296 297. Надо полагать, уже тогда, видимо, полковые приятели с иронией стали называть его «Наполеоном». Таким образом, «зеркало» мнений многих близких людей, в которое в разное время с доверием «вглядывался» Тухачевский, стремясь «узнать» и «прочитать» себя, отражало «Наполеона». Однако напомню уже вышесказанное: «личностный кризис идентичности отягощается... во время кризиса исторического». Обостренно переживаемый кризис идентичности подталкивает к решению не только своих собственных, но и социально-исторических проблем. Катастрофа под Варшавой в августе 1920 года, знаменитое «чудо на Висле» было событием трагическим и роковым для Тухачевского, глубоко травмировавшим его самосознание, мировоззрение, его психокультурный архетип, его «наполеоновскую» идентификацию. Памятуя беглую реплику П. Фервака об отсутствии у Тухачевского «натуры Наполеона», следует иметь в виду: Наполеон вырос из рационализма Просвещения, а Тухачевский — из русского декаданса начала XX столетия.
...Важнейшим событием всемирно-исторического масштаба и в то же время судьбы и личностной идентификации Тухачевского, как только что отмечено, была Варшавская битва. Польский поход М. Тухачевского был самым блестящим и самым катастрофичным воплощением советского военного искусства периода «революционной» Гражданской войны со всеми его достижениями и недостатками. Это была полнейшая катастрофа «красного Бонапарта», это было крушение Мировой революции, это было «чудо на Висле».
Возможность и вероятность выигрыша Варшавской битвы
Тухачевским не могли быть исключены полностью, однако катастрофическое поражение его войск под Варшавой было необратимо. Его поведение после 1920 г. и «на всю оставшуюся жизнь», несомненно, сохраняло отпечаток этого «душевного ранения», «шрама», нанесенного его психике. По собственным признаниям Тухачевского, открывшаяся перед ним во время Варшавской битвы грозная опасность для его левого фланга ужаснула его, и он «несколько часов оставался в глубоком раздумье1. ...Когда Тухачевскому стала ясна картина уже разразившейся катастрофы и коща он уже ничего не мог сделать, он заперся в своем штабном вагоне и весь день никому не показывался на глаза... Долгие годы спустя в частной беседе он сказал только, что за этот день постарел на десять лет»298 299. Примечательно, что указания на его «молчаливость» как свойство, бросающееся в глаза, относятся уже ко времени после 1920 года. Усилилась, несомненно, и его осторожность. «Чудо на Висле», конечно же, поселило в нем назойливую устремленность к реваншу, к новой войне на Западе. После этого события, развернувшего его «наполеоновскую судьбу» в каком-то неведомом направлении, затуманенном завесой тайны, он должен был все явственнее ощущать, что он не «Наполеон», а <-Тухачевский Русской революции» — особый «знак» особого события. В мире, поглощаемом им «извне», осмысленном через «книгу» и сконструированном им «в себе», начала смутно прорисовываться пугающая, не сопоставимая ни с чем, «исторически-одинокая», новая «его» идентификация — «Тухачевский». Впрочем, когда в его чрезвычайно драматичной судьбе произошло много рожденного его собственной, «тухачевской», природой, «наполеоновские настроения» и ориентиры все-таки остались, правда, скорее всего, на уровне «ментальных привычек».
Итак, вышеизложенные наблюдения позволяют констатировать обусловленность поведения и поступков Тухачевского к 1917 г. несколькими доминирующими психомеитальными установками. Это «Ставрогин» («аристократ в демократии»), «Смердяков», «Наполеон», «наемник-ландскнехт». При более пристальном рассмотрении это разные выражения, в зависимости от ситуации, в сущности, одной модели поведения. Наиболее емким из всех указанных выше «культурных архетипов» поведения Тухачевского, «втягивавшим» все остальные, все-таки является <*Ставрогин» — «аристократ в демократии». Именно им в конечном счете в значительной мере предопределялся его выбор в моменты экзистенциальных кризисов, рожденных кризисами историческими. Впрочем, спроецированный в революционно-политическую ситуацию, он проявлялся как «аристократически» интерпретированный «наполеоновский архетип».
Переход на сторону большевиков. Рождение легенды о «красном Бонапарте». Один из важнейших моментов в биографии М. Тухачевского, в значительной мере предопределивших его последующую судьбу, конечно же, был переход его на сторону большевиков. Для многих людей, окружавших М. Тухачевского до революции, в Александровском военном училище, в полку, особенно тех, кто оказался в рядах белой армии и в эмиграции, его политический выбор до конца его дней оставался загадкой. Многие пытались обнаружить мотивы такого выбора и давали объяснения ему, подчас исключавшие друг друга. Действительно, несмотря на устоявшиеся официальные факты, период, в который он совершил свой выбор, остается достаточно смутным. Необходимо остановить на нем более пристальное внимание. Это тем более необходимо, что переход Тухачевского к большевикам и мотивация этого поступка не только, как было сказано выше, предопределял его судьбу, но и обусловлен был свойствами его личности. Впрочем, немаловажную роль в этом событии играло и взаимодействие Тухачевского с лицами, его окружавшими. Это момент того самого «бахтинского» диалогического обретения собственной идентификации в момент социального кризиса, пропущенного «сквозь призму» личности.
Определенные предпосылки к переходу Тухачевского, аристократа, офицера императорской гвардии, монархиста, на сторону большевиков и советской власти некоторые мемуаристы и биографы его «нащупывают» задолго до 1917 г. Они полагают, что необходимые для такого поступка настроения в сознании Тухачевского складывались постепенно. Несомненно, следует учитывать и бедность гвардейского поручика из старинной дворянской семьи. Это обстоятельство с несомненно присутствовавшим в его психокультурном архетипе «комплексом бастарда»,
.......-.........■■■......... С. МИНАКОВ —..... - ■



нарастающее ощущение собственной «маргинальное™» как бы пунктирно намечали один из возможных путей его судьбы, конечно, при определенных обстоятельствах. Однако следует отметить и некоторые более конкретные факты, действовавшие на сознание и лишь подкреплявшиеся подсознанием, ментальностью.
Некоторые биографы считали обстоятельства боя под Крже-шовом и его последствия, назовем так, «первым сигналом», вызвавшим неприязнь к режиму и посеявшим сомнения в его справедливости в сознании подпоручика л.-г. Семеновского полка. «...Под Кржешовом — первое дело, где выявилась безоглядная храбрость Тухачевского, — писал в своем очерке, ему посвященном, Р. Гуль. — Кржешов приказано было взять. Фронтальный бой семеновцев с австрийцами был горяч, упорен, безрезультатен. Командир приказал второму батальону, в шестой роте которого был Тухачевский, идти в обход австрийскому флангу. Батальон обход сделал быстро, незаметно, глубоко и в решительный момент боя неожиданно появился во фланге австрийцев. Австрийцы смялись, кинулись в отступление, стараясь только взорвать мосты через Сан. Но один из деревянных, приготовленных к взрыву мостов стал «лодийским мостом» Михаила Тухачевского. С 6-й ротой Тухачевский бросился на горящий мост; по горящему мосту пробежала пехота, преследуя смявшихся австрийцев, и пошла в атаку на том берегу. Были взяты пленные и трофеи.
В бригаде, в дивизии, в корпусе оценили дело под Кржешовом. О юном подпоручике заговорили однополчане. Но первое дело не только не удовлетворило, а озлобило Тухачевского. Командир полка вызвал капитана Веселаго и подпоручика Тухачевского, пожимая руки, сообщил, что представляет к наградам: командира роты — к Георгиевскому кресту, младшего офицера — к Владимиру 4 степени с мечами. Безусый, молчаливый, красивый подпоручик не понравился командиру. Тухачевский счел себя явно обойденным. Захват горящего моста приписывал только себе и этого не скрыл на отдыхе за обедом в офицерском собрании»300. Именно Р. Гуль сделал из данного события многозначное умозаключение: «Очень может быть, что даже дорого
обошелся старой России этот Владимир с мечами. Он стал первым недовольством Тухачевского старой армией, замершей в иерархии и бюрократизме, не оценивающей «гениальных способностей» будущего красного Бонапарта»1.
Совершенно очевидно, что одним из главных источников информации по этому событию из биографии Тухачевского был его однополчанин полковник князь Ф. Касаткин-Ростовский. Вот как он описывал это событие в своих воспоминаниях о Тухачевском в 1922 г. «Первый раз заговорили о Тухачевском, — вспоминал князь, — при взятии нами города Кржешова. Второй батальон, в 6-й роте которого находился Тухачевский, сделав большой обход, неожиданно появился с правого фланга австрийцев, ведших с остальными нашими батальонами фронтальный бой, и принудил их поспешно отступить. Обход был сделан так глубоко и незаметно, что австрийцы растерялись и так поспешно отошли на другой берег реки Сан, что не успели взорвать приготовленный к взрыву деревянный высоководный мост через реку. По этому горящему мосту, преследуя убегающего неприятеля, вбежала на другой берег 6-я рота со своим ротным командиром капитаном Веселаго и Тухачевским. Мост затушили, перерезали провода, подошли другие роты, переправа была закреплена, причем были взяты трофеи и пленные. За этот бой командир роты капитан Веселаго получил Георгиевский крест, Тухачевский — Владимира 4 степени с мечами, чем явно был недоволен, считая, что Георгия заслужил он. С этих пор о Тухачевском начали говорить и интересоваться им»2.
Попытку дать объективное изложение и оценку боя под Кржешовом 2 сентября 1914 г. сделал другой однополчанин Тухачевского. Полковник А. Зайцов, известный в эмиграции русский военный историк и ученый, так излагал события. «Взять в , лоб Кржешовский тет-де-пон, однако, несмотря на потери и доблестное фронтальное наступление наших батальонов, было нам Не по силам. Слава кржешовского боя, разделенная всеми его участниками, все же в особенности принадлежит нашему 2-му батальону, командир которого полковник Вешняков решил по 'Собственному почину обойти кржешовский тет-де-пон и атако-
'.А-__
f 1Ta.it же. С. 441.
2 ГАРФ, ф. 5853, on. 1, д. 9, л. 3335.
вать его с юго-востока, прорываясь вдеть Сана к переправе. Командир 6-й роты капитан Веселаго во главе своей роты бросился на горящий мост и, перейдя по нему р. Сап, овладел переправой. Кржешов пал, и семеновцы перешли через р. Сан, захватывая пленных, пулеметы и трофеи. Смелый почин нашего
2-го батальона и удар 6-й роты дали нам кржешовский тет-де-пон и сломили фронт сопротивления австрийцев по Сану»1. Как результат этой частной победы, этого тактического успеха «на следующий день, 3 сентября, 1-я австрийская армия оставила фронт р. Сана и начала свой отход на подступы к Кракову, за реку Дунаец (в западной Галиции)»301 302.
А. Зайцов не упоминает даже имени подпоручика Тухачевского. Возможно, казалось неэтичным вспоминать об «изменнике». Однако из его изложения становится ясным, что инициатива захватить мост возникла на месте, в конкретно сложившейся ситуации, на страх и риск командования 6-й роты. Полковник князь Ф. Касаткин-Ростовский, однокашник и сверстник капитана Ф. Веселаго по Пажескому корпусу, потому и знал хорошо Тухачевского, что мог получить о нем информацию от командира роты. Этим, кстати замечу, видимо, и объясняется, почему именно он оказался главным мемуаристом Тухачевского в пору службы его в л.-г. Семеновском полку. Потому он и столь подробно описал сам бой. Это было, собственно говоря, описание самого капитана Ф. Веселаго. Надо полагать, что оба офицера — капитан Веселаго и подпоручик Тухачевский — бежали по горящему мосту во главе своих солдат. Более того, скорее всего, зная характер Тухачевского, можно с изрядной долей уверенности утверждать, что именно молодой, честолюбивый и еще не очень осторожный подпоручик и был инициатором этого боевого решения. Он же и пошел первым со своим взводом или рядом с капитаном. Потому и считал себя незаслуженно обойденным. Незаслуженно не потому, что капитан Ф. Веселаго был награжден Георгием, а потому, что эту высокую награду получил командир батальона.
Высказанные соображения находят почти прямое подтверждение в одном из сентябрьских номеров газеты «Русское слово».
В газете, пусть с неточностями, но изложено было «свежее» впечатление о событии и главных действующих лицах. Еще не было ни плена, ни Революции, ни Гражданской войны. Гвардейский подпоручик Тухачевский был еще одним из тысяч русских офицеров, воевавших на фронте. Так вот, в газете «Русское слово» было напечатано: «Подпоручик Тухачевский и поручик Веселаго взорвали мост в тылу у неприятеля, судьба героев не известна»1. Следует обратить внимание на примечательный штрих в тексте заметки: первым из героев упомянут офицер, младший по чину — подпоручик Тухачевский. Это значит, что корреспонденту газеты был сообщен или в донесении излагался подтинный, первоначальный «рельеф» события, не отредактированный сознанием мемуаристов и военных историков под влиянием идейно-политических установок и личных симпатий и антипатий. У Тухачевского, видимо, имелись определенные мотивы выражать недовольство в распределении наград героям события.
Полковник Вешняков приказ о взятии моста не отдавал и тем более в его взятии не участвовал. Несомненно, с подпоручиком Тухачевским обошлись несправедливо. Несомненно, отсюда могла возникнуть очень сильная обида на непосредственное командование и на порядки, господствовавшие в армии. Несомненно, это событие могло быть сильным толчком, ставшим одной из моральных мотиваций дтя Тухачевского в решении уйти к большевикам. Но лишь одной, не самостоятельной и не решающей. Все-таки это решение он принимал не осенью 1914 г., а осенью 1917—весной 1918 г.
Ф. Касаткин-Ростовский так описывает судьбу М. Тухачевского начиная с Ломжинского боя 19 февраля 1915 г. «Тухачевский, как передавали случайно вырвавшиеся из немецкого кольца люди, в минуту окружения, по-видимому, спал в бурке в окопе. Когда началась стрельба, видели, как он выхватил шашку и, стреляя из револьвера, отбивался от немцев. Потом стало известно, что он был взят в плен, откуда три раза пытался бежать, но неудачно. После Брест-Литовского мира он вернулся в Россию и, по-видимому, очень скоро предложил свои услуги советской власти»303 304. Для сравнения процитирую еще две версии пленения Тухачевского. Каждая из версий (в том числе и только что процитирова]п 1ая и принадлежащая князю Касаткину-Ростовскому) обнаруживает отношение рассказчика к Тухачевскому.
По воспоминаниям бывшего офицера из гвардейских стрелков Г. Бенуа (он в свою очередь, вероятно, воспользовался рассказом своего брата, офицера-преображе]ща А. Бенуа), «в 1915 г., в феврале под городком Ломжей, после упорных и тяжелых боев его полк (Семеновский), имея далеко впереди себя 6-ю роту, окопался и занял оборону. Ночью перед рассветом поднялся густой туман. Пользуясь им, как дымовой завесой, батальон немцев обрушился без выстрела с гранатами на передовую роту. Силы были неравны. Ротный командир был убит, многие солдаты геройски погибли, и только человек сорок успели, отстреливаясь, отойти к своим. Человек тридцать попали в плен, вместе с ними — получивший удар прикладом по голове подпоручик М. Тухачевский, которого подобрали в бессознательном состоянии»305.
Первоисточником сведений о том, как Тухачевский попал в плен (полученных и Ф. Касаткиным-Ростовским и Г. Бенуа), мог быть лишь один офицер той же 6-й роты, которому удалось прорваться к своим: подпоручик Г.К. Эссен-2. После гибели в бою 25 августа 1914 г. младшего офицера 6-й роты подпоручика О.А. Тигерстедта в 6-ю роту младшим офицером был переведен подпоручик Тухачевский. В октябре 1914 г. из 6-й роты был переведен в пулеметную команду полка прапорщик барон А.А. Типольт. Поэтому в 6-й роте к 19 февраля 1915 г. (к бою под Ломжей) оставалось всего три офицера: командир роты капитан Ф.А. Веселаго и младшие офицеры Г.К. Эссен-2 и М.Н. Тухачевский. Таким образом, после гибели в Ломжинском бою капитана Веселаго и пропавшего без вести подпоручика Тухачевского, с остатками роты спасся лишь подпоручик Эссен-2. Он-то и был, скорее всего, единственным человеком, который мог сообщить какие-то детали боя и некоторые подробности о‘судьбе Тухачевского. Именно он один мог знать, что Тухачевский кутался в «неуставную» бурку, хотя, вполне естественно, не мог точно знать, спал или бодрствовал подпоручик. Время было ночное, и, скорее всего, он спад.
Особый интерес к судьбе будущего маршала должны были проявить его близкие приятели. Таковыми к этому времени были прапорщик А. Типольт, подпоручик Н.Н. Толстой-1 (младший офицер 2-й роты), его брат подпоручик И.Н. Толстой-2 (батальонный адъютант 2-го батальона, до августа 1914 г. служивший в 6-й роте), подпоручик П.А. Купреянов (младший офицер 4-й роты), подпоручик Б.В. Энгельгардт-1 (младший офицер 5-й роты). Однако двое из указанных выше офицеров — Н. Толстой-1 и П. Купреянов — были убиты в том же бою. Подпоручик Б. Энгельгардт был тяжело ранен. Оставался лишь один офицер, заинтересованный в подробностях поведения и судьбы Тухачевского в Ломжинском бою, который в то же время быт близким товарищем Г. Эссена-2 по совместной службе в 6-й роте, — подпоручик И.Н. Толстой-2. Именно этот офицер и мог стать главным первоисточником для князя Касаткина-Ростовского, который был в весьма близких, дружеских отношениях с братьями Н.Н. и И.Н. Толстыми.
Напомню, что князь быт к тому же уже достаточно знаком с Тухачевским (встреча и разговор в воронке от взрыва артиллерийского снаряда). В своем рассказе Касаткин-Ростовский прямо ссылается на очевидцев поведения Тухачевского в этом бою. Однако он не знает (и этого не мог знать подпоручик Г. Эссен-2), как будущий маршал попал в плен. Он не знает, что Тухачевского ударили прикладом по голове и в бессознательном состоянии взяли в плен. В полку да и родные будущего маршала вплоть до 1917 г. точно не знали о его судьбе. Официа^но в полковых документах он считался пропавшим без вести. Поэтому, похоже, сведения об ударе прикладом по голове появились уже после возвращения Тухачевского из плена и, возможно, исходили от него самого. Князь Касаткин-Ростовский подтверждает, что «потом стало известно, что он попал в плен, три раза пытался бежать, но неудачно». Из контекста пояснения князя следует, что «потом» означает — после того как Тухачевский возвратился из плена (иначе кто же, кроме него, мог рассказать, что он неоднократно пытался бежать из плена). Таким образом, Г. Бенуа не знает подробностей того, как сопротивлялся Тухачевский в бою под Ломжей. Тот, кто ему рассказал о Тухачевском, этого не видел, во всяком случае, в его памяти не запечатлелся образ подпоручика, размахивавшего шашкой и отстреливавшегося из револьвера. Еще раз отмечу, что обстоятельства, в которых Тухачевский попал в плен (удар прикладом по голове), а также его неоднократные побеги из плена стали известны сослуживцам будущего маршала из его собственных рассказов в октябре 1917 г. Известно, что в середине октября 1917 г. Тухачевский несколько дней провел в гвардейском Семеновском полку на Украине (под Киевом), где общался со своими сослуживцами. Затем во второй половине октября—декабре 1917 г. он находился в Петрограде в запасном гвардейском Семеновском полку. Здесь он тесно общался и с офицерами-семеновцами, и с офицерами-преображенцами. Скорее всего, именно в это время капитан л.-г. Преображенского полка А.Л. Бенуа (1893— 1919) мог узнать об обстоятельствах пленения Тухачевского, о чем позже рассказал своему родному брату Г.Л. Бенуа, офицеру из гвардейских стрелков.

ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ ВЫВЕДЕНИЕ ВВЕД

ввидимо-вывидемо

насрано 36868 раз:
[0][1][2][3][4][5][6][7][8][9][10][11][12][13][14][15][16][17][18][19][20][21][22][23][24][25][26][27][28][29][30][31][32][33][34][35][36][37][38][39][40][41][42][43][44][45][46][47][48][49][50][51][52][53][54][55][56][57][58][59][60][61][62][63][64][65][66][67][68][69][70][71][72][73][74][75][76][77][78][79][80][81][82][83][84][85][86][87][88][89][90][91][92][93][94][95][96][97][98][99][100][101][102][103][104][105][106][107][108][109][110][111][112][113][114][115][116][117][118][119][120][121][122][123][124][125][126][127][128][129][130][131][132][133][134][135][136][137][138][139][140][141][142][143][144][145][146][147][148][149][150][151][152][153][154][155][156][157][158][159][160][161][162][163][164][165][166][167][168][169][170][171][172][173][174][175][176][177][178][179][180][181][182][183][184][185][186][187][188][189][190][191][192][193][194][195][196][197][198][199][200][201][202][203][204][205][206][207][208][209][210][211][212][213][214][215][216][217][218][219][220][221][222][223][224][225][226][227][228][229][230][231][232][233][234][235][236][237][238][239][240][241][242][243][244][245][246][247][248][249][250][251][252][253][254][255][256][257][258][259][260][261][262][263][264][265][266][267][268][269][270][271][272][273][274][275][276][277][278][279][280][281][282][283][284][285][286][287][288][289][290][291][292][293][294][295][296][297][298][299][300][301][302][303][304][305][306][307][308][309][310][311][312][313][314][315][316][317][318][319][320][321][322][323][324][325][326][327][328][329][330][331][332][333][334][335][336][337][338][339][340][341][342][343][344][345][346][347][348][349][350][351][352][353][354][355][356][357][358][359][360][361][362][363][364][365][366][367][368][369][370][371][372][373][374][375][376][377][378][379][380][381][382][383][384][385][386][387][388][389][390][391][392][393][394][395][396][397][398][399][400][401][402][403][404][405][406][407][408][409][410][411][412][413][414][415][416][417][418][419][420][421][422][423][424][425][426][427][428][429][430][431][432][433][434][435][436][437][438][439][440][441][442][443][444][445][446][447][448][449][450][451][452][453][454][455][456][457][458][459][460][461][462][463][464][465][466][467][468][469][470][471][472][473][474][475][476][477][478][479][480][481][482][483][484][485][486][487][488][489][490][491][492][493][494][495][496][497][498][499][500][501][502][503][504][505][506][507][508][509][510][511][512][513][514][515][516][517][518][519][520][521][522][523][524][525][526][527][528][529][530][531][532][533][534][535][536][537][538][539][540][541][542][543][544][545][546][547][548][549][550][551][552][553][554][555][556][557][558][559][560][561][562][563][564][565][566][567][568][569][570][571][572][573][574][575][576][577][578][579][580][581][582][583][584][585][586][587][588][589][590][591][592][593][594][595][596][597][598][599][600][601][602][603][604][605][606][607][608][609][610][611][612][613][614][615][616][617][618][619][620][621][622][623][624][625][626][627][628][629][630][631][632][633][634][635][636][637][638][639][640][641][642][643][644][645][646][647][648][649][650][651][652][653][654][655][656][657][658][659][660][661][662][663][664][665][666][667][668][669][670][671][672][673][674][675][676][677][678][679][680][681][682][683][684][685][686][687][688][689][690][691][692][693][694][695][696][697][698][699][700][701][702][703][704][705][706][707][708][709][710][711][712][713][714][715][716][717][718][719][720][721][722][723][724][725][726][727][728][729][730][731][732][733][734][735][736][737][738][739][740][741][742][743][744][745][746][747][748][749][750][751][752][753][754][755][756][757][758][759][760][761][762][763][764][765][766][767][768][769][770][771][772][773][774][775][776][777][778][779][780][781][782][783][784][785][786][787][788][789][790][791][792][793][794][795][796][797][798][799][800][801][802][803][804][805][806][807][808][809][810][811][812][813][814][815][816][817][818][819][820][821][822][823][824][825][826][827][828][829][830][831][832][833][834][835][836][837][838][839][840][841][842][843][844][845][846][847][848][849][850][851][852][853][854][855][856][857][858][859][860][861][862][863][864][865][866][867][868][869][870][871][872][873][874][875][876][877][878][879][880][881][882][883][884][885][886][887][888][889][890][891][892][893][894][895][896][897][898][899][900][901][902][903][904][905][906][907][908][909][910][911][912][913][914][915][916][917][918][919][920][921][922][923][924][925][926][927][928][929][930][931][932][933][934][935][936][937][938][939][940][941][942][943][944][945][946][947][948][949][950][951][952][953][954][955][956][957][958][959][960][961][962][963][964][965][966][967][968][969][970][971][972][973][974][975][976][977][978][979][980][981][982][983][984][985][986][987][988][989][990][991][992][993][994][995][996][997][998][999][1000][1001][1002][1003][1004][1005][1006][1007][1008][1009][1010][1011][1012][1013][1014][1015][1016][1017][1018][1019][1020][1021][1022][1023][1024][1025][1026][1027][1028][1029][1030][1031][1032][1033][1034][1035][1036][1037][1038][1039][1040][1041][1042][1043][1044][1045][1046][1047][1048][1049][1050][1051][1052][1053][1054][1055][1056][1057][1058][1059][1060][1061][1062][1063][1064][1065][1066][1067][1068][1069][1070][1071][1072][1073][1074][1075][1076][1077][1078][1079][1080][1081][1082][1083][1084][1085][1086][1087][1088][1089][1090][1091][1092][1093][1094][1095][1096][1097][1098][1099][1100][1101][1102][1103][1104][1105][1106][1107][1108][1109][1110][1111][1112][1113][1114][1115][1116][1117][1118][1119][1120][1121][1122][1123][1124][1125][1126][1127][1128][1129][1130][1131][1132][1133][1134][1135][1136][1137][1138][1139][1140][1141][1142][1143][1144][1145][1146][1147][1148][1149][1150][1151][1152][1153][1154][1155][1156][1157][1158][1159][1160][1161][1162][1163][1164][1165][1166][1167][1168][1169][1170][1171][1172][1173][1174][1175][1176][1177][1178][1179][1180][1181][1182][1183][1184][1185][1186][1187][1188][1189][1190][1191][1192][1193][1194][1195][1196][1197][1198][1199][1200][1201][1202][1203][1204][1205][1206][1207][1208][1209][1210][1211][1212][1213][1214][1215][1216][1217][1218][1219][1220][1221][1222][1223][1224][1225][1226][1227][1228][1229][1230][1231][1232][1233][1234][1235][1236][1237][1238][1239][1240][1241][1242][1243][1244][1245][1246][1247][1248][1249][1250][1251][1252][1253][1254][1255][1256][1257][1258][1259][1260][1261][1262][1263][1264][1265][1266][1267][1268][1269][1270][1271][1272][1273][1274][1275][1276][1277][1278][1279][1280][1281][1282][1283][1284][1285][1286][1287][1288][1289][1290][1291][1292][1293][1294][1295][1296][1297][1298][1299][1300][1301][1302][1303][1304][1305][1306][1307][1308][1309][1310][1311][1312][1313][1314][1315][1316][1317][1318][1319][1320][1321][1322][1323][1324][1325][1326][1327][1328][1329][1330][1331][1332][1333][1334][1335][1336][1337][1338][1339][1340][1341][1342][1343][1344][1345][1346][1347][1348][1349][1350][1351][1352][1353][1354][1355][1356][1357][1358][1359][1360][1361][1362][1363][1364][1365][1366][1367][1368][1369][1370][1371][1372][1373][1374][1375][1376][1377][1378][1379][1380][1381][1382][1383][1384][1385][1386][1387][1388][1389][1390][1391][1392][1393][1394][1395][1396][1397][1398][1399][1400][1401][1402][1403][1404][1405][1406][1407][1408][1409][1410][1411][1412][1413][1414][1415][1416][1417][1418][1419][1420][1421][1422][1423][1424][1425][1426][1427][1428][1429][1430][1431][1432][1433][1434][1435][1436][1437][1438][1439][1440][1441][1442][1443][1444][1445][1446][1447][1448][1449][1450][1451][1452][1453][1454][1455][1456][1457][1458][1459][1460][1461][1462][1463][1464][1465][1466][1467][1468][1469][1470][1471][1472][1473]