насрано 34179 раз:
[0][1][2][3][4][5][6][7][8][9][10][11][12][13][14][15][16][17][18][19][20][21][22][23][24][25][26][27][28][29][30][31][32][33][34][35][36][37][38][39][40][41][42][43][44][45][46][47][48][49][50][51][52][53][54][55][56][57][58][59][60][61][62][63][64][65][66][67][68][69][70][71][72][73][74][75][76][77][78][79][80][81][82][83][84][85][86][87][88][89][90][91][92][93][94][95][96][97][98][99][100][101][102][103][104][105][106][107][108][109][110][111][112][113][114][115][116][117][118][119][120][121][122][123][124][125][126][127][128][129][130][131][132][133][134][135][136][137][138][139][140][141][142][143][144][145][146][147][148][149][150][151][152][153][154][155][156][157][158][159][160][161][162][163][164][165][166][167][168][169][170][171][172][173][174][175][176][177][178][179][180][181][182][183][184][185][186][187][188][189][190][191][192][193][194][195][196][197][198][199][200][201][202][203][204][205][206][207][208][209][210][211][212][213][214][215][216][217][218][219][220][221][222][223][224][225][226][227][228][229][230][231][232][233][234][235][236][237][238][239][240][241][242][243][244][245][246][247][248][249][250][251][252][253][254][255][256][257][258][259][260][261][262][263][264][265][266][267][268][269][270][271][272][273][274][275][276][277][278][279][280][281][282][283][284][285][286][287][288][289][290][291][292][293][294][295][296][297][298][299][300][301][302][303][304][305][306][307][308][309][310][311][312][313][314][315][316][317][318][319][320][321][322][323][324][325][326][327][328][329][330][331][332][333][334][335][336][337][338][339][340][341][342][343][344][345][346][347][348][349][350][351][352][353][354][355][356][357][358][359][360][361][362][363][364][365][366][367][368][369][370][371][372][373][374][375][376][377][378][379][380][381][382][383][384][385][386][387][388][389][390][391][392][393][394][395][396][397][398][399][400][401][402][403][404][405][406][407][408][409][410][411][412][413][414][415][416][417][418][419][420][421][422][423][424][425][426][427][428][429][430][431][432][433][434][435][436][437][438][439][440][441][442][443][444][445][446][447][448][449][450][451][452][453][454][455][456][457][458][459][460][461][462][463][464][465][466][467][468][469][470][471][472][473][474][475][476][477][478][479][480][481][482][483][484][485][486][487][488][489][490][491][492][493][494][495][496][497][498][499][500][501][502][503][504][505][506][507][508][509][510][511][512][513][514][515][516][517][518][519][520][521][522][523][524][525][526][527][528][529][530][531][532][533][534][535][536][537][538][539][540][541][542][543][544][545][546][547][548][549][550][551][552][553][554][555][556][557][558][559][560][561][562][563][564][565][566][567][568][569][570][571][572][573][574][575][576][577][578][579][580][581][582][583][584][585][586][587][588][589][590][591][592][593][594][595][596][597][598][599][600][601][602][603][604][605][606][607][608][609][610][611][612][613][614][615][616][617][618][619][620][621][622][623][624][625][626][627][628][629][630][631][632][633][634][635][636][637][638][639][640][641][642][643][644][645][646][647][648][649][650][651][652][653][654][655][656][657][658][659][660][661][662][663][664][665][666][667][668][669][670][671][672][673][674][675][676][677][678][679][680][681][682][683][684][685][686][687][688][689][690][691][692][693][694][695][696][697][698][699][700][701][702][703][704][705][706][707][708][709][710][711][712][713][714][715][716][717][718][719][720][721][722][723][724][725][726][727][728][729][730][731][732][733][734][735][736][737][738][739][740][741][742][743][744][745][746][747][748][749][750][751][752][753][754][755][756][757][758][759][760][761][762][763][764][765][766][767][768][769][770][771][772][773][774][775][776][777][778][779][780][781][782][783][784][785][786][787][788][789][790][791][792][793][794][795][796][797][798][799][800][801][802][803][804][805][806][807][808][809][810][811][812][813][814][815][816][817][818][819][820][821][822][823][824][825][826][827][828][829][830][831][832][833][834][835][836][837][838][839][840][841][842][843][844][845][846][847][848][849][850][851][852][853][854][855][856][857][858][859][860][861][862][863][864][865][866][867][868][869][870][871][872][873][874][875][876][877][878][879][880][881][882][883][884][885][886][887][888][889][890][891][892][893][894][895][896][897][898][899][900][901][902][903][904][905][906][907][908][909][910][911][912][913][914][915][916][917][918][919][920][921][922][923][924][925][926][927][928][929][930][931][932][933][934][935][936][937][938][939][940][941][942][943][944][945][946][947][948][949][950][951][952][953][954][955][956][957][958][959][960][961][962][963][964][965][966][967][968][969][970][971][972][973][974][975][976][977][978][979][980][981][982][983][984][985][986][987][988][989][990][991][992][993][994][995][996][997][998][999][1000][1001][1002][1003][1004][1005][1006][1007][1008][1009][1010][1011][1012][1013][1014][1015][1016][1017][1018][1019][1020][1021][1022][1023][1024][1025][1026][1027][1028][1029][1030][1031][1032][1033][1034][1035][1036][1037][1038][1039][1040][1041][1042][1043][1044][1045][1046][1047][1048][1049][1050][1051][1052][1053][1054][1055][1056][1057][1058][1059][1060][1061][1062][1063][1064][1065][1066][1067][1068][1069][1070][1071][1072][1073][1074][1075][1076][1077][1078][1079][1080][1081][1082][1083][1084][1085][1086][1087][1088][1089][1090][1091][1092][1093][1094][1095][1096][1097][1098][1099][1100][1101][1102][1103][1104][1105][1106][1107][1108][1109][1110][1111][1112][1113][1114][1115][1116][1117][1118][1119][1120][1121][1122][1123][1124][1125][1126][1127][1128][1129][1130][1131][1132][1133][1134][1135][1136][1137][1138][1139][1140][1141][1142][1143][1144][1145][1146][1147][1148][1149][1150][1151][1152][1153][1154][1155][1156][1157][1158][1159][1160][1161][1162][1163][1164][1165][1166][1167][1168][1169][1170][1171][1172][1173][1174][1175][1176][1177][1178][1179][1180][1181][1182][1183][1184][1185][1186][1187][1188][1189][1190][1191][1192][1193][1194][1195][1196][1197][1198][1199][1200][1201][1202][1203][1204][1205][1206][1207][1208][1209][1210][1211][1212][1213][1214][1215][1216][1217][1218][1219][1220][1221][1222][1223][1224][1225][1226][1227][1228][1229][1230][1231][1232][1233][1234][1235][1236][1237][1238][1239][1240][1241][1242][1243][1244][1245][1246][1247][1248][1249][1250][1251][1252][1253][1254][1255][1256][1257][1258][1259][1260][1261][1262][1263][1264][1265][1266][1267][1268][1269][1270][1271][1272][1273][1274][1275][1276][1277][1278][1279][1280][1281][1282][1283][1284][1285][1286][1287][1288][1289][1290][1291][1292][1293][1294][1295][1296][1297][1298][1299][1300][1301][1302][1303][1304][1305][1306][1307][1308][1309][1310][1311][1312][1313][1314][1315][1316][1317][1318][1319][1320][1321][1322][1323][1324][1325][1326][1327][1328][1329][1330][1331][1332][1333][1334][1335][1336][1337][1338][1339][1340][1341][1342][1343][1344][1345][1346][1347][1348][1349][1350][1351][1352][1353][1354][1355][1356][1357][1358][1359][1360][1361][1362][1363][1364][1365][1366]

да это похоже на попытки шапкой спилить дерево

гетшеет

Аш хуй балит. Воткак надо чодронить.

как

Особняк
Утром следующего дня в одном из Н-ских переулков началось необыкновенное оживление. Распахнулись ворота особняка – в нем, по преданию, ссыльный Пушкин писал письма – огненные письма! – одной чрезвычайно знаменитой графине. Ворота распахнулись, но в просторный двор одна за другой стали въезжать не кареты, а грузовые военные машины. Потом – легковые машины. Зафыркал как черт автопогрузчик. Это все произвело такое сильное впечатление на местных старушек-пенсионерок, что они бросили посты у своих подъездов и стянулись к дому номер девять – напротив особняка. И оттуда наблюдали, как распахивались венецианские окна и шустрые солдатики мыли эти окна. Как крытые грузовики степенно съезжали со двора. Как за стеклами подъезда замаячили молодые люди в штатском. Как, наконец, проехала открытая грузовая машина, заваленная доверху прекрасными деревянными кроватями. Старушки терялись в догадках. Они бы еще сильней терялись в догадках, имей они опыт систематических наблюдений. Тогда бы они заметили, что «солдатики» покинули особняк и более не возвращались. А штатские, явившись в здание, не покидали его день за днем. Таков был порядок, установленный Зерновым для работников Центра. Все они жили в особняке и на улицу не выходили. По делам выезжали – со двора – в автомобилях с пуленепробиваемыми стеклами. Это и понятно. Работникам Центра приходилось беречься от пришельцев не менее тщательно, чем военному командованию.
Отсутствие пешеходов пенсионерки как раз заметили. Вывод последовал самый решительный и неожиданный: в дом номер десять въехало «тайное посольство одной великой державы». Столь же нелепый миф, как и насчет ссыльного Пушкина, который никогда здесь не проживал и, ясное дело, не писал отсюда писем. Так-то… Но самые нелепые мифы одновременно и самые живучие. И старушки были очень огорчены, когда два обитателя особняка вышли на тротуар пешком, через дубовые резные двери подъезда.
Учитель появляется
Это было две недели спустя после тугаринских событий. Центр уже давно развернул работу – разливал по баночкам скудный ручеек информации, сочившийся из Тугарина. Пришельцы-резиденты никак себя не проявляли, и коллектив томился от безделья. Беспокойно и напряженно было в Центре. В девять ноль-ноль полковник Ганин, комендант Центра, как обычно, производил обход помещений. Осмотрев кухню и гаражи, он поднялся по служебной черной лестнице на второй этаж, заглянул в безжизненно-чистые, пустые комнаты больнички, к связистам, в шифровальную, в лаборатории и по мраморной парадной лестнице спустился в вестибюль. Здесь он увидел, кроме дежурного офицера, еще и Дмитрия Алексеевича Благоволина – референта начальника Центра Зернова. Референт выглядел крайне несолидно: рубашка-распашонка, вокруг шеи – полотенце, карман узких джинсов оттопырен мыльницей. Дело в том, что общежитие помещалось в левом крыле этажа, а умывальня – в правом. Однако торчать посреди вестибюля в таком виде, подавая дурной пример строевому составу, не следовало. А Дмитрий Алексеевич именно торчал и тоскливо смотрел на улицу. Раздумывая, сделать ему деликатное замечание или воздержаться, полковник подошел и тоже стал смотреть в переулок, хотя глядеть там было не на что. Юная мамаша прокатила коляску. В подъезде дома напротив, между каменными львами, сидели древние старухи и окаменело таращились на «посольство». Покачивая хозяйственной сумкой, шел пожилой мужчина – при толстых седых усах, в соломенной шляпе. «Наверняка бывший учитель», – подумал Ганин и только собрался сказать это Благоволину, как усатый человек упал, поскользнувшись на апельсинной корке. Ганин жалостно крякнул. А Благоволин, загремев мыльницей, подскочил к дверям, отбил засов и очутился на мостовой. Старухи одна за другой открыли рты.
– Назад! – крикнул полковник – налицо было грубое нарушение устава, но Благоволин уже поднимал усатого. Тогда Ганин сам выскочил из дверей и схватил вольнодумца за рукав гавайки. Благоволин выпустил «учителя», подобрал свою мыльницу, валяющуюся на асфальте, и сейчас же вернулся в дом, а «учитель» захромал дальше.
Все это заняло не более десяти секунд. Тем не менее полковник строго выговорил дежурному офицеру – за беспечность. И через час, когда прибыл начальник Центра, доложил ему о происшествии.
Зернов внимательно выслушал коменданта. Подумал. Сложил пальцы кончиками и сказал:
– Итак, Дмитрий Алексеевич поднял его, взяв под мышки. Этот… учитель ничего не передал Благоволину?..
– Так точно, – сказал Ганин. – Наблюдали я и двое дежурных – в подъезде и за калиткой.
– Ну и предадим происшествие забвению.
– Разрешите доложить, по инструкции я обязан товарища Благоволина откомандировать. Пункт шестой, контакт с посторонними лицами.
– Забудьте, Иван Павлович. Соприкосновение у нас еще впереди.
– Слушаюсь, – сказал Ганин. – Разрешите неофициально?..
– Да. Курите, Иван Павлович.
– Спасибо, Михаил Тихонович. Я давно хотел спросить… Вы серьезно рисковали, вводя нас троих в Центр. Мы же были пришельцами, так сказать… Почему вы пошли на это? Где гарантии, что мы не резиденты?
– Полные гарантии дает только английский банк, – усмехнулся Зернов. – Насчет вас и профессора все ясно. Многие видели, как вы перестали быть пришельцами. Алеша Соколов даже запомнил, что вы поправляли галстук, а профессора пропустили вне очереди. С Дмитрием Алексеевичем – сложнее…
Ганин насторожил уши.
– Вот он является. Утверждает, что «был пришельцами», и дает ценнейшие показания. Подозрительно? С одной стороны – очень. Фабриковать показания умеет любой разведчик… И первой моею мыслью было: резидент явился сам. Разыгрывает заурядный гамбит – жертвует пешку, чтобы схапать ферзя. Однако вот анализ последовавших фактов. До Благоволина никто и словом не обмолвился о шестизарядном «посреднике», а он дал точные размеры и рассказал, как им пользоваться. Зачем бы это? А? Причем показания его были истинными. Теперь это подтвердили ребятишки, Степа и Алеша, но еще четырнадцатого вечером был найден платок, в котором свидетельница Абрамова держала «посредник». Платок сохранил форму содержимого – ту форму, о которой говорил Благоволин. Узнав о платке, я решил – Благоволину верю. А потом подумал: ведь он не мог предусмотреть болезни обоих мальчиков… Преподносил нам то, что мы и от них могли узнать. Интересно, что позже это подтвердилось. Пароль «Здесь красивая местность» мальчики слышали не раз. «Посредником» Степан освободил Портнова. Вот кончим дело, подарю им именные часы… Ну ладно. Когда Благоволин сюда летел, я думал: выслушаю его, а потом запру. Для спокойствия. А он возьми да засни при Георгии Лукиче… Помните? Ну, думаю, фрукт… Либо сверхъестественная выдержка, либо уверен в своей правде. После совещания пригласил его к себе в машину – оттягивал решение. Тогда он и пошел козырем. Сказал, что сам хотел побеседовать со мною наедине. Об одноместных «посредниках», пальчиковых, которыми должны быть снабжены резиденты. Ну, тот рисунок, что с пятнадцатого стали рассылать…
– Так это он показал? – поразился Ганин.
– Кто же еще, Иван Павлович? Не предупреди он нас, пришельцы смеялись бы над нашими обысками. А сейчас они, как видите, и близко не подходят. Остерегаются рентгеновской проверки.
– Или не хотят мешать Благоволину действовать…
– Семнадцатого мая, – сказал Зернов, – полковник имярек – прошу извинить, фамилию его не назову – отлучился со службы в поликлинику. Лечить зубы. Явившись в часть, доложил, что по дороге терял память. Очнулся у кабинета врача. Вам ясно, Иван Павлович? Они его взяли, узнали о рентгене и освободили.
– О рентгене было известно только нашим сотрудникам, Михаил Тихонович, по списку.
– Ну-ну, – сказал Зернов. – Будочки-то мы понаставили у вахт. И в них жужжит. А полковник имярек пятнадцатого числа делал рентген и, жужжание услышав, сопоставил факты. Нынче все грамотные, Иван Павлович… Резиденты ходят вокруг и ждут своего часа.
– Боюсь, дождутся, – вырвалось у Ганина.
– Я тоже боюсь, – просто ответил начальник Центра. – Две-три недели – и они отыщут, куда просочиться, если мы их не опередим… Между нами, очень обещающий план разработал тот же Благоволин. Ну, спасибо, Иван Павлович.
– Разрешите идти?
– Пожалуйста. Проследите, чтобы мне представили приметы гражданина, с которым соприкасался Дмитрий Алексеевич.
«Э-ге-ге! Доверяй, но проверяй!» – подумал полковник и мгновенно распорядился насчет примет. Листочек подали Зернову, и тут же оперативная группа приступила к розыскам. Но гражданина шестидесяти лет, с седыми усами, крупным прямым носом, светло-голубыми глазами, роста среднего, одетого в чесучовый костюм, соломенную шляпу и сандалии довоенной конструкции, найти не удалось. Видимо, он жил в другом районе и заехал по пути на вокзал в центральный магазин «Диета» (судя по продуктам, замеченным в его кошелке). На вокзале похожего человека видел оперативный сотрудник. Заприметил его по сандалиям – такого фасона, которые сейчас шьются только для детей. С круглым глубоким вырезом на подъеме, перекладиной и жестяными пряжками. «Учитель» сел в дальнюю электричку, прорезающую насквозь Н-скую область, да еще, как нарочно, со всеми остановками. В какой из бесчисленных городов и поселков области он уехал? По делу ли его разыскивали люди Зернова?
Довольно долго этого не знал никто, кроме двух человек, о которых речь будет впереди.
Часть 1
Планета
Дача
Севка бежал в темноте между теплыми стволами сосен. Поселок спал, погасли огни, только дорожка белела под ногами. Она была земляная, но твердая, как бетон. Из нее выступали отполированные подошвами корни мачтовых сосен. Севка, не глядя под ноги, перепрыгивал корни. Он спешил, но старался дышать ровно. Пробегая мимо дачи режиссера Лосера, он услышал голоса и увидел искры, летящие в темноте от самовара, и подумал, как удивились бы все сидящие на террасе – за столом. Потом запахло малиновыми кустами и крапивой, и дорожка стала пружинить под ногами. Слева был колодец. Севке очень хотелось пить. Он представил себе, как он останавливается и снимает с медного крюка бадейку и, тормозя ворот ладонями, пускает бадейку в глубину. Потом крутит толстую железную рукоятку, стараясь вертеть ровно, чтобы не выплескивалась вода, и вместе с бадьей из колодца поднимается запах грибов и плесени.
Но колодец остался позади. Только заныл зуб – с дуплом, – и по груди и животу проскользнул, как сосулька, холодок утоленной жажды.
Севка не останавливался у колодца. Он пробежал еще два десятка шагов и свернул в узкий проход между двумя заборами. Ветки малины, пробившиеся между штакетинами левого забора, скребли по ногам и царапались. Это была знаменитая во всем поселке малина. Хозяин дачи, инженер Гуров, провел к малине канавки от колодца и нарочно высадил ряд кустов вдоль забора, чтобы мальчишки рвали снаружи, а внутрь не лазали. Севка подумал, что два-три куста у угла забора еще не обобраны, и во рту немедленно возник вкус спелой малины. Сладкий, но водянистый вкус, потому что гуровская малина получала слишком много воды. Он помотал головой и влетел в калитку, едва не наступив на ежа. Это был коллективный еж Тимофей Иваныч, он жил у колодца и ловил лягушек. Иногда его приглашали в дачи ловить мышей. Он истреблял мышей и неизменно возвращался к колодцу. Сейчас он шел домой, держа в зубках заднюю часть лягушки, и Севка, перепрыгивая через Тимофея Ивановича и через лягушку, видел все это. Седоватые иголки ежа, кусок белого пуза и растопыренные пальцы лягушки. Здоровенная лягушка, с зеленой мраморной спинкой. Он знал это, хотя спинку еж съел раньше, еще под фундаментом Машкиной дачи. Почему-то все было известно. Севка мог представить себе вкус сырой лягушки, причем не для себя, а для ежа. Он сплюнул и притворил калитку, чтобы отгородиться от всего этого. Калитка протяжно скрипнула, коллективный еж Тимофей Иваныч скрылся в малиннике, а Севка подбежал к Машкиному окну, подпрыгнул и лег грудью на подоконник.
Два скворца, Генка и Нюрка, живущие в большом скворечнике над крышей, завопили: «Воры-путь-путь-хе-хе-хе!» Никто не проснулся в доме от их крика – они всегда вопили «Воры!», кто бы ни пришел, хоть сам хозяин, Машкин отец. Генке и Нюрке было все равно. Такие уж это были скворцы. Сейчас они всполошились, зашуршали в скворечнике и заодно дали выволочку старшему скворчонку, чтобы не просил есть среди ночи.
Севка тихо свистнул. Он чувствовал холодные кирпичи фундамента под пальцами ног и теплый подоконник под животом и грудью. Справа в темноте зевнуло, засопело, и Машкин сонный голос прошептал:
– Ты кто?
– Я. Пошли живее, он опять здесь. На клумбе.
– Врешь, – шепнул голос.
– Чтоб мне сырую лягушку съесть. Вставай.
– Я причешусь. – Она стукнула пятками об пол. – Лезь сюда пока и рассказывай.
– Ладно, ты чисти свои зубы, – скорбно сказал Севка. – Чисти, чисти. Чудеса подождут.
Машка сердито запыхтела, натягивая платье. Севка знал, что Белый Винт будет стоять на клумбе до рассвета и что торопиться некуда, но ему неохота было лезть в спальню. Неловко даже было торчать в окне, пока Машка одевается. Неловкость эта его сердила, казалась бессмысленной, потому что они с Машкой дружили миллион лет. Еще прошлой осенью они ввалились через это окошко после набега на поздние яблони режиссера Лосера и, как были – в мокрых штанах и рубахах, – залезли под одеяло и умяли три десятка лосеровских знаменитых антоновок. Тогда шел дождь и, кажется, со снегом.
Что-то изменилось с прошлой осени.
Севка сердился потому, что Машка по-прежнему его не стеснялась, словно все осталось как год назад. Это было новое, взрослое спокойствие. Машка его достигла, а Севка – нет.
– Да причешешься по дороге, копуша! – зашипел он в окно, и Машка покорно вылезла.
В одной руке она держала большую расческу, в другой – теннисный мяч. Севка протянул руку, но она сказала: «Прочь, презренный раб!» – и спрыгнула на землю. Скворцы опять завопили про воров, и к ним присоединились скворчата.
Этих скворчат прошлой осенью и в помине не было. Смешно.
Севка потрогал мяч и убедился, что это именно мяч и что руки у Машки еще горячие со сна. Стало тепло. Они побежали в калитку и мимо колодца. На лосеровской террасе еще пили чай и тихо, гнусаво завывал радиоприемник. Машка пробормотала: «М-му-зыканты…», подпрыгнула и запулила мячом – раздалось звонкое бам-м, и сразу контральтовый женский взвизг. Лосериха не зря была женой известного режиссера. Она визжала, как очень важная дама.
Добежав до конца просеки, Машка остановилась и воткнула расческу в волосы, как перо. Волосы были такие густые, что Севка дразнил ее Медузой-горгоной.
– Кажется, я попала в самовар, – равнодушно сказала Машка.
– Это было нужно? Люди сидят, чай пьют…
– У меня – переходный возраст, – сказала Машка.
– Они узнают мяч, ты учти. Я вчера написал на нем кое-что.
Машка хихикнула. Севка проворчал:
– Объективные причины… Третий год слышу про этот возраст.
– Я такая, – сказала Машка и скрипнула расческой в волосах. – Что ты написал на мяче?
– Узнаешь. Точно тебе говорю.
– Что-нибудь хулиганское? – с надеждой спросила Машка. – Тогда ничего. Я же пай-девочка.
– «Машета – мазила», вот это я написал.
– Живописец…
Дольше стоять было нельзя. Машке хотелось, чтобы он взял ее за руку. Она трусила, но совсем немного. И ей хотелось, чтобы он ее погладил по голове.
– Пошли, – сказал Севка.
Машка на ходу скрипела расческой и шипела от боли. Перешагивая через очень толстый, изогнутый сосновый корень, она сказала:
– Вырубить его, проклятого…
– Сосна зачахнет, жалко.
Об этом корне они говорили всякий раз, перешагивая через него. Как заклинание. И утром, и днем, и на закате, когда весь старый сосновый бор становился огненно-рыжим. Дачный поселок стоял на фундаменте из сосновых корней, и летние радости стояли на них и казались вечными, как сосны. А этот изогнутый корень у самой калитки, о который они так часто и больно ушибали пальцы и калечили велосипедные обода, был их собственным корнем, и на нем росли их, Севкины-Машкины, радости. Вот что они узнали сейчас. А ведь сосны когда-то были маленькие и пушистые. Смешно.
Они шли совсем медленно.
– Сознайся, что ты врешь, – приказала Машка. – Быстро сознавайся, ну? Пока не поздно идти купаться.
Он молчал. Машка прикоснулась к его плечу и почувствовала, что он дрожит. Не крупно и весело, как после купания, а мелко, как захолодавший щенок. Севка оттолкнул калитку, и они вошли на участок, обогнули муравьиную кучу и на цыпочках пошли к дому.
Белый Винт
Весь мир уснул. Не шелестел муравейник на Севкином участке. У Лосеров смолк радиоприемник. Елена Васильевна погасила лампу на остекленной веранде и сейчас спала, держа книжку перед собою торчком, двумя руками. Она всегда так засыпала. И Севка, пробираясь мимо веранды, заглянул туда и различил светлый прямоугольник книжки, покачивающийся от дыхания вместе с руками матери. Машка нетерпеливо дернула его за рубаху.
– Где он?
– Смотри на большую клумбу…
Сразу за углом веранды, на клумбе анютиных глазок, вздымался Белый Винт. Его свет падал на Машкино лицо. Странные тени пробегали по стеклам, по доскам. Отблески суетились на муравейнике, как муравьи.
– Где, где? Ничего не вижу, – шептала Машка. – Ты все выдумал!
– Стой и жди. Он… не сразу…
Так было у него, и теперь будет у Машки. Если только у девочки это может быть. Сначала она увидит столб легкой пляшущей дымки. Рой комариков-толкунцов. Столб будет висеть над клумбой, и, если смотреть на него внимательно, он сгустится. Уйдет вверх между сосновыми кронами, вверх, неизвестно куда, и ветви осветятся его жидким пляшущим светом. И он опустится до земли и станет Белым Винтом. Таким, каким его видит Севка, – белоснежной спиралью, упирающейся в небеса. Дымчатым белым штопором, переливающимся, как рой толкунцов, а под ним – коврик из анютиных глазок, и все цветы видны как днем, только цвет у них другой.
Вторую ночь Белый Винт стоял на клумбе и ждал. Почему-то Севка знал, что Винт ждет их обоих, его и Машку. Зачем? Это было тайной. Он появлялся в одно и то же время. За десять минут до последней электрички. Сейчас она стучала вдалеке, уже за поворотом, у моста через водохранилище.
– Ой, Севочка, ой… – шепнула Машка. – Страшно мне. Ой!
Она попятилась, но Севка знал, что она не уйдет, потому что сейчас на Белом Винте, по грани, проступают письмена, которые он в одиночку не может прочесть. Теперь он знал все. Не глядя, видел, что Машка наклонила голову влево и таращится на письмена. Что мать проснулась, положила книжку и думает о нем, Севке. Что письмена нельзя прочесть одному человеку. Что еж Тимофей Иваныч давно спрятал лягушку и пошел на Машкин участок ловить лесных мышей. Севка видел пчелу, заснувшую от вечернего холода на клумбе, и знал, что пчела сейчас видит анютины глазки дневными, а не ночными, а сверху удивленно смотрит дятел. Между тем письмена проступали все яснее и как бы складывались в слова. Их не прочесть одному, ни за что не прочесть. Надо вдвоем. НАДО. НАДО.
– Читай! – приказал Севка себе и Машке.
Белый столб завился еще круче. Штопором, локоном, архимедовой спиралью. Пчела зажужжала и взлетела. Стволы сосен осветились ржавым, как на закате. По белой грани пронеслась надпись, и она была почти понятна.
Машка двумя руками держалась за Севку. Руки дрожали. «То-то, – подумал он, – теперь тебе не смешно…»
– Там написано, что мы… – едва слышно сказала Машка.
– Да.
– Что мы должны…
– Да.
– Подойти к нему и прикоснуться. Нет, Севка, нет!!!
И они шагнули вперед. И протянули руки.
Ничто
Крепко держась друг за друга, они прикоснулись к белому туману. Руки показались огромными, черными. Исчезли. И сейчас же исчезло все. Их подхватила и понесла пустота. Гулкая, пустая, как неимоверно громадная бочка. Словно они сидели в самой середине ее, а вокруг не было ничего на миллионы километров, кроме тоски. Пустота завывала угрожающе, как бормашина. Она грозила жалобно, тонко, настойчиво, потом смолкла. Осталось ничто. Как долго это продолжалось, они не знали. В ничто нет времени. Пришлось закрыть глаза и ждать. Потом звонко лопнула невидимая преграда, и Машка с Севкой опять очутились где-то. Только где?
Они чувствовали, что держатся за руки. Сжали пальцы. Попробовали встать на ноги.
Все еще с закрытыми глазами, они нащупывали землю и не находили ее. Это было как плавание в сухой неощутимой воде. И вместе с тем вокруг был воздух, а не вода. Воздух дул по лицам, у него был странный, знакомый запах. «Где же мы? – подумал Севка. – Надо глаза открыть. Сосчитать до трех и открыть. Раз, два, три…»
Место Покоя Мыслящих
Они плавали в воздухе, как в воде. Вниз лицом. Или вверх лицом. Тяжести не было. Все-таки они смотрели вниз, вдоль блестящей круглой стены – вдоль шахты. Огромная глубина. Вход виден оранжевой точкой. Это было так же странно и знакомо, как здешний запах. Как неяркий свет, которым сияла круглая стена шахты. И сама стена, сложенная из тонких шестигранных ячеек, определенно была знакома. Здесь всегда было тихо и хорошо пахло, и по всей высоте шахты – собственно, это была Башня – висели разноцветные фигурки балогов. Они держались у стен. Только Машка и Севка витали в середине. Вблизи никого не было. Башня вверху сходилась в темную точку. Метров по пятьсот было до верха и до низа. Выходит, они висели примерно посредине, на своем обычном месте…
«Значит, я не проснулся», – подумал Севка. Во сне такое бывает. Незнакомое место снится как знакомое. И летаешь. В незнакомом знакомом. «Надо проснуться, пока не поздно», – встревоженно подумал Севка.
Он посмотрел на балога, висящего рядом с ним. Во сне это существо считалось Машкой. Взрослая здешняя женщина. Она была очень хорошо ему знакома. Более того, он знал, что она, по меркам балогов, красавица. Сильная, широкая, с веселым и лукавым лицом. И вместе с этим Севка твердо знал и другое. Повстречай он это чудище наяву, он бы помчался прочь как ошпаренный.
Вместе с тем он знал, что не спит. Рядом с ним висело в воздухе существо из другого мира. Существо называлось «госпожа Ник». Кое-что человеческое в нем было. Две руки, две ноги. Одежда. Но лицо… Нет, лучше было пока не смотреть ей в лицо. Подумав так, он поймал ее взгляд и поспешно отвернулся. Хотя взгляд черных глаз тоже был очень знаком. Глаза треугольные, черные, как шерсть неска. Это зверек такой. Черный, неуклюжий, с шестью лапами. Легко приручается, весьма чистоплотный… Да что же это такое?! – мысленно взвыл Севка.
Между ячейками-кирпичиками тут и там блестели полированные пластины. Выпуклые. Изогнувшись, он заглянул в ближнюю пластину и увидел свое крошечное отражение. Да. То же самое. Серо-синяя фигура с устрашающей белой мордой и черными глазами. Жуткая морда. Но по-здешнему – красивая. Как и дома, они были здесь «красивой парой». Черт знает что. Господин Глор и госпожа Ник, вот как их зовут. И они совсем взрослые.
Ох… А что, если мы не Севка с Машкой?
– Ты… Ты Машка?
Говорить по-русски он, оказывается, не мог. А по-здешнему говорил свободно. И он прощелкал свой вопрос на языке балогов. Имя он ухитрился как-то изобразить. Не выговорить – вспомнить было трудно… В ответ существо отщелкало:
– Я, а кто же еще?! Ник, что ли? О-ах, как страшно!..
Значит, все-таки Машка… Он заставил себя посмотреть ей в глаза. И – ничего. Оказалось не так уж страшно. Черные треугольные штуки, без белков. По-настоящему черные, как китайская тушь «жемчужина». Только здесь тушь не выделывают. Говорят: «Черный, как неск». Потешный зверек неск. В диком состоянии он живет в норах стайками, по шесть-восемь особей, легко приручается…
Хватит про него, слышишь? Надо что-то делать.
Они висели посредине Башни. Это было опасно. Опасность окружала их, как круглая стена Башни. Здесь опасность ждет всех. Тут каждый настороже. Нельзя витать посредине Места Покоя Мыслящих, полагается держаться за стену. А они висят уже давно. Он посмотрел вниз-вверх, никто не подлетал к ним. Машка плаксиво прощелкала:
– Я сойду с ума… Давай отлетим к стене, пока нас не взяла Охрана!
Они оттолкнулись друг от друга и плавно скользнули на разные стороны Башни. Севка ухватился за ячейки, а Машка, не задерживаясь, отпихнулась от своей стены и оказалась рядом с ним. И отчаянным, совсем нечеловеческим движением спрятала голову между ячейками и его грудью.
Что теперь делать?
Севка не знал, что теперь делать. Свободной рукой он постучал по стене – не больно. Ага! Значит, сон! Приободрившись, он постучал еще и охнул – скорее от огорчения, чем от боли. Она возникала не сразу. Первый удар давал тупое, неприятное ощущение, второй – немного болезненное, а третий – острую боль. Теперь он твердо знал, что не спит. Потому что Глор всегда чувствовал боль ступенчато. И не один Глор. Все балоги и все животные на этой планете Пути.
«Путь, – подумал он. – Значит, я Глор. Почему же я раньше был Севкой? Ну как же так? – Он осторожно придерживал Машку и думал: – Как же так? Только что, совсем недавно, я открывал калитку и вел Машку к белой штуковине. Это же был не Глор, а я, Севка. Раз я думаю о себе „я Севка“, значит я и есть Севка, да? Но как тогда Глор? Почему я сижу в его теле, как в клетке, и откуда я знаю, что тело принадлежит господину Глору, монтажнику высшего класса?»
Очень странно было ощущать его как оболочку. Одежду – как оболочку на оболочке. Он поднял четырехпалую руку, еще ноющую отзвуком боли, и ощупал комбинезон на груди. Жесткая, как кольчуга, синевато-серая пластмасса. Полоски молекулярных застежек – серебряные. Цвет монтажников… На руке плотно сидел широкий браслет. Он казался зеленоватым и полупрозрачным, как нефрит, но Глор знал, что цвет его меняется от освещения. Одна секция браслета была вдвое шире остальных – личный передатчик. Рядом с ним – справа и слева – приемники общей сети и сети оповещения высших каст. Четвертая секция – «соглядатай». По ней Охрана следит за местоположением владельца браслета. Пятая и шестая – ключи от дома, гаража, машины и багажных контейнеров; седьмая секция – застегиватель одежды, восьмая – личный номер…
«Ничего не понимаю, – подумал он. – Если я Севка, кто тогда научил меня всей этой церемонии? Сеть оповещения высших каст! Подумать только! Ох и влипли! – подумал он в отчаянии. – Ох и влипли!»
Отозвавшись на этот вопль отчаяния, из глубины его мозга всплыла спокойная мысль: «Почему ты паникуешь? Ничего удивительного не происходит. Ни-че-го. Всю жизнь ты боялся, что твое тело захватят, отнимут… Вот и захватили. И хорошо еще, что тебя при этом не превратили в Мыслящего, а оставили. Твое сознание не уничтожили – подчинили. Чему ты удивляешься? Тебя захватили, голубчик Глор. Некогда твои предки захватили жителей этой планеты. Вот нашлась и на вас управа, голубчик Глор…»
«О-ох, дела! – подумал Севка. – Де-ла… Это же мой голос! Это же я уговариваю. Откуда я знаю, чего боялся он? И насчет его предков?!»
«Говорю тебе, все нормально, – возразил тот же голос. – Конечно знаешь. Ты, Севка Мысин, седьмой „В“. Ты, всем на удивление, оказался высшим существом и захватил Глора вместе с его сознанием. Одно и странно, что ты – высшее существо…»
«Де-ла! Теперь я сам себя уговариваю», – подумал Севка.
«Правильно, – сказал спокойный голос. – Сам себя. Ты – по-прежнему ты, но вместе с Глором. Ты знаешь все и умеешь все, что он. И это очень хорошо, ибо ты пропал бы здесь в одиночку. И хорошо, что Машка захватила госпожу Ник. Она умница, госпожа Ник. И веселая, и не трусиха».
– А-а! И Машка тоже…
«Конечно, – рассудительно сказал Севка себе, – и она».
«Вы оба здесь не из простачков. Монтажники высшего класса, при хорошем деле. Продержитесь, право!»
Как видно, Машка-Ник не подозревала, что о ней судят так благожелательно. Она шевельнулась в своем убежище и буркнула:
– Домой хочу!
– Я бы не прочь, – протянул Глор-Севка.
Он хотел сказать, что дело неслыханное и надежды на возвращение нет. Кто-то пересадил их сознания, оставаясь невидимым и неслышимым. Дела. Разве что пересадила белая штуковина?
– Хоть куда домой… хоть в Монтировочную! – щелкнула Ник. – Подумай, что будет с перчатками!
Несомненно, это была практичная Ник – отнюдь не ветрогонка Машка. Она уже поняла, что дорога на Землю закрыта, а внизу пост Охраны и придется надевать перчатки. И если перчатки лопнут, расправа будет короткая…
С ними обойдутся как с похитителями сознаний – чхагами.
– Да, надо подумать, – добросовестно сказал Глор.
Ник выпростала голову и жалобно прощелкала:
– Получается, что мы чхаги?
– Что ты! Мы же не хотели, и вообще…
– Тогда это происки чхагов! – паниковала госпожа Ник. – Я не хочу возноситься в Мыслящие, я жить хочу! – Она с отвращением показала на голубые кристаллы Мыслящих, лежащих по ячейкам аккуратными девятками. – Зачем ты меня втянул? Я домой хочу!
Иван Кузьмич
– Дети, перестаньте ссориться. И выключите браслеты, – сказал чей-то голос.
Они оглянулись, повернув на голос одинаково белые лица, одинаково обрамленные синими капюшонами. Рядом с ними сидел в воздухе пожилой усатый земной человек. Обыкновенный человек, да еще в очках. Он был одет по-дачному, в чесучовый пиджак и брюки, белую рубаху и сандалии с дырочками, но выражение лица у него было вовсе не дачное. Он сильно хмурился из-под шляпы и поглаживал усы.
Глор-Севка машинально подчинился – высвободил руку, нащупал выключатель своего браслета, нажал. В голове его творилось бог знает что. Словно череп развалился на две половины и в щель дунул ветер. Севка и Глор разъединились. Севка обомлел радостно, а Глор – испуганно. В жизни своей Глор не видывал подобных чудовищ… Больше всего он испугался его усов и носа.
Это продолжалось несколько секунд. Глор всхлипнул, ушел в глубину. Заслонился Севкой от опасности, как щитом. Но и теперь Севка слышал его мысли за своими, как оркестр за голосом певца: «Прямоходящий, как мы. Одежда, обувь… Зачем бы этот нарост посреди лица? И два пучка щетины под ним… А голова-то, голова! Это шлем или голова такой формы?»
«Это шляпа, болван», – мысленно сказал Севка.
Он радостно отдувался, глядя на Ивана Кузьмича. Да, перед ним был дачник и старый приятель инженера Гурова, школьный учитель Иван Кузьмич, который выглядел так, как ему полагалось выглядеть. Старый школьный учитель.
«Он всегда казался очень странным», – подумал Севка.
Ник-Машка разжала руки. Взглянула на Ивана Кузьмича повнимательней, пробормотала: «Ну и ну!» – и выключила браслет. А Учитель поглаживал усы и разглядывал Ник и Глора с заметным удовольствием.
– Во имя Пути! – взмолился Севка, протягивая свободную руку. – Вы не могли бы разъяснить… А? Что?
Рука прошла сквозь Учителя. Было видно, как она белеет внутри, как проглоченная.
«Объемное изображение, – догадался Глор. – Уф-ф…»
Он спрятал руку за спину.
– Прекрасно, вы меня узнали, – отметило изображение. – Замечательно… Как вы чувствуете себя, дети?
– Просто изумительно, – брякнула Машка.
Это уж несомненно была Машка с ее ядовитым язычком.
– Ну-ну, обойдется… – Учитель повернулся к Севке: – Ты сказал: «Во имя Пути». По-видимому, ты достаточно освоился и даже знаешь, что такое Путь?
– Величайшее движение в истории Галактики, в истории всей Вселенной!.. – Слова посыпались из Глора, как из говорящего автомата. – Предначертанное слияние всех форм жизни в высшем разуме! Путь одаривает сознанием и творческим разумом низшие формы жизни. Благотворное прикосновение высшего разума дает этим тварям, обреченным на прозябание… – Глор смущенно щелкнул, пробормотал «м-да…» и смолк. Понял, что повторяет заученную чепуху.
– Послушайте, – сказала Ник. – Почему вы заставляете нас заговаривать самим себе зубы? Что, по-вашему, должно «обойтись»? Ведь это вы все подстроили. Для чего вы это подстроили?
– Ну-ну, а что, собственно, случилось? – учительским голосом спросило изображение.
– Вы еще спрашиваете? Могли бы и раньше спросить – там… – Она показала вверх.
– Еще не поздно, – сказал Учитель. – Могу вернуть вас домой. Пожалуйста! Пожалуйста, поймите: там я ничего не смог бы растолковать. Значительно проще было доставить вас сюда. – Он обвел руками круг. – Это самый простой способ. Вы сразу узнали о Пути все, известное балогам.
– Так уж и все! – проворчала Ник.
– Проверим… На какой тяге взлетают корабли Пути?
– Конечно, на антигравитационной…
– А разгоняются в открытом Космосе?
– На ионной, разумеется!
– Нуте, а что знала Машка о ракетной тяге?
– Ничего она не знала, – вмешался Севка. – И нечего об этом разговаривать. Перейдем к делу.
Учитель погладил усы и взглянул на него. Этот взгляд сказал Севке лучше, чем целая тысяча слов, что он уже не Севка. Перейти к делу просил Глор, монтажник высшего класса, не человек, а балог. Вчетверо старше, вдесятеро более опытный и в тысячу раз больше знающий, чем земной школьник. И он повторил:
– Перейдем к делу. Кто вы?
– Ты не ответил на вопрос, – сказал Учитель.
– Ответил.
– Еще раз: каков смысл Пути?
Понятно… Он все же хотел убедиться, что Севка – главный. Если бы Глор не подчинялся Севке, то повторил бы навязшую в зубах болтовню о «величайшем движении в истории Галактики».
– Если отбросить вранье и несущественные детали – система космических захватов. В общем, мерзость.
– А ты как думаешь? – Учитель перевел внимательные глаза на Ник.
– Допустим, так же, – неохотно прощелкала госпожа Ник и покрепче схватилась за рукав Глора. – А вы можете нам ответить, наконец?
Учитель хмуро-одобрительно посмотрел на нее:
– Нуте-ка, вызовите медицинский контроль…
Они могли только слушаться. Послать его к черту и остаться в неизвестности? «Клянусь началом Пути, это уж наглость!» – подумал Глор, включая девятую секцию браслета. Через несколько секунд автомат медицинского контроля пропищал по радио: «Норма».
– Ну, здоровые же молодцы! – сказал Иван Кузьмич. – Теперь слушайте. Десантники – на Земле.
Они замерли и уставились на него. «Десантники. Понятно. Авангард Пути, пионеры прогресса. Для них мы строим малые корабли Пути. На Земле. Это также понятно. Назначение касты Десантников – высаживаться на иных планетах. Для этого – Путь. Для этого – все мы, и балоги в том числе. Десантники привели на Землю эскадру, нагруженную Мыслящими».
И вдруг они ощутили сильнейший страх. И стыд. «Десантники на Земле! Мы строили корабли, мы работали как бешеные, как монтажные автоматы – зачем? Чтобы Путь, этот космический спрут, сожрал Землю? Прекрасную Землю, о которой мы, монтажники Глор и Ник, только что узнали?»
Десантники на Земле! Значит, эскадра на подходе и уже нет Земли! На ней кончилась радость. Она тоже станет огромным механизмом, производящим корабли и выбрасывающим их в Космос. Во имя Пути. Во имя этой чудовищной, гигантской, мерзкой бессмыслицы.
– Простите нас, – сказал Глор. – Нам очень стыдно.
Ник тревожно спросила:
– То есть вы Десантник?!
– Глупости! – сердито сказал Учитель. – Не воображаешь же ты, что Путь овладел гиперпространством? До этого пока не дошло… Да-с! Этого им не получить! Вас перебросили сюда, чтобы поубавить прыти господам Десантникам.
«Понятно, так-так, – сообразил Глор. – Серая мгла, в которой мы летели… Мыслящих наших переправили сюда мгновенно, то есть через гиперпространство… «Как он раньше не понял! Уж в этом он, космотехник, отлично разбирался! Корабли Пути ползли через Космос годами именно потому, что теория гиперпространства оказалась для Пути слишком крепким орешком. Значит, Иван Кузьмич не Десантник в теле человека… «Мы послали вас»… Кто же он, если не балог и не человек? Что за сила перебросила Севку и Машку через космическую пустыню?
– Слушайте меня, – сказал Учитель. – Повторяю: Десантники высадились на Земле. Развернули операцию «Прыжок». Она провалилась. Сейчас они приступили к операции «Вирус». К скрытному проникновению…
– Не может быть. Десантники не отступают, – пробормотала Ник.
Учитель насмешливо протянул:
– Не отступа-ают? Превосходнейше отступают, когда их прижмут… На Земле их и прижали. – Усы его встопорщились от удовольствия.
– Сказки! – ответила Ник.
– Ну и упряма же ты!.. Говорю тебе, их обнаружили, они отослали корабль и перешли к операции «Вирус».
– Да как их могли обнаружить?
– На Земле дети оказались комонсами. Вы – комонсы.
– Кто? – спросил Глор.
– Ну да, – пробормотал Иван Кузьмич. – Конечно… Этого вы не знаете. Вас же учили, что в Космосе обитают низшие существа… Что балогам подчиняется любой разум… Все это ложь. Дети не повинуются балогам. Наоборот, они подчиняют их Мыслящих себе.
– А-а! Потому сюда перебросили нас? – вскрикнул Глор. – А не взрослых?
– Наконец-то понял, – сказал Учитель.
– Я еще ничего не понял, – сказал Глор. – Предположим, что нас послали сюда. Зачем?
– Операция «Вирус» есть тайный захват людей, руководящих планетой. Землей руководят взрослые. За ними и охотятся Десантники, а вашего брата избегают как чумы. И они добьются своего. Дети им не помеха. Чтобы остановить операцию «Вирус», нужно доставить на Землю схему детекторов, изготовить их и выловить Десантников.
– Значит, нас послали, чтобы мы похитили схему перчаточных детекторов? – медленно проговорила Ник.
Глор посмотрел на свою подругу. От чувства бессилия у него свело челюсти. Достать схему детекторов! Это безнадежно. Пустой разговор. Мечты. Десантники сделают с людьми то, что делали уже с миллионами разумных и неразумных тварей на сотне планет. Схему перчаток не достанешь. А без нее Десантников нельзя обнаружить – они спрятаны в людских телах, как злокачественные микробы. Так же надежно, как Севка – в теле Глора… Потому операция и названа «Вирус».
Ник вскрикнула:
– Внимание! Сюда летят!
Вверху что-то кружилось, мелькало, металось от стены к стене, неприметно и в то же время быстро увеличиваясь. Это спускался посетитель, закончивший визит к Мыслящим. Он приближался неотвратимо. Глор и Ник судорожно схватились за стену. Сейчас этот балог увидит Учителя. Еще через минуту он будет внизу, на посту Охраны… Вот он! У-иш-ш, – свистнул воздух. Мелькнуло белое лицо, вытянутые руки, и, провожая его глазами, Ник и Глор обнаружили, что Учителя нет.
Он исчез, словно его никогда не было.
Словно Ник и Глор посетили своих Мыслящих и ничего более не произошло.
Как будто они были прежними, верными детьми Великого Пути.
И тут перед ними снова появился Иван Кузьмич. Прозрачный силуэт, который постепенно сгустился и стал четким. Лишь тогда они вспомнили, что Учитель был объемным изображением, а не человеком.
– Вы добудете схему перчаток, – проговорило изображение. – Задача разрешима, если пустить в ход ту же операцию «Вирус».

Монтировочная
Эллинг казался пустым. Это была величественная, океанская пустота с редкими островками из металлических площадок и кабин, осветительных панелей, ячеек с Мыслящими. Острова покачивались на невидимых волнах гравитора – генератора нулевого тяготения. Высоко вверху, у крыши Монтировочной, под колпаком носового обтекателя корабля, висел блестящий корпус «капитана-автомата» – автоматического устройства, заменяющего пилота, штурмана и бортинженеров. Он монтировался на восьмидесятом ярусе. С площадки двадцать третьего, где стояли Ник и Глор, он казался блестящей маленькой пробочкой, заткнувшей огромную бутыль с полутьмой. Вплоть до пятнадцатого яруса, в километровом трюме, разместится главный груз корабля – ячейки с Мыслящими. У нижней границы трюма светилась другая яркая точка – кабина Второго Диспетчера. Это важное лицо в снежно-белом комбинезоне восседало в круглой, прозрачной, ярко освещенной кабине, как белый болотный паук чирагу-гагу в своем светящемся пузыре. Второй Диспетчер распоряжался постройкой носовой части корабля – навигационными системами и трюмом. За кабиной Второго мигали крошечные светляки – тысячи автоматов копошились, собирая ГГ – главный гравитор. Корпус гравитора был похож на улитку из синей пластмассы. Плоская его раковина имела семьдесят метров в диаметре и всего десять в высоту. ГГ перекрывал почти все сечение Монтировочной. Над ним, как штрихи голубого света, перекрещивались ажурные фермы – первый пояс из сотни. На фермах будут смонтированы хранилища Мыслящих. С площадки двадцать третьего яруса Ник и Глор видели все это. Синий глянцевитый диск улитки, тонкие штрихи ферм, пятна света, блуждающие на зеленой керамической броне корабля. Кое-где светились оранжевые точки – офицеры Охраны стерегли ячейки Мыслящих, уже установленные на место. Белые огоньки, летающие в трюме, – лампы монтажников третьего и четвертого класса. Монтажники распоряжались установкой ферм и прокладывали линии связи Расчетчика, невероятно сложную паутину проводов, соединяющую ячейки Мыслящих. Ячеек будет полмиллиарда. Самый большой корабль Пути монтировали Ник и Глор, но теперь это сознание не веселило их сердца, как прежде. Семи таких кораблей достаточно, чтобы заселить Землю целиком, до последнего человека…
Браслеты сжались и зажужжали на руках – пора следовать дальше, на рабочие места. Одинаковым движением они присели, приветствуя корабль, одинаково повернулись и прыгнули в трубу сообщения – вниз, под синюю улитку ГГ. Они летели вперед головой, вытянув руки, в толпе других монтажников. На стенке трубы мелькали цифры – счет ярусов. У пятнадцатого Глор перевернулся в воздухе, его понесло к стене, и – хлоп! – он выпрыгнул из трубы на площадку четырнадцатого яруса. Хлоп! – Ник выпрыгнула следом.
Плоское дно ГГ теперь нависло над головой. Оно было утыкано прожекторами. Здесь приходилось освещаться по старинке – не хватало места для осветительных панелей. И все прожекторы светили вниз. В их голубом сиянии, в клубящемся дыме сварки перед людьми предстало сердце корабля, большой тяговый реактор – БТР. Машинища такой же ширины, как ГГ, но раз в пятнадцать выше и раз в сто сложнее. Еще бы! Гравитор запускается только при взлете и посадке – раза четыре за всю жизнь корабля. А БТР должен действовать непрерывно. От него энергия подается ходовым двигателям, и тому же ГГ, и Расчетчику, и капитану-автомату – всему кораблю. Тяговый реактор рассчитан на годы, столетия, тысячелетия работы. От планеты в начале Пути до планеты в конце Пути и дальше, если понадобится, ибо Путь не кончается никогда.
Вот почему сборкой большого тягового реактора занимались только монтажники высшего класса.
Едва Глор ступил на площадку, как его браслет снова сжал запястье. Запищал голос дежурного переводчика – помощника Первого Диспетчера.
– Плавного Пути, – сказал Глор. – Меня вызывает Первый.
– Плавного, – сказала Ник.
Рукой в толстой лапчатой рабочей перчатке она ухватилась за трос и скользнула по нему к автомату сгорания БТР. А Глор прыгнул в трубу и полетел еще дальше вниз, к нулевому ярусу, под землю. Снова замелькали номера. Девятый – кончился БТР. Вплоть до четвертого яруса монтируются баки под сжиженные газы – гелий, водород, кислород. Четвертый и ниже – ходовые двигатели. Первый – посадочные опоры, нижняя точка корабля, конец. От нулевого яруса глубоко под землю уходил гравитор Монтировочной. В его поле висели конструкции будущего корабля и сама Башня города. Отключись поле на секунду – и вся махина рухнет, подумал Глор. Как Старая Башня. Эта неожиданная мысль поразила его. Он как раз спустился в нулевой ярус.
Глор остановился, ухватившись за край грузового туннеля, и заглянул вниз. Днищем Башни служил стометровый диск из упругого, так называемого космического стекла. Сквозь его толщу можно было рассмотреть мембрану гравитора – отполированный до невыносимой яркости лист благородной бронзы. Поверхность стеклянного днища была мутная, исцарапанная, почти матовая. Все же стекло пропускало достаточно света к мембране. Казалось, она вибрирует под стеклом. По ней бродили и сплывались отраженные огни. Временами они начинали кружиться, потом расходились, создавая таинственные узоры. Но Глор хорошо знал, что световая игра происходит от движения огней в нулевом ярусе. Что вибрацию бронзового излучателя так же невозможно заметить глазом, как невозможно проникнуть в подземелье гравитора. Подземелье выдержит взрыв водородной бомбы. В него нельзя пробраться. Единственное узкое отверстие оберегается нарядом Охраны и беспощадным сторожевым автоматом.
Глор вздохнул, поднес к уху браслет и убедился, что время истекает. По уставу он обязан явиться к Первому в течение одной восемнадцатой часа после вызова. Он поддернул отвороты перчаток, поправил каску и нырнул к центру яруса, к кабине Первого Диспетчера.
Здесь было тесно, шумно, суетливо. Грузовые туннели изрыгали контейнеры с оборудованием – с нуля снабжалась вся кормовая часть строительства. Балоги и автоматы двигались здесь поспешнее, чем наверху. Гремел голос дежурного переводчика. Воздух был пропитан страхом – здесь лютовал сам Первый Диспетчер. Он командовал восемнадцатью своими заместителями, а те – ста шестьюдесятью двумя заместителями заместителей и таким же количеством помощников заместителей. Глор был помощником заместителя Первого Диспетчера и до сегодняшнего дня очень гордился этим званием. Он подозревал, что его предыдущее тело имело звание заместителя. С чего бы иначе его, молодого монтажника, выдвинули на такую ответственную должность? Кроме почета, должность давала сто восемь очередей в год. Вместе с нормальным заработком монтажника высшего класса – восемьдесят одна очередь – это составляло кругленькую сумму…
Пробираясь в сутолоке автоматов, контейнеров с оборудованием, связок труб, кабельных катушек, растяжек, транспортных тросов, баллонов, упаковок с пластмассой, Глор не испытывал обычного страха перед Первым. Только сегодня утром они с Ник мечтали о том, что ему дадут должность заместителя заместителя Первого Диспетчера. Предположим, после ходовых испытаний корабля. Как странно, что все это кончилось.
Днем, перед вечерним ветром, это кончилось.
Он потряс головой. Смешно. Не днем, а ночью, на Земле, у клумбы анютиных глазок.
Он ощутил вкус малины на своих роговых челюстях и сплюнул. Вкус показался отвратительным. А в голове началась странная путаница. Он вдруг вспомнил курга Нурру и увидел его прожженный бок и стенку дыхательного мешка, шевелящуюся в ране.
Глор остановился. Послушал браслет – нет, его никто не окликал. Было ощущение, словно его позвали. Странно… Злющая морда Нурры почудилась ему на плоскости контейнера, выползающего из транспортного туннеля. На фоне надписи: «Транспортировать в сопровождении балога».
Глор привычно рассердился – контейнер пустили без сопровождения! Непорядок. Он гаркнул в браслет:
– Эй, транспортная!
Ему ответили не по браслету. Знакомый голос проговорил из воздуха:
– Я просил вас отдыхать трое местных суток. Пока ничего не предпринимайте. Вы устали… – Голос Учителя прервался.
– Да мы не очень устали! – горячо сказал Севка. При этом его тело стояло, неприлично выкатив глаза, и молчало. Браслет нетерпеливо дернулся и прокричал голосом дежурного переводчика:
– Господин Глор, оставьте транспортную! К господину Первому Диспетчеру!
И легкий, как жужжание сонной пчелы, пролетел голос:
– Мальчик, будь осторожен.
Господин Первый Диспетчер
Проскользнув под гроздью ящиков, он сделал «горку» и ухватился за кабину Первого. Приложил браслет к двери, вошел и поклонился, держась за поручень.
Первый Диспетчер висел у своего пульта. В ответ на поклон монтажника соизволил подогнуть колени.
– Монтаж идет по графику? – не глядя на Глора, спросил он.
– Опережаю, – ответил монтажник.
Первый любил, чтобы ему отвечали кратко и по существу вопроса.
– Подойди сюда, монтажник…
Глор подплыл вплотную к пульту. Диспетчер досадливо покосился на него.
– Разве приказывал я опережать график? Смотри!
Глор почтительно наклонился и взглянул на пульт. Там, на огромном экране, светилось объемное изображение корабля – в таком виде, в каком он сейчас. Все детали, вплоть до самой малой, были окрашены в разные цвета. Больше всего голубых, смонтированных точно в срок. Несколько узлов сияли красным – опережение графика. Среди них Глор увидел и свой узел, седьмой питатель БТР, и узел Ник – автомат сгорания. Они почти сплошь были красными. А зеленым окрашивались детали, которые по графику должны были уже стоять, а их еще не было… Ого! Их слишком много! В некоторых местах зеленые трубочки светились пачками.
– Нехватка труб такого-то размера? – определил он и пощелкал челюстями, изображая огорчение. – Ай! За что?!
Господин Первый Диспетчер укусил его в плечо. Через ткань укус почти не чувствовался, но было очень обидно.
– За что, господин Диспетчер?!
– Сколько труб всадил вне графика, тина болотная? – грозно проревел Диспетчер. – Я т-те покажу самодеятельность…
– Штук двадцать семь, господин Диспетчер! Только.
Первый заметно смягчился. Укусив кого-нибудь, он становился добрее.
– Двадцать семь еще ничего, – милостиво проговорил он. – Да-да, я вижу. Именно двадцать семь. Ничего, ничего… Мы не получили контейнер с трубами. Космический цех подводит. Так-так…
Глор стоял, преданно вылупив глаза, совсем как прежде. Однако мысли его были не прежние. Он думал: «Хитрый паук… Лучше меня знает, сколько я поставил трубочек такого-то размера… Подо что же он копает, Диспетчер?»
– Так… Так… Ну хорошо, я доволен тобой. В конце концов, ты еще молод… Кстати, вы с госпожой Ник сегодня навещали своих Мыслящих?
– Вы правы, как всегда, господин Диспетчер!
– Благополучны ли они?
– Благодарю вас, господин Диспетчер.
– Близка ли их очередь?
– К сожалению, нет, господин Диспетчер.
– Где вы побывали еще, кроме Башни?
Вопрос был задан так же небрежно, как и предыдущие. Монтажник ответил на него расторопно и почтительно, как и полагалось:
– В сущности, больше нигде, господин Ди…
– Что значит «в сущности»?!
– Мы проверяли новую машину и сделали крюк по лесу.
– Зачем проверяли? На какой предмет?
– На предмет путешествия в Тауринжи, – ответил Глор, не прибавив «господина Диспетчера».
Мол, «не интересуйся тем, что тебя не касается. Куда я езжу, вам еще полагается знать, Первый Диспетчер. А зачем я езжу – не ваше дело. В конце концов, я тоже принадлежу к высшей касте…»
– Н-ну, помиримся, – проговорил Первый. – Ты молод. Твоему возрасту свойственны необдуманные поступки. Мой долг – предостеречь тебя вовремя, Глор. Тем более что сегодня ожидается его предусмотрительность командор Пути. Я одобряю туризм, однако ты ездил в запретную зону, и это нехорошо.
Глор невероятно изумился:
– Во имя Пути, об этом я позабыл!
– Позабыл! Эх, молодость! Ну, ступай. Смотри, чтобы к обходу его предусмотрительности питатель был в порядке.
– Слушаюсь, господин Диспетчер! – отрапортовал монтажник.
Выйдя из кабины, он едва не врезался в контейнер со злополучными трубами. Шепотом выругался и дал себе слово три дня никуда не лезть и остерегаться всех возможных неприятностей.
Еще одна неожиданность
Глор промчался по трубе наверх, к своему агрегату – седьмому питателю БТР. Вдохнул успокоительный запах сварки. Грузные сварочные автоматы ползали по воронке, по уложенным спиралью броневым плитам. Подсвеченный горячий дым бил из воронки, как из жерла вулкана. Автоматы-сборщики под присмотром монтажников собирали реактор – основную часть питателя. Накрытые выпуклыми панцирями, сборщики были похожи на черепах. Звонко щелкали по металлу их ножки-присоски. Над десятиметровым жерлом воронки помещалась площадка с креслом, маленьким пультом и «схемой» – матовым плоским экраном. Как у Диспетчера, но поменьше – на нем изображалась схема питателя. Площадка с пультом и была рабочим местом старшего монтажника господина Глора. Он уселся, посмотрел на экран, убедился, что монтаж идет нормально, и повернул сиденье так, чтобы видеть Ник.
Ее место было у автомата сгорания, как раз над питателями. Она помахала перчаткой, Глор тоже помахал перчаткой. Их разделяли какие-нибудь двадцать пять метров.
Часа полтора он сосредоточенно занимался делом, изредка поглядывая на госпожу Ник. Ему было приятно смотреть, как она, пристегнутая к тросу-растяжке, орудует у своего автомата сгорания. Один раз она почувствовала его взгляд, обернулась и покачала головой в каске – не мешай, мол. Он послушно опустил глаза. И вдруг увидел, что с площадки северного сектора стремительно скользит по тросу незнакомый монтажник с контейнером в свободной руке. Глор поднялся и помог гостю затормозить – перехватил контейнер, придержал за руку.
– Благодарим, господин помощник заместителя! – сказал гость. Это был не балог, а первосортное искусственное тело – пит. Робот с Мыслящим в искусственном мозгу. Не здороваясь – питы никогда не здороваются, – он продолжал: – Мы намереваемся испытать воронку, господин помощник заместителя.
– Это… – щелкнул Глор и поспешно умолк.
Он хотел сказать: «Это ошибка! Воронка не собрана!» И, благодарение Пути, удержался. Ибо Расчетчики не ошибаются.
Мыслящие
Искусственные тела не случайно взамен «я» говорят о себе «мы». Разум, живущий в искусственном мозге, чувствует себя несчастным. Сознанию нужно живое тело. Хоть плохонькое. Тело курга и то лучше, чем искусственное. У курга могут быть друзья и враги, а какие друзья у пита? Мыслящим остается единственное утешение: думать вместе, большими группами, так называемыми Расчетчиками. «Мы» – это тысяча, или пять, или десять тысяч Мыслящих. «Мы хотим испытать воронку» – означает, что Расчетчик приказывает испытать. И здесь уж не поспоришь. Во-первых, решение коллективное и оно принято опытными специалистами. Во-вторых, пит говорил от имени Расчетчика Монтировочной, который управляет всей постройкой корабля. В-третьих и в-последних, с Расчетчиками просто не полагается спорить. Таков закон. И Расчетчики ревниво следят за его исполнением.
Все это Глор усвоил с детства и, конечно, не попытался возражать. Хотя распоряжение и показалось ему нелепым – всего через двое суток воронка будет совсем готова.
Испытание
Глор спросил:
– Условия испытаний?
Пит указал на экран. Там уже светились цифры и условные значки. «Испытание методом обстрела, – читал Глор, – скорость метеоритов такая-то, вес, количество…» Во имя Пути! Они затеяли настоящую проверку, как будто воронка готова полностью и даже прощупана автоматами контроля!
Доверие к Расчетчику было так велико, что Глор съехал по тросу и заглянул в воронку: а вдруг на него нашло затмение и все плиты стоят на местах? Но чуда не произошло. Собрана лишь верхняя часть и середина. Из двухсот керамических броневых плит установлено около ста восьмидесяти. Отсутствовала нижняя часть воронки. Штук девять плит приваривалось, а на местах остальных зияли дыры. В одной дыре висел монтажник – осматривал края, прежде чем разрешить установку плиты. Весь раструб был усеян автоматическими сварщиками, контролерами, шлифовальщиками… «Во имя Пути, да что же это происходит? Сообщить разве Первому? Но он знает, как же иначе?»
Передергиваясь от волнения, Глор приказал монтажникам расставить недостающие плиты, прихватить их сваркой и вывести автоматы из воронки. С Расчетчиком не спорят…
Испытание обстрелом – проверка воронки в рабочих условиях. Когда корабль устремится в Космос, все девять воронок, направленные вперед, будут ловить метеориты – крошечные камни, витающие в межзвездной пустоте. Метеориты будут колотить о раструбы воронок. Сталкиваться с броней на той же скорости, с которой идет корабль. А броня должна стоять. И раструб должен быть собран так чисто и правильно, чтобы все камни проваливались в реактор питателя, как пирожки в желудок обжоры. Вот в чем назначение питателей. Они превращают встречные метеориты в чудовищно горячее вещество – плазму – и впрыскивают ее в тяговый реактор. Чем быстрее идет корабль, тем больше пыли и камней попадает в воронки и тем больше плазмы в БТР.
И тем сильней удары метеоритов о броневой раструб.
Конечно, на планете невозможно испытать воронку на полную силу ударов. Зато камни берутся крупные и тяжелые. И если уж воронка собрана плохо… «Ах и ах, тогда беда! – думал Глор. – Впрочем, верхние пояса брони собраны и отшлифованы на совесть. А в горловину метеориты попадают, уже погасив скорость на раструбе. Пожалуй, Расчетчик знает, что делает».
Расчетчики не ошибаются!
Монтажники таскали плиты и устанавливали их на места. Автоматы пришлось увести – они просто не поймут, если им прикажут ставить плиты временно. Глор суетился вместе с бригадой. Подгонял, покрикивал, между делом осматривал готовые швы и постепенно успокаивался. Сварка широкой части выглядела идеально.
Воронка осветилась ярким дрожащим светом. Значит, высоко вверху, над улиткой генератора, уже зарядили пушку и включили прожектор дымного света. Туманный фиолетовый конус накрыл раструб воронки, ограничивая опасную зону.
Когда включили прожектор, Глор оставил своего заместителя заканчивать дело и вернулся на площадку. Пит уже открыл свой контейнер, достал скоростной видеопередатчик и направил его на край раструба. Лицо пита металлически светилось в луче.
– Волнуешься, монтажник Глор? – проговорил бодрый голос. – Первый выстрел по первой воронке?
На площадку спрыгнула Тачч – бригадир соседнего, восьмого питателя. Старая монтажница. Они с Глором дружили настолько, насколько монтажники могут быть дружными.
– Во имя Пути, удачи тебе! Когда же вы успели дошлифовать горловину?
– А мы не успели, – беспечно ответил Глор.
Тачч тихо, изумленно щелкнула. Всмотрелась в экран и неуловимым движением канула в дымный луч – зигзагами, как мяч, отталкиваясь от брони, ушла в воронку и через секунду вынырнула. Похлопала Глора по каске, проговорила:
– Отшлифовано хорошо. Разве что в третьем ряду есть дефект. Показать?
Они спрыгнули на раструб. На лету, крепко ухватив Глора за плечо, монтажница прошептала:
– Уйди с площадки при выстреле! Рикошеты!
Глор потерял равновесие и завертелся, погружаясь в проклятую воронку. Яростно оттолкнулся, вылетел наверх, вцепился в кресло. В тридцати метрах от него госпожа Тачч спокойно стояла у своего бригадирского пульта.
Под воронкой с грохотом захлопнулась крышка реактора. Все готово. Сейчас будет произнесена уставная фраза: «Господин помощник заместителя, к испытаниям готовы». И что будет тогда?
Теперь Глор знал, что будет. Метеориты ударятся о швы временных плит. Отразятся от стыков, пойдут обратно в раструб – в кормовую стенку – и срикошетируют точнехонько сюда, на площадку. Вот что будет. Либо камни пришибут его – и он вознесется в Мыслящие, либо они прошьют трубопроводы жидкого гелия – и он пойдет на каторгу. Да, он – ибо Расчетчик не ошибается. Поразительно, с какой точностью проклятые Мыслящие выбрали время. Именно эти плиты дадут рикошет на его рабочее место!
«Другое поразительно, – сказал он себе. – Как покорно ты ослеп. Ты должен был сам просчитать рикошеты – и не посмел. Ну, Расчетчик… Во имя Пути, мы еще посмотрим!»
Из воронки поднялся помощник. Глор скомандовал:
– Следуйте за мной!
Они подтащили броневой лист главной обшивки. Подвесили его в воздухе перед рабочим местом бригадира, закрыв поле зрения представителю Расчетчика. Пит загремел магнитными башмаками, обошел лист, воткнулся перед ним со своей камерой. А помощник стал серым от испуга – старший проговорил в браслет:
– Монтировочная! Всеобщее оповещение! Шестой, седьмой, восьмой секторы, ярусы пятнадцатый и шестнадцатый! Покинуть секторы, подняться на ГГ!
В эфире наступила напряженная тишина. Потом заместитель Первого подал голос от пушки:
– Седьмой питатель, что у вас?
– Принимаю меры от рикошетов, господин заместитель Первого Диспетчера! – отрапортовал Глор.
Опять тишина. Впрочем, говорить уже было поздно. Ярусы пустели. Прозвучали короткие доклады: «Шестой – готов. Восьмой – готов». Пронзительно взвыл ревун. Ударил выстрел. Двукратно грохнули камни – сначала о воздух, затем о броню воронки. За этим грохотом монтажники не расслышали рикошетных щелчков. Только броневой лист, прикрывший их от метеоритов, дернулся и поплыл к пульту. Глор поднял руки к щекам – над броней взмыл и медленно закружился в луче прожектора злополучный пит. Два камня прошили насквозь его первосортное искусственное тело.
Вернемся к началу
Автомат-носильщик унес пита вместе с контрольной камерой. Монтажники разлетелись по местам. О странной ошибке Расчетчика не говорили – ее не заметили. Только помощник Глора посматривал на своего молодого шефа – забавно посматривал. Как неск на хозяина. И госпожа Ник наведалась вниз, на площадку седьмого питателя, что также не вызывало удивления. Чересчур нежная привязанность господина Глора и его подруги давно была предметом вежливых насмешек. Чудная пара!
Иногда быть чудаком выгодно. Глор смог шепнуть своей подруге: «Старайся держать меня в виду. Возможны неприятности». Он все время ждал, что появится охранник с традиционной формулой: «Следуйте за мной, во имя Пути. Воздержитесь от вопросов». Так-то… А пока ему хватало возни – растаскивать времянки, налаживать обычный рабочий ритм. Ближе к концу смены заглянул заместитель Первого – старый угрюмый Диспетчер. Слетал в воронку, потрогал следы метеоритов и мрачно удалился. О происшествии – ни слова. Будто его не было. Глор совсем уже приготовился к худшему, когда над ГГ замелькали, как оранжевые светляки, каски Охраны. Но это была смена караула у ячеек с Мыслящими, первый сигнал о конце работы. Одновременно прозвучал приказ: «Монтажники и физики пятого и четвертого, к выходу!» – и у транспортных труб, как пчелы у летка, заклубились розовые комбинезоны. За ними – зеленые, черные. Последними – фиолетовые и синие. Смена прошла.
Добравшись до своего дома, Глор и Ник поспешно отключили браслеты и уставились друг на друга.
– Рассказывай скорее! – взмолилась Ник.
Глор рассказал. Ник слушала его и постепенно становилась серо-коричневой. Здесь не бледнели, а темнели: коричневая кровь приливала к коже.
– Так прямо Тачч и сказала? – спросила она. – Ах и ах, Глор… Она знала, заранее знала! Тебе устроили ловушку.
– Она отличный, опытный инженер, не то что я.
– Нет, – сказала Ник, – нет, Глор. По инженерной смекалке ты ей не уступишь. Только зная заранее, Тачч могла догадаться. Расчетчики действительно не ошибаются…
– Но клянусь антиполем, зачем Расчетчик станет подлавливать какого-то монтажника?! Он может и так…
Действительно, Расчетчику достаточно распорядиться, чтобы любого взяли под стражу и начали следствие.
– Он-то может… – угрюмо сказала Ник. – А Тачч?
– Она сделала то, что обязан был сделать я. Прикинула траектории камней и увидела…
– …Понимаю. Почему она стала прикидывать? Почему она усомнилась в Расчетчике?
– Она лет тридцать работает на монтаже. В ее практике и не такое небось бывало.
– У тебя на все есть ответ, – сказала Ник.
– Ах и ах, если бы на все… Да, вот что еще: желал бы Расчетчик меня утопить, мы бы сейчас здесь не сидели. Пита ведь пришибло на моем участке, а? Пожалуйте-де к ответу, господин помощник заместителя, почему вы сами спрятались, а казенное имущество бросили?.. А с Тачч я потолкую.
– Нет, – сказала Ник, – я не хочу.
– Почему?
– Она жуткая. Ты посмотрел бы, какие у нее глаза. Будто она постоянно думает о…
– О чем?
– Не знаю. Об убийстве. У нее безжалостные глаза.
– Ко мне она всегда была добра, – сказал Глор.
– Этого я боюсь больше всего. Помнишь, как она тебя поздравляла с назначением? Брр… Ты ей зачем-то нужен.
– По-моему, ты ревнуешь.
– Нет, – сказала Ник, открывая дверь ванной. «Кислый вихревой душ – лучшее средство для очистки кожи и восстановления сил», как утверждает реклама…
Глор выдвинул из стены верстачок и принялся за модель корабля. Все монтажники строят модели. Полезное занятие, весьма помогающее в работе. Орудуя крошечным молекулярным паяльником, упираясь лбом в нарамник микроскопа, Глор думал. Раньше он не думал за работой. Было удовольствием сидеть на высоком табурете, расставлять по памяти, безошибочно, крошечные детальки, вдыхать запах горячей пластмассы. А теперь все шло насмарку. Когда в капитане-автомате заработала батарейка и он замигал огоньком готовности, совсем как настоящий, Глор не ощутил удовлетворения и бросил паяльник.
Ник лежала на полу, постукивая ботинком. Любимец Пути бегал вокруг нее на четырех лапках, а передними, хватательными, ловил то ботинок, то руку. В ванной тихо возился робот-уборщик. Сквозь полупрозрачные стены пробивался утренний свет, понемногу гасли осветительные панели.
Все это не было реальным. Стену и потолок делила пополам тень соседнего дома, и это тоже не было реальным, как и смутное воспоминание о том, что на Земле они регулярно впадали в оцепенение, именуемое сном. Реальной была только опасность.
Он опустил глаза к модели. «Растерялись, трусите, спрятались» – мигала огненная булавочка. Глор выключил батарею. Раскрыл коробку с деталями и поймал пинцетом зеленый конусок – «дюзу главного двигателя». Поставил ее у стенки торчмя, как солдатика. Проблема номер один – задание Учителя, схема перчаток. Прекрасное задание, если знать, как его выполнить… Рядом поставил вторую дюзу – это был кург Нурра, с которым, хочешь не хочешь, надо возиться дальше. Третья дюза изображала Расчетчика.
Успокаивая Ник, он твердо знал, что сверхмозг не ошибался, а хотел с ним расправиться. Нечто странное промелькнуло еще в разговоре с Первым Диспетчером. Неужели Расчетчик успел пронюхать, что Глор более не Глор?
Он подумал даже, что Мыслящие подслушали их разговоры в Башне, но усмехнулся и покачал пинцетом. Они глухи и слепы, и в этом – главная трагедия Пути. Балоги не умирают, но становятся глухими, слепыми, неподвижными кристалликами. Нет, пока еще никто не знает. Догадываются ли – вот вопрос…
«Интересно, хватит ли мне конусочков? – подумал Глор и поставил четвертый. – Госпожа Тачч. Каковая, несомненно, ждала от Расчетчика подвоха и почему-то пожелала спасти его, Глора. Почему? Она предупредила его и спасла, рискуя собой. Ведь сомнение в правоте Расчетчика толкуется как неповиновение».
Четыре солдатика стояли в ряд. Четыре неразрешенных вопроса – многовато за половину суток… Причем один надо решать срочно… Глор выдвинул из ряда второй конус, обозначающий Нурру. «Пока его не поймали – а рано или поздно Охрана доберется до него, – с кургом надо кончать. Вернее всего – убить, – жестко подумал Глор. – Вот цена сентиментальности. Неуместная жалость, вот чем она кончается».
Глор встряхнул коробку. Пустые разговоры, пустые сомнения. Все упирается в «посредник». Это единственная проблема. Добыть «посредник» и пересадочную инструкцию.
Обладая «посредником», они выручат Нурру из тела животного и обезопасят себя. Они станут другими балогами и уйдут от коварных затей Расчетчика. И начнут погоню за схемой перчаток. Надо срочно, немедленно добывать «посредник». Тень ужаса опять мелькнула перед ним, как и тогда, когда он думал о пересадке сознаний. Он потряс коробку. Детальки весело загрохотали. Любимец Пути подбежал к нему – просился поиграть.
Глор повернулся к Ник:
– Слушай. Нам приказано отдыхать еще двое с половиной суток. По-моему, сейчас некогда отдыхать…
– Продолжай, – сказала Ник.
– Вот госпожа Тачч. Она к нам расположена. Знакомства у нее широкие. Начнем-ка с нее.
– Ты думаешь о химиках?
– И о химиках. Надо же с чего-то начинать.
– Ей нельзя верить, – сказала Ник.
– Во имя Пути, да что ты против нее имеешь? – спросил Глор. – Спокойная, доброжелательная, услужливая…
– Она похожа на чхага.
– Вот как…
– Я понимаю, – пробормотала Ник, – у меня нет ровно никаких… Ты же сам говоришь – она загадочная…
Она была смущена. О чхагах не полагается говорить. Разве что грубиян, ругатель вроде Нурры, облает «чхагом» другого грубияна… Но Глор вдруг заметил:
– И очень бы неплохо…
– Что-о? – удивилась Ник, а Глор пояснил кратко:
– «Посредник».
Приглашение
У кого, как не у чхагов, есть «посредники»? Эти слова произнес сам Глор вчера вечером. Но лишь сейчас он задумался: а зачем, собственно говоря, чхаги воруют тела?
Прежде это казалось недостойным размышления. Чхаги, или трамбиры, орудовали на всех планетах Пути и, как любые воры, похищали ценности. А ценностью всегда является то, чего не хватает. На планетах Пути не хватало живых тел – они умирали, оставляя Мыслящих. Поэтому тело, годное для Мыслящего, представляло величайшую ценность и вся система Пути была построена для поиска живых тел. Мыслящие зачислялись на очередь для погрузки в корабли, а живые строили корабли и отправляли их в Космос на поиски тел. На планетах Пути одна очередь была денежной единицей. Заработав сто очередей, вы продвигаете своего покойного родственника на сто мест в очереди на погрузку в корабль либо на освободившееся тело преступника.
Иными словами, здесь каждый был заинтересован в том, чтобы корабли выходили из эллингов, а преступники совершали злодеяния. Поэтому преступлениями считались самые пустячные провинности вроде нарушения правил уличного движения. Глору и Ник наказание грозило трижды. За «потерю себя» – за то, что они позволили Севке и Машке захватить их тела и разумы, – полагалось «распыление». Высшая мера наказания, с уничтожением Мыслящего. За помощь Нурре – каторга в теле курга либо ссылка в Мыслящие с отдаленной очередью. Ну и история с испытаниями. Мелочь…
«Зачем, однако, чхаги похищали тела? Понятно еще, если для своих Мыслящих, для родственников. Но чаще они „работали“ за деньги – за очереди. Здесь первая неувязка, – рассуждал Глор. – Кто станет платить очередями – законным правом на тело – за то же самое тело, полученное преступным путем?»
Подумав, он понял. Вот они с госпожой Ник копят очереди для выкупа своих матерей. Накопили около полутора тысяч. А надо вдевятеро больше. Если бы им сейчас предложили тело за полторы тысячи, разве бы они отказались? Глор усмехнулся, дивясь собственной наивности. Элит-инженер впервые пытается понять чхагов. Члену высшей касты неприлично думать о подобном. Он и не думал… Теперь второй вопрос. А зачем нужны чхагам те очереди, которые они получают от клиентов? Неужто чхаги рискуют бессмертием из-за шестиногов, гравилетов, красивой одежды и прочих предметов роскоши? Или, набрав очередей, они законнейше приобретают тела для своих Мыслящих?
Он хмурился, пощелкивая пинцетом по роговому краю челюсти, и не заметил, как Ник поднялась с пола и подошла к нему.
– Глор, я думаю о чхагах…
Он утвердительно хмыкнул. Ник продолжала шепотом:
– У них не только «посредники». Еще и…
Браслет Глора запищал сигналом вызова.
– Слушает Глор.
– Вызывает Тачч. Во имя Пути!
– Во имя Пути. Слушаю тебя, госпожа Тачч.
Ник попятилась, села. На ее лице был испуг. Глор повернул регулятор громкости на браслете, и тонкий голос монтажницы заставил дребезжать какую-то деталь модели:
– Глор, я получила охотничью лицензию на сумуна. Составите мне компанию?
Ник вскочила и ушла в свою спальню. Неск обиженно хныкнул.
– Мы благодарны тебе, – вяло отозвался Глор. – Как скоро ты отправляешься?
– Через полчаса, если вы не против.
– Еще раз благодарим. Право, это несколько неожиданно… Может быть, в следующий раз?
– Понимаю, – сказал браслет. – Очень понимаю. Затея неожиданная и для меня…
«Вот как!» – подумал Глор.
– Внезапный импульс, – настойчиво звучал голос. – Захотелось встряхнуться… Подальше от суеты… Некоторый риск, несомненно! А кто знает, где мы рискуем больше? Изгибы Пути нам неведомы…
«Вот как!» – еще раз подумал Глор и твердо сказал:
– Через полчаса мы будем в гараже.
«Кто знает, где мы рискуем больше!» Тачч намекала на дело с Расчетчиком и испорченным питом. И резонно предлагала исчезнуть до следующей смены. Да, частенько случалось и такое – своевременное отсутствие спасало от расправы. Сегодня спохватились, а его нет под рукой, и дело заглохло, потому что дело-то пустячное, сомнительное, и его бросают, как погоню за юркой мухой. Промахнулись раз, другой и плюнули – летай до своего часа…
Госпожа Тачч снова была права. Похоже, что «изгибы Пути» ей как раз и ведомы.

Развлечения
Подводная охота – развлечение высших каст. Ботик для подводной охоты на крупного зверя стоит вшестеро дороже сухопутной машины. Даже Глор и Ник, балоги весьма обеспеченные, о ботике не мечтали. А госпожа Тачч имела такую машину, да еще гравилет-амфибию в придачу. Тачч находилась в первом и высшем разрядах тридцать лет и не тратилась на сбережения для Мыслящих. По слухам, ее родственники были Десантниками. За тридцать лет она могла накопить на три ботика и три амфибии.
«Ник всегда была подозрительной… Зачем бы такой богачке подаваться в чхаги?» – думал Глор, поднимаясь на взлетную площадку гаража. Амфибия стояла во всей красе – колпак приподнят, ноги-ласты растопырены и сверкают свежей гидравлической жидкостью, в кабине деятельно громыхает робот-механик, к гравигенератору пристроилась самоходная тележка, вся покрытая инеем, – шла заправка жидким гелием… Робот доложил, угодливо прищелкивая: «Припасы-ц упакованы. Механизм-ц-ц исправен. Ц-ц…»
Механик элитного гаража подобострастно ахнул:
– Госпожа Тачч взяла на прокат робота… Какие расходы!
Робот был не прокатный, а собственный – госпожи Тачч, но монтажница не желала подчеркивать свое богатство. Она будто не расслышала. Механик не унимался:
– Великолепная машина! Новый рулевой автомат!
Тачч снова не ответила. А Глор, усаживаясь в машину, перехватил заинтересованный взгляд своей подруги. Она-то сразу заметила, что госпожа Тачч раздражена и обеспокоена.
Гравилет набрал высоту и пошел к морю, в череде тяжелых грузовых «утюгов», обгоняя их одного за другим. На полпути его самого обогнал гравилет Охраны. Он шел поисковым зигзагом – при каждом левом повороте на кабине взблескивало Малое Солнце. А небо, как всегда после малого восхода, отливало черно-фиолетовым, а старый толстоствольный лес внизу казался лиловым морем с красными волнами, и жизнь представлялась прекрасной даже Глору и Ник. И путь до станции «Юг» пролетел незаметно. Машина приземлилась на овальной площадке станции по соседству со знакомым гравилетом Охраны, из которого прыгали на землю мрачные чины, обвешанные оружием. На краю площадки их ждала восемнадцатиногая зловещая машина с тяжелым распылителем и лучеметом во вращающейся башенке…
– Облава! – щелкнул Глор. – Ух ты! Кое-кому сегодня не поздоровится…
Госпожа Тачч сделала едва заметное раздраженное движение челюстями, будто прицеливалась куснуть, но удержалась. Тем временем их гравилет выпростал ноги, превратившись в сухопутного шестинога. От генераторной будки подъехал младший офицер Охраны – проверить подорожную. Тачч показала охотничье разрешение.
– Значит, следуете в Дикое море, – с оттенком заискивания проговорил охранник, – на предмет, значит, охоты…
Тачч ответила ему надменно, как подобало:
– С вашего разрешения, младший офицер. На предмет охоты.
Возвращая документ, охранник спросил доверительно:
– Неужто не страшно, господа монтажники? Сумуны… Это, значит, не винты вертеть – простите, если что не так сказано… Сумун… – Он пошевелил пальцами, не находя слов. – Человек ему, значит, на одну жвачку…
И шестиног двинулся через Дикий лес. Дальше не было гравилетных коридоров, дорог, заводов. По берегу океана, по бесчисленным мысам, полуостровам и поймам, раскинулась заповедная чаща. Из нее были выбиты дикие курги, это правда, но остальное зверье процветало. Тем более что кургов отлично заменили еще более хищные звери, рош-роши – одного из них Глор увидел через пять минут. Рош-рош в панике порскнул прочь от машины, в чащу… Попадались в Диком лесу и ленивые, как земные удавы, гунеу. Многоногие охотники за лаби-лаби, они сшибали свою добычу с деревьев направленным пучком ультразвука. Вне Дикого леса гунеу беспощадно уничтожали, потому что безглазые лаби-лаби охраняли балогов от мелких летающих существ. Недаром эмблемой Десантников этой планеты служило изображение лаби-лаби – квадратная чаша с отогнутым уголком. Да, прелюбопытное место – Дикий лес! Тяжелая машина с трудом протискивалась между деревьями, треск прокатывался волнами на сотни шагов вокруг – дикие деревья подбирали корни, иные даже выдирая из почвы. Те, что помоложе, изгибались, доставая кронами до земли, стараясь уклониться от столкновения со странным существом, пышущим атомным жаром. В разрывах листвы было видно, как носятся над лесом фиолетовые лины, трупоеды, слетевшиеся со всей округи… От мелькания белых стволов уже рябило в глазах, когда машина достигла реки и ухнула в воду. Ноги амфибии заюлили по воде, держа машину на скольжении, и в глазах стало рябить еще сильнее. Компания чувствовала себя тем не менее прекрасно. В глазах, знаете ли, рябит и от сварочных автоматов, и от контрольных экранов. О лифтах, движущихся лентах, монтажных шахтах и говорить нечего… Глор наслаждался прогулкой и с благодарностью посматривал на невозмутимую Тачч. Госпожа Ник весело болтала и вдруг откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза. «Что с ней?» – лениво подумал Глор. Машина неслась по широкому, спокойному, как зеркало, устью реки. Впереди, до самого моря, сверкала кольчуга из красных и голубых бликов. Покачиваясь, уходил назад ближний берег.
Глор еще раз посмотрел на свою подругу. Вернее, он хотел посмотреть, но что-то произошло. Он задохнулся, похолодел и вцепился в кресло. «Где я, что со мной?»
Он стал Севкой. Может быть, от перенапряжения, а может, от бешеного мелькания кровавых отсветов за стеклом развалилось единство двух сознаний, и Севка был один, без Глора – голый.
В этот момент он поворачивал лицо, чтобы взглянуть на госпожу Ник. Он закончил движение и увидел… Страшное, плоское, белое лицо под обтягивающим капюшоном. Короткий бочкообразный торс. Когтистые пальцы непомерно длинных рук, лежащие на вторых коленях – нижних, изогнутых наоборот, назад… Он метнулся взглядом к Тачч и увидел совершенно то же. Совершенно такое же лицо, руки и двойной излом ног – как в кошмаре. «Дела! – подумал он. – Как же будет? Как я их буду различать? Они же одинаковые, как раки в корзине». Он закрыл глаза. Ему стало пакостно-тошно, будто перед ним зашуршала корзина раков, наловленных ими с Машкой вчера на рассвете в пруду под плотиной. Нелепые, почти невыносимые для человеческого взора костяные очертания. Острые шипы панцирей и слепые глаза-булавы… Севка ненавидел раков. Ловил их только для Машки.
Через долю секунды кошмар отпустил его. Глор посмотрел на свою подругу – она все еще поправляла застежки комбинезона под коленями. Она выглядела как обычно.
Глор перевел дыхание, прошептал: «Во имя Пути!» – и дал себе слово – в который раз! – отдыхать, отдыхать, и ничего более… Воистину, Учитель был прав. Три первых дня следовало сидеть смирно, спокойно и ни в какие авантюры не соваться.
Амфибия миновала устье реки и нырнула под воду. Тачч включила экран подводного локатора – в центре его обнаружилась мигающая оранжевая точка, сигнальный маяк бота. Суденышко стояло под водою, на двенадцатиметровой глубине, в надежном месте – со стороны открытого моря его прикрывала длинная скала, настоящий подводный волнорез. Никто, кроме хозяйки, не мог отыскать бот – его маяк включался только в ответ на сигнал амфибии. Пробираться в лабиринте скал было затруднительно даже по маяку. Камни отражали и рассеивали луч, во многих местах волны захватывали всю глубину фарватера – амфибия ныряла, колотилась о дно.
Наконец подошли к боту. Придвинулись вплотную. Звонко щелкнули швартовые магниты, открылись люки обеих машин, и робот-механик юркнул в бот, чтобы проверить механизмы. Ник и Глор взялись перегружать мешки с водой и припасами, а Тачч поставила амфибию на два якоря. Ворочая тяжелые мешки, Глор смотрел, как монтажница орудует якорными системами. Нет, ее нельзя было обвинить в беспечности… Лишь убедившись, что якоря амфибии надежно взяли грунт, она сняла бот с мертвого якоря – титанового винта, наглухо закрепленного в дне. Затем вернулась в амфибию и, маневрируя почти вслепую сошвартованными судами, прицепила амфибию к серьге мертвого якоря вместо бота, а временные якоря подняла. Правый зацепился за камень – еле выдрали…
«Ну и педантка! – подумал Глор. – Затеяла отдавать грунтовые якоря для перешвартовки! Да еще с такой тщательностью». На месте Тачч Глор попросил бы отцепить бот от якоря, а сам бы сидел наготове в амфибии, чтобы зачалить ее за освободившуюся серьгу.
«Клянусь перчатками, – думал он, – дело-то становится все занятней! Госпожа Тачч не желает держать бот в надежной гавани Юг, на виду у Охраны, хотя дорожит им до чрезвычайности… Да это не женщина, а целое скопище загадок!»
Стеклянная мечта
Подводный бот был мечтой Глора. Давней и почти несбыточной. Стеклянная капля, четырехместное подводное чудо… Перебравшись внутрь чуда, Глор начал озираться с чрезмерным любопытством и энтузиазмом. Ник толкнула его в спину. Она-то понимала, что энтузиазм на три четверти исходит от Севки.
Они сидели рядом, на пассажирских местах – в самой широкой части корпуса. Перед Глором, в кресле первого рулевого, сидела Тачч. Глор едва уместился на сиденье – упирался капюшоном в стеклянный потолок. Ботик мчался с такой скоростью, что водяные струи за стеклом казались стоячими. Тачч вела суденышко вслепую, по локатору, лихо пробираясь между скалами. В прибрежной мути вязли лучи прожекторов. На поворотах седоков прижимало к боковинам кресел, с бортов срывались плетеные косы желтой воды.
Через плечо Тачч Глор смотрел на экран водителя. Курс – почти точно на юг. Глубина – восемнадцать шагов. Лихорадочно прыгали цифры лага, указателя скорости – Тачч гнала кораблик все быстрее. По круглому экрану мчалось гидролокационное изображение дна, перекрещенное двумя белыми линиями. Наклон горизонтальной линии показывал повороты, а наклон вертикальной – подъем и спуск. Сейчас бот шел прямо, не поднимаясь и не погружаясь. А скорость все увеличивалась Глор наклонился, чтобы увидеть указатель лота. Ого! Глубина под килем была ничтожная для такой скорости – всего двадцать один шаг! Либо Тачч на самом деле ничего не боялась, либо очень хорошо знала маршрут. Она проговорила, не оборачиваясь: «А ну сядьте поплотней, господа…» И сейчас же их начало швырять во все стороны. «Вот сумасшедшая!» – подумал Глор, вжимаясь в сиденье. Кресла были автоматические. Стоило нажать покрепче в спинку, а ногами в упоры – и кресло охватывало седока, оставляя свободными одни руки. Иначе не усидишь, когда бот лавирует между скалами. Было слышно, как в машинном отделении покатился робот. С громким шипением ударили по корпусу струи воды, смешанной с песком и клочьями водорослей. Направо. Налево. Направо. Налево! У самого плеча Глора промелькнула ноздреватая поверхность скалы. И вдруг качка прекратилась – вырвались из скал, пошли в глубину, в чистую воду, просвеченную двумя Солнцами.
Большая охота
Бот мчался под водой, направляясь в какое-то известное одной Тачч место в океане. Экипаж терпеливо ждал. Изредка заговаривали о том о сем, но больше молчали. За борт никто не смотрел. Скорость была очень уж высока – мелькнула рыба в свете прожекторов и вот уже исчезла за кормой, и холодно чернеет пустая вода. Будто они мчатся в туннеле из черного неблестящего камня, бесконечно длинном и прямом. Бортовые часы равнодушно откручивали час за часом, судно уходило все дальше от берегов. Добыча была не из тех, что ждет охотника, сидя в берлоге. Самый большой и свирепый хищник на планете, древний зверь, с древним именем «сумун». Так его назвали коренные жители планеты – до того, как их настиг Путь.
– Здесь будет хорошо, – наконец проговорила Тачч.
Бот сбросил скорость и пошел вниз по отлогой спирали, оставляя за кормой широкий, слабо светящийся след. Приманка. Жидкость с запахом черепах наба, любимой пищи сумунов. Запах набы сумуны чуют за много сотен метров. Накручивая виток за витком, ботик опустился к слою плотной холодной воды. Здесь он лег неподвижно, как на дне, и в дело пошла звуковая приманка. Стекло проныло нестерпимым, тонким звоном. Пошло мелкой волной. Это излучатели послали в океан голос черепашьего стада, записанный на магнитной проволоке. Земные охотники подманивают на голос разнообразную добычу – от тигра до синицы. Здесь манком пользовались только при охоте на сумуна. Впрочем, она редко бывает удачной.
Передатчик монотонно взвизгивал. Вода казалась совершенно пустынной – глубина три тысячи шагов, и прожекторы выключены. Тачч погасила и внутреннее освещение, прикрыла шторкой экран гидролокатора – его слабый свет тоже мог спугнуть зверя. Глор сидел, воткнувшись лицом в экран. Один раз он ошибся, приняв набу за приближающегося сумуна. Спутать изображения на экране было нетрудно – оба зверя имели форму овальной линзы, только сумун раз в девять крупней. Наба долго плавал вокруг ботика, отыскивая источник звука, и призывно попискивал. Он совсем одурел и несколько раз ткнулся в борт, раскачивая судно. Тачч досадливо щелкнула:
– Испортит охоту, безмозглое существо…
– Почему, клянусь перчатками? – удивилась Ник.
– Излучатель посылает звуки довольства, – терпеливо шептала Тачч. – А наба орет: «Где вы?» Большой имеет смысл в своей огромной башке, не то что набы. Услышит два разноречивых крика – насторожится.
Черепаха еще раз качнула судно. Тачч щелкнула переключателем – свет залил кабину, погас, и, когда глаза привыкли к темноте, на экране стало заметно быстро уменьшающееся пятно. Наба удирал что было силы. А под прямым углом в дальнем секторе маячило овальное пятнышко. Сумун! На таком большом расстоянии только гигант мог дать четкое отражение.
– Это он! – вскрикнул Глор.
Тачч отпихнула его от экрана. Глор, несмотря на темноту, ощутил злобное напряжение в ее жесте и опять удивился: зачем старая, одинокая монтажница пригласила их на охоту? Здесь благотворительность не принята…
Сумун приближался. Он шел прямо на бот. Его изображение на экране переходило из сектора в сектор, приближаясь к центру. А в центре были они. В стеклянном пузыре, который уверенно выдерживает огромное давление воды, но лопается под таранным ударом. А бронированное тело сумуна весит сотни тонн. Тачч выключила излучатель и проговорила:
– Он заметил нас. Слышите?
В кабине перекатывалось низкое, как рев двигателя на малых оборотах, глухое урчание. Приложив руку к обшивке, Глор ощутил вибрацию. Что-то задребезжало в машинном отсеке.
– Ах и ах, страшно!.. – вздохнула Ник.
В темноте Тачч спросила полным голосом, с горькой насмешкой:
– Боишься, монтажница? Здесь все настоящее – и тьма, и смерть…
– Да перестаньте вы! Почему он не атакует? – спросил Глор.
– Большой или уходит сразу, или нападает, – сказала охотница. – Этот не уходит.
Глор, который тоже трусил, внезапно брякнул:
– Нападает всегда, как носорог.
И сжался. Слова «носорог» в здешнем языке не было – Севка образовал его, как в русском, из «носа» и «рога». Он сжался, но сейчас же понял – перед лицом настоящей смерти никто не расслышит его обмолвки. Достаточно ведь одного удара, и их тела уйдут на дно, и никого не будет рядом, чтобы спасти Мыслящих…
Тачч подхватила с лихорадочным весельем:
– Не носорог, а таранонос, так будет верней, монтажник Глор… Он пошел! Сейчас вы увидите тараноноса!
Сумун рявкнул так, что бот качнулся. Вспыхнул прожектор. В его ослепительном желтом луче мелькнуло тело – плоское, как кинжал, если на него смотреть с острия. Глор успел заметить две яркие точки – глаза. Кинжал вильнул и ушел из луча. На щитке водителя мигал багровый огонек – пушка на взводе. Бот вертелся в воде. Тачч встречала прожектором каждую атаку сумуна, а зверь уходил от луча в темноту, носился вокруг по вытянутым, кометным орбитам. Зажатый креслом, Глор не мог шевельнуть головой. Бот стоял в воде вертикально, когда сумун второй раз попал в луч – в сотне шагов прожекторами сверкнули глаза. Грохнула пушка. Унесясь куда-то вбок, охотники видели, как навстречу стремительно растущим глазам сумуна мчался черный хвостатый снаряд. Затем все исчезло. Волна закружила судно – невредимый зверь пронесся вблизи, разрывая воду гигантскими ластами. Отдача отбросила бот и спасла экипаж.
Он слишком много весил, сумун. С разгона его протащило на сотню метров вниз, на это ушло пять секунд – долгое время, когда речь идет о жизни. Тачч успела развернуться, схватить голову сумуна в луч и нажать педаль спуска. И снаряд пошел вниз, как бурав, по стержню луча. Пошел в то место, где спустя полсекунды оказалась передняя треть туловища сумуна, и туда ударил хвостатый снаряд. Проломил панцирь, вошел глубоко, как нужно, и взорвался. И, тщательно прицелившись в огромную треугольную голову, Тачч послала последний, третий снаряд из магазина.
А зачем?
Пылали все прожекторы. Странные тени кружили за границей освещенного конуса – огромные и крошечные, стремительные и почти неподвижные. Трупоеды. Их добыча опускалась на дно. Сумун был мертв. Передняя пара ластов, судорожно подергиваясь, втягивалась под панцирь. Две остальные еще работали, продолжая разворот, прерванный ударом снаряда. Тело рыскало, как корабль, потерявший управление. Выписывало петли. Неуклонно, с каждым витком, опускалось ко дну. За ним, раскачиваясь в водоворотах, шел бот. Сумун был чудовищно огромен – голова втрое длинней суденышка. Да, такая добыча сделала бы честь любому охотнику…
Низкий гудящий рев пронизывал воду. Зверь был мертв, но какой-то нерв, включающий сигнал атаки, еще жил. «У-у-рр!.. У-рр!..» – ревело в ледяной воде. Сумун опускался, и бот как зачарованный шел за ним.
Глор стал готовить буксир – обычно добытых сумунов вытаскивают наверх и кинографируют рядом с ботом. Тачч остановила его:
– Зачем? Дело сделано…
«Тем лучше», – подумал Севка. Зверь был поразительно похож на земного жука-плавунца. Он был в тысячу раз больше и значит в миллиард раз тяжелее, но плоское бронированное тело, шесть ног-ластов, голова, сросшаяся с туловищем, и гладкие, идеально обтекаемые линии тела – все было как у плавунца. И еще челюсти, изогнутые, металлически-синие, как сабли великана. Даже глаза были как у земного насекомого – сложные, из многих тысяч простых глазок каждый… Странно, жутко было Машке и Севке. Это чудовищное существо, лишенное страха, и равнодушно-злобная монтажница Тачч, убившая его неизвестно зачем. Действительно, зачем? Выследила, подманила, атаковала, едва не погибнув сама, и проводила на дно, и зачем-то отогнала трупоедов, и теперь смотрела на него с надменной скукой… Глор показал на нее глазами и прошептал:
– Кажется, Ник, я начинаю тебя понимать.
На обратном пути Тачч и Ник, которая прекрасно владела собой, говорили о работе. Обсуждали настройку большого реактора – на эту тему монтажники высшего класса могли говорить до бесконечности. Они спорили, а Глор вспоминал, что известно о сумунах. Самый крупный зверь на планете и, наверно, самый древний. Но древностями здесь не интересуются. Живет сумун очень долго – неизвестно сколько, – этим также никто не интересуется. Разрешено неограниченное уничтожение, ибо зверь нападает на субмарины. Все погибшие субмарины приписываются сумунам. Скорость при атаке – около ста двадцати километров в час. Пожалуй, все. Подозрительно мало. О черепахах наба известно во много раз больше.
«Ну, мало знаем о сумунах, – думал Глор, – и это вовсе не подозрительно. Здесь фактически нет биологов, а врачи занимаются только пересадками сознания. Медицина и биология нам без надобности, – ядовито подумал он. – Подсаженные сознания вылечивают свои тела без всякой медицины и биологии… Но почему я начал думать об этом? А! Тачч всадила второй снаряд в голову. Так расправляются с балогами, когда хотят, чтобы разум погиб вместе с телом. Ты становишься подозрительным, – предупредил себя Глор. – Не думаешь же ты, что у сумуна было сознание балога, как у Нурры! Кто рискнет подплыть к сумуну с „посредником“ и зачем?»
Он отбросил эту бесполезную мысль. В сущности, ему приходилось теперь передумывать заново все, что он знал о народе Пути. Ему было не до сумунов.
Его спутницы тем временем болтали о том о сем. Госпожа Тачч рассказала о новом, только что появившемся в продаже ботике для подводной охоты – «Повелителе ураганов». Глор прислушался. Новый тип ботика, оказывается, был неуязвим для сумунов. И удары о скалы ему нипочем. Но дорого, дорого… Госпожа Ник держалась безукоризненно, выглядела спокойной и доброжелательной. «Молодец», – подумал Глор. И исподволь ввернул свое, задуманное, пригласил Тачч в гости: «Вместе посидим с модельками, то да се…»
Они расстались очень довольные друг другом. Разошлись по своим виноградинам, а там – по антигравитационным кабинам. Как все космические инженеры, монтажники не могли подолгу находиться в нормальном поле тяготения – начинало ломить суставы, путались мысли. Глор едва добрался до своей кабинки, бросился в антигравитационный гамак и долго перекладывался с боку на бок, пока ломота не ушла из костей. Тогда он погрузился в спокойную, ясную неподвижность, заменяющую балогам сон.
Опять приглашение
Его поднял браслет. Часовой – у входа в коридор – предупреждал: «Гость к господам монтажникам, помещение 7-17!» Глор вскочил, поспешно натянул перчатки. Ник открыла дверь. Брякнуло оружие. Через порог переступил – нет, перепорхнул – незнакомый офицер в форме Космической Охраны, в парадном комбинезоне с золочеными изображениями лаби-лаби на портупее.
– Во имя Пути! Девять раз по девять извинений, госпожа Ник, господин Глор! Представляюсь: Клагг, заместитель начальника личной охраны его предусмотрительности командора Пути Джала Восьмого…
Он отсалютовал, подпрыгнув от избытка вежливости. Его лицо слабоумного ангела сияло.
– Польщены, – сказал Глор. – Прошу вас, мы рады…
Офицер просиял еще ослепительней и шепнул:
– К вам личное поручение его предусмотрительности…
Они растерянно присели. Они ожидали чего угодно, только не этого. А Клагг вытянулся и заговорил официально:
– Его предусмотрительность, будучи довольны вашим, господин Глор, сын Тавик, поведением при известном вам вчерашнем случае… – он сделал паузу, – и отдавая должное мастерству вашей подруги, госпожи Ник, дочери Род, приглашает вас обоих на орбитальный монтаж в Главном доке. Что прикажете передать его предусмотрительности?
– Во имя Пути, согласен! – мгновенно ответил Глор.
– Во имя Пути, согласна! – ответила Ник.
Вопрос о согласии не более чем формальность. Командор Пути был третьим из правителей планеты. Первый – Великий Диспетчер, второй – Великий Десантник. От приглашения Великих не отказываются. Ник и Глор видели командора Пути всего раз пять-шесть, хотя принадлежали к высшей касте и закончили Космическую академию, в которой командор Пути был почетным начальником. Да, они удостоились большой чести, но ведь, работая в сотнях километров от поверхности планеты, они безнадежно удаляются от своей цели – от специалистов, занятых с детекторами… Мысль, видимо, отразилась на лицах монтажников. Господин Клагг покровительственно улыбнулся и проблеял:
– Не сомневайтесь, господа, вы справитесь наилучшим образом! Слово космического офицера, его предусмотрительность знает вас лучше, чем вы сами. Он из-зумительно умеет подбирать свой персонал!
«По тебе как раз и видно, – подумал Глор. – Экий болван…» Между тем болван вручил им по жетону – пропуска в Главный док – и наказал сегодня же вечером, в первый послезакатный час, явиться на Космодром-3. И порхнул себе через порог, оставив Глора и Ник в очень скверном настроении. Поиски схемы перчаток откладывались на неопределенный срок.
Часть 2
Космос
Земля. Институт скорой помощи
К середине июня начались дожди. Грохочущие, как тяжелые орудия, летние грозы отмывали асфальт, выполаскивали больную листву городских деревьев, и они стояли молодые и чистенькие, как весною. В разгар такой грозы на шоссе из аэропорта стремительное такси попало правыми колесами на плывущий студень обочины, дернулось, завертелось, поехало боком и перевернулось на крышу. И дорога замерла. Завопили тормоза набегающих с двух сторон машин. Из сплющенной кабинки вытягивали человека в изорванном, сплошь обляпанном кровью пиджаке – понесли под навес автобусной остановки. Понесли умирать. Он уж не дышал. Но сквозь пелену дождя проскочил кремовый фургон «скорой», тормознул, перевалил через газон, разделяющий дорогу, и минуты не прошло, как «скорая» неслась обратно. Еще через десять минут грузовик техпомощи увез разбитую «Волгу» и обморочного, исцарапанного, но в общем невредимого шофера. Тем временем в кабинке «скорой» каждый делал свое дело. Младший фельдшер резал и сдирал одежду. Врач нацеливался зажимами, перехватывал кровоточащие сосуды. Старший фельдшер, собрав складками сердитое солдатское лицо, регулировал легочный автомат. Водитель гнал машину, вдохновенно удерживая ее на слое воды, покрывающей асфальт, как масло. На въезде в город ливень кончился, как оборвал, и водитель еще добавил газу. Многометровый шлейф водяной пыли тянулся за «скорой». Жалобно, тонко кричала сирена, покрывая шум центральных улиц. На перекрестках регулировщики выглядывали из-под мокрых дождевиков и свистели, останавливая движение. Последний поворот. Машина наискось чиркнула по перекрестку, вкатилась в переулок и, еще раз наддав сиреной, свернула во двор.
– К операционному, – напомнил врач.
Водитель молча правил. Врач все еще оттирал руки марлевой салфеткой. Он проговорил, всматриваясь в лицо раненого:
– Яков Борисович, прямо с кислородом – в операционную.
Фельдшер уже отпирал дверцу. Машина задним ходом подвернула к дверям операционного корпуса, взвизгнули по рельсам колесики носилок, и поспешно, приседая под тяжестью, фельдшеры понесли носилки в дом. Дождь ударил по вялому боку кислородной подушки.
…Выйдя из операционного, врач сказал водителю:
– Не напрасно гнали… Сам Ямщиков дежурит – взял на стол…
Хирург был похож на носорога – морщинистый, свирепо-невозмутимый, «сам Ямщиков». Он вышел с растопыренными руками, окинул взглядом свой оркестр – ассистентов, сестер, анестезиологов. Проговорил:
– Открываем полость. Печень будем штопать…
И наступила великая тишина. Печень была очень скверная. Через полчаса хирург спросил:
– Пульс?
– Норма.
– Я спрашиваю: пульс?!
– Иван Иваныч, норма! – отвечал анестезиолог.
– Врете!
Первый ассистент смигнул с ресниц пот, нагнулся к кардиографу:
– Не врет, Иван Иваныч. Пульс восемьдесят…
Иван Иванович только покосился – свирепо, поверх маски… Руки его укладывали печень, как тесто в форму.
– Я вам еще не врал, Ван-Ваныч… У него насос вместо сердца, право… Идеальный какой-то больной. Дышит, как дельфин, – сказал анестезиолог.
Иван Иванович фыркнул в маску. Несколько минут в операционной молчали, только сестра шепотом считала салфетки, чтобы не забыть кусок марли в брюшной полости. Потом хирург сказал в пространство: «Шейте…»
Третий врач передвинулся на его место и стал зашивать полость, стремительно протаскивая иглу и завязывая узелки. А профессор Ямщиков затопал вокруг стола. Руки он нес перед собой, как два флажка. Посмотрел, проговорил:
– Веко!
Раненому приподняли веко, и хирург посмотрел зрачок. Глаза самого профессора были лишены ресниц, воспалены и свирепы. Он фыркнул, повел маской и приказал:
– Готовьте челюсть. Руки. Все готовьте! Ира! Позвони моей. Скажи – сам обедать не придет. Скажи – апостола режет…
«Резал» Иван Иванович до ночи – пациент упорно дышал, и сердце действительно работало как насос. Утром же профессор, едва вошел, осведомился – жив ли оперированный. Оказалось, жив… Ямщиков отправился в бокс, пофыркал и вдруг приказал:
– Ира! Швы смотреть!
– Где, Ван-Ваныч?
– Брюшину.
Июньское утро сверкало за окном – за спиной профессора. Дождь лил ночь напролет. Светило солнце, а с деревьев еще капало.
– …Эт-та что такое?! – шепотом спросил Ямщиков.
– Соединительная ткань, – пискнула Ира.
– У, академик… Поди сюда. Слушай. Никого к больному не допускать! НИКОГО! Сма-атри…
– Посмотрю, Иван Иваныч, – пропищала Ира. По ее лицу было видно – умрет, никого не пустит…
Ямщиков стремительной носорожьей побежкой покатился к административному корпусу и через минуту был в кабинете профессора Потосова, директора Института скорой помощи.
– Дорогому гостю! – удивленно пропел директор.
Ямщиков пренебрег его удивлением и спросил:
– Смотрел вчерашние операции?
– Пока администрирую. Что? Были происшествия?
– Происшествия? Зачем же?.. Были операции… – отвечал Ямщиков. – Поинтересуйся. – И положил на стол тетрадочку – историю болезни.
Черные, по-восточному изогнутые брови профессора Потосова полезли вверх и согнулись, как вопросительные знаки.
– Довезли из Караваева?! – воскликнул директор.
– Так точно. Я прооперировал.
– Печень?
– Всё. Печень, череп, ребра извлек. Ноги сколотил. Руку еще. Пузырь зашили…
– Ты отчаянный человек, Иван! Ночью он умер, конечно?
– Живет.
– Ну и здоровяк!.. Поздравляю, Иван! Рискнул – выиграл!
– Ты не прыгай, – сказал Иван Иванович. – Помнишь, был секретный циркуляр? Здесь читали, в твоем кабинете.
– Что-то помню, – выжидательно сказал директор.
– Ничего ты не помнишь… Не бреши. Приказано сообщать о случаях ускоренной регенерации тканей. Где этот циркуляр?
– У меня в сейфе. Скажи, при чем циркуляр? Очень здоровый человек, выжил – спасибо ему! Помнится, году в сорок третьем…
– Ты подними циркуляр, – перебил Иван Иванович.
Директор полез в сейф. А профессор Ямщиков навалился животом на край стола и хрипло зашептал:
– Утром… утром, – понимаешь, – полчаса назад приходим с Ирой… Живой… Хорошо… Храпит, как извозчик. А брюшина зажила!
– Что-что?
– За-жи-ла! На уровне пятого дня. Чисто. Хоть швы снимай… – Иван Иванович повертел толстыми пальцами, подыскивая еще сравнения. – Хоть хвойную ванну ему прописывай! Челюсть срослась!
Между тем профессор Потосов извлекал из сейфа последовательно: обломок человеческой кости, коробку с танталовыми шурупами – для свинчивания костей же, коробку сверл, бутылку спирта и, наконец, папку с бумагами. В ней отыскал циркулярное письмо, начинающееся словами: «Всем больницам, госпиталям, станциям скорой помощи…»
Они прочли документ. Потосов опустил его на стол – текстом вниз, – набрал телефонный номер.
– Алло! С кем я говорю? Так, правильно… А это говорит профессор Потосов, директор Института скорой. Да, по письму. Вчера. Мужчина. После авто. Я говорю, после автомобильной катастрофы. Да. Нет, он спит. Наркоз у него. Да. Да. Договорились…
Добыча
Из ворот Центра выехали машины с оперативными сотрудниками и, набирая скорость, ринулись к бульварам. За ними – госпитальный раф. Старшим отправился Ганин. Начальник Центра руководил операцией из своего кабинета, по радио. Он сидел, покусывал ноготь и отмечал время. Машины вышли через семь минут после звонка Потосова. Въехали во двор Института скорой помощи еще через девять минут. Итого шестнадцать. Врачи – во главе с Анной Егоровной – прямо от ворот, подхватив в машину Ямщикова, помчались к операционному корпусу. Офицеры оперативной группы сопровождали раф до операционного корпуса, а там разделились. Пятеро обеспечивали охрану врачей, двое остались на связи, а еще трое поехали дальше, в глубину институтского сада, к каптерке, где хранится одежда пациентов. Через двадцать шесть минут после начала операции Зернов услышал голос Ганина:
– Первый, Первый!.. Докладывает Павел. Обнаружено! Повторяю – обнаружено! Прием!
– Первый – к Павлу. Изъять все личные вещи раненого. Доставить немедленно, на третьей машине. Допросить гардеробщицу – не спрашивали ли одежду до нас. Связной? Доктора мне. Прием.
– Связной – к Первому. Доктора вызываю. Павел передает – третья машина вышла в хозяйство.
Две длинные минуты – пауза. Затем голос Анны Егоровны:
– Первый, я доктор. Слушаю.
– Что скажете о раненом?
– Фортуна, товарищ Первый. Он!
– Транспортабелен?
– Он здоровей нас с вами, – сказала Анна Егоровна. – Хитрющий мужик. Притворяется коматозным.
– Не понял. Прием.
– Симулирует глубокую потерю сознания.
– Понятно. Готовьте к транспортировке.
– А его не отдадут, – сказала Анна Егоровна.
– Об этом позаботится Павел, – сказал Зернов. – Конец… Связной, дайте Павла! Прием…
Но, отпустив кнопку микрофона, Зернов опять услышал голос Анны Егоровны:
– Первый! Вы учтите, здесь Иван Ямщиков. Он скандал устроит… Ему на вашего Павла, знаете…
Как всякий старожил Н., Зернов был наслышан о профессоре Ямщикове. О его мастерстве, почти сказочном, и о неукротимом характере. И когда госпитальная машина вернулась во двор Центра, из нее вышел первым Ямщиков. Он протопал по служебной лестнице в больничку, не отставая от носилок, на которых несли «апостола». Лишь на таких условиях он согласился выпустить волшебного пациента из операционного бокса.
Ровно через час после выезда группы в кабинете Зернова состоялось совещание. Героем его был не «апостол» – с ним-то все было ясно. Посреди стола лежал зеленый цилиндрик в палец длиной. Рядом – пять голубоватых кристаллов. Первая добыча Центра.
Благоволин сказал:
– Вне сомнения, это «посредник». Излучатель такой же, как на шестизарядном, который я видел. Вот – воронка на торце. Такие же нити для включения. Длинная – передача, короткая – прием… Разрешите открыть?
– Открывайте, – сказал Зернов и по-детски вытянул шею.
Физик покрутил цилиндрик в пальцах. Чмокнув, отвалилась крышка. Открылось круглое бархатное ложе для Мыслящего. Пустое. Длинные ворсинки бархата шевелились сами по себе, как живые. Разобрать их цвет оказалось невозможным – они были черными и одновременно всех цветов радуги. Илья Михайлович – заведующий научной частью – схватил со стола лупу и прищуренным глазом впился в ворсинки. Сказал с едкой завистью:
– Микроконтакты… Эх!..
Заместитель Зернова – тот, что возглавлял следственную комиссию в Тугарине, – сказал:
– Так, хорошо. Значит, на одном контрольном пункте рентгеновский аппарат можем заменить этим прибором? Это достижение… «Камею» обезопасим на сто процентов!
– Прежде всего, медицинская проверка, – сказала Анна Егоровна. – Эта штука же орудует в мозге – нашли игрушку… Вы можете поручиться, что она безвредна?
Благоволин вдруг сказал странным голосом:
– Это «посредник» планетного класса.
Стало тихо. Дмитрий Алексеевич сидел, сжав пальцами виски.
– Сейчас, сейчас, – пробормотал он. – Сейчас я вспомню… А! Планетного – именно так… Извлекает только этих Мыслящих… Наших не… как бы сформулировать?.. наших не берет. Он безвреден для мозга, Анна Егоровна. Еще что-то было, сейчас… А! Он действует эн раз, затем самоуничтожается. Вся их аппаратура, выносимая с корабля, имеет ограниченное количество циклов… – Физик бормотал, как со сна, и это было так не похоже на его обычную самоуверенную манеру, что всем стало не по себе. – Эн, эн… Сколько же?.. По-видимому, девять, «посредник» девятиразового действия. На контрольном пункте его нельзя использовать.
– Нельзя-а? – спросил Ганин. – Откуда вы это все знаете? – (Благоволин не ответил.) – А раньше почему не доложили?
– Сейчас только вспомнил, Иван Павлович.
– Почему девять? – спросил кто-то.
– У них девятеричная система счета, – сказал Благоволин.
Начальник Центра сложил кончики пальцев, поднялся.
– Спасибо, товарищи. Оперативные решения откладываем. Пока ведем исследования. Первое – надо получить рентгенограммы прибора. Используйте рентгеновские аппараты, установленные на проходных. Получите снимки в разных ракурсах. В карманах, портфелях, обуви. Возможно, прибор вообще прозрачен для рентгена, а мы штабных работников облучаем каждый день. Второе – врачам, психологам, физикам провести комплексное исследование. Программу представите на утверждение. Прибор не портить. Включать разрешаю не больше двух раз.
– Михаил Тихонович! – вскрикнула докторша.
– Не больше двух раз, – жестко повторил Зернов. – Третье… «Апостол» не должен знать, что «посредник» и кристаллы мы обнаружили. Впрочем, следствие я поведу сам. Последнее. Я приказываю считать, что мы ничего не добились. Ни-че-го. Взяли в плен шестерых врагов – право, это не победа… Товарищи, вы свободны. Дмитрий Алексеевич, останьтесь.
Он обождал, пока все вышли.
– Дмитрий Алексеевич, вы играли. Плохо играли. Неважный вы актер…
– Сознаюсь, – сказал физик, – я не Москвин.
– Вы притворялись, что вспоминаете.
– Ну да. Остальное – правда. – (Зернов пожал плечами.) – Не верите? Все, что я говорил, поддается проверке. «Посредник» наверняка один раз был в деле – после восьми включений он рассыплется, если не после семи. Проверяйте. И для рентгена он непрозрачен, как я говорил.
– Зачем вы играли? – спросил Зернов.
– Михаил Тихонович… Я не хвастун, правда? Ведь я даю ценнейшую информацию. Без нее «посредник» бы погиб. А он еще пригодится, хотя бы для операции «Тройное звено»… Смею напомнить, я же дал информацию об однозарядном «посреднике», и сегодня она подтвердилась убедительнейшим образом. Что вам до манеры, в которой я выступаю на совещании?
– Неубедительно, – сказал Зернов. – Я должен знать все, что знаете вы. Тогда, когда нужно мне, а не по вашему усмотрению. Сейчас я должен знать, зачем вы играли.
Физик достал служебное удостоверение, положил на стол.
– По-видимому, я отстранен от работы.
– Не имею другого выхода.
– Я готов. Михаил Тихонович, одна просьба – я жду письма или телеграммы. Пусть меня известят, и тогда я расскажу вам все. Лично вам, и никому другому.
Он грустно, шаркая большими ногами, вышел из кабинета. Зернов сказал в пустоту:
– Нелепо… Да что делать?
Если он не применит к Благоволину дисциплинарные меры, то они будут применены к нему, Зернову. Он дал Ганину распоряжение о домашнем аресте Благоволина. Затем написал несколько слов на листке именного блокнота, поставил дату и листок запечатал в конверт. Открыл большой сейф, в нем еще одну дверцу и туда, в отделение для самых важных бумаг, спрятал конверт.
Обычная прогулка
Двое суток назад мир казался прекрасно устроенным. Он был подобен Солнечной системе, в которой светят три Солнца – Великие, – вокруг них по сложным, однако же неизменным орбитам вращаются члены высших каст. Затем вторая система спутников – низшие касты. Все было четко и определенно. Цель Пути задана раз и навсегда. После смерти – возрождение. При жизни – стремление вверх.
В темноте подземных заводов копошились низшие из низших, «крапчатые комбинезоны», парии. Розовые комбинезоны обслуживали поверхность планеты и мечтали о работе в Монтировочных. Один на тысячу допускался до обслуживания ракет. Для балога высшей касты начальной ступенью успеха был орбитальный монтаж. Последней ступенью – Бессмертие и Вечная жизнь на спутниках. Туда, ввысь, направлялись стремления Глора и Ник двое суток назад. А сегодня, удостоившись приглашения от самого командора Пути, монтажники угрюмо натянули капюшоны на глаза и выглядывали из-под них, как рош-роши, посаженные в клетку… Орбитальные монтажники получают отпуск раз в полгода – таков устав Главного дока. На орбитах не место посторонним. Там уж не познакомиться с биохимиком, специалистом по детекторам.
Неудача казалась сокрушительной. Они стремились вниз, к подземным заводам, а их послали на орбиты.
Наступил час Большого восхода – три часа до смены. Ник проворчала в капюшон:
– Поедем, что ли, покатаемся. Напоследок…
– Ну поедем, – сказал Глор. – Клянусь черными звездами!.. – Он злобно передернул плечами и шагнул в коридор.
Впоследствии он понял, что повело его к магазинам. Он бессознательно жаждал утешения, а в голове застрял вчерашний разговор о новом ботике для подводной охоты. Говорили, что бот уже выставлен для продажи. И, выведя «Скиталец» из гаража, Глор послал его на восточную дорогу, к магазинам предметов роскоши. Над заводской равниной занималась Большая заря – между горизонтом и черной полосой туч поднялся сноп синих лучей. Восход был скверный, под стать их настроению.
– Хорошо бы, если вдруг буря… Ракеты бы отменили… – сказала Ник.
– Не надейся, – проворчал Глор, но все же поднес к уху браслет и взял прогноз погоды.
Действительно, ожидался ураган. По прогнозу, фронт достигнет третьего округа к Большому закату. Однако же – фронт, не эпицентр. Ракеты будут взлетать до полуночи… И монтажники мрачно умолкли. Лишь косились на подземные заводы – их было полно вокруг восточного шоссе. То и дело мелькали зияющие жерла туннелей, из которых по пандусам выезжали грузовозы с тюками комбинезонов, контейнерами башмаков, металлического проката, пластмассы, синтетической пищи. Только с перчатками не было. А может, и были. Может, как раз последний гравилет, заваленный контейнерами с надписью «приборы», и вез перчатки… Потом в распадке между двумя холмами блеснул золотистый полусферический купол – магазины. Глор спросил:
– Пойдем взглянем на это… на новый бот?
– О великие небеса!.. – простонала Ник. – Новый бот! – и отвернулась.
Глор только ждал повода, чтобы разозлиться. И вот повод нашелся. Госпожа Ник ухитрилась спиной показать, как она презирает Глора за недостойное, неуместное, попросту говоря младенческое, любопытство. Он должен думать, думать, искать выход, когда же он станет взрослым наконец?!
– Иди, если желаешь. Я пока подумаю, – сказала она.
Глор фыркнул и пошел. Ему уже не хотелось смотреть ботик, но отступать тоже не хотелось. Независимо ссутулив плечи, он оглядел полусфероидный вестибюль. Хорошо бы отыскался знакомый – поболтали бы. А Ник пусть ждет. В элитном магазине только и болтать. Но прозрачные площадки, лесенки, переходы были почти пусты. Стеклянная фантасмагория, заполняющая вестибюль, сияла самодовольным смугло-розовым светом. К Глору со всех ног подкатил робот в синей униформе. Пропищал:
– Господин монтажник высшего класса, соблаговолите…
Глор отмахнулся. Эскалатор бесшумно низверг его в торговые залы. Назойливый робот, позвякивая от избытка услужливости, топал следом. «Пускай его, – подумал Глор. – Все-таки компания…» В пустом зале громкоговоритель бормотал кокетливым женским голосом: «Пилот-приставка даст вам, господа, незабываемые ощущения…» «М-да… Незабываемых ощущений только и не хватает», – злобно подумал Глор. Перед ним в длинном туннеле сияли свежей оранжевой краской шестиноги. Дальше – гравилеты. Еще дальше, в легкой дымке из-за расстояния, висели мыльные пузыри подводных ботов. «Зал больших машин». Навстречу прошли, как белые привидения, два Диспетчера. Ближний к Глору казался слишком юным для столь высокой касты. К тому же он щеголял в немыслимом, тончайшем комбинезоне. На боках франта явственно проступали смигзы – рудименты третьей пары конечностей. Ох и наглый же юнец!.. Разве такой щенок может быть толковым инженером? И уже – Диспетчер! Не зря шепчут, что беспардонная наглость – лучший путь к величию… Злобно подергивая плечами, Глор прошел к «Повелителю ураганов» и воззрился на него невидящими глазами. Приходится смотреть, раз уж пришел. Обводы и правда потрясающие. Ого, а люки! Великолепнейшие люки… Он присел, чтобы заглянуть под брюхо машины, и услыхал незнакомый голос:
– Господин Глор, сын Тавик? Честь имею приветствовать!
Светлоглазый
Под кормой «Повелителя» стоял небольшой, очень складный балог. Был он в комбинезоне специалиста высшего класса, с застежками инженера-физика, – серебристом, с сиреневыми каемочками. Одежда сидела на нем броско, щеголевато и казалась совершенно новой. Руки в безукоризненных перчатках он держал сложенными у живота. Наверно, чтобы не прикоснуться к чему-нибудь грязному. В отвороте перчатки, оттопыривая его, торчал цилиндрический чехол для магнитной проволоки, а на левом плече висел маленький считывающий аппарат. Такой аппарат был и у Глора, только ему, да и любому монтажнику, никогда не пришло бы в голову разгуливать с ним в публичном месте. Но инженеры-физики проделывали это довольно часто. Лицо инженера казалось веселым и благожелательным. На Глора уставились бойкие глаза, отличавшиеся одной особенностью: они были не абсолютно черными, как у всех, а сероватыми. Редкое качество. Такие глаза невозможно забыть. И Глор мог поклясться покоем своих Мыслящих, что никогда их не видел. Светлоглазый шустро присел – поклонился.
– Честь имею, господин Глор! Плавного Пути!
– Плавного Пути, господин инженер… Чем я…
– Не трудитесь! – воскликнул инженер-физик. – Вы никогда меня не видели, это я знаю. Однако же… – Светлоглазый, быстро оглянувшись, отвернул перчатку и выключил свой браслет. – Я не назову своего имени, господин Глор. Вы уж простите.
Он выразительно покосился на браслет Глора. И тот, сам не зная почему, нажал на выключатель. Сейчас же Светлоглазый придвинулся к нему и громко прошептал в ухо:
– Я ждал вас, чтобы предложить вам Бессмертие! Стоп! Не отворачивайтесь, подумайте!
– В подарок?
– Ну что вы! Услуга за услугу. Так что же?
«Надо его выслушать, – подумал Глор. – Терять нечего. Терять совершенно нечего. Полчаса я могу на него потратить – не больше. До смены надо проехать к Старой Башне и убить Нурру».
Мысли, настигающие нас, как выстрел из-за угла… «У инженера-физика глаза убийцы, вот в чем дело, и вот почему Ник смотрит, как затравленный рош-рош, – думал Глор. – Она-то помнит – я забыл. Нурру нельзя оставлять в живых. О подлый, подлый мир…»
– Я вас слушаю, господин инженер-физик.
– Благодарю! – живо ответил Светлоглазый и щелкнул пальцами, подзывая робота. Синий приятель Глора был тут как тут. – Открой кабину «Повелителя ураганов», малыш!
– Слушаюсь… – Робот подпрыгнул, прошлепал присосками по корпусу бота и отвалил крышку. – Новейшая модель, господа элит-специалисты! Имеется нижний люк для выныривания при подводной охоте, размер восемь на шесть, при наличии обычного верхнего и бокового люков трюмного размера одиннадцать на одиннадцать…
Люк захлопнулся. Светлоглазый успел отпихнуть робота, и тот остался снаружи. Он жестикулировал, стоя на прозрачной броне, чудовищно искажающей все вокруг. Ноги робота казались огромными, а тело – крошечным, как синенькая елочная игрушка.
Светлоглазый был ловкач. Как только захлопнулся люк, он придвинул челюсти к уху Глора и зашептал-защелкал с невероятной энергией и убедительностью:
– Был у вас нынче Клагг? Отлично! Известное лицо определяет вас к себе инженером для поручений. Не знали? Теперь знаете. При выходах в Космос в двухместной ракете известное лицо – ваше. Поняли? Это очень просто и совершенно безопасно. – Инженер весело щелкнул челюстями. – Он сам водит ракету, сам, понимаете?
– Что безопасно? – спросил Глор.
– Подменить его, экий вы чудак! Подменить! Вот у меня «посредник». Оставшись с известным лицом в ракете, вы подмените его на содержимое «посредника».
«Посредник»?! Где?! – изумился Глор. Но тут же понял: провокация Охраны, ничего более. Нашли дурачка…
– Господин инженер-физик! Да как вы осмелились!..
– Не трудитесь, – перебил Светлоглазый. – Я не агент Охраны. Отказываетесь? Великолепно. Собираетесь донести на меня? Прекрасно. Пожалуйста. Только учтите – мы предусмотрели и отказ, и донос. Подумайте, господин монтажник Глор!
Глор поднял руку с браслетом – вызвать Охрану. Инженер быстрым шепотом предупредил:
– Осторожно! Подумайте! Вы включаете автоматизм, обеспечивающий мою безопасность. Я не благотворитель, предупреждаю…
И, оглянувшись, он живо распахнул чехол – на Глора уставился излучатель «посредника».
– Подчиняюсь насилию, – сказал Глор. – Ну, говорите.
– Вы производите подмену. Новый, хм, вы понимаете кто, дарует вам Бессмертие и звание Диспетчера или Полного командора – на выбор. И соответствующую должность в Космосе. Учтите – Бессмертие! Соглашайтесь!
Бессмертие – величайший соблазн для смертного существа… Получить право до конца Пути переходить из тела в тело без ожидания очереди, без минуты небытия! Но Глору был нужен «посредник». Только «посредник». Волшебная палочка, универсальный ключ ко всем проблемам.
– Предположим, я соглашусь. Какие гарантии?
– Никаких, – сказал Светлоглазый. – Помилуйте! Действие само содержит в себе гарантии. Вы будете владельцем тайны – новому Великому волей-неволей придется вас озолотить.
– Либо уничтожить.
– Фу… Деловые отношения, господин Глор! Мы не убийцы. Мы сотрудничаем честно.
– Слова, – сказал Глор. – Пересадочную инструкцию даете?
– Разумеется. Она в чехле вместе с прибором.
– Срок?
– Не так важно. Лучше не тянуть.
– Дополнительные указания?
– Перчатки для нового владельца будут в ракете завтра. С чехлом не расставайтесь, только при перелете уложите в контейнер. Мыслящего не извлекайте ни под каким видом. Слышите? – угрожающе спросил инженер. – Это категорическое условие. Помните, нас нельзя обмануть. Возмездие будет мгновенным.
– Ладно, – сказал Глор. – А я позабочусь, чтобы вы меня не обманули.
– Мы-то что… Уничтожьте Мыслящего известного лица. Госпоже Ник ни слова. Плавного Пути. Безветренной дороги.
– Безветренной дороги, – сказал Глор. – Да, почему вы обратились ко мне?
– Я же сказал – вы назначены адъютантом к известному лицу. Ну идите, идите, идите!
И Глор пошел.

Договор
Большое Солнце низко висело над деревьями. Вот-вот оно скроется в тучах, медленно опускающихся от зенита к горизонту. Предчувствуя бурю, вышли на охоту целые стаи лаби-лаби, от громадных ветеранов до молоди, родившейся этим летом, – с носовой платок величиною. Позже, с первым ударом урагана, лаби-лаби свернутся в клубочки и попрячутся в развилках воздушных корней. А пока они летали под черными как уголь тучами. Небо полыхало зловещими зарницами, призрачно-зелеными в солнечном свете. Заповедный лес шелестел и гудел, как возбужденная толпа. Деревья стали меньше ростом – уходили в землю поглубже, выпускали дополнительные корни, переплетались между собой ветвями. Одни лишь рата, спутники бурь, стояли невозмутимо. Эти деревья поддавались ураганам, взлетали высоко, к самым тучам, и мчались многие сотни километров, захватывая новые области. Иные ухитрялись миновать Дикий океан и пустить корни на другом материке.
Ник и Глор смотрели на лесную суету, пока «Скиталец» пробирался к Старой Башне. Ехали в открытую – сегодня они покидают планету, а на орбитах свои законы и своя Охрана. Все уже было переговорено. «Посредник» спрятан в стальном кожухе двигателя – если Светлоглазый рассчитывал подслушивать их разговоры, то он зря рассчитывал. Стальной экран отсекает радиоволны. Госпожа Ник сидела просветленная, небрежно постукивала ботинком. Когда Глор, явившись из магазинов, рассказал ей про чхага, она ответила тремя фразами:
– Ты молодец. Я уж думала бежать и скрываться. Поехали брать Нурру, умница ты мой…
По дороге к лесу они прослушали пересадочную инструкцию. Чхаг дал не всю ПИ, только два раздела – «Общие правила» и «Правила пользования ППК», то есть «посредниками планетного класса». Из общего раздела они узнали, что ППК берут исключительно Мыслящих балогов. Иными словами, Севка и Машка не могли перемещаться из тела в тело с помощью ППК. Им, инопланетным, нужен был ПДК – «посредник десантного класса», чтобы перебраться в тела химиков, остаться на планете и добывать схему перчаток. Но десантного «посредника» не было. Приходилось лететь в Главный док. С другой стороны, там их ждала возможность настолько соблазнительная, что лучше было не думать о ней пока что… Правда, эту возможность Глор и Ник даже не обсуждали – только обменялись взглядами и поняли: эту возможность удастся реализовать тоже с помощью десантного «посредника». Как его заполучить и как найти третий раздел ПИ – вот вопрос!
Башня приближалась, покачиваясь в такт шагам машины. С верхушки сорвался лист – кувыркнулся, встал на ребро, свистнул в чащу.
«Они обречены, как этот лист был обречен упасть. И Ник обречена. Рано или поздно мы их оставим, и тогда с ними расправятся как с предателями», – подумал Севка. Вчера от этой мысли Севки у Глора чернело в глазах, как при перегрузках, потому что нет ничего ужасней, чем думать о себе «он» и предвидеть свою гибель, называя себя «он», а того, кто останется, – «я». Сегодня он думал о гибели спокойно и утешал Севку: «Ничего, мальчик… Не горюй обо мне… За правое дело – так это называется на Земле?»
Сейчас надо брать Нурру.
Глор остановил «Скиталец», откинул кожух двигателя, достал теплый чехол, из него – «посредник». Синяя титановая трубка с чашечкой излучателя на одном конце и гашеткой на другом аккуратно легла в руку. Под пальцами очутились две пластины, по числу мест в хранилище. Одна синяя – пустое место, вторая – оранжевая. Место занято. «На свободное мы примем Нурру. Для приема следует нажать гашетку и синюю пластину. Так, все хорошо, – думал Глор. – А что, господа, произойдет, если мы допросим почтенного Мыслящего? Ведь Мыслящие не могут лгать… Допросим, право! Светлоглазый о нас знает кое-что, а мы играем с ним вслепую. Решено. Только проделаем один фокус».
Глор опустил «посредник» под кожух, а за перчатку сунул пустой чехол. Соскочил на землю.
Сильно пахло встревоженным лесом. Горький, живительный запах, от которого все живое приходит в возбуждение, стремится уйти куда-нибудь, где не достанет ураган. Скверная планета. Глобальные ураганы до семи раз в году. Хорошо, что на Земле не так.
Он оглянулся на машину – укрыта хорошо. Проверил связь с Ник. Для бодрости включил звякающую, цокающую музыку волны всеобщего оповещения.
Пока он стоял, большое дерево ласково протянуло ветвь, медленно изогнуло вокруг спины. Приняло за своего, за дерево. Он не противился, только закрыл глаза. Несколько секунд ждал, не думая ни о чем. А когда открыл глаза, перед ним сидел кург Нурра и внимательно смотрел на чехол, задвинутый за отворот его перчатки.
– А, вот и вы… – сказал Глор.
– Да. Я, – сказал Нурра и облизнулся длинным черным языком.
Он сидел по-собачьи на задних лапах, толстой средней парой упирался в землю – тоже по-собачьи, а передние, когтистые, свисали вниз, как у сидящего медведя.
– Как вам жилось, Нурра?
– Отожрался, – пролаял кург.
И правда, он заметно поправился. Рана затянулась молодой голубой шерстью. Он был весь чистый и лоснился. И он глаз не спускал с футляра.
Приступая к намеченной программе, Глор опустился на землю. Честно говоря, с дрожью в коленках – Ник была далеко, и здоровенному кургу ничего не стоило перегрызть ему горло, как неску… Сидя, балог оказался меньше курга.
Однако Нурра смотрел миролюбиво. Еще раз облизнулся и спросил:
– Госпожи нет?
– Она в машине. Слушайте, Нурра, я приехал по делу.
– Ар-р… Понятно. «Посредник»?
– «Посредник». Скажите, Нурра, кем вы были… прежде?
– Не ваше дело, – немедленно пролаял кург.
– «Посредник» у меня, – напомнил Глор.
– Ар-роу! «Посредник»! Мне тело нужно!
– Будет и тело. Но прежде постараемся побеседовать спокойно. – Глор приподнялся с земли.
Нурра зловеще предупредил:
– Ар-р-р… Сиди. Загр-рызу.
Они поглядели друг на друга. Вот так история!..
– Я был, ар-р-роу, Десантником! – вдруг залаял Нурра. – Ли… Ли… Аррррррр!
– Линией?!
– Линией, да! Пер-рвой.
– Высокий чин, – недоверчиво сказал Глор.
– Да, Линией-перрвой… командовар-р, – заикаясь от злобного волнения, торопился кург. – Командовар-р! – Он задыхался и перебирал свободными лапами.
– Чем командовали, господин Десантник?
Вместо ответа, кург бросился ему на горло. Монтажник успел ударить его ногою в тяжелом ботинке с магнитными защелками. Он ничего не понимал – только затеялся настоящий разговор, как этот псих бросился… А Нурра, откатившись на несколько шагов, визжал от боли и перебирал лапами.
– Пр-ростите-е, – провыл он. – Так, ар-р-р, не надо… называть меня! Гор-рло перекушу!
Перемежая рассказ взвизгиваниями и рычанием, он поведал свою историю. Нурра дослужился до Линии первой на протяжении двадцати с лишним походов. Потом еще восемь походов командовал десантами – замещал Точку, который, как известно, не может покинуть корабль, а занимается только навигацией в открытом Космосе. Он захватил со своими десантами три планеты. После попал на каторгу. И все потому, что сдуру пошел в Десантники, бросив штатскую специальность пилота припланетных ракет…
– Так вы еще и пилот?!
Кург надменно пролаял:
– Я водил бупы!
– Во имя Пути!.. – изумился Глор.
О бупах в школах этой планеты рассказывалось так же, как в земных школах об египетских колесницах. Буп означало «большая управляемая пассажирская ракета». На них летали, когда не было гравиторов. Значит, пилоту и Десантнику Нурре перевалило за триста лет… «Как я сразу не сообразил? Тридцать походов! И каждый поход длится не меньше десяти лет… Пожалуй, пилотские навыки Нурры мало пригодятся в деле». Однако пилот всегда пилот, а принадлежность к таинственной и почитаемой касте Десантников, из которой не возвращаются в мир, делала Нурру ценнейшим сотрудником. Глору не доводилось прежде говорить с Десантником.
– Как же вы попали на каторгу?
– Пр-редал Путь. Обманул довер-рие. Дезер-ртир, – злобно перечислил Нурра.
– Погодите… Вы что – дезертировали? – еще раз удивился Глор.
– Надоело. Подлая р-работа, – сказал кург с намеренной дерзостью.
И посмотрел: вот, мол, как я думаю о вашем Пути и о ваших десантах!
– Вы хороший парень, – сказал Глор.
Тогда Нурра добавил еще:
– Ваш Путь – большая тачка для грязи. И вы сами грязь. Что вам нужно от меня? Благодар-рности?
– Нет, не благодарности… Мы улетаем на станции орбитального монтажа. Там я намерен занять другое тело, а вам хочу предложить свое.
– Вам это зачем?
– Думайте живо, – сказал Глор. – Мы торопимся. На сутки-другие станете Мыслящим. Затем – свобода.
– Вы монтажник. Высшего класса. Разоблачат.
Нурра хотел сказать, что тело перейдет к нему без навыков монтажника. Ведь сознание Глора будет в другом теле, а Нурра – не таинственный комонс, как Севка или Машка. Его сознание такое же, как у Глора, и одно другому не подчинится.
– Я позабочусь, чтобы вас не разоблачили. Обещаю твердо.
Нурра приподнялся. Злобные глаза-щелочки вспыхнули, клыки ощерились, блеснули когти.
– Согласен! Пр-ропадай все!
– А когда вы перейдете в «посредник», кург обязательно на меня бросится, как вы полагаете?
– Загр-рызет. Работайте из машины.
– Не хотелось бы… Если бы вы позволили вас связать…
Нурра зарычал и уперся всеми шестью ногами в землю.
– Бр-р-росьте. Сам загр-рызу…
– Либо вы мне верите, либо нет, – рассердился Глор. – В «посреднике» лежит Мыслящий, я должен его допросить. Надо поместить его в ваше тело. Клянусь Путем, если б я пожелал причинить вам вред, то нашел бы способ!
– Ар-р-р, должны поговорить?
– Да.
– Он говор-рить не сумеет. Я учир-рся двенадцать лет.
Об этом Глор не подумал. Пусть так. Даже лучше. Он представил себе, что допрашивает беззащитного Мыслящего, да еще в связанном теле курга…
– Хорошо. Идемте к машине.
Ему хотелось потрепать зверя по загривку – побоялся.
Ник уже держала «посредник» наготове. Кург лег в траву, уставившись злющим, звериным взглядом. Глор старательно прижал когтем синюю пластину, второй палец устроил на гашетке, вытянул руку, направив «посредник» на курга. Нурра тяжело дышал, шерсть на его боках стала приподниматься, и Глор надавил на спуск. Под когтем шевельнулось окошко, «посредник» стал тяжелей, а кург медленно опустил морду в траву.
Глор разжал пальцы. Оказывается, они были стиснуты до боли. А пластина стала оранжевой. Теперь два места заняты.
Он посмотрел наружу. Трава распрямлялась, шелестя и поблескивая на солнце. Поляна была пуста. Дикий кург исчез в лесу, под встревоженными деревьями, и нельзя было угадать, по какой тропе он ушел.
Предупреждают…
Диспетчерская притворялась несведущей. В середине смены заместитель Первого говорил с Глором о завтрашней работе. Такова субординация. Официальный приказ его распорядительности Великого Диспетчера о переводе монтажников еще варится в недрах канцелярий. Посему Первый ничего не знает о переводе. Это было смешно – знали все, кончая последним новичком в бригаде. Тачч легонько поддала Глору в основание дыхательного мешка и проговорила:
– Ты пошел в гору. Ну, плавного Пути!
– Да почему в гору? – притворно удивился он. – Орбитальный монтаж всего лишь…
– Ну, молодец, держишься правильно, – усмехнулась Тачч. – Гляди не слети с орбиты. А когда поедете, поглядывай по сторонам. – И прыгнула к своей бригаде.
Чтобы уйти от завистливых взглядов и намеков, Глор полез проверять работу автоматов-контролеров в ионной камере питателя. Протиснулся через нижнее кольцо воронки в зеркальный, сплюснутый, нестерпимо сверкающий пузырь. Увидав балога, автоматы притушили свои прожекторы. Один автомат контролировал герметичность – потрескивал лазерным щупом. Мигающие вспышки раздражали, и Глор приказал автомату прекратить, а сам укрепился защелками на ободе воронки и настроил микроскоп. Швы были приличные. Он уже повернул левую ступню вокруг носка, расстегивая защелку, когда сиреневый свет заиграл на кольце ионной пушки. А! Белый Винт! Туман распластался в экранчик. Пробежали письмена: «В пути соблюдайте повышенную осторожность».
Глор не мог отвечать при автоматах. Он только смотрел на пластинку серебристого тумана, овальную, как экран. «Удачи, удачи!» – Туман побежал винтом и исчез. Глор обождал некоторое время и выбрался из питателя. Черные небеса, Учитель неплохо осведомлен! Знает об их переходе на новую работу. Хотелось думать, что ему известно и насчет Светлоглазого… Но что же их такое ждет в пути? Погоди-ка… И Тачч ведь советовала «поглядывать по сторонам»…
«Клянусь шлемом и перчатками, госпожа Тачч не менее загадочна, чем Учитель! Сначала предупреждает о кознях Расчетчика, потом увозит на охоту – с недвусмысленной целью, подальше от Охраны. И сейчас предупреждает опять…»
В полном недоумении Глор отправился передавать бригаду. А сам думал о Тачч. Значит, монтажница не заодно со Светлоглазым? Потому что опасность в пути могла исходить от него одного, думал Глор.
Наверно уж, в «посредник» встроен передатчик. Наверняка инженер-физик знает, что Глор использовал «посредник» в своих собственных целях… «Ну, только бы проскочить. На орбите я сумею постоять за себя», – думал Глор.
За час до конца работы его вызвал по браслету заместитель Первого Диспетчера. «Господин Глор! – каркнул старый монтажник. – Вам пора отправляться в соответствии с полученными ранее инструкциями. Плавного Пути».
Зная, что больше никогда он не увидит Монтировочной, Глор вдохнул сварочный дымок, зачем-то потрогал край воронки, выключил магнитные подошвы и прыгнул к лифту. За полсекунды до него со своей площадки улетела Ник.
«Ты хороший парень»
Дом дрожал и покачивался – здесь, на полукилометровой высоте, уже гулял штормовой ветер. Он бил настойчиво, и на каждый его удар отвечали глухим свистом штормовые двигатели восемнадцатого и двадцать седьмого яруса. Ракетные двигатели автоматически создавали тягу, уравновешивая силу ветра.
– Давай собираться, – сказала Ник.
Багажный контейнер – объемистый бак с завинчивающейся крышкой – выехал из кухонного лифта. Ник отвинтила крышку и решительно бросила на самое дно коробку с парадной формой Глора. И в нее положила «посредник».
– Смени перчатки, – проворчала Ник, укладывая коробку со своей парадной одеждой.
Перчатки полетели в особую копилку с гербом Охраны – для сношенных перчаток. Ник достала новые себе и Глору – из отдельных коробок – и спрятала их в контейнер. Поверх набросала рабочие комбинезоны и ботинки. Она старалась устроить так, чтобы между «посредником» и любопытными глазами контролеров Охраны оказалось как можно больше разных предметов. А Глор вспомнил про неска, Любимца Пути. Последние два дня его не брали на прогулки, и он с горя залег в спячку. Может быть, в предчувствии бури. Дикие нески в бурю спят. Глор выудил Любимца из ниши-мастерской. Зверь не проснулся. «Ну и спи! Несков не пускают на космодромы. Мы оба будем скучать, правда, зверь? Ты пушистое и бестолковое существо. Тебя будет кормить уборщик, а потом будут новые жильцы, такие же господа монтажники, как Ник и Глор. Они все любят домашних животных. Глор, судя по всему, любил животных больше, чем полагается обыкновенному господину из элиты. Хороший парень этот Глор», – думал Севка, глядя на искусно сделанные модели – одну готовую и одну начатую. Готовая – модель корабля старого образца, вдвое меньшего, чем новый. Вертя ее в руках, он с острой жалостью думал о мастере. «Я не хочу убивать тебя. Ты хороший парень, но ты строишь корабли. Да, ты славный и любишь всякое зверье, но ты любишь и корабли, строишь их модели – для удовольствия и развлечения. Красивые игрушки, правда, правда… Меня учили, что каждый должен любить свою работу. Всякую работу. И тебя так учили. Вот видишь. Это у нас одинаковое. Но всякую работу любить нельзя. На земле жил некий господин Мессершмитт. Он конструировал самолеты. Наверно, на рабочем столе господина Мессершмитта красовались модели самолетов, и он любовался ими, когда отдыхал, откинувшись в кресле. А самолеты убивали людей. Фашисты убивали хороших людей, любящих свою работу и работящих. Сначала в Испании. Потом в Польше. Потом во Франции, Бельгии, Англии, Югославии, Греции. Потом у нас, в Советском Союзе. Да, все это было на одной планете. Ты прав – это были настоящие убийства. Но чем отличается потеря личности от смерти? Для вас – я понимаю, – для вас это совсем разные вещи. А по-нашему, потеря личности – та же гибель. Вы хотите уничтожить нас – русских, немцев, испанцев, англичан, югославов, – всех людей. Чтобы помешать этому, мне придется убить тебя. Согласись, что это справедливо».
Он устроил неску гнездо из обрезков пластика и вызвал робота-уборщика. Приказал запомнить, что в доме остается неск, которого необходимо кормить с интервалом в одни сутки. «Прочее уберешь», – закончил Глор и принялся очищать мастерскую и ящики рабочего стола. Ненужное вываливал на пол – роботы выбросят. Под пластинками обнаружился школьный шлем госпожи Ник. Глор хранил его как память – крошечная штучка с намеком на гребень, знак высших каст. Шлем полетел в общую кучу.
Мягко шлепнула крышка лифта – Ник отправила контейнеры. Монтажники вышли за порог. Над дверью загорелся сигнал: «Помещение свободно».
Соблюдайте осторожность
Гравилетная станция была рядом – каких-нибудь сто шагов от въезда «Север». Задувал резкий, холодный ветер. Горизонт, как вражеская армия, обложила туча. Ее очертания почти не изменились с утра, что предвещало суровый ураган. Клочья тумана, смешанного с дымом двигателей, закручивались вихрями у верхушки города. Площадь вокруг фундамента Монтировочной была непривычно пустынной, башмаки резко и одиноко стучали по бетону. Глор вполголоса рассказал Ник о белом тумане и о словах Тачч. Ник передернула плечами и сказала, что Винт предупреждал и ее, а насчет госпожи Тачч она придерживается старого мнения. Если действия Тачч случайно совпали с действиями Учителя, это еще ровно ничего не значит…
Глор не стал возражать. Прежде чем спуститься по эскалатору, они остановились и с высоты фундамента осмотрели станцию.
Гравилет уже висел у причала. Он был похож на огромную серую ватрушку. Ритмически вспыхивала надпись: «Космодром-3 – Заводской сектор-7».
– Сейчас отправляется, – пробормотала Ник. – Так аккуратно… Как по заказу. Прибудем точнехонько вовремя…
Специалисты высших каст никогда не опаздывают. Это всем известно. Если засада ждет в гравилете, то именно в этом. Или, на крайний случай, в следующем.
– Мм… Посмотрим, когда следующий, – сказал Глор.
Они потихоньку продвигались вперед. Спустились с фундамента на эспланаду перед станцией. Гравилет скрылся за двумя стеклянными стенами станции. Оттуда доносился мерный гул лестниц и голос автомата, объявляющего: «Третий космодром, пищевые заводы… Отправление…» Сквозь стекло было видно расписание. Следующий гравилет отправляется через две девятых часа. Несколько человек смотрели из станции наружу, как рыбы из аквариума. Глор шепнул, не поворачивая головы:
– Внимание… Там Светлоглазый. Второй справа. Уходить нельзя…
Ник поправила капюшон:
– Следи за мной, вперед не выскакивай. Идем…
Она прибавила шагу. Один Глор мог заметить, что она пытается незаметно разглядеть щеголеватого инженера. Шагая все быстрее, они вошли в зал, пересекли его за спиною Светлоглазого. Похоже, что с ним был еще один. Пропустив Глора и Ник на платформу, они двинулись следом. В эту секунду загудел ревун. Сейчас закроются двери. У гравилета, заложив руки за портупею, стоял офицер Охраны и посматривал то на двери, то на запоздавших. Господа монтажники спешили к гравилету, сохраняя подобающее касте достоинство. Позади стучали башмаками те двое. У самых дверей Ник схватилась за щеки и достаточно громко прошептала:
– Пропуска! Я забыла пропуска!
Светлоглазый от неожиданности споткнулся. В остальном он вел себя блестяще – обошел Глора, вскочил в гравилет и придержал двери, пока не вошел его спутник. И – штрих мастера – подмигнул охраннику и помотал пальцем у рта: вот, мол, разини!
Дверь затянулась. Гравилет взмыл в небо. Офицер, ухмыляясь, смотрел на монтажников. Глор скроил злобную мину и заметил ему:
– Не ошибается только Расчетчик, господин офицер второго класса…
– Так точно, господин монтажник! – сказал офицер.
Ник стояла с чрезвычайно виноватым видом. Глор проворчал:
– Поворачивайся. Не то опоздаем и на следующий…
Для достоверности они поднялись в свой дом, даже вынули жетоны из перчаток и опустили обратно. «Наверно, мы делаем глупости, – думал Глор. – Зря сбежали. Скорей всего, инженер нас опекает. Отвлек внимание охранника, придал подозрительному происшествию комический оттенок. Зато теперь ясно, что Светлоглазый не агент Охраны. Клянусь гравитором, вот будет номер, если засада приготовлена в следующей машине!»
…Засады не было и не могло быть. Подходя второй раз к станции, монтажники увидели, что на причале сверкают каски и портупеи – целый взвод Охраны следовал на отдых в казармы заводского сектора.
– Взвод личной Охраны, – фыркнула госпожа Ник.
На станции «Космодром-3» монтажники выгрузились без малейших помех, и никто не вышел за ними.
Космодром являл собой унылое зрелище. Гладкая равнина, обнесенная высоченным забором. Здесь тучи затягивали уже все небо – бурые тучи красного вечера. Ураган приближался. И все казалось грязно-бурым. Выжженная земля, бетонные секции забора, вышки с опознавательными огнями и скучающими охранниками. Дул отвратительный пыльный ветер. В дальнем углу космодрома взлетали свистящие шаровые вихри – работал гравитор, выдувая воздух в стратосферу.
Ник и Глор почти бегом промчались в блиндаж управления. Они опоздали на целую девятую часа. В служебных коридорах царила штормовая суета. Космодромные инженеры бегали из двери в дверь. Черные с серебром комбинезоны Космической службы здесь не выглядели нарядными, а усиливали общее ощущение уныния и серости. Громкоговоритель уныло призывал шахтных смотрителей проверить задрайку горловин, потом горько вздохнул и напомнил господам радиометристам, что очередные ракеты пойдут на горячей тяге. По-видимому, фронт урагана ожидался в самом скором времени. Похоронное щелканье динамика сопровождало их до шестого этажа – счет шел по-ракетному, сверху вниз. Последняя лента доставила монтажников к спецпассажирскому залу – для господ, отправляющихся на спутники. Там их, оказывается, ждали. Космический инженер первого класса бросился к ним:
– Господа, вы задерживаете вылет! Ваши пропуска! Дежурный, живо!
Подскочил дежурный офицер Космической Охраны. Проверил жетоны, отсалютовал – все в порядке. Инженер повел их к ракете, подобострастно поторапливая. И тут они поняли, что Светлоглазый говорил правду. Глору действительно дают должность адъютанта Великого командора. Простых монтажников не провожал бы к ракете специалист высокой касты. Их никто бы не провожал. И несомненно, из-за простых пассажиров не задержали бы вылет ракеты.
Полет
Цель Пути – движение в Космос.
Груз и благо Пути – Мыслящие.
Орудие Пути – большие корабли.
А символ Пути – невесомость. Хранилище его блага, средство для постройки его орудий. Жрецы невесомости – балоги высших каст. В ней они воспитываются, учатся и работают. Невесомость – такая же принадлежность высших каст, как удобные дома, почетные должности и продвижение на несколько девяток очередей в год. В чем, кроме бездны преимуществ, есть и недостатки. Простолюдины легко выдерживают трехкратную перегрузку, а благородные кряхтят при полуторной и теряют сознание при двойной. Поэтому ракеты, обслуживающие спутники, не развивают ускорения больше двукратного – в хорошую погоду. Во время урагана приходится подниматься на горячей тяге без антигравитационной катапульты. Сегодня ускорение будет больше трех… Да еще толчки ураганного ветра… Ах и ах!..
Грузопассажирская ракета была готова ко взлету. В стартовой шахте гудели и ныли вентиляторы. Сопровождающий был настолько любезен, что проводил Ник и Глора до их мест в первом ряду. Поднимаясь мимо нижних кресел, они видели лица пассажиров, зажатых в предупредительно мягкие тиски фиксаторов. Пассажиры испуганно поводили глазами. Они боялись ускорения горячей тяги. Под фиксаторами нельзя было различить цвета комбинезонов – только лица и руки в перчатках. Глор и Ник заняли свои кресла. Рядом заводил глаза и кряхтел пожилой Диспетчер. Его шлем с гребнем торчал в фиксаторе, как овощ в грядке. Из открытого рубочного люка выглядывал пилот – лицо у него было ехидное. Он сказал сопровождающему:
– Проваливайте, инжер… Не успеете выйти, расплющу, как лаби-лаби!
Пилот захохотал, положив на горловину люка руки в розовых перчатках, – низшая каста, разве от них дождешься вежливого обхождения? Диспетчер изобразил подобие улыбки. Пускай пилот и не управляет ракетой, а только сидит на всякий случай, однако… ходили слухи, что пилоты забавляются, «потряхивая» пассажиров.
Внизу хлопнул люк, заурчала гидравлика. Космодромное радио прохрипело: «Две пятерки, две пятерки! Тебе дается старт на столбе, тяга ноль семь, вертикаль…» Диспетчер радостно дернулся в кресле – старт на антигравитации! Но радио безжалостно продолжило: «…переход на горячую тягу, два и семь, вертикаль три два ноль. Две пятерки, подтверди готовность».
– Да что орешь, я давно готов… – буркнул пилот. Закрылся грузовой люк – опять хлопок и шипение. Пилот неожиданно улыбнулся Ник, проворчал: – Ну, понеслись, – и скрылся в рубке.
Диспетчер, освободившись от страха перед проклятым ракетчиком, застонал:
– Во имя Пути, почему я не дождался пассажирской… Ускорение два и семь девятых, ужжасно!
Снизу кто-то сказал:
– Пассажирских трое суток не будет, Диспетчер.
Судя по тону, это был космодромный инженер из третьего ряда. Космодромные – нахалы. Глор ничего не видел, кроме белой рубочной переборки и башмаков своей подруги. Он с пренебрежением подумал, что Диспетчер напрасно стонет. Тяжелый тихоходный гроб, в котором они летели, наверняка устойчивей при подъеме, чем легкая пассажирская ракета. И тут его вдавила в кресло горячая тяга. Потом ракету затрясло и начало швырять, и временами казалось, что она падает, а не поднимается. Кресла отчаянно скрипели. Фиксаторы, по-своему реагируя на перегрузки, сдавливали тело – не вздохнуть. Приличие не позволяло окликнуть Ник. Глор страдал молча. Пилот безмятежно-весело проорал по внутреннему радио:
– Эй, господа! Держитесь, уже недолго.
Рывок двигателей – наступила черная слепота. Глор потерял сознание. Очнулся. Опять упал в черную яму. Очнулся. Ракета шла ровно, снижая ускорение. Шевеля пальцами, Глор определял: двукратная. Один и четыре. Пять девятых… Ноль! Невесомость! Она была как ласковая теплая вода. Ракета вышла на орбиту космических доков.
Пассажиры облегченно загудели. Они обсудили взлет и пришли к выводу, что автоматы настроены не лучшим образом. Диспетчер, ничего не смыслящий в космонавтике, капризно простонал:
– Где мы, во имя Пути?
Ему объяснили, что на обзорном экране пилота проходит троянский спутник связи и навигации, за горизонт опускается спутник Титановый, а в нижнем секторе сейчас появится Главный док – место достройки больших космических кораблей. Ракета идет к доку на свободном падении и будет принята на грузовом причале. Затем пассажиры погрузились в молчание. Так уж принято. Приходится молчать в лифте, гравилете, в любом общественном месте, если вы прилично воспитаны… Так проходил этот космический перелет, двухсотый или трехсотый – кто их считает? – в жизни Глора и Ник и первый в жизни Севки и Машки.
Главный док
Генератор Главного дока подхватил ракету, как огромная мягкая рука. Сравнял ее скорость со своей, затем переключился на притяжение и плавно втянул суденышко в решетчатый цилиндр грузового причала. Пассажиры узнали об этом по толчкам и шуму – ракета несколько раз грохнула бортом о фермы. Приехали. Люки открылись. Глор и Ник спрыгнули на причал и с наслаждением размялись.
Они пошли по трапу-туннелю, присосавшемуся к обшивке ракеты. Пол был мягкий и пружинил под ногами. Такие трапы подавались к пассажирским люкам всех прибывающих ракет – снаружи был вакуум, космическая пустота. Главный док начинался за обрезом трапа. Жилая часть спутника была построена как корабль – бронированная сигара, около пятисот метров в длину и шестидесяти в диаметре. Бок о бок с нею, прихваченные титановыми стропами, летели в Космосе строящийся корабль и еще стометровый цилиндр мастерских. Издали все это выглядело как три связанные палочки: две длинные и короткая. Причалы служили продолжением короткой палочки – мастерских. Вдоль причалов, по броне жилой сигары, были проложены стеклянные туннели. Из них, как ветви из стволов, торчали воронки трапов. Шагая от ракеты к входному вестибюлю, Глор и Ник видели под ногами, под толстым эластичным стеклом, зеленую обшивку жилой сигары. Справа – такую же обшивку корабля. Этот космический гигант был построен в Монтировочной первого потока и поднят в Главный док для доводки и испытаний. Над головой был открытый Космос, однако монтажникам не удалось увидеть и кусочка черного неба. Конструкции причалов, широкие кормы ракет, бесчисленные трубы, провода, мостики закрывали все. В редких разрывах прожектора затмевали звезды. Мигали лампами автоматы. Балоги в светящихся вакуумных скафандрах неуклюже копошились на серых от нагара боках спасательных ботов. Грузовозы толпились у причала, как слоны у кормушки. Перед входом в мастерские суета кончилась. Черное небо ударило в глаза. Здесь начиналась ажурная башня Главного маяка – знаменитое место! Половина околопланетной космогации шла по этому гигантскому фонарю, вспыхивающему каждые восемнадцать секунд. За миллионы километров пилоты видели алое пламя ксеноновой плазмы. Маяк, ощетиненный антеннами, висел на фоне звезд. Антенны простой связи, специальной связи, космической пеленгации и еще сотня каких-то, известных только специалистам. Под самым фонарем висело громадное блюдце, называемое просто Антенна. Эта королевская простота поразила Глора, когда он еще учился в школе. На уроке астрономии им показали спутники. Титановый, троянские, Стартовый, Сверкающий и прочие свободно летали по нормальным орбитам, близким к круговым. А Главный док – по сложнейшей вытянутой орбите, чтобы Антенна смотрела всегда в одну точку неба. Автоматы направляли док, учитывая вращение планеты вокруг Большого Солнца, и искажения этого вращения от Малого Солнца, и еще восемьдесят одно искажение. Орбита беспрерывно менялась, покорная Антенне. Потом Глор узнал, что таинственной «точкой в небе» была ближайшая планета Пути.
Туннель кончался у основания маяка. Приезжие попали в центральный вестибюль Главного дока, где соединялись причалы, мастерские, корабль и жилая сигара. В низком, тесном зале была толкучка. Мелькали рабочие комбинезоны, вакуум-скафандры, панцири роботов и шлемы Диспетчеров, самоходные тележки. Старшие офицеры Космической Охраны дежурили у входов. Глор и Ник пробрались к жилому коридору, предъявили жетоны охраннику, а перчатки – сторожевому роботу, висящему у его плеча. Офицер уже сделал механический жест – проходите, но вдруг спрятал жетоны, сказал несколько слов в браслет и попросил приезжих обождать. Слева от офицера было выгорожено место для ожидания. Глор и Ник встали там, как на острове, и робот устремил на них бдительный взгляд. Жетоны остались у охранника.
Некоторое время они с любопытством разглядывали вереницы балогов и автоматов, снующих через вестибюль. Узнавали знакомых по Космической академии, кланялись. Но через две девятых часа начали беспокоиться. Обождав еще одну девятую, Глор спросил, не забыл ли о них господин офицер высшего класса?
– Никак нет, господин монтажник высшего класса! – бодро сказал офицер. – У вас пропуска с проверкой в Расчетчике, к сожалению. Виноват… Проходите, господин командор… Так что ждите, господа монтажники. Когда Расчетчик освободится, вас вызовут в контрольную камеру.
Офицер смотрел в сторону и не видел, что Глор побледнел, а Ник схватилась за щеки. Проверка в Расчетчике! Это конец. Глора и Севку, Ник и Машку ждала не служба в Главном доке, а бесславная гибель под стволами распылителя.
Земля. Тридцать шестой день
Прошла неделя после операции «Апостол» – с легкой руки профессора Ямщикова это название прижилось. Сам «апостол», оказавшийся работником Министерства иностранных дел, был освобожден от Десантника, вполне поправился и рвался домой. Но тот же Ямщиков не отпускал его – исследовал на сотню ладов. Благоволин тихо сидел в своей комнате. Это называлось домашним арестом. Физик употреблял такое количество черного кофе, что начхоз ежедневно приходил в отчаяние. А дежурный по библиотеке таскал ему стопки книг, которые осваивались в полной тишине. В особняке Центра вообще было очень тихо. Лишь «апостол» имел обыкновение по утрам распевать пронзительным тенором французские песни, по вечерам он пел испанские песни, а профессора Ямщикова ругал по-итальянски. За глаза. Ямщикова все побаивались.
Эти двое – профессор и его пациент – не знали, каким делом занят Центр, и развлекались каждый по-своему. Остальным было не до развлечений. Операция «Апостол» оставалась единственным успехом Центра, и то случайным. Пришельцы-резиденты казались неуловимыми. Исследование кристалликов, взятых у «апостола», ничего не дало. Кристаллическая структура была настолько сложной, что на расшифровку ее понадобились бы годы – да и чем помогла бы расшифровка?.. Кристаллы ровно ничего не излучали и по виду были обыкновенными стекляшками, разве что довольно тяжелыми. Уцепиться было не за что. Время шло. Миновал тридцать пятый день после тугаринских событий.
Вечером к начальнику Центра пришла Анна Егоровна Владимирская. Зернов мрачно просматривал бумаги. У двери стоял небольшой фибровый чемодан – с такими обычно ходят мастера по холодильникам или телевизорам.
– Я на минуту, – решительно сказала Анна Егоровна.
Зернов терпеливо улыбнулся и сказал, что на минуту – пожалуйста. Тогда Анна Егоровна спросила, что с Благоволиным.
Как член комитета девятнадцати, она имела право задавать такие вопросы.
– Он под домашним арестом, – ответил Зернов.
– Знаю, батенька. И понимаю. Дело наше слишком серьезно, чтобы рисковать. Все же напомню, что мы проверили машинку на больном – она работает. И на Благоволине проверили – он чистый.
Зернов вежливо улыбался и кивал. Действительно, вся информация Дмитрия Алексеевича подтвердилась. Длинная нить «посредника» – передача, короткая – прием. Как он и говорил, «посредник» непрозрачен для рентгена. «Посредник» исправен – удалось освободить «апостола» от Десантника, спрятанного в его мозгу. Сам Благоволин неопровержимо оказался обыкновенным человеком. В его мозгу аппарат не обнаружил Десантника. Почему же он под арестом?
– По двум причинам, – сказал Зернов. – Я не имею права закрывать глаза на неполную откровенность своего сотрудника. Это не вопрос самолюбия. В нашем деле такое нельзя терпеть.
– Да в чем же он неоткровенен?
– Он буквально по ложечке выдает информацию. И отнюдь этого не скрывает. Он сам напросился на арест.
– Да? По-моему, вы мудрите, – басом сказала Анна Егоровна. – Как вспоминает, так и выдает. Вы подумайте, как он запоминал! Экую муку принял мальчишка!
Зернов с удовольствием посмотрел на нее.
– А по-моему, ему надоело ловить мух кустарно и он решил найти кардинальный способ.
– Ловли мух? – протянула Анна Егоровна. – Думаете, он это затеял?
– Уверен. Вы загляните в библиотечный формуляр – какие книги он глотает. Вместе с кофе…
– Так вот оно что-о! А вы умный мужик, – сказала Анна Егоровна.
– Спасибо. И учтите, что Благоволин феноменально самолюбив. Ничего не желает говорить заранее. У вас есть еще вопросы, доктор?
– Нет… – Анна Егоровна подперла круглое лицо обеими руками и посмотрела на Зернова. – Вопросов-то нету. Кабы у вас был ответ… Выкрутимся ли, Михаил Тихонович? Я как увидала «посредник» – с ниточками, – знаете, о чем подумала?..
– Знаю, – сказал Зернов. – Очень знаю. Ничего, Анна Егоровна… Будем надеяться на операцию «Тройное звено». Простите, меня ждут.
Он убрал бумаги, захватил чемодан и спустился в гараж. Когда машина выезжала со двора, часовой у ворот взял по-ефрейторски «на караул».

Кошка
То, чего боялась Анна Егоровна, произошло несколькими днями раньше. Принимая разные облики – то железнодорожника, то офицера-отпускника, то колхозницы, едущей к матери в гости, два Десантника добрались до пограничной зоны. При себе они имели три «посредника». Один исчерпал ресурс и рассыпался тончайшей серой пылью после девяти пересадок. Это их не смущало. Один из двоих Десантников все равно находился в кристалле Мыслящего. Въезд в пограничную зону был запрещен, и принимались меры против Десантников – часовые дежурили тройками, проводники не показывались из вагонов и так далее. Но внутри запретной зоны жили десятки тысяч людей. Они по разным делам выезжали за оцепление. И возвращались. Дежурный Десантник недолго рыскал между кордонами – лазейка отыскалась. И он рванулся к границе.
Он проехал за оцепление, сидя в мозгу председателя колхоза. В поле, не доезжая деревни, приказал шоферу остановиться и подсадил в него второго Десантника – из «посредника». Пожаловался:
– Бисовы стражники, едва пронесло. Как будем уходить за кордон, смекаешь?
– Надо зверя мобилизовать, – твердо сказал второй. – В этом теле не пройдешь. Кому идти в зверя, Угол-девять?
– Тебе, Треугольник. Бери меня в «посредник». Езжай к Софке-продавщице, передавай меня ей. У нее зверь свой, домашний… Слушай: когда я тебя пересажу в Мурку, дам рукой направление к границе, понял? А где пробираться, ты знаешь. Понесешь третий «посредник». Второй бросим. Действуй…
Шофер нацелил цилиндрик в председательский лоб и дернул нитку. Очнувшемуся изумленному председателю он сказал: «Крепко, крепко спишь, Борис Иваныч!» Угол девятый побыл председателем колхоза минут пятнадцать, не больше… И шустрый вездеход покатил, отблескивая на солнце чисто протертыми стеклами, по пшеничным и кукурузным полям и прибыл в деревню. До государственной границы здесь было километра два.
Треугольник завез председателя в бригаду, а сам подрулил к сельмагу. Софка-продавщица сидела за прилавком с книжкой. Покупателей не было – все в поле. Шофер спокойно подошел, достал «посредник» и выпустил Угла в продавщицу, подставив руку, чтобы она не расшибла лицо о прилавок.
– Здесь красивая местность, – сказала продавщица. – Побегу домой, Мурку подманивать. Давай-ка «посредник»… Лучше сядь, не то бабахнешься – пол проломишь.
Шофер очнулся, сидя у прилавка на пустых ящиках. Угол-девять успела спрятать «посредник» с Треугольником и выпроваживала шофера, приговаривая:
– Вот как расшибешь нам дядю Борю, пьяница ты, пьяница… Уходи домой, выспись!
Шофер, изумленно вертя головой и пожимаясь, завел машину. Он был Десантником полчаса и тоже не заподозрил дурного.
Это произошло в конце дня. А в сумерках продавщица вышла погулять, держа за пазухой толстую полосатую кошку. Рядом с деревней была яма пересохшего пруда. Женщина спустилась с откоса, огляделась, бросила кошке селедочную голову. Мурка заурчала и впилась зубами в гостинец. Продавщица-Десантник нацелилась «посредником» и дернула нить передачи.
Зверь буквально взвился в воздух – шерсть поднялась, тощий хвост распушился, как посудный ерш. Потом кошка плюхнулась на теплую землю, зашипела и несколько секунд яростно умывалась. Подняла голову, и Десантники посмотрели друг на друга. Через минуту случайный наблюдатель мог бы видеть странное зрелище.
Женщина сидела на земле. Перед нею стояла кошка, держа в пасти зеленую трубку, слабо светящуюся в сумерках. Передней лапой кошка прижимала к земле короткую нить, тянущуюся из трубки.
Второй «посредник» лежал в стороне, за кустами.
– Живей, живей, кис-кис-кис, – промолвила женщина.
Кошка дернула головой вверх, нить натянулась, и женщина повалилась на бок.
Никто не видел, никто! Серый зверь метнулся из ямы. Отработанный «посредник» кошка спустила в кроличью нору. Подхватила свежий. На гребне пруда присела, чтобы запихнуть в рот – неуклюже, непривычной лапой – болтающиеся нити. И по кустам, зарослям ежевики и дикого винограда, вдоль изгородей, прижимаясь к земле, подолгу высматривая, принюхиваясь, никем не замеченный, Треугольник ушел к границе. «Посредник» ему мешал. На каждой остановке Десантник опускал его на землю и прижимал когтистой лапой, как мышь.
Продавщица шла домой и удивлялась: как вышло, что она по дороге из сельмага забрела в старый пруд? Последнее, что она помнила, – разбитного покупателя, председательского шофера… А кошка перед рассветом миновала вспаханную полосу границы. К полудню изловила двух мышей-полевок и, сытая, вошла в деревню на той стороне. Пряталась от собак, от мальчишек и девчонок – этот народ Десантникам ни к чему. И снова в сумерках увидела подпрыгивающую фигуру. Это писарь деревенской управы делал вечернюю пробежку перед ужином. Треугольник живо махнул на каменную изгородь, укрепился на ней и едва не опоздал, так как писарь приближался очень быстро. К счастью, писарь остановился поглазеть на большую полосатую кошку с неизвестным предметом в зубах. Он сказал философски:
– Коты – известные воры. Мышь? Нет, не мышь. Кусок сала? Нет, непохоже… Пшла прочь, воровка!
Треугольник возился с «посредником». Длинная нить наконец-то укрепилась между кошачьими пальцами-подушечками. Рывок! Впустую. Нить передачи была слишком длинной, ее не удалось натянуть.
– Рвет и терзает, – нравоучительно сказал писарь. – Пшла, дерзкая! Чем бы таким в нее?.. А! Вот камень.
Треугольник, взмяукивая от усилий, обернул нить вокруг лапы и снова вздернул голову привычным движением. Так кошки вытягивают шею, когда носят котят. Писарь схватился за сердце. Он сел на пыльный щебень дороги, а кошка бросила к его ногам «посредник». Кошачьи глаза в сумерках светились ярко и страшно.
– Да продлит Всемогущий твои дни, Треугольник! – проговорил Угол устами легкомысленного писаря. – Ты отменно потрудился. В деревню прибыл знатный земляк – секретарь господина губернатора… С ним мы и продолжим наш путь.
Треугольник нетерпеливо мяукнул.
– «Мяу-мяу», – поддразнил Угол, возвращая Треугольника в «посредник». Кошка Мурка слетела с изгороди и, приседая от непонятности, ринулась по своим следам домой – к котятам, теплой печке и жирным мышам в амбарушке.
Десантники двинулись дальше. Поутру секретарь губернатора – снова Треугольник – повез их в губернский город. Там проделал пересадку в самого губернатора.
И Десантники ринулись в столицу и дальше, за пределы страны, по Земле. Теперь, не стесняемые пограничными защитными зонами, четко разработанными мерами охраны штабов и правительств, не стесняемые ничем, они могли довести операцию «Вирус» до конца.
Главный док
(Продолжение)
Офицер смотрел в сторону. Глор сжал челюсти и внимательно, не спеша оглядел вестибюль. Четыре выхода. Над каждым мигает сигнал: «Предъяви пропуск и номер». Пятый портал, выход к причалам, не охраняется – пропуска проверяют у ракет.
Не раздумывая, Глор обратился к охраннику:
– Господин офицер, мне кажется, что мы вам мешаем.
– Никак нет – служба, – сказал охранник.
– Полагаю, не будет нарушением устава, если мы погуляем на причале? Когда освободится Расчетчик, нас вызовут по браслету.
Ник умоляюще присела. Офицер сам принадлежал к высшей касте и понимал, что господам монтажникам унизительно торчать на арестной площадке, у всех на виду.
– Пожалуй, устав этого не запрещает, господа. Прогуляйтесь.
Они поспешно шагнули в толпу. Поспешно и в то же время медленно, чтобы не вызывать подозрений. «Трепыхаемся», – со спокойной горечью подумал Глор. Ядовитая муха фан, изловленная лаби-лаби, тоже трепыхается.
Перед ними снова раскрылась бесконечная труба причала. Неподалеку, у входа в шлюзовую, стоял охранник. Навстречу шла группа монтажников. Они поднимали на ходу забрала вакуум-скафандров. «Пропущу, – думал Глор. – Пропущу и пришибу охранника. Я тяжелее его на добрую девятую часть…»
– О-о! Госпожа Ник, старина Глор, во имя Пути!
Старый знакомый, монтажник Дибр, радостно выглядывал из скафандра.
– Во имя, – буркнул Глор.
– Перебрались к нам? Роскошно! – Дибр прижал их к стене и засыпал вопросами: – Как там старина Тачч? А Каха, твой помощник? Клянусь шлемом и перчатками, так давно это было – Монтировочная, старый гунеу и остальные! Ну-ка расскажите, сколько накопили очередей, таких ма-аленьких хоро-ошеньких очередушек? А шестинога сменили? Роскошно! Роскошно! А как там…
Охранник глазел на них с ленивым любопытством.
Браслеты сжались и проговорили: «Госпожа Ник, господин Глор, монтажники высшего, в центральный вестибюль!»
– Клянусь Бессмертием, нам по дороге, – взвизгнул Дибр. – Ну идите, я позади, я за вами! Как там, на планете, погода?
– Ураган, – сказал Глор.
«Почему я иду? – думал он. – Почему я повинуюсь? Раб! Трус! Трижды и девятикратно раб. Остановись же!»
Останавливаться было поздно. Улыбаясь, приседая, взмахивая рукой, через вестибюль пробился очаровательный господин Клагг. Он был один, без конвоя. Увидев его, Дибр щелкнул: «Безветренной дороги!» – и исчез. А Клагг церемонно поздоровался, поздравил с прибытием и попросил разрешения отвести господ к «месту жительства и далее». Тут же он отобрал жетоны у постового и устремился в главный коридор. Не пойти следом было невозможно.
«На спуске в шахту я его скручу и отберу лучемет», – думал Глор. А господин Клагг семенил изящной рысью, светски болтая о том о сем. Показал клуб Космической Охраны, казармы господ офицеров. И вход в шахту Расчетчика. Он рысил так стремительно и болтал так самозабвенно, что Глор и Ник спохватились лишь тогда, когда вход к Расчетчику остался позади. Через секунду они свернули в каютный коридор, и страшная шахта скрылась из виду. А «конвоир» продолжал объяснять все подряд. Он был явно разочарован, когда гости уверенно спустились по трапу к оси тяготения, перевалили через трубу гравитора и полезли в прежнем направлении, но «вверх». В каюте, отведенной Глору и Ник для жилья, господин Клагг принялся хлопать дверцами шкафов, крышками лифтов, едва не включил аварийную сигнализацию. Услышав, что гости прошли курс Космической академии и сами знают распорядок, Клагг исполнил челюстями восторженную дробь. Он тоже кончил Академию и школу Охраны! Здесь работают исключительно выпускники КА – да-да, исключительно! Он будет ждать за дверью – форма одежды парадная, почтенные господа!
Расчетчик пока откладывается, поняли монтажники. Форма парадная – будут представлять командору Пути…
Они с облегчением захлопотали в своей ромбовидной двухэтажной каюте. Верхняя часть для отдыха, без мебели, а нижняя – для работы. Контейнеры с багажом стояли в лифте. Ник вытряхнула на пол большой контейнер – уф! «Посредник» на месте… К коробке никто не прикасался… Они облачились в парадную форму, украшенную знаками Пути и символом монтажников – изображением языка пламени. Любезный Клагг прошептал: «Великолепная парочка!» – испросил разрешения поправить на госпоже Ник парадный шлем и повел их в приемную командора Пути.
Это была обширная мрачная зала. Глор мог бы вспомнить еще десяток таких круглых, несуразных, плохо освещенных загонов, набитых свитскими офицерами и чиновниками. Наверно, традиция круглых приемных пошла именно отсюда. Кабинет Великого командора располагался в носу жилой сигары, где в настоящем корабле помещаются ходовые локаторы. Приемная была круглой потому, что занимала весь следующий отсек, а корабль в сечении круглый. В кабинет его предусмотрительности вела лестница-трап с площадкой, висящей над головой, как летающее блюдце. На ней лениво красовались охранники при полной караульной форме. Взамен распылителей они были вооружены лучеметами, как и полагается на космических объектах. Удар антиматерии из распылителя может пробить обшивку спутника, а снаружи-то вакуум…
– У нас очень уютно, – шепотом трещал Клагг. – Готовы? Можно докладывать его предусмотрительности? Господин начальник Охраны, господа монтажники готовы!
Один из охранников забормотал в переговорное устройство. Остальные дерзко глазели на гостей сверху вниз. Глор был здорово взвинчен. Он заставил себя отвернуться и сам стал глазеть на чиновников, сидящих за стеклянной перегородкой, вдоль стены. Что-то было странное в этих господах, а видно плохо… Космическое стекло – оптических свойств от него не требуется… Ого, серые комбинезоны! Да это питы…
«Отчаянный же народ здесь работает, – подумал он. – Все время видеть питов – это же с ума сойдешь…»
Гостеприимный Клагг проблеял:
– Ничего, ничего, дорогой господин монтажник! Можете полюбоваться, им все равно!
Офицеры стали падать на перила – так развеселила их шутка Клагга. Глор кисло улыбнулся. Питы невозмутимо работали. Один был весь опутан проводами и подергивался. Поддавшись общему тону, Глор спросил:
– Электронные пляски?
– Что вы, дорогой господин монтажник! Они никогда не отдыхают! – простодушно отвечал Клагг.
С площадки торжественно зарокотал старший офицер:
– Господа монтажники высшего класса, к его предусмотрительности командору Пути!
«Ну, держись», – сказал себе Глор.
Командор Джал одиноко стоял под куполом кабинета. Издали он казался маленьким, как неск, поднявшийся на задние лапки. Монтажники отговорили обычные приветствия. Джал рявкнул:
– Подойдите!
Они подошли.
Великий командор был старик, с короткой массивной шеей, длиннорукий и коротконогий. Глаза – подвижные, проницательные до чрезвычайности. Челюсти отливали сизым – космический загар. Он сказал:
– Госпожа Ник, вы специализировались на автоматах сгорания? Надеюсь, вам здесь понравится. Скоро пригоним новый корабль… – Он резко повернулся к Глору. – Смотри мне в глаза.
Глор заставил себя повиноваться. Взгляд в упор означает враждебность, угрозу. От пронизывающего взора его предусмотрительности подгибались колени.
– Ты, похоже, сообразительный паренек, – сообщил командор. – Погоди-ка.
Он сунул в ухо телефон читающего устройства и некоторое время слушал, задумчиво постукивая когтем о коготь. Выбросил телефон.
– Госпожа Ник свободна. – (Робот открыл люк.) – Надеюсь увидеть ее в клубе. – И к офицеру: – Вы ступайте вниз.
– Ваша предусмотрительность, устав…
– Ступай, я сказал! Вон!!!
Офицер попятился к люку и едва не свалился на головы своих товарищей.
– «Устав, устав»… Надеюсь, вам понравится клуб, госпожа Ник, – любезнейшим голосом проговорил командор. Люк закрылся. – У тебя очаровательная подруга, паренек… Ну вот что. Твои объективные данные неплохие. Происхождение, школа, Академия… Расчетчик я пока отменил. – Командор посмотрел на люк. – Может, не отменять, а?
Глор невозмутимо, не шевельнув и мускулом, смотрел на пряжку командорской портупеи.
– Ну ты, верзила… Молчишь?
– Я готов подчиниться любому приказанию вашей предусмотрительности. Если я заслужил проверку в Расчетчике…
– Да чем ты заслужил?.. Устав! Слушай внимательно. Девятидневку назад у меня вознесся адъютант… Поразительный был чурбан. И дерзкий. Я его упек в Мыслящие вне очереди…
Глор вопросительно наклонился: задавать Великим вопросы никак не полагается.
– Послал его с поручением – он решил развлечься, чурбан… Переключил управление на аварийное, размолотил ракету, повредил корабль. Я и сказал Великому Диспетчеру: «Не верю я твоим людям, чурбаны они все как один; если бы я так оборудовал экспедиции, как ты людей подбираешь…» – Командор покачал пальцем у рта и закончил: – Инженера-порученца сам и выбрал. Тебя. Благодари!
Глор пробормотал слова благодарности и все, что полагается.
– Смотри, Расчетчик над тобою висит, чурбан! Разумеется, ты чист и прочее – понимаю, понимаю! Но учти: после проверки карьера твоя кончится. Мозги раскиснут. Старайся, паренек, и помни, кому ты обязан!
«Вот оно что – „мозги раскиснут“! А нам толкуют, что проверка в Расчетчике безвредна, как палочка жвачки…»
– Разрешите доложить, вашусмотрительность? Если проверка положена по уставу службы у вашусмотрительности, я…
– Получи в канцелярии положенное по штату, – перебил командор. – Два часа на отдых, затем явишься. Ступай.
Важная особа
Инженеру для поручений при командоре Пути полагалось иметь: малый лучемет, шифровальный диктофон, пилотский ключ к личной ракете его предусмотрительности, вакуум-скафандр и, наконец, пропуск с отметкой «везде». Выдал все это заведующий канцелярией пит под непочтительными взорами чинов Охраны. Лучемет был заряжен, носить его надлежало на груди. Вакуум-скафандр был отправлен в жилище господина монтажника высшего класса. Сообщив это, начальник канцелярии осмотрел пропуск с лица и с изнанки и передал другому питу. Тот впаял в пропуск пилотский ключ и объяснил, как им пользоваться: опустить в щель опознавателя на щите ракеты под стартовым клавишем, и так далее, и так далее. Глор и сам это знал, но питу было безразлично, что он знает. «Вот беда, – думал Глор. – Полноценное сознание, неплохое тело, а деревяшка деревяшкой…»
Он с облегчением выбрался из компании искусственных чиновников и попал в объятия Клагга – этот уж был живой на удивление!
– Ба-ба, работаем вместе, господин монтажник?! Представьте себе, я так и решил, клянусь горячей тягой, я предвидел, не так ли, господа? – верещал Клагг, призывая офицеров в свидетели.
С площадки, переваливаясь, спустился старший офицер. Представился дружелюбным басом:
– Сулверш, начальник Охраны его предусмотрительности. Ну, я рад. Без порученца все-таки трудно. Ну-ка… – Он взял пропуск и рассмотрел его внимательно, хмурясь. – Ну, все в порядке. Я не особенно им доверяю. – Он кивнул на чиновников. – Не поймешь, что у них на уме. Помолчи, Клажонок… Ну, теперь о работе. Вам надлежит постоянно быть при особе его предусмотрительности. Там, наверху.
– В кабинете?
– Ну а где же? – в свою очередь удивился Сулверш. – В соответствии с уставом Охраны, командор Пути не может принимать посетителей, будучи один. Ну вот…
– Простите, господин офицер, но это же обязанность Охраны?
– Так его предусмотрительность гонят! – с верноподданным восторгом вмешался Клагг. – У них от вида каски делаются корчи!
Офицеры с готовностью заржали. Сулверш пророкотал:
– Смир-рна-а! Р-разошлись, чурбаны! Клагг, я вас предупреждаю. Придержите язык! Ну вот… – Он ухватил Глора за портупею лучемета и прошептал громоподобно: – Старик… ну, мы его так зовем, ну… ласкательно, понимаете? Старик не любит, чтобы его охраняли. Ну, теперь все будет в порядке.
Начальник Охраны командора Пути улыбался всем широким, добродушным лицом. Его офицеры казались веселыми и незапуганными. Однако Сулверш под видом дружелюбного жеста проверил номер перчатки нового порученца, когда держал за отворот. Странное сочетание бдительности и пренебрежения к уставу Охраны. Впрочем, кто может принудить Великого соблюдать устав?
Отпуская Глора, офицер предупредил:
– Насчет должности лучше не распространяйтесь. Так я вам советую.
– Так… А что посоветуете отвечать на вопросы?
– Молчите, ну и все, – сказал офицер.
Конвейер
Ник ждала его и пока не теряла времени – примеряла вакуум-скафандр. Глор шепнул ей несколько успокоительных слов, достал свой скафандр, и они подогнали рукава и брюки по длине и манжетам, проверили воздушные системы, светофильтры, охладители и нагреватели. Скафандр – это штука. В нем всегда можно скрыться в Космос. Чьи-то глаза наблюдали за ними – в косяках чернели объективы. Крошечные, с зернышко, но скрыться от них было нелегко. Чтобы переложить «посредник» в нагрудный карман скафандра, Глору пришлось втискиваться в этом самом скафандре в стенную нишу. Зато, сложив его и спрятав, он избавился от заботы о «посреднике». Правила техники безопасности делают вакуум-скафандр чуть ли не священным предметом – никто не имеет права к нему прикоснуться, и только сам владелец может его укладывать. Глор уложил его в контейнер, запер браслетом, поставил на полку грузового лифта – все как положено.
Господа монтажники надели рабочие перчатки и шлемы с лампами и, приятно возбужденные, двинулись в корабль, к автомату сгорания. Глор познакомился с новыми сослуживцами Ник – монтажниками высшего класса и Диспетчерами – деловитыми, скучными, как набор гаечных ключей. Автомат сгорания давно работал. Новую монтажницу встретили с равнодушным недоумением. Добро бы она появилась вместе с новым кораблем, а то в самом конце доводки старого… «Не путалась бы ты под ногами» – было написано на лицах.
Автомат сгорания расположен в корме. Корабль сошвартован с жилой сигарой нос к носу. Глор мог вернуться в резиденцию командора удобным путем, через док, но выбрал другую дорогу – по кораблю. У него имелась некая цель. Через узкий лаз он обогнул тяговый реактор и, согнувшись в три погибели, побрел к гравитору. Несколько раз терял равновесие и падал на руки. Видимо, наладчики пробовали гравитор, слегка меняя поле тяготения. У самой улитки пришлось встать на четвереньки и ползти «вверх». В автомате ГГ действительно слышались голоса и светили лампы. Глор не стал здесь задерживаться. Ему хотелось осмотреться в трюме. Где-то там есть ремонтная мастерская…
Трюм начинался сразу позади ГГ. В люке, раскорячившись, сидел девятиногий робот-охранник с тремя огромными глазами на подвижных стебельках. Он предупреждающе звякнул и проговорил: «Пожалуйста, пропуск». Глор достал пропуск из перчатки. Робот свел на нем два глаза, а третьим продолжал смотреть в лицо – сравнивал с портретом. «Пожалуйста, номер перчатки». – «На́ тебе перчатку, наба ты титановая…» – «Пожалуйста, номер браслета», – не унимался робот. Наконец он отступил в специальное углубление, открыв проход в трюм.
Узкий туннель, по которому едва мог пройти балог, освещался только лампой на шлеме. Туннель тянулся далеко. У него не было настоящих стен. Вместо них отсвечивали пупырчатые, как пчелиные соты, и тускло блестящие, как целлофановые бесформенные мешки, ячейки с Мыслящими. Они словно были набиты, утрамбованы в трюм. Их покрывала разноцветная паутина проводов. Кое-где из сотов торчали черные пластмассовые колпачки. Глор ухватил один колпачок пальцами, потянул – штучка подалась и тут же втянулась на место. Сопротивлялась. Это был крошечный транспортный робот. Там, на месте назначения, роботы потащат Мыслящих к разгрузочным «посредникам»… Пока же их дело – сидеть прочно.
Очень хотелось подковырнуть пластмассовую дрянь, вытащить и раздавить. Он удержался и пополз дальше. Несколько раз отклонялся в боковые коридоры – попадал в тупики. Пожалуй, без провожатого в мастерскую не пробраться… Кроме того, в боковых отростках кое-где сидели питы, подключенные к Расчетчику корабля. Глор полез дальше, к носу. Кроме транспортных роботов, по пути попадались плоские, черепахоподобные ремонтники. Специально для ухода за ячеями. Глор через них перешагивал. И с каждым шагом все тверже решал: нет, этот корабль он не выпустит в разбойный полет. Хватит, повоевали… После того как он сам все видел, этого он не может вынести. Баста.
Глор тащился по туннелю, глядя вокруг Севкиными глазами. Но самое скверное было впереди.
В носовом конце трюма восседал такой же робот, как на корме. Он посторонился, выпустил балога и снова заткнул туннель металлическим телом. Глор очутился в ангаре летающих роботов-блюдец. Шесть штук, как обычно. И в каждом – по шесть больших «посредников». Блюдца висели в захватах, их днища сверкали в луче лампы. Словно гигант-дискобол аккуратно повесил на стену огромные метательные диски. Шесть штук, плотно по кругу, а в середине торчали, как связка поленьев, тридцать шесть резервных «посредников». Шестью клиновидными пачками, по шесть штук в клине… Пока блюдце развозит одну порцию «посредников», пластмассовые роботы загружают вторую. Конвейер. Геометрически правильный, точно рассчитанный, как печи Освенцима. Разгрузка корабля за один час. Одновременно вылетают по три робота-блюдца через щелевидные разгрузочные люки… Падают с орбиты на планету, сеют гибель и возвращаются.
Он трясся от ярости, глядя на эту жуткую машину. И вдруг что-то шевельнулось за блюдцами. Мелькнул свет. Глор непроизвольно схватился за лучемет.
Встреча
Между синим титаном блюдца и зеленой светящейся броней «посредников» просунулась голова в рабочем шлеме. Лампа ослепила Глора. Он прикрылся от света козырьком, узнал Светлоглазого и понял, что тот ждал его.
Кто-то следил за Глором, видел, куда он направился, и дал знать инженеру-физику.
– Господин Глор! Вас ли я вижу? – с шутовской восторженностью вскричал инженер. – Ка-акая встреча, ах и ах, и еще раз ах!
– Рад служить, господин инженер-физик, – сказал Глор, стараясь быть любезным. – Надеюсь, нам по дороге?
– О, повремените, дорогой господин! – глумливо сказал Светлоглазый и – злым стремительным шепотом: – Вы пользовались прибором. Зачем? Не лгать! Нам все известно!
– Не извольте забываться! Я не привык к подобному тону.
– Увертки! – прошипел Светлоглазый. – Школа благородных манер!
– Вот что, инженер, – миролюбиво предложил Глор, – предлагаю вам извиниться. Засим побеседуем, если угодно.
– Весьма угодно, господин монтажник! Приношу извинения господину монтажнику! Довольны? Теперь прошу отвечать.
– А нечего мне отвечать, – сказал Глор. – Кого было нужно, того и взял в прибор. Вашу просьбу я постараюсь исполнить. Что еще?
– Да вы понимаете, что делаете? «Кого нужно»! Вы должны были попросить меня, меня, и я взял бы для вас кого угодно – чисто и безопасно. Дилетант! Говорите, что вы натворили. Я попытаюсь исправить дело. Ну?!
«Ничего не знает, – понял Глор. – Думает, что я с помощью „посредника“ украл чье-то тело».
– Не беспокойтесь, – проговорил он. – Я взял Мыслящего не из балога. Все в порядке.
Инженер-физик передернул плечами и сказал довольно спокойно:
– Дела не будет, Глор. Сейчас же верните «посредник». Я вам более не верю.
– Клянусь перчатками! Более не верите? А почему верили прежде?
Светлоглазый только усмехнулся, и Глор понял. Разумеется, чхаги изучили его. Но заранее. Теперешнего Глора они знать не знали. А прежний Глор, очутившись в таких стальных клещах, и щелкнуть бы не осмелился. Хотя бы из-за Ник. Его одержимая привязанность к Ник всем известна…
– Давайте! – Чхаг протянул руку.
– И не подумаю. Вашего прибора у меня нет с собой.
Светлоглазый опять стал коричневым. Сунул в ухо телефон, что-то пробормотал. Глор понял: чхаг говорит с сообщником, который следит за передатчиком, встроенным в «посредник». Ясно. Шпион слышал, как Глор и Ник разговаривали, перекладывая «посредник» из коробки в скафандр. И решил, что Глор спрятал его под комбинезон. А сейчас шпион докладывает инженеру, что их последнего разговора не было слышно, то есть «посредник» спрятан в другом месте.
Чхаг яростно забормотал по своему радио. В гулком отсеке послышалось несколько слов. «Железный Рог на месте?» – услышал Глор. А Светлоглазый непроизвольно сделал радостный жест. Видимо, ответили, что на месте…
– К вам придет мой помощник, – сказал Светлоглазый. – Сегодня. Вы его узнаете. Отдадите прибор.
– Не раньше, чем исполню обещанное, – флегматично сказал Глор.
– Я вас раздавлю, безумец! Нет, я и когтем не двину. Без моей опеки вас разберут на молекулы!
– Да, на причале ваш сообщник подоспел в самое время… Не дал мне сделать глупость. Но спасали вы не меня. Себя, господин – не имею чести знать, как вас зовут…
– Отдаете «посредник»? – крикнул Светлоглазый.
– Я уже сказал.
– Прощайте! Вот что вас ждет. – Инженер-физик выставил два пальца рогаткой, изображая два пучка плазмы из распылителя. И стал пятиться к трюму.
– Спасибо за предупреждение! Я приму меры, – сказал Глор и поймал инженера за локоть. – Стой!
Тот дернул руку, но Глор был сильнее. Подтянул рукавицу, посмотрел номер перчатки. Тряхнул инженера:
– Путаник вы, номер пять тысяч девятьсот восемьдесят один… Путаник! Не я у вас в когтях, а вы у меня. Но пока я не стану вам вредить. Прощайте… – И, не оглядываясь, шагнул из ангара в док.
Великий Диспетчер
Новый инженер для поручений появился в кабинете командора Пути аккуратно, в срок. Третий Великий, развалясь в корабельном подвесном кресле, беседовал по видеосвязи с Первым Великим, его распорядительностью Великим Диспетчером. Глору полагалось оробеть. В какое общество попал он, скромный монтажник…
Его распорядительность, крупный мужчина того же аристократически-мощного типа, что и Джал, хмурился из-под шлема и слушал командора невнимательно.
– Ты уж меня прости, я перебью, – сказал он рокочущим ораторским голосом. – Я распоряжаюсь кадрами и на планете, и на орбитах. Ты уж меня прости… Принимай три группы, дострой для них жилье, а чем их занять – твое дело… – Он увидел Глора, мотнул головой в гребенчатом шлеме. – Кто?
– Кстати, о кадрах, – огрызнулся Джал. – Мой новый порученец. Взамен того, что ты мне подсунул. Который разбил ракету, чурбан…
Его распорядительность небрежно кивнул. Монтажник любого класса – ничтожная личность в глазах Великого Диспетчера. Можно сказать, вообще не личность. Двуногое в синем комбинезоне. Однако инженер при командоре Пути – это уже нечто значащее. Его можно и невзлюбить.
Взгляд его распорядительности, брошенный Глору, не сулил ничего приятного. Оч-чень нехорошо… Великому Диспетчеру подчиняется Шеф обеих Охран. Хотя Великий Командор тоже сила. Получается как бы равновесие. Ближайшее время оно продержится. Однако же любопытно: неужели Глора назначили в обход Великого Диспетчера?
Глор несколько раз присел – поглубже, поглубже, спина не отвалится – и был отпущен. Скользнул к своей конторке. Делая вид, что знакомится с оборудованием, потихоньку смотрел на командора Пути. Его предусмотрительность, видимо, продолжал беседу с Первым Великим – Глор мог видеть принципала, но речь не была слышна за стеклянной переборкой, отгораживающей конторку. Командор злился. Ощериваясь, как кург, дергал головой. Один раз даже погрозил экрану. Глор рассматривал его с задумчивым любопытством. Представлял себя в этом кресле, в этом теле. Да, ставка крупная, и ее надо выиграть.
Темный ужас больше не охватывал его, когда он думал о том, что Севка уйдет дальше. Словно оба они перейдут в тело командора. Севка перестал жалеть, Глор перестал бояться. Они были слиты в одно сознание.
Почти непроизвольно Глор вышел из-за конторки. Приблизился к креслу, присел.
– Что тебе? – рявкнул Джал.
– Имею важное сообщение, – вдохновенно сказал Глор.
Он не знал, когда удастся захватить командора Пути. Но чувствовал, что два вопроса не терпят отлагательства. Кто рекомендовал его командору так вовремя и кстати? Кто такой Железный Рог?
– Говори, чур-рбан…
– Ваша предусмотрительность! Мой предшественник, ныне Мыслящий, является моим братом по касте. Согласно обычаю, я обязан ему защитой.
Командор кивнул. Кастовое братство – обычай весьма почтенный…
– Можешь продолжать.
– Ваша предусмотрительность! У меня есть основания полагать, что моего предшественника вознес в Мыслящие не случай, не преступная небрежность.
– А что же, если не небрежность?
– Чья-то злая воля, ваша предусмотрительность. По дороге сюда был случай… Позволите доложить?
И он изложил происшествие на гравилетной станции – в новом виде, разумеется. Некто, чьего лица он не успел рассмотреть, якобы сказал своему спутнику: «Вот едет юнец, которого Джал принял к себе в обход Железного Рога».
Его предусмотрительность гневно заметил:
– Наглецы и прохвосты! – затем некоторое время фыркал и отдувался – размышлял. Буркнул: – Железный… кто?
– Рог, ваша предусмотрительность.
– Впервые слышу.
Он казался здорово встревоженным, и Глор с удовольствием подумал, что Великие тоже боятся.
– Я осмелюсь спросить вашусмотрительность… – (командор кивнул), – чьей рекомендации я обязан честью…
Командор не дал ему закончить – вздернул голову и процедил:
– Вы можете идти.
«Вот так, – подумал Глор. – Поиграли – и будет. Ладно. Кое-что я узнал. Во-первых, меня рекомендовал не Великий Диспетчер. Второе – Джал не слышал о Железном Роге и наверняка постарается разузнать о нем. Смотри, да он уже включил связь!»
На пульте инженера для поручений осветился рубиновый прямоугольник – его предусмотрительность говорит по особо секретному каналу. Подслушать невозможно… Глор высунулся из-за своей загородки, как гунеу из норы, и воровато осмотрел экраны командорского пульта. Эге! Важный чин Охраны. Что же, пускай Охрана посуетится, поищет железного господина…
Секретный канал отключился. Наступило время докладов от начальников доков, спутников и прочих служб, подчиненных командору Пути. Порученец сидел без дела и рассматривал свой пульт – радиостанцию с клавишами прямого вызова. На одном чернело магическое слово «Расчетчик». «Рисковать так рисковать», – подумал Глор и передал запрос на Светлоглазого – по номеру. Всеведущий Расчетчик мгновенно доложил: имя – Джерф, сын Бир; инженер высшего класса; школа – Шестой благородный пансион, затем Теоретическая академия по специальности «ультракоротковолновые усилители». Понятно… Считай, те же «посредники». Для чхага – раздолье.
Расчетчик сделал небольшую паузу и закончил обычным неживым голосом: «Означенный за номером ИФВ 5981 числится благонадежным без ограничений».
Это было ясно. Допуск в корабельный трюм – как же без полной благонадежности? Однако Глор расстроился. Так хотелось узнать что-нибудь порочащее Светлоглазого… «Ну и ловкач этот Джерф! Нажил ты себе врага, голубчик Глор… Чур-рбан, как сказал бы его предусмотрительность». Но если говорить всю правду, он был доволен. Не надо больше ловчить и прикидываться. А опасности, если рассудить, почти нет. Джерф не может донести, само собой. И не может подослать убийцу – Мыслящий-то остался в заложниках у Глора…
– …Чурбан, ты оглох?! – рявкнул командор Пути. – Ракету мне! И живее!
«Посредник»
Ник недолго скучала у автомата сгорания. Делать было нечего. Важные пожилые наладчики прослушивали, ощупывали, измеряли. Жужжали контрольные роботы. Автомат тянул уютную песенку холодного режима, на броне реактора расположилась поужинать госпожа Диспетчерша, толстая и пятнистая, как болотная ящерица. На монтажницу с планеты она посматривала ревниво.
Покрутившись, Ник отправилась обживать каюту. Оттуда она попробует вызвать Глора – соскучилась. Привыкла работать рядом с ним. Она отсалютовала ящерице – своей новой начальнице – и с непривычки полезла не в ту сторону. Надо бы к кормовому люку, через который только и разрешался выход по ее пропуску, а она пошла «вверх», к улитке генератора – тем же путем, каким полчаса назад отправился Глор. Ее тоже швырнуло на руки, и она, как и Глор, поняла, что идут испытания ГГ. Потом она увидела сторожевой автомат и вспомнила, что грифа «допущен в трюм» на ее пропуске нет. Рассеянно постукивая башмаками, она побрела по обширной пустой площади улитки. Вдруг металлический охранник заскреб лапами, выдвинулся из люка, и на улитку спрыгнул Светлоглазый. Ник его узнала. Он выглядел очень веселым, свойским парнем и взглянул на монтажницу с приветливой улыбкой. Присел, улыбнулся еще очаровательнее…
– Вы госпожа Ник, подруга господина Глора. Не говорите, не говорите мне, что я ошибся!
– Не имею чести, – на всякий случай чопорно ответила Ник.
– О, я случайный знакомый господина Глора! Джерф, обычно меня зовут Светлоглазым… Господин монтажник не упоминал обо мне?
– Боюсь, что у меня неважная память, господин инженер-физик.
Джерф весело отмахнулся.
– Пустяки, пустяки! Монтажники – занятые люди, не в пример нам, бездельникам… А правда у меня очень светлые глаза?
– Очень, – сказала Ник. Она видела, что робот-охранник поднял средний телескоп и тоже норовит заглянуть в примечательные глаза инженера. – Да, очень светлые. Знаете, я заплуталась в готовом корабле. Мы только сегодня прилетели.
– Вот как повезло! – восхитился Джерф. – Мне, мне повезло! Я ведь отыскивал вас, госпожа Ник.
– Как интересно, – сказала Ник. – А зачем?
– Господин Глор не мог взять сам и просил, чтобы взяли вы, – шепнул Джерф и передвинул на грудь сумочку для воспроизводящего аппарата. – Извольте…
Ник любопытно придвинулась к нему. И остолбенела.
Светлоглазый вынул из сумки предмет. Незнакомый, непонятный и… отвратительно знакомый. «Вот оно что!» – подумала Ник.
Малый корабль Десантников, жужжание путевого двигателя, крошечный трюм, зажимы с десантными «посредниками». И она сама – курсант Космической академии. Ник дежурит по кораблю. Она – Мыслящий в крошечном многоногом металлическом теле – вскрывает «посредники», выдвигает их из керамических чехлов и осматривает. Постукивают ее щупальца. Красные тени лежат в воронке «посредника», в гнездах для Мыслящих – пустых, старательно вычищенных. И нелепая на вид, как тысячи утрамбованных, полураздавленных пауков, схема «посредника» вокруг гнезд.
Джерф держал в руке десантный «посредник» без чехла. Воронка излучателя была направлена на монтажницу, в пустых гнездах лежали тени. Одно было занято. Пять – свободны.
– Приглашаю почтительнейше, госпожа Ник! – издевательски проговорил Светлоглазый и потянул за нитку приема.
И наступила бесконечная пустота.
В «посреднике», ослепительно блеснув, выкристаллизовался второй Мыслящий. Машка не могла его видеть – это было ее сознание. Туда ушло все, что она помнила о Земле, и то, что она любила на Земле и здесь. Загорелое лицо Севки, шум ночных сосен и твердые удары мячей на корте. Все ушло. Машки больше не было. Ник, свернувшись клубком, лежала на генераторе.
Джерф отнюдь не был чхагом-дилетантом. Пересадочную инструкцию он знал на память еще в те дни, когда Глор и Ник учились в школе.
Общая часть, параграф 17: «Если из тела балога изъят Мыслящий, мозг балога прекращает функционирование. Указанное тело сохраняет жизнь не более чем 1/18 часа. Посему следует немедля подсадить в него заранее приготовленного сменного Мыслящего». И часть III, параграф 6: «„Посредники“ ЛЛ оборудованы запоминающим устройством. По сигналу „передача“ автоматически излучается Мыслящий, помещенный в хранилище раньше прочих Мыслящих, наличествующих в указанном хранилище».
Помня это, Джерф бросил нить приема, живо схватил нить передачи и наклонился к телу монтажницы, чтобы выпустить припасенного Мыслящего. И вдруг с возгласом изумления прикоснулся к ее перчатке.
Перчатки остались целы. Даже не треснули, хотя должны были рассыпаться лохмотьями, как только мозг перестал работать. Неисправен «посредник»?
Джерф поспешно заглянул в хранилище – два Мыслящих. Посредник сработал. Значит… значит, параграф 3: «„Посредниками“ ЛЛ, в том числе десантными, при максимальном усилении приема, извлекаются Мыслящие инопланетных существ. При отсутствии таковых либо во вторую очередь – Мыслящие балогов».
Для лучшего дальнодействия Джерф ставил «посредник» как раз на максимальное усиление приема… Но откуда, во имя Пути, здесь оказался инопланетный Мыслящий?
Он так растерялся, что застыл, наклонившись к монтажнице. И упустил время. Ник зашевелилась, оттолкнула его, встала. Она совершенно ничего не помнила, это было видно по ее лицу. Однако она сейчас же заметила «посредник» в руках незнакомца и инстинктивно, как зверь, длинными прыжками кинулась на край улитки. Еще два прыжка – и она уйдет за край, а там работают наладчики… Джерф сунул «посредник» в сумку и поднял пустые руки:
– Стойте! Госпожа Ник!
– Оставьте меня, – сказала Ник.
Светлоглазый подбежал к ней:
– Слушайте и молчите! Вы «теряли себя» – поняли? Я вас освободил, я вас не выдам, это ваш дружок, это Глор – он виноват!
– Неправда! – прошептала Ник.
– Проверьте, проверьте… Идите немедленно в каюту, он прячет «посредник» – убедитесь… Я вас освободил, понимаете? Ищите! Найдите! Я заберу у вас «посредник» и все, все скрою! ИДИТЕ ЖЕ!
Ник обморочно посмотрела на него. Прыгнула к краю генератора и упала – покатилась по улитке. Джерф сообразил, что монтажница не знает, в каком корабле находится. Думает, что в Монтировочной, где нет тяготения! Инопланетный Мыслящий захватил ее не в доке, а еще на планете… «Она же не знает, куда идти, а-ха-ха, удача, удача!» – мысленно взревел Светлоглазый и метнулся вдогонку.
– Стойте! Слушайте! Вы не в Монтировочной, в Главном доке… С этими господами не здоровайтесь! Вы сию минуту с ними говорили. Наш выход – кормовой. Прошу… Молчок, молчок! Да-да, я знаю вашу каюту, идемте…
Теперь он посчитается с Глором! Чья подруга «теряла себя»? Инопланетный! Мыслящий! В Главном доке! Ах-ха, удача… Вместо рискованной подмены Мыслящего в госпоже Ник – получилась такая штука! Ник отдаст ему «посредник» с Железным Рогом, сама Ник, а не подменыш…
– Вот ваша каюта. Ищите. Ждите меня. И – молчок! Иначе вы пропали.
Он толкнул Ник в дверь каюты и помчался обратно в корабль, чтобы положить на место десантный «посредник».
Отведем душу
Командор Пути обожал летать на ракетах-малютках. Он находился в должности уже восемь поколений, то есть сменил семь тел, и каждое новое ему подбирали из бывших пилотов. В его официальной биографии сообщалось, что первым Джалом в династии был настоящий пилот, выдвинувшийся в командоры Пути благодаря уму, энергии и незаурядным математическим способностям. Может быть. Во всяком случае, Джал Восьмой пользовался любым случаем для вылазки в Космос на двухместной ракете и сам сидел за рукоятками. Личного пилота командор не держал.
Выход к ракете обставлялся с помпой. Порученец сообщил Расчетчику пункт назначения и время вылета. Затем явился начальник Охраны, застыл в великолепной стойке – нижние колени прямые, верхние согнуты – и получил приказ сопровождать к ракете. Почему-то начальнику Охраны приходилось за распоряжениями являться пред лицо Джала – словно радиофон еще не выдумали. Однако Сулверш делал все с удовольствием. Доверительно сказал: «Слушш!» – молодецки сиганул в приемную и там взорвался: «Смир-р-рно! Его предусмотрительность командор Пути!» И замер, неправдоподобно выкатив глаза. Было слышно, как поскрипывали, поднимаясь из-за столов, чиновники-питы. Командор Пути снизошел по трапу в приемную – мимо двух офицеров на площадке. Едва он шагнул с последней ступеньки, Сулверш ринулся расчищать дорогу. Клагг в ту же секунду пристроился к Глору и пошел рядом с ним, в двух шагах за спиной командора Пути, а начальник Охраны уже дико вопил в коридоре: «Смир-рно!» Вопль услышали и подхватили офицеры, занимавшие посты по пути к причалу, и несколько секунд коридор грохотал: «Ир-р-ра!» Конечно, все это было ни к чему. Расчетчик уже зажег оранжевые панели на потолках. Каждый имеющий глаза знал, что командор Пути сейчас пройдет по таким-то и таким-то переходам. Но обычай, сложившийся в начале Пути, был сильнее разума. Обычаи создаются быстро, а разрушаются тысячелетиями. Ритуал появления Великого был создан на планете Тойот, которой управляли три вождя: Муж Совета, Муж Войны и Сын Бури – главный адмирал. И вот, спустя пятьсот лет, воспроизводилась церемония выхода Сына Бури. Сулверш ревел, как атакующий сумун, «Сын Бури» – командор – вышагивал с видом небрежным и величественным одновременно. Клагг и Глор шли вытянувшись, будто проглотили по монтажной линейке, а еще два офицера маршировали по сторонам процессии с лучеметами на изготовку. Совершенная нелепость! Постоянные участники церемонии чувствовали себя не очень ловко. Один лишь порученец наслаждался и втайне был этим смущен.
На Севку всегда сильно действовали парады, разводы караула и другая военная обрядность.
Наконец Сулверш в последний раз гаркнул: «Его предусмотрительность!» – инженеры в ракетной шлюзовой изобразили почтительную стойку, и церемония приняла деловой характер, нисколько не потеряв торжественности.
Сначала из грузового лифта вынырнули контейнеры с вакуум-скафандрами Великого и его порученца. Одеяние командора Пути принял Сулверш. Принял, поднес Джалу, тот собственноручно вскрыл контейнер, и два офицера вдели его предусмотрительность в скафандр. Глор, торопясь, оделся сам.
Затем Сулверш нырнул в ракету, чтобы осмотреть ее изнутри. А Глор, топая, пробежал к шлюзу и вышел в пустоту – осмотреть ракету снаружи. Это было совершенной проформой. За две минуты в такой сложной машине ничего не углядишь, хоть сто бомб в нее подсуньте…
Потом старший инженер-ракетчик передал начальнику Охраны ключ и сертификат к ракете, а начальник Охраны попросил старшего инженера изготовить ракету к пуску. Последовала серия команд, начинающихся словами: «Ракета его предусмотрительности».
«Ракету его предусмотрительности к продувке! – (Шипение сжатого воздуха, грохот заслонок.) – Ракету его предусмотрит-ти… Продувай! – (Шипение становится оглушительным.) – Ракетьегопредут-ти… На контроль!» И так далее.
Сулверш отрапортовал:
– Ваша предусмотрительность изволит занять место.
Командор с облегчением нырнул в люк. Глор, согнувшись, пролез за ним – в кресло второго пилота. И Джал вдруг обратился к нему как к ровне:
– Отведем душу, а? Не летал давно? Ну, молись Пути… – Он лихо всадил ключ в гнездо опознавателя. – На причале! К старту готов!
На сигнальной панели выстроились зеленые прямоугольники – полная готовность. Запрыгали уменьшающиеся цифры: 49, 48, 47… Командор воровато оглянулся, ухватил оранжевую аварийную рукоятку, рванул ее и ногой нажал стартер.
Скафандр жалобно пискнул, стравливая воздух. Кресло надавило на спину, как ступня великана. Экраны пошли белыми спиралями. Спирали стали звездами. Розовый ромб выплыл на середину ходового экрана. Это значило, что корма ракеты направлена точно на Главный маяк. «Ай да командор Пути, – подумал Глор, – ведь он ведет вручную!» Джал пилотировал, стремительно перебрасывая руки, как при игре в «капустку». Заквакал динамик: «„Молния ноль-один“, „Молния ноль-один“, здесь Главный маяк, отвечайте!» Командор хохотнул и ответил: «„Молния ноль-один“ слушает». Главный маяк попросил сообщить, почему «Молния» идет на аварийном управлении, нужна ли спасательная. Командор ответил маяку точь-в-точь как бывший кург Нурра, затем повернул к порученцу счастливую харю и подмигнул. Он ждал изъявлений восторга.
– Лихо, лихо, ваша предусмотрительность! – нерешительно сказал Глор.
В наушниках второго пилота транслировалась обстановка, и он слышал, как Главный маяк разгоняет всех по трассе «Молнии ноль-один». Двухместная ракета на ручном управлении могла натворить бездну неприятностей… «Аварийное судно на меридиане Главного маяка таком-то, – говорил торопливый голос. – Скорость… Ускорение…» Кто-то возмущенно щелкнул и спросил: «Почему он не ложится в дрейф?» Третий голос сказал: «Молчи, дурень! Это сам!»
То ли командор понял, что ему не выполнить поворот в узком секторе между Титановым и трассами грузовых ракет, то ли ему просто надоело. Он задвинул на место аварийную рукоятку, автомат выключил двигатели, и Главный маяк принялся за работу. Курс был выправлен, поворот прошел с точностью до восемьдесят первой доли угловой секунды, и под центр экрана подплыл бублик Большого Сверкающего. Командор Пути сидел нахохлившись. Лицо его снова стало скучным. Глаза были полузакрыты. По радужному пузырю его гермошлема ползли белые кружки звезд – отражения от экранов. Ракета шла по орбите свободного падения. Глор расправил ноги, потянулся в невесомости. Внезапно командор проговорил: «Смотри, что я покажу, паренек…» На боковом экране загорелась красная точка указки, побежала в правый нижний сектор и остановилась.
– Смотри… Цель Пути сегодня. Звездная система Чирагу-3734, третья планета. Ты мой порученец, тебе надлежит знать.
Глор обомлел. Третья планета системы с паучьим именем – Земля? Наверно, его тело рванулось вперед – фиксаторы сжали грудь. Чирагу-3734! Он явственно помнил, что сдавал эту систему на экзамене по планетологии. Именно третью планету он выделил как обитаемую и получил похвалу.
И он – он сам – три дня назад жил на этой планете!
Ему стало нехорошо, как в первые минуты, тогда, в МПМ. Командор Пути схватил его за край шлема, тряхнул:
– Что ты слышал? Говори!
– Ни… ничего, вашусмотрительность… Тайны Пути. Польщен доверием.
Командор выпустил его и фыркнул:
– Привыкай. М-да. Там что-то не в порядке… А теперь поработай. Выходи на связь с Холодным.
Глор послушно включил передатчик. Голос дрожал. Пришлось хлебнуть из термоса. Голос все равно дрожал и похрипывал. Неизвестно от чего – от горя или от радости. «А, непорядки? Отменно… То ли еще будет…»
– «Молния ноль-один» вызывает причал Холодного, – захрипел Глор. – Причал Холодного, отвечайте «Молнии ноль-один»!
«Эге, вот он куда топает!» – отметил смешливый голос, тот, что обругал возмущенного. Еще кто-то пропищал: «Пусть его топает, весь сектор давно готов…» Перебивая их, вступил официальный голос:
– Спутник Холодный слушает «Молнию ноль-один».
Глор сказал:
– «Молния ноль-один» просит посадку.
– Включаем поле в створе маяк – Большой Сверкающий, – ответил Холодный. Это было пустой болтовней – подходами к Холодному заведовали автоматы.
Прислушиваясь к уставному бормотанию, Глор косился на экран. Указка погасла, Земля давно ушла за рамку. Начался разгон для перехода на тормозную орбиту, и чехол с «посредником», спрятанным в кармане вакуум-скафандра, давил на грудь. А командор Пути сидел рядом, плечом к плечу. «Прав был Светлоглазый, – думал Глор. – Вот сейчас и взять его предусмотрительность командора… Самое время. Ракетный ключ – в левую руку, правую – сунуть в карман, и нажать на клавиш „посредника“, и сразу выдернуть из гнезда командорский ключ, и вложить свой. Джал не успеет даже отпустить „педаль присутствия“. Господин Светлоглазый превосходно рассчитал акцию. Браво! Ловкач Светлоглазый! Господин Джерф, вы настоящий ловкач! Обдумано до тонкости. Перехватить у вас Джала я не могу – перчатки приготовлены для вашего Железного Рога, а не для моего Нурры… Интересно, в каком месте кабины они спрятаны. Что же вы, ловкач? Забыли предупредить, где они? О нет, вы ничего не забываете. Вы предвидели все, даже нашу ссору. Возможно, вы успели убрать перчатки. Лишняя улика… А без них командору Пути не выйти из ракеты. Возьмут за капюшон, хоть он и Великий. Так что его предусмотрительность мы изловим в другом месте и другим „посредником“. Если удастся. Должно удаться. Мы должны получить схему перчаток, и мы ее получим».
Он вздрогнул. Заговорил автомат: «„Молния ноль-один“. Здесь причал Холодного. Вам дается посадка». Спутник занимал половину ходового экрана: полированный шар бешено сверкал отражениями двух Солнц. Из огненного марева уходила длиннющая полоса причала. К середине полосы прилепился черно-белый шарик. Похоже на ветку с одним большим яблоком и одним крошечным. К тому же у большого яблока висели, как листья, два танкера с жидкими газами и еще малютка двухместная на конце причала.
«Молния ноль-один», вы взяты в поле». Раскрылись серповидные швартовые захваты. На ракету нацелился излучатель гравитора. Здесь лихачество не допускалось. По медленной, очень плавной раскачке ракеты чувствовалась огромная мощь тормозного поля. В почтительном отдалении от Холодного скорость «Молнии» точнейше уравнялась со скоростью спутника. Медленно-медленно, то и дело останавливаясь, они притянулись к причалу, мягко легли в захваты, и автомат известил: «Посадка выполнена. Продуваю шлюзовую».
Ходовой экран погас. В последнюю секунду Глор успел разглядеть на дальнем конце причала башенку с ребристым, далеко торчащим стволом стационарного распылителя. Всхлипнул и отвалился люк. Неживой голос автомата доложил: «Выход разрешен». Глядя перед собой из-под шлемного забрала, командор Пути проследовал на причал. Глор шел за ним в двух шагах.

гетшеет

Здравствуйте. Я занимаюсь мониторингом актуального фольклора в Сети и...
Я вам так скажу: Вы тут пидарасы. Просто пидарасы.

Командоры
В стеклянной трубе причала гремел Сулверш. «Смир-р-рна-а!» – заливался он, как певец, исполняющий на бис свою лучшую арию. Вот кому принадлежала двухместная ракета, пришвартованная рядом… Джал равнодушно покосился на офицера – видимо, привык к подобным номерам. Сам же он и позволил себя обогнать, балуясь с ручным управлением. Из-за спины Сулверша выступил начальник Холодного, представительный господин в ранге Полного командора. Остальные господа выстроились вдоль причала. Монтажник Глор в жизни не видел столько травянисто-синих комбинезонов, блестящих застежек и двухзарядных «посредников». Спутник Холодный обслуживали только командоры. Здесь даже инженеры-физики носили командорские шлемы.
Командоры – самая уважаемая каста после Десантников. Они живут в Ближнем Космосе. На твердой земле им нечего делать, потому что их работа – готовить экспедиции. Другие касты строят корабли, башни и заводы, Диспетчеры всем этим распоряжаются, даже Расчетчиками, хотя многие заблуждаются, полагая, что Расчетчики командуют Диспетчерами. Но в Космосе распоряжаются командоры. И все они похожи друг на друга. Глору казалось, что вокруг него много Джалов. Пристальные, подвижные глаза. Пятна космического загара, от которого не защищает ни один шлем. Твердо сжатые челюсти.
Они стояли посреди Космоса. Под ногами был неширокий титановый мостик, протянутый в узкой прозрачной трубе. Сквозь стекло жарили оба Солнца, и в трубе причудливо перемешивались двухцветные тени и отблески. Но черноту Космоса они не могли скрыть, не могли смягчить или сделать менее заметной. Ниточка стекла и металла, протянутая в черной пустоте.
Церемония встречи кончилась. Послышалась команда: «Господа, вольно!» – и гуськом, щелкая присосками, вразнобой – в ногу ходить нельзя, – синяя процессия потянулась по мостику. Глор включил охлаждение скафандра. Косматое Солнце палило сквозь трубу, жгло кожу. Командоры шли неторопливо – привыкли. Миновали ответвление, ведущее к малому жилому шару. Вблизи он оказался не маленьким – с шестиэтажный дом – и на порядочную часть пути прикрыл от солнечного пламени. Зато впереди вспыхнули третье и четвертое Солнца – отражения в алюминиевом зеркале большого шара. Этот зеркальный блеск старательно поддерживали, чтобы Солнца не нагревали драгоценное содержимое хранилища. По огромному его боку, казавшемуся от величины почти не круглым, и сейчас ползали роботы-полировщики.
Перед входом в шлюзовую камеру дежурил механический охранник. Луч или заряд распылителя могли повредить стенку хранилища, а большой робот и безоружный справится с балогом. В шлюзовой камере Сулверш и Глор также оставили свои лучеметы.
В хранилище вошли вчетвером: Джал, главный физик, Сулверш и Глор. Остальные задержались, надевая скафандры. Было ясно, что «неожиданная ревизия» – такая же чепуха, как уставные разговоры в полете. Всем известен номер ракеты командора Пути. Радиошумиха из-за ручного управления послужила предупреждением – «ждите, лечу к вам…» Главный физик имел достаточно времени, чтобы надеть скафандр, посмотреть, все ли сверкает в хранилище, и с невинным видом встретить Джала у ракеты…
Глор посмотрел на главного физика. Тот невозмутимо спросил, не забыл ли господин монтажник включить обогрев скафандра?
Совет был кстати. Лютый холод уже начал пробирать господина монтажника. А холода здесь было хоть отбавляй. Внутри тонкого алюминиевого экрана помещалось настоящее хранилище, сваренное из толстых синих титановых листов. Они глухо гремели под башмаками. Под броней хранился жидкий кислород. Между броней и экраном оставалось достаточно пространства для прыжков-полетов, но летать здесь запрещалось. Можно было лазать, цепляясь за сетку из тросов. Кроме того, хранилище опоясывали крест-накрест железные полосы для ходьбы на магнитах. Командор Пути важно затопал по полосе. Лампы он приказал выключить, отставших не ждать.
Шли при слабом свете скафандров. Глор шагал последним, то и дело налетая на могучую спину Сулверша. Вдруг командор рявкнул:
– А-га-га! Дырка!
– Где?! Ваша предусмотрительность, где? – застонал главный физик.
Спрашивать было ни к чему. Тончайшая игла света проткнула «потолок» и упиралась в «пол». На титане сияли два кружочка: голубой – побольше и розовый – поменьше. Изображения Большого и Малого Солнца.
Вспыхнул свет. Командор Пути рычал:
– Р-разжалую! В курги сошлю!
– Так, ваша предусмотрительность, я…
– Что ты?! Ты чурбан!
– Сегодня обследовал всю сферу, лично, ваша предусмотрительность! Буквально перед вами прошило!
В наушниках было слышно, как Джал отдувается под шлемом.
– Обследовал… Ты не робот, а главный физик, – устало пропыхтел он. – Где твоя защита, индикаторы? Где роботы? Они что – за жвачкой побежали?
Глор повел лучом. Правда, не видно роботов… Кажется, он догадывался, в чем дело. Всех ремонтников спешно послали полировать экран – к прибытию командора Пути, а тем временем и прошило.
Примчался, цокая ножками по полосе, робот-ремонтник. Всадил в отверстие щупальце и звонко щелкнул – подозвал ремонтника снаружи. Тот заварит дырку, отполирует, и все будет в порядке.
– Ладно… Пыли у тебя много. Луч виден, – проворчал Джал.
– Никак нет, в норме, вашусмотрительность! Вот индикатор, вашусмотрительность!..
– У меня свой. – Джал вынул из кармана индикатор и удовлетворенно фыркнул: – Правильно, в норме… Ну как, паренек, входишь в курс? – милостиво спросил он у порученца.
– В-вхожу, в-ваша п-предусмотрительность…
Глор начал безумно мерзнуть. Подкладка скафандра была, наверно, горячая, но вот беда – тело этого не чувствовало. Мерзло. Здесь стоял ужасающий, мертвенный холод, какого не бывает вблизи планет. Вакуум не имеет температуры, потому что пустота есть пустота. У нее нет веса, плотности, цвета и температуры тоже. Есть ничто, пожирающее тепло. Вакуум-скафандры были с обогревом, но слаб оказался этот обогрев… На обычных работах в припланетном Космосе один бок постоянно обогревается Солнцем. Корпуса спутников и ракет, поверхность планеты выделяют тепло. Здесь же солнечные лучи отражались зеркальным экраном, а под ногами было целое море жидкого кислорода с температурой –183 градуса. Наверно, даже холодней. Хранилище-то было с секретом. Оно состояло из четырех шаров, собранных, как игрушечные матрешки. Первая – экран. Под ним – пустота, лучшая тепловая изоляция, как в термосе, а потом второй шар, наполненный жидким кислородом. В кислороде плавал третий шар, залитый жидким водородом. И наконец, в нем помещался четвертый, с главным содержимым хранилища, жидким гелием. Самое холодное вещество во Вселенной, с температурой кипения –271 градус. Одна жидкость последовательно остужала другую. Кислород наверняка был переохлажден до –200 градусов.
Глор довернул до отказа регулятор обогрева. Плелся за Сулвершем, спотыкался коченеющими ногами. А Джал бодро громыхал впереди. Остальные командоры догнали их где-то на вершине хранилища и теперь шли длинной вереницей. Ледяной свет слепил глаза. Командор Пути орал что-то начальственное. Наконец они добрались до шлюзовой и, топая ногами, стали отогреваться. Блаженство! Глор нежился в скафандре, как в горячей ванне, и не отключал обогрева, пока мозги не начали плавиться. Ах, прекрасная вещь – тепло! Он с почтением смотрел на командоров, закаленных космических волков, которые, казалось, не заметили холода в хранилище, жары в туннеле и сейчас не замечали ничего, кроме показаний приборов.
Вся компания собралась в рубке Холодного. Джал придирался. Командоры почтительно отбивались: «Кислород перегрет? Никак нет, ваша предусмотрительность, извольте взглянуть на таблицу поправок к термометрам… Слишком много гелия в водороде? Текут швы? Никак нет, вашусмотрительность! Швы текут всегда, поскольку гелий сверхтекуч, но сейчас содержание его в водороде обычное».
Джал прицепился еще к метеорной защите, состоянию орбитальных двигателей, к охранникам у распылителя – почему сняли каски… Глор слушал и все увереннее понимал, что разговор похож на земную игру «Барыня прислала сто рублей». Роль командора Пути заключалась в придирках – заведомо пустых. Он «водил». А здешние должны были отыскивать разумные возражения против придирок. Обеим сторонам запрещалось «покупать черное и белое». Джал, например, не спрашивал, за каким дьяволом здесь бездельничает дюжина командоров, хотя все делают роботы, для надзора за которыми хватило бы одного инженера. Нельзя, «черное»… А командоры не спросили Великого, что он здесь, собственно, потерял? Зачем прилетел, устроил шум, будто без него не понятно, что кислород должен быть холодным, а метеорная защита – исправной? Такой вопрос, наверно, считался «белым».
Глор очень увлекся этими мыслями, совершенно новыми и для него самого, и тем более для Севки. Он понимал, что командор Пути примчался сюда не зря. Что-то готовится. Скорее всего, выпуск корабля на ходовые испытания, перед которыми проводится зарядка гравиторов жидкими газами. Действительно, Джал заперся в рубке с начальником Холодного. Через минуту командор Пути вышел, сунул порученцу диктофон и приказал:
– Давай в ракету.
Снова через экраны потянулись фермы причала. Потом хранилище, такое блестящее на фоне Космоса. «Вот оно, ваше сердце, – думал Севка. – Вы не можете летать без антигравитации. Гравиторы не работают без жидкого гелия. Ну, берегитесь…» А командор Пути пристальным, «командорским» взглядом уперся в левый экран. Там, рядом с синей Геру – Вегой, желтело пятнышко звезды Чирагу. Желтого карлика, Солнца.
Госпожа Ник
В кабинете командора Пути гудели и пищали сигналы вызовов. Ураган уже охватил все полушарие. Это убавило работы в Космосе – остановились пассажирские ракеты, порожние грузовые задерживались на спутниках, потому что их пустые коробки сбивало с вертикали при посадке. Глор видел, как разворачивались события, – оранжевые палочки ракет облепили изображения спутников на большом экране. Лицо Великого Диспетчера, регулярно выходившего на связь, мрачнело с каждым часом. Зато Джал становился все бодрей. Вызвал к экранам нескольких командоров-пилотов. Попросил их «научить этих ползунов полировать когти». Пилоты бодро рявкнули: «Слушш!» – сели за рукоятки грузовых ракет. «Ползунам», то есть планетным специалистам, был показан класс. Восемнадцать пустых большегрузных ракет приземлились в самый разгар бури, что мало помогло планете, но поддержало честь космического персонала. Получив доклад о подвиге восемнадцати командоров-пилотов, Джал отправился на отдых сам и отпустил Глора.
«Ну ж был денек!» – мог воскликнуть Севка словами Лермонтова. Он плелся домой, предвкушая кислый душ и заслуженный отдых. Всего три часа, но при таком слабом тяготении больше и не требуется.
Он открыл дверную диафрагму, вошел в каюту – Ник не было внизу. У лифта стоял пустой контейнер, по всему полу разбросаны вещи. Он подумал, что Ник приходила за лучевым щупом – она любила работать своими инструментами – и в спешке раскидала содержимое контейнера. Но в груде он заметил ее рабочий шлем и рабочие перчатки. Чудно́! Она и здесь, и на Земле терпеть не могла неряшества. Почему-то все коробки раскрыла – даже с парадной формой…
Ник лежала в верхнем этаже, навзничь. Комбинезон ее был полурасстегнут. Несчастье, понял Глор. Он еще ни разу не видел ее одетой кое-как.
– Вот я и пришел! Плавного Пути! – бодро сказал он, помня, что каждое слово кем-то подслушивается.
Ответа не было. От волнения стало сводить плечи. Ник лежала на полу и смотрела чужими глазами. Очень черными на снежно-белом лице. Это была Ник, то есть Машка, и все-таки она казалась чужой. И Севка внезапно ощутил чужим себя. На этой планете, и в этом теле, и в этой ромбовидной комнате без мебели, с мягким полом, на котором лежало непонятное четырехпалое существо.
Он попятился и спрыгнул вниз. Впервые в жизни он бежал, как последний трус. Бежал от того, что ему предстояло узнать. Это было нелепо. Он безрассудно терял время. В конце концов, еще ничего не произошло. Ник устала. Она должна была устать. Смена в Монтировочной, дорога на космодром, полет и чудом миновавшая проверка в Расчетчике. Ник устала. Машка устала.
– Она просто утомлена, – проговорил он вслух, чтобы заглушить назойливую мольбу: «Все, что угодно, пусть все, только не это. Во имя Пути, пусть этого не будет…»
…Он собрался с духом, спросил:
– Ты устала?
– Нет…
– Может быть, пойдем прогуляться? Здесь так интересно… Наденем скафандры?
Ник сейчас же зашевелилась, спрыгнула. Застегнула застежки, помогла Глору натянуть скафандр. «Посредник» лежал в кармане. Глор машинально потрогал чехол. Беда сгущалась в нем, как ураганная туча. Они прошли бесконечными коридорами, поднялись в кормовую часть корабля, заглянули в щель между трубами ракетного выхлопа. В корме было пусто и черно. Они ползком протиснулись на срез кормы, в швартовочную нишу буксировщика, закрытую снаружи стеклянным колпаком. Десятиметровый колпак висел над Космосом, как балкон. Под ногами, и впереди, и вверху, ничем не закрытые, светили звезды. Каждые восемнадцать секунд в нишу проникал свет Главного маяка, и тогда Глор видел лицо Ник.
– Ник! Что ты искала в каюте?
Она пошевелилась – поправила шлем. Маяк вспыхнул раз, второй, третий. Ник безразлично проговорила:
– Искала «посредник». Прости.
«Ты же знаешь – он в моем скафандре!» Севка не произнес этих слов. Он оцепенел. Если бы он мог пробить стекло и разом покончить с этим ужасом, он бы так и сделал. Но крошечная надежда еще теплилась в нем. Севка спросил:
– Почему вдруг ты искала «посредник»?
– Мне сказали, что ты украл меня. Я очнулась в доке. Помню только Башню. Когда мы посещали Мыслящих, за сутки до урагана. Мне сказали – ты украл мое тело, я не поверила. Мне сказали, «посредник», которым ты вооружен, в каюте. Я стала искать. Он солгал.
– Кто он?!
– Инженер-физик высшего класса. Со светлыми глазами. Я впервые его видела…
Джерф украл Машку. Надежды больше не было. Искала «посредник» не Машка, а Ник, потерявшая память обо всем, что было между Башней и той проклятой секундой, когда чхаг включил «посредник». Второй параграф общего раздела: «Разум, подчиненный Мыслящему высшего ранга, прекращает прием информации, равно как и ее накопление».
…Док еле заметно вздрогнул. Прямо под ногами беззвучно проскользнуло рыбообразное тело ракеты. «Надо спешить», – с отчаянной тоской подумал Севка. Джерф мог уйти на этой ракете. И надо кончить этот проклятый допрос.
– Ник! Он требовал, чтобы ты нашла «посредник»?
– Он искал сам, когда я устала. Потом ушел.
– Когда?
– Не знаю. Два часа. Три…
– Идем! – вскрикнул Севка. – Скорей!
– Я думаю, пойдем прямо в Охрану? – ровным голосом спросила Ник.
– Я сам им займусь. Иди же!
– Но я «теряла себя», – с тихим упорством сказала Ник. – Ты обязан донести об этом Охране.
На мгновение он забыл про Машку. Отвращение и жалость к этому послушному, тихому существу – больше ничего. Вот как все получилось! Он любил ее, пока она была Машкой, а сейчас почти ненавидел. Ник позволила Светлоглазому навести на Машку «посредник».
– Я не стану выдавать тебя. Я не разрешаю тебе сдаваться Охране. С чхагом я расправлюсь.
– Ты благороден и велик…
Голос ее был так тих, смиренен, что Севка чуть не врезал ей башмаком скафандра. Он врезал бы самому себе – щенок, щенок, не сумел договориться с Джерфом…
Он твердо знал, что без Машки не вернется на Землю.
Ник спросила:
– Кто это, Глор?
Он оглянулся. За кормой плыло светлое ядро Галактики – Млечный Путь. На его фоне обрисовывался черный силуэт балога – в командорском шлеме, без скафандра. Он стоял боком. Ногой в большом башмаке упирался в стекло и, судя по положению шлема, смотрел на звезды.
Я остаюсь здесь
Глор прикрыл Ник спиной и толкнул из ниши, одновременно направив на незнакомца лучемет и шлемный фонарь. Включил фонарь. Учитель! Соломенную шляпу Глор принял было за командорский шлем, а усы – за верхнюю челюсть… Ник топталась сзади и ничего не могла видеть, спина Глора перекрывала узкий лаз.
– Не бойся. Иди в каюту, – сказал Глор.
– Хорошо, господин…
Когда ее башмаки простучали по кормовому трапу, Учитель проговорил:
– Здравствуй, Сева. Прости, но я сниму изображение.
Ниша опустела – круг света от фонаря провалился в пустоту. Из нее послышался голос:
– Как случилось несчастье?
Глор опустил лучемет.
– Слышали наш разговор? Здесь, в нише? Тогда вы знаете все. Вы говорили, что чхаги для нас не опасны?
– Похитители обыкновенно не располагают десантными «посредниками». Всего не предусмотришь, мальчик… Планетные «посредники» не берут ваших Мыслящих. На это мы и рассчитывали.
– Не берут, не берут… А куда исчез он, вы знаете? Нет?! Что же вы знаете тогда? – выкрикнул Севка в пустоту.
– Известно, что Мыслящий невредим.
– Машкин?
– Да.
– Где она? – страстно спросил Севка. – Где?
– Пока неизвестно, – гулко ответил Млечный Путь. – Попробую получить координаты. Это требует времени.
– Я должен идти, – сказал Севка. – Я должен ее отыскать.
– Тебе страшно? – спросил голос.
– Да. Прощайте.
– Вы можете вернуться. Сейчас. Оба, – сказал голос. – На Землю. В понедельник на прошедшей неделе.
Севка лез между дюзами, машинально надвинув на голову прозрачный шар шлема. Но голос настиг его. Вернуться сейчас… Обоим! Он остановился.
– …Вы вернетесь в момент отправления. Сюда пойдет другая пара. Земное время не будет потеряно.
– О! Вы всегда можете вернуть?
– Практически всегда.
– Что значит практически?! А если Джерф уничтожит Машку, пока мы тут растолковываем?
– Сомнительно, – сказал голос. – Джерф рассматривает ее как заложника. В твоих руках – Номдал Девятый, по кличке Железный Рог. Командор Пути, свергнутый Джалом.
– Клянусь антиполем! – сказал Глор. – Железный Рог!
Это меняло дело. Свергнутый властитель, как часто бывало в истории, претендовал на прежнее место. Не авантюру – переворот затевал Светлоглазый. Личность Номдала, естественно, была для заговорщиков огромной ценностью.
– Значит, можете вернуть, – сказал Севка. – В исходную точку времени на Земле… Здешнее время, насколько я понимаю, будет потеряно?
– Да. Придется начинать сначала, – эхом откликнулся голос.
«А корабль пока уйдет. А я поклялся не выпустить его. Это глупо, я понимаю. Для Пути это комариный укус… Но я поклялся. И уже задумал нечто большее, чем авария одного корабля…»
«Но Машка! Машка в опасности, – сказал Севка. – Тебе этого не понять, Глор».
«Я все понимаю, – сказал Глор. – Даже то, что меня ждет. А ты струсил».
«Ну струсил. Только не за себя, а за Машку. И ты боишься, Глор… Если я сейчас уйду, ты останешься наедине с ужасом, как осталась твоя подруга. И никого не будет рядом, чтобы тебя поддержать».
«Вот и не уходи», – сказал Глор.
…Синяя Вега уже скрылась за крутой дугой горизонта. Под кормой, на планете, мигала двигателями Монтировочная первого потока. Ураган дул свирепо – Башня отчаянно плевалась огнями. Севка сказал:
– Я остаюсь. Чем конкретно вы можете помочь?
– Не многим. Чаще появляйся в местах, подобных этому, – в невесомости и вне корабельной брони. Здесь ты доступен для связи. Совет: переместившись в тело командора Пути, не пытайся вредить Пути. Ваша цель – только детектор-распознаватель. Переместившись, освойся с новой информацией, она покажет, как надо действовать. У тебя есть ручной экран? Положи его на стекло.
Глор вынул из кармана экранчик видеосвязи для Ближнего Космоса – тонкую металлическую пластинку.
На ее оборотной стороне эмалевыми несветящимися красками были отпечатаны смешные изображения курга и неска. Маленький синий неск угощал огромного курга жвачкой и прохладительным питьем. Толстый кург, развалясь на полу, ухмылялся с очень наглым видом. Одна щека у него была оттопырена – напихал, наверно, про запас жвачки… Рисунок был по-настоящему смешной и очень естественный. Даже сейчас Глору стало полегче, когда он увидел раздутую морду курга. Такие карикатуры помещали на экранах скафандров нарочно – для развлечения. Чтобы предупредить панику, если балог затеряется в Космосе либо прервется связь. На жаргоне Ближнего Космоса ручные экраны назывались поздравительными пластинками.
Он опустил пластинку на край ниши. Под стеклянным колпаком заклубился туман – свернулся белой спиралью. Скафандр на груди Глора затрещал искрами. Туман исчез.
– Возьми экран! – приказал голос. Он осторожно взял пластинку. – Держи обеими руками. Пробуем.
По экрану побежали полосы. Севка задохнулся. Это были стволы сосен. Желтые, закатные, чешуйчатые. С сосны на сосну метнулась белка. И экран погас. Голос проговорил:
– Это односторонняя связь, от меня на тебя. Она действует везде. Заглядывай чаще, но осторожно. Последнее: перчатки по форме номер один, парадные, вне контроля, без детекторов. Удачи тебе! Конец.
– Ищите Машку! – крикнул он в пустоту и полез в корабль.
Две девятых часа
Ему казалось, что он ходит как краб. Бочком, бочком, угрожающе выставив клешни. Двое суток на планете и еще сутки здесь – всего три дня и три ночи. Он устал от них, как от целой жизни. Он будто лез на башню, а она росла над головой. И над всем этим, как черное небо Космоса, висело несчастье.
Боком, не глядя на встречных, он прошел к себе и взял пару парадных перчаток – спрятал за горло комбинезона. Ник была наверху. Он заставил себя вспрыгнуть к ней. Ник опять лежала и смотрела вверх. Правда, она сменила комбинезон и сняла рабочие ботинки. «Маш, Машета!» – про себя позвал Севка. Он жалел их обеих. Машку он выручит, и у нее все будет хорошо, а эта бедняга лежит и не смеет хоть взглядом попросить сочувствия. А еще – он так привык относиться к ней как к Машке. Бедняга! Не понимает, что с нею было. Даже ни чуть-чуть не понимает. Думает, что ее тело занимал кто-то другой – не заодно с нею, а вместо нее. Вот почему она так потрясена. Не может понять, почему Глор не заметил подмены.
Он пробормотал что-то успокоительное: «не беспокойся, мол, я заставлю инженера молчать». И боком, боком заспешил дальше.
Командор Пути еще отдыхал. Прошло всего полтора часа из трех, назначенных для отдыха. Глор поднялся в кабинет – инженеру для поручений разрешено находиться там в отсутствие шефа, так же как старшим офицерам Охраны. Клагг был там – Глор едва не споткнулся о его ноги.
– Совмещаю приятное с полезным, – затрещал офицер, поднимаясь с пола. – Приятен отдых, когда совесть чиста, не так ли, господин монтажник Глор? А еще говорят: отдыхая, держи одну руку про запас. Вы спешите, торопитесь, не считаетесь с личным временем, чтобы точнее исполнять приказания его предусмотрительности? Понимаю, не смею мешать, удаляюсь…
– Да полно, господин офицер, – с усилием отвечал «господин монтажник». – Полно! Вы нисколько не помешаете мне. Наоборот, я сумею пользоваться вашими советами, чрезвычайно для меня ценными.
Клаггу не хотелось целых полтора часа стоять столбом в приемной. Он покланялся-покланялся и остался.
– Итак, побеседуем, господин монтажник Глор, – начал он, располагаясь с удобствами у люка. – О, куда же вы?
Глор помахал ему и вошел в свою загородку. Ноги подгибались, но голова работала ясно. Он сел за пульт, вложил свой пропуск в опознаватель, включил экран видеосвязи. Нажал кнопку «секретно». Отключил записывающее устройство. В длинном ряду клавишей прямого вызова нашел клавиш Диспетчера при Расчетчике Главного маяка. По экрану пробежали буквы: «ГИП ЕПКП ДПМ», что значило: «Господин инженер для поручений его предусмотрительности командора Пути вызывает дежурного по маяку». На экране показался дежурный младший командор.
– Готов к услугам, приятно познакомиться…
– Я рад. Мне также очень приятно. Прошу вас, срочно.
Лицо дежурного выразило досаду. Он только прицелился поболтать с новым порученцем, и опять эти проклятые дела!
– Рад служить, – сказал младший командор. По касте они были равны, но по должности адъютант Великого был старше.
– Установите, пожалуйста, местонахождение инженера-физика Джерфа. Три-четыре часа назад он был здесь, в главном хозяйстве. Вот его личный номер.
Дежурный опустил глаза – вызвал Расчетчика.
– Номер еще раз, прошу… Сейчас все на местах – движения нет, ураган! Вот, пожалуйста… – Он приподнялся, удивленно щелкнул челюстями. – Отважный парень! Час тому назад отбыл на планету. Пассажиром в грузовой ракете с легким грузом…
– Так… Куда именно?
– Место назначения – Космодром-три.
– Кто отпустил его на планету?
– Не зафиксировано. Постоянный пропуск.
Уже понимая, что он опоздал, Глор вызвал космодром. С экрана раздался восторженный вопль – дежурным был инженер, который вчера сопровождал их на посадку. О великие небеса, как давно это было! Заикаясь от удовольствия видеть господина монтажника в такой важной роли, инженер навел справки. Джерф покинул космодром две девятых часа тому назад. Куда уехал – неизвестно. Гравилетные линии не работают из-за урагана, а пересадки на частный транспорт не фиксируются космодромом…
Удрал! Две девятых часа! Как раз то время, которое он потратил на парадные перчатки и Ник… Да, теперь уж некогда было колебаться и раздумывать. Светлоглазый, сам того не подозревая, определил Севкино дальнейшее поведение.
Третий клавиш слева – «Космическая Охрана». Сурово глядя в лицо дежурному офицеру, Глор распорядился договориться с планетной Охраной о задержании такого-то, убывшего тогда-то с Космодрома-три. Приказ его предусмотрительности. Срочно.
Выключив аппарат, он откинулся на спинку кресла. Решительный шаг сделан. Отступления нет. Теперь он вынужден действовать быстро и решительно – он отдал приказ от имени Великого, совершив тягчайший служебный проступок. Командор Пути не должен об этом знать. Решено. Через два часа Севка должен быть в теле Джала. В этом качестве он и произведет обмен заложниками.
«Заложник»… Даже мысленно Севка не мог назвать кристалл Машкиным именем. Пусть будет так, что она уехала. В гости, например. А он разыскивает кристалл Мыслящего. И найдет. Она как раз вернется к тому времени. Конечно же, чхага поймают. Игра шла не на равных. Он развернул против Светлоглазого чудовищную сеть Охраны – гравилеты, устройства подслушивания и радиоперехвата, субмарины, спутники-шпионы и Расчетчики… Глор боялся только одного. Чтобы Джерф с перепугу не уничтожил Мыслящего, махнув рукой на Железного Рога. Джерф и представить себе не может, что он натворил. Разве ему придет в голову, что Севка не отдал бы Машку за миллион бывших командоров Пути, да еще и теперешнего в придачу? Пираты, пираты… Они ценят друг друга по полкопейки за штуку…
…Клагг приблизился к стеклянной загородке и жестами вызывал его наружу. Пришлось пригласить войти. Офицер зашел с таинственным и довольным видом:
– Э-э, собственно говоря… мне сюда не положено…
– Ну что за церемонии!.. Вам, заместителю начальника Охраны?
– Начальнику – да, мне – нет, – затрещал Клагг. – Право же, познакомившись с вами, я начинаю думать о планетных куда лучше, нежели прежде, господин монтажник. Так о чем я, бишь? А! С вашего разрешения, я отлучусь на пару девятых. Надо же, знаете, менять перчатки, то да се… Вы при оружии? Так я рассчитываю на вас… Я чувствую, мы подружимся. Позвольте дать вам один совет…
Глор пробормотал что-то, соответствующее важности минуты. «Что за олух, во имя Пути!.. А ведь Клагг – удобнейший человек в определенных ситуациях, – подумал он. – Мы это учтем».
– …Я понимаю, вы торопитесь ознакомиться со всеми тонкостями новой службы, одной из самых – я уверен, что не ошибаюсь, – одной из самых почетных на всех орбитах! – Клагг изящно вытаращил глаза и присел. – Все мы поражены вашим рвением и работоспособностью. Но… но, господин Глор! Все-таки не забывайте снимать вакуум-скафандр, право же! Замечания начальства, знаете, всегда нежелательны…
И верно. Глор вперся в кабинет командора Пути, не сняв скафандра, что было серьезным нарушением этикета… Он поспешил поблагодарить Клагга и, подняв глаза, уловил его взгляд – злобный, самодовольный и бесконечно глупый. Будто вся глупость Вселенной, вся беспощадная тупость неразумной материи сосредоточилась в одной холеной роже. Он усмехнулся. «Считай, ты уже сделал карьеру, душка-охранник… Только учти: она очень быстро кончится…»
Он вызвал контейнер, сложил скафандр. «Посредник» вынул из кармана, спрятал в ящик пульта и принялся шагать по кабинету, как по клетке. Пойти к себе и отдохнуть он не мог. Опять смотреть на Ник, терзаться из-за Машки и лгать… «Нет, нет. Перестань об этом думать. Хватит. Горем делу не поможешь, как сказал бы Клагг». Офицер как раз вернулся в кабинет.) Впрочем, одну разумную мысль он выболтал – должность Глора действительно из почетных. И занимать ее полагается младшему командору, если не командору просто. Почему Джал выбрал планетного монтажника, а не кого-то из своих? Неужели Светлоглазый подстроил все с начала до конца? Он вспомнил маленькую, очень складную фигуру Джерфа. И слова Ник: «Мне это вот настолько не нравится». Светлоглазый – ловкач, но убедить Джала не мог. Это сделал другой. Кому выгодно свалить Джала Восьмого? Кто помогал Джерфу? Сейчас это ключ. Найти главного пособника Светлоглазого – значит найти его самого.
Так он сидел, думал и ждал своего часа. Иногда поглядывал наружу, и каждый раз ему улыбался очаровательный господин Клагг.
Забавы начинаются
Планеты совершают свой ход, невзирая на людские горести. Это старая истина. Если уж они вращаются вокруг своей оси (а делают это далеко не все планеты), то абсолютно независимо от нашего желания.
В браслете девять раз прозвучал голос, отмеряющий время. Планета повернулась на одну восемнадцатую полного оборота. Невесомая махина Главного дока прошла вокруг нее одну девятую своего пути – минул час. Известий от Охраны не было. Заурчали компрессоры охладительной системы – док вышел на дневную сторону планеты.
Заговорила внутренняя связь: «Господин Глор! Здесь Сулверш. Его предусмотрительность направляется в кабинет. Господин Клагг, ко мне!»
Глор вздохнул. Пробормотал: «Пусть направляется…» Когда офицер спрыгнул в приемную, Глор полез в ящик пульта. Достал «посредник», вскрыл, извлек Мыслящего, заложенного Джерфом. Кристалл спрятал за отворот перчатки, примерился рукой – чтобы не спутать окошко приема с окошком передачи. Вышел на середину помещения и уложил дьявольскую машинку под толстый ковер. Мысленно очертил полукруг радиусом в четыре шага вокруг места командора Пути. На таком расстоянии «посредник» работает надежно. Ему была нужна полная надежность.
За время отдыха его предусмотрительности уборщик успел вылизать помещение. Все оно было чистое, матовое, как внутренность вакуумной камеры. Казалось, даже со слепых поверхностей обзорных экранов исчезли воображаемые следы миллионов звезд и тысяч планет, прочертивших стекла во всех направлениях. От пульта командора Пути исходил слабый запах амортизационной жидкости – кресло было настоящее пилотское.
Донесся отдаленный рев: «Смирно!» Глор еще раз взглянул на ковер и пошел. В приемной офицеры под командой Клагга сверкали козырьками касок и свежими перчатками. Питы за перегородкой равнодушно стояли навытяжку. Командор Пути, сопровождаемый Сулвершем и Глором, поднялся к себе. Начальник Охраны попытался выполнить обряд осмотра помещения, но был, как всегда, изгнан. «А напрасно вы, господин Джал, пренебрегаете уставом Охраны…»
Командор Пути опустился в кресло, робот закрыл люк за Сулвершем. Джал по-пилотски уперся ногами в пульт и уставился на большой экран с расположением техники по всему космическому хозяйству. Инженер для поручений тихо стоял за спиной начальства. Он бы с удовольствием лег. Ему ничего не хотелось делать, только лечь и поспать, как на Земле, как дома. Но действие началось, и продолжение было неотвратимо, как полет планеты по орбите.
Он попятился к краю ковра, присел, нащупал под пластиком «посредник».
Командор энергично пощелкал челюстями. Покрутил пальцем над клавиатурой – прицеливался к кнопке включения связи.
– Ваша предусмотрительность!
– Отстань! – рявкнул командор, но палец все же повис в воздухе, и «посредник» проныл свою тихую, короткую песню.
«Посредник» стал тяжелей. Упала поднятая рука. На мощной шее Джала, сзади, натянулся капюшон. Глор прикрыл пальцем синюю пластину «посредника» и еще раз надавил гашетку. Затем сел в кресло для посетителей, стал выколупывать из «посредника» Мыслящего и ждать, что будет с Нуррой.
Рука с отставленным пальцем поднялась и неуверенно крутанулась. Это уж как обычно. Тело заканчивало прерванное движение. Вот ослабла материя на капюшоне, и голова несколько раз подергалась в разные стороны. И вдруг тело в синем комбинезоне извергло поток брани, рванулось из кресла, но потеряло равновесие и рухнуло обратно, раскачав все сооружение. Глор тихо позвал: «Нурра!» Бывший командор Пути подскочил, но опять не смог подняться и зыкнул с настоящей начальственной интонацией:
– Да помогите, разрази вас белая молния!
Глор вынул Нурру из непокорного кресла. Физиономия бывшего командора уморительно гримасничала, выражая то удивление, то восторг, то мстительную радость. Узнав Глора, он завыл:
– Благодетель! Ну, разодолжил, господин монтажник! Командора обратал, ух ты!
– Тсс… командора Пути…
Лицо командора, то есть Нурры, приобрело плаксивое выражение, и он шепотом забасил:
– Предусмотрительность?! Благодетель, до конца Пути лижу ручки, так поймают же! Глядите, глядите! И квалификация не та у меня, благодетель!
Он поднял руки – перчатки лопнули и висели клочьями.
– Слушайте меня! – Глор потащил его к ящику с командорскими перчатками, инструктируя на ходу: – Сейчас я вызову начальника Охраны. Да слушайте же, перестаньте скулить! Вам надо молчать и смотреть достойно. Я все прикажу от вашего имени. Мы идем в корабль. Будете рассматривать десантный «посредник». Инструкцию не забыли? Великолепно! Когда останемся втроем с офицером, вознесете его в Мыслящие. Поняли? Надевайте! – Он достал пару парадных, по форме один, перчаток. – Не рвутся? То-то… У входа в грузовой трюм скажете мне только два слова: «Господин порученец!» И все. Запомнили?
– Вы мой порученец? – Нурра заржал, как целый взвод офицеров. – Разрази меня тремя антеннами по уху и под ребра! А спросят что-нибудь, как тогда?
– Обругайте. Это вы умеете. Офицера зовут Сулвершем.
Он запихнул «посредник» в контейнер, запер крышку и вызвал начальника Охраны. Отчаянный Нурра хихикал, сидя в кресле, и поочередно осматривал свои пальцы, обтянутые парадными командорскими перчатками. Больше всего он походил на мальчишку, обряженного в мундир знакомого адмирала. С Севкой подобный случай был совсем недавно.
Смешно. Честное слово, Нурре было весело!
«Щелк-щелк»
– Смир-рна! – грохнул снизу голос Сулверша. – Его прредусмотриссь! Командорррр! Пути!
Нурра крякнул. Глор щелкнул на него челюстями. Сменил повседневные перчатки на парадные. Если бы командор Пути один шел в парадных перчатках, это привлекло бы внимание. Но раз и порученец их надел – значит таков приказ, нечто официальное, не ошибка.
– Идите… Не отставайте от начальника Охраны. В приемной на секунду задержитесь. Ну, марш…
Пошли. Его предусмотрительность выглядел еще предусмотрительнее обычного. Разве что шел чересчур быстро – Сулверш с испугом оглядывался и наддавал. Сулвершу не хватало дыхания для криков «смирно» – так поспешно его предусмотрительность направлялся к кораблю. К процессии пристраивалось местное начальство. Комендант жилой сигары преследовал до центрального вестибюля, а там дожидались Первый ходовой Диспетчер и Полный командор – начальники наладчиков. Посыпались еще Диспетчеры, Полные командоры, откуда-то вынырнул пит, представлявший особу Великого Десантника… Нурра выкатывал глаза и нажимал. В ангаре летающих блюдец он был уже похож на робота – глаза его, казалось, торчали из лица на стебельках. Глор опасался, что Нурра за давностью лет не сможет узнать вход в трюм, и приготовился окликнуть его – почтительно, разумеется. Ему очень уж не хотелось нарушать этикет. В ангар набилось человек десять, не считая Охраны… Однако старый Десантник узнал место. Он повел своими гляделками и с важностью промолвил:
– Га-аспадин порученец!..
– Слушш! – восторженно отозвался Глор. – Господин начальник Охраны, его предусмотрительность желают…
– Смир-рррна! – раскатился Сулверш. – Его предусмотрительность командор Пути!.. – И замер. Смотрел он только на «командора».
– …Желают осмотреть трюм одни, без церемониала.
– Без церемониа-ала! – пропел начальник Охраны. – Без церемониала!!!
Два офицера встали у люка, по сторонам невозмутимого робота. Казалось, робот с Нуррой состязаются, тараща глаза друг на друга. Играют в «гляделки», так сказать.
Сулверш предъявил роботу пропуск, браслет, перчатку и скрылся в трюме. Настала очередь Нурры. Глор незаметно сжал в руке лучемет, хотя чем здесь мог способствовать лучемет? «Третий Великий изволит пройти!» – звякнул робот. Уф! Не заметил парадных перчаток по форме один. Возможно, он заметил, но в его программе тоже было заложено почтение к Великим. Нурра шагнул в трюм. «Молодец, старина, соображает!» Он вперевалочку поплыл по проходу, оглядывался с большою важностью, дожидаясь порученца. Глор предъявил свою перчатку – законную, форма два. Робот со звоном пристроился на место, поперек входа. Глор догнал Нурру, выразительно подтолкнул его и сказал:
– Ваша предусмотрительность желают…
– А иди ты!.. – отозвался Великий командор.
Сулверш подпрыгнул. В луче фонаря мелькнула разинутая солдатская пасть. Ай да Нурра! Ему было сказано – в случае чего, обругать, вот он и лается, как кург… Приходилось действовать напролом:
– Мои глаза увлажнены почтением, вашусмотрительность… Разрешите напомнить, вы желали осмотреть десантные «посредники». Господин Сулверш, я неважно ориентируюсь. Где поворот к мастерской?
Нурра доброжелательно крякнул. Сулверш, все еще с открытым от удивления ртом, повернулся и полез в туннель. «Веди, веди, солдафон, – думал Глор. – Веди, ходячая глотка… Проспал ты своего командора, хоть и верный раб. Теперь и спохватишься – будет поздно».
Они лезли молча. Сначала по силе тяжести – «вниз», потом «по ровному», потом «вверх». Под ногами поскрипывали жгуты проводов. В одном месте Нурра остановился и довольно долго рассматривал робота-черепаху, который уже нашел неисправность в проводке и приступил к ремонту. Насмотревшись, Нурра толкнул черепаху каблуком и сделал знак – вперед. Сулверш проворно двинулся дальше. Похоже, он стал задумываться и что-то заподозрил. Он вытянулся у входа в мастерскую и ел глазами начальство. Слишком усердно ел… И впервые взялся за лучемет. Оружие казалось крошечным в его лапищах. «Поздно, поздно», – думал Глор, вползая в мастерскую.
Это была тесная пещерка, выгороженная среди трюма. Сулвершу пришлось попятиться и выдвинуть ноги в проход, чтобы остальные двое смогли разместиться. Глор прислонился спиной к универсальному станку, занимавшему половину камеры. Прочий объем загромождали сменные инструменты для роботов, ящички с запасными аппаратами десантного корабля, такие же миниатюрные, как сам корабль. Полом служили ящики с двигателями для малых блюдец.
«Посредники» висели над головой: шесть штук без чехлов и три – в чехлах. «Командор» протянул руку и сноровисто вытащил один – расчехленный. Глор поспешил направить свою лампу на «посредник». Гнезда для Мыслящих были пустые, кроме одного, как и полагается. Сулверш весь подобрался. Вибратор лучемета угрожающе отсвечивал синим при каждом его движении. Из рук не выпускает оружия, мерзавец…
«Командор» заглянул в воронку, подул в нее. Почему-то взял другой «посредник». Мыслящий засверкал под фонарем переливчато, как живой. И тут случилось непредвиденное – Глор не выдержал. Он покачнулся, зацепился поясом за что-то, повис. Ноги не держали его. Он беззвучно орал: «Не хочу, не хочу, не хочу! Это мое тело, мое!» Он рвался прочь, он хотел жить, и Севка замер от жалости и не мог с ним совладать. Наравне с его глазами проплыли черные треугольники – глаза Сулверша. Весь обмякнув, Севка смотрел, как Нурра бессмысленно вертит в руке «посредник», а Сулверш, загородив выход, отстегивает от портупеи лучемет.
«Командор» крякнул. Пробормотал:
– Живучая штучка… Триста лет без изменений…
Севка с мучительным усилием тянулся к своему лучемету. Тело не слушалось его приказов – висело на кожухе станка и слабо подергивалось. Катастрофа… Нурра забыл, как включается «посредник»! Вместо того чтобы брать Сулверша, он крутил в руке «посредник» и говорил с фальшивым оживлением:
– Ну, господа? Кто мне скажет об этой штуковине? – Он прикоснулся когтем к Мыслящему. – Для чего она здесь лежит? Ну, господин офицер?
«Забыл, как его зовут, – с ужасающей отчетливостью подумал Севка. – Все забыл. Конец…»
Рыкающим шепотом заговорил Сулверш:
– Вашусмотрительность… Извольте, ну, сменить перчатки. Пр-рошу!
Левая рука его направляла лучемет как раз в щель между Нуррой и Севкой. Правая опустилась к поясу, сделала резкое движение – из плоского чехла, подвешенного к поясу, выдернулась пара повседневных командорских перчаток номер ТВ-003.
– А, перчатки?.. – удивился «командор Пути». – Сейчас? Что же, давай. Подержи штуковину… Держи…
Севка беспомощно смотрел, как Нурра передавал «посредник» Сулвершу, как взял перчатки. И вдруг Нурра щелкнул челюстями – щелк-щелк! А начальник Охраны сложился втрое, как складной нож, – ткнулся каской в колени…
В «посреднике» весело сверкал второй Мыслящий. Но еще веселей играли глаза Нурры, когда он повернулся к Севке и прорычал:
– Как мы его, ар-роу! Командуй живо, благодетель! Он протухнет через одну восемнадцатую.
Пересадка с «болваном»
Севка обомлел от радостного облегчения. Ай да Нурра! Бывший Десантник не потерял сноровки.
Глор замолчал – смирился. Их общее тело по-прежнему болталось, зацепленное поясом за станину.
– Щелк-щелк, а? – веселился Нурра. – Это тело мне? – Он показал на Сулверша.
– Вам мое тело. Мне ваше. Вы будете моим порученцем, и я вас прикрою… Черные небеса, помогите мне отцепиться! – (Нурра с готовностью освободил его портупею.) – Нурра, я полагаюсь на вас. Третьего раздела инструкции не знаю.
– Пустяки, пересадка с «болваном», – деловито буркнул Джал-Нурра. – Типовая схема два-три-два… Это нам как два когтя обкусить. Не знаешь третьего раздела, благодетель? Он без надобности… Вот… – Он потащил с шеи командорский «посредник» планетного класса, которым можно пользоваться по второму разделу ПИ. – Держи, господин! Пересаживай меня в гвардию… Потом я тебя – в командора. Потом ты меня – в господина монтажника. И гуляй смело! – Он радостно защелкал командорскими челюстями. – В два «посредника» мы разом – щелк-щелк!
«Черные небеса, вот как оно делается! – подумал Глор. – Даже типовая схема придумана на этот случай…» Он уже схватил суть и мысленно проверил очередность пересадок.
Первая: Сулверша в «посредник» – сделано…
Вторая: Нурру из тела командора – в «посредник».
Третья: Нурру из «посредника» – в Сулверша-«болвана».
Четвертая: Севку из тела Глора – в десантный «посредник».
Пятая: самого Глора – в «посредник».
Шестая: командора Пути из «посредника» – в собственное тело.
Седьмая: Севку из десантного «посредника» – в тело командора Пути, «поверх» командора.
Восьмая: Нурру из «болвана» – в «посредник».
Девятая: Нурру из «посредника» – в тело Глора.
Десятая: Сулверша из «посредника» в его собственное тело. Все.
…Все-то все, но выходило не так, как говорил Нурра. Схема два-три-два должна содержать лишь восемь пересадок, это Глор, при всей своей неопытности в пересадках, понимал. Получалось же десять.
«Черные небеса, Нурра ничего не знает обо мне, инопланетном? – понял Севка. – Как раз на две пересадки и выходит разница. Сначала мне в „посредник“, потом – в тело Великого… Их Нурра и не учел при выборе схемы. И как раз эти две пересадки должен произвести Нурра. С четвертой по седьмую работает он… Он-то думает – я обыкновенный монтажник. Чхаг-авантюрист… Что раздумывать? Нурра мне всем обязан. Не выдаст».
«Такие и выдают, – буркнул Глор. – Каторжник…»
Но Севка уже говорил:
– Нурра! Прошу вас, не удивляйтесь. Я – инопланетный. Я не балог. Понимаете? Я не принадлежу к Пути.
– Ка’-а, – как-то даже каркнул «командор». – И-но-пла-нет-ный?! Это вы брешете. Не принадлежите? А монтажник где? К-как?! – Он злобно отпихнул тело Сулверша, рухнувшее ему на ноги. – Понимаю, понимаю.
На его лице вспыхнуло яростное восхищение. Он понял, что Глор подчинен «инопланетному» и что Мыслящий этого, второго, более высокого ранга, чем Мыслящий Глора.
– Белыми молниями клянусь, дождался я! Приятель, вы – комонс? Не знаете?! Так что же вы знаете, рулем вас по башке? – Он поспешно заглянул в лицо Сулверша. – Живо пересаживайте меня, он кончается… Берите мой «посредник»!
«Посредник» прожужжал у самого черепа «командора Пути». Через секунду Нурра был пересажен в тело Сулверша и зарокотал его голосом:
– Ух, пробирает… Как перегрузочка дерет. Ну, приятель, говорите: вы комонс или нет? Время, время!
– По-видимому, комонс.
– Дождался!.. – еще раз блаженно сказал Нурра. – Р-разговоры отставить! Вас двое в одном теле, значит… значит – типовая схема три-три-три плюс один. – Он подхватил десантный «посредник». Подмигнул. – И бывшие Десантники могут пригодиться! Где у вас Мыслящий командора? Давайте живей!
Он аккуратно и быстро перезарядил «посредники». Севка лишь теперь понял, как ему повезло, что Нурра был Десантником – ходячей пересадочной инструкцией. Мыслящие раскладывались по «посредникам» в строгом порядке. Сулверш отправился в командорский; Джал, которого Севка вынул из перчатки, – в десантный. Затем Нурра поставил десантный «посредник» на максимальное усиление и рявкнул:
– Комонс, приготовились! Беру!
И Севка отделился от Глора и умер. Смерть была мгновенной, но тоскливой. Казалось, тут же последовала вторая, еще более острая вспышка тоски – он очнулся. Он был в теле командора Пути и с сознанием командора Пути, бунтующим и стонущим под его сознанием, как только что стонал Глор. Чья-то рука похлопывала его по капюшону. Сулверш. Тело Глора висело рядом, вновь зацепленное за станок. Руки бессильно покачивались, глаза ушли под лоб…
Сулверш гудел:
– Очнись, благодетель! Время, время! – И совал в руки планетный «посредник». – Экий ты нежный…
«Понимаю, – бессвязно думал Севка. – Я командор. Сулверш говорит „благодетель“ – значит, он Нурра. Конечно… Я же его пересадил. Теперь его надо пересадить в тело Глора. Пересадка с „болваном“… Поразительно, как я додумался взять с собою Сула. Нет, это Глор. Он додумался. Бедняга…»
Он механически принял «посредник», повторяя про себя: «Нурру из тела Сулверша в тело Глора». Пересадка из тела в тело – самая простая операция. Придавливается пальцем пластина и нажимается спуск. Это Севка сделал. Сулверш опять сложился втрое и сполз на пол. Но следующую операцию Севка забыл. Помнил, что пластину отпускать не надо, и стоял, прижав ее изо всех сил. Слева от него висело тело Глора, у его ног лежал Сулверш. Командор Пути злобно прошипел в его мозгу: «Что ты стоишь, мбира! Действуй! Нас всех распылят, мбира! Погубитель!»
От мыслей Джала несло, как от перестоявшегося помойного ведра. Неверными руками Севка направил «посредник» на Глора и нажал спуск. И с облегчением услыхал характерный вопль Нурры:
– Ар-роу, мой дорогой! Теперь последняя операция – и мы дома.
Сделанного не вернешь. Севка стал Великим командором, Нурра – монтажником, а несчастный Глор остался лежать кристаллом в десантном «посреднике».

Замкнутые
Командор Пути умел выигрывать и не щадил проигравшего. Зато, потерпев поражение, он не просил пощады, не впадал в панику, и Севке было легче управляться с ним, чем с Глором. Надо было лишь приноровиться к новому телу – приземистому, широкому, рыхлому. Изменились расстояния. Потолок отодвинулся вверх. Нурра-Глор возвышался над Севкой, как башня. Сулверш, казавшийся раньше балогом среднего роста, сейчас был огромным, хоть и валялся на полу. Рядом с ним валялись повседневные перчатки с крупным, тисненным золотом номером ТВ-003. Севка поднял их, прислушиваясь к мыслям командора Пути. «Проклятый мбира Нуль, – думал Джал. – Головоногая козявка, завистник! Я погиб, но с тобою я успею расправиться, чурбан, ленивое болотное отродье! Измена в десанте – это не сойдет тебе с рук…»
«Вот оно что», – подумал Севка и сделал усилие, к которому уже привык, – втянул мысли командора в свои. Прекратил раздвоение. Теперь он знал третий раздел ПИ, а там говорилось: «Подчиненные разумы стремятся сохранить автономию мышления, раздваивая объединенное сознание. Надлежит присваивать информацию подчиненного разума, что предупреждает раздвоение».
Итак, измена в десанте. Следовательно, Иван Кузьмич – один из Десантников, который с изменнической целью переправил Севку и Машку сюда. А виноват в измене, конечно же, Нуль – Великий Десантник, ибо он отвечает за все происходящее в касте Десантников.
Это было интересно. И все же, прекратив раздвоение, Севка-Джал оставил мысли об Учителе и тем более о Нуле. Земля далеко, Земля во многих девятках световых лет отсюда, а Машка рядом и так же недоступна, как Земля. Чтобы найти Машку, необходимо изловить Светлоглазого, Джерфа, и приготовить оружие против его покровителей. Крупную игру вел Светлоглазый, очень крупную… Покровители у него должны быть не из мелких. И Севка нацелился на поиски этих негодяев со всей злостью и целеустремленностью Джала. Пока надо было кончать пересадки. Сулверш во второй раз валялся, лишенный Мыслящего.
Командор Пути натянул одну повседневную перчатку. Она осталась целой, разумеется. Нурра с восхищением ахнул:
– Ар-роу! Не рвутся, клянусь белой молнией!
– Ладно, ладно… Поднимай его, я пересажу, – буркнул Джал. – И надень целые перчатки, возьми в комбинезоне, под застежкой.
Они торопливо сделали все, что нужно. «Глор» натянул парадные перчатки – те самые, из-за которых Севка возвращался в каюту и упустил Светлоглазого. Офицера Охраны поставили у входа, как он стоял до начала событий. Командор Пути поднес к его каске «посредник», чтобы вернуть разум Сулверша на законное место. И вдруг Нурра проговорил:
– Стой… Не могу ждать! Ты инопланетный, комонс. Как ты попал сюда? Отвечай, во имя покоя твоих Мыслящих!
– Я сам хотел бы знать как. По-моему, чудом.
«Глор» переступил огромными башмаками. Нерешительно, шепотом спросил:
– Там… откуда ты явился, – там Путь?
– Там Десантники с операцией «Вирус». Да что тебе за спешка, чурбан?
Вместо ответа Нурра запел: «Ке-клаги-ке, ге-глаки-ге, ра-грю! га-клю! ка-глю-у-ки!» Он напевал благовоспитанным баритоном Глора и припрыгивал, и в такт его прыжкам моталось тело Сулверша. Кончив номер, он провозгласил страшным шепотом:
– Это Замкнутые, благодетель! Воистину я дождался!
Если бы он говорил о Светлоглазом, Севка выслушал бы его. Но бывший Десантник хотел сказать, что Учитель принадлежал к Замкнутым – мятежникам и бунтовщикам, – и ничего более. А Севку сейчас не интересовал Учитель.
– Поговорим после. Даю пересадку, – сказал командор Пути.
Господин начальник Охраны
Сулверш очнулся. Глаза метнулись по мастерской и остановились на Севкиных перчатках. Иными словами – на «детекторе-распознавателе» его предусмотрительности.
– Поддержи его! – крикнул Джал.
Нурра придержал Сулверша за портупею. Господин старший офицер кряхтел, разгораясь справедливым гневом. Стряхнул руку порученца с портупеи, опять поднял лучемет…
– Вы а-атменный чурбан, господин начальник Охраны!
При таких словах его предусмотрительности гнев мгновенно слетел с господина Сулверша. И до него дошло наконец, что правая рука командора облачена в повседневную перчатку. Он испуганно вытянулся.
– Осмелюсь покорнейше спросить…
– Я вас должен спросить, я! – грохотал командор, натягивая вторую перчатку. – Чур-рбан! «Посредника» не видели?! Диплом отберу, головоногая козявка!
Последнее выражение было излюбленным ругательством Джала, употреблявшимся на подходе к великому гневу. Оказалось, что быть командором Пути ничуть не труднее, чем монтажником высшего класса. Язык сам знал, какие слова выбрать. Право же, командор подчинялся Севке охотней, чем Глор…
Нурра осмелился хихикнуть. Джал обрушился на него:
– Парень, придержи язык! Включай двигатели, чтоб я тебя не видел!
Порученец выдавил из себя: «Слушаюсь!», больше похожее на икоту, и убрался в туннель. Сулверш растерянно задирал голову, пытаясь встать навытяжку, – стукался каской о «посредники» на потолке.
– Скажи мне, Сул, во имя Пути… ты рехнулся?
– Никак нет… Э…
– Тогда зачем ты включил «посредник»?! Да говори без церемоний, проклятая каска!
Офицер догадался наконец – его обвиняли в том, что он сам себя «вознес в Мыслящие». Сам потянул за нить «посредника». Разумеется, он никак не мог помнить событие, которого не было. Но прелесть ситуации заключалась в том, что при пересадке теряется память о предшествующих секундах – так называемая пересадочная амнезия. Сулверш помнил только, как он подал командору повседневные перчатки. И он поверил. Схватился за браслет: не слышал ли весь мир о его позоре? Командор Пути осклабился:
– Парнишка оказался сообразительным, Сул. Выключил твой браслет. Ты должен быть ему благодарен до конца этой жизни и до конца всех жизней, понятно? Так зачем ты это сделал?
– Вашусмотрительность, я не делал ничего, клянусь Путем! – заревел Сулверш.
– Ну-ну, успокойся… Затмение нашло, бывает. Ты, в соответствии с уставом, потребовал повседневных перчаток. Хвалю. Я передал тебе «посредник», снял перчатку, а ты от смущения дернул спуск. Чур-рбан… Ну, так было? – (Челюсти Сулверша выбивали дробь, он умоляюще поднял руки в расползшихся перчатках.) – Хорошо, хорошо… Все останется между нами. Порученцу я прикажу молчать. Перчатки твои спишу, как надетые мною лично по ошибке. Запасные при тебе? Ар-рш!
Начальник охраны преданно всхлипнул и медведем полез в туннель. А Севка воспользовался случаем, чтобы подозвать к себе Нурру со внушением – придерживать язык. И вообще больше помалкивать. Его каторжный лексикон никак не годился для монтажника высшего класса.
– Приседай почаще, в разговоры не вступай. Если необходимо, отвечай кратко и везде прибавляй «господина офицера», «господина инженера» и прочее. Будь очень осторожен… И перчаток у тебя нет, только парадные…
– Великий командор – наша надежда, – прошептал Нурра и осклабился с невыразимым бесстыдством. Ну и тип! – Слуш-ш, ваша предусмотрительность! – гаркнул Нурра.
«Ваша предусмотрительность»
По кораблю гремело: «Смир-рна! Его предусмотрительность командор Пути!» Господа специалисты приседали, лица их делались покорно-испуганными. Шуршал шепоток: «Обходит корабль… Скоро отчаливаем…»
Да, выход на испытания приближался. Теперь Севка знал, для чего командор Пути летал на Холодный, – чтобы лично приказать начальнику готовить заправку корабля. Некоторые мысли командора не успокаивались, бродили сами по себе – по-прежнему мутные, злобно оскаленные, как челюсти курга. Шагая по кораблю, непринужденно салютуя встречным и в то же время никого не замечая – трехсотлетняя привычка! – Севка-Джал терпеливо притирался к этим мыслям. Осваивал их, поворачивал так и этак, примерял по руке, как оружие. Он не мог оставаться Севкой и только пользоваться знаниями Джала. Колоссальный опыт командора постоянно предлагал ему множество решений каждой проблемы. Чтобы выбрать одно и жестко его придерживаться, требовалась безжалостная воля, даже некоторая тупость в мышлении. Если разум учитывает слишком много обстоятельств, он всегда затруднен в выборе поведения – все варианты кажутся ему недостаточно хорошими… Севке необходимо было слиться с Джалом, как хороший всадник сливается с конем. Стать единым существом. Так было у него с Глором. Но прежде требовалось переварить новое знание. Нурра мешал ему сосредоточиться: тело Глора маячило перед глазами как укор. И командор отослал Нурру с приказом – сидеть у пульта, ждать доклада Космической Охраны, а дождавшись, передать его по радиофону. Так будет спокойней. У автомата сгорания этот грубиян задел плечом толстую Диспетчершу и не подумал извиниться – только скроил постно-благовоспитанную мину. Толстая госпожа потихоньку пощелкала себя по челюсти – решила, что непотребное мерещится от переутомления…
Отослав Нурру, он брюзгливо подумал: «Хлебну я с ним беды». Вместе с Нуррой отодвинулись мысли о тайном обществе Замкнутых. Настолько тайном, что неизвестно, существует ли оно в действительности. Сейчас уместней думать об отношениях командора Пути с Великим Диспетчером, хотя бы потому, что Диспетчер работал с Железным Рогом – Номдалом – в далекие времена, когда Джал и помышлять не мог о величии. Джал родился здесь. Прокт был на поколение старше – прилетел с переселенцами. Великий Диспетчер Прокт Девятый, отменный мерзавец и интриган, которому незнакомо естественное отвращение к убийству… Джал не обольщался насчет него. Было время, когда он позволил Джалу сбросить Номдала. Теперь другое время, и почему бы не помочь изгнаннику слопать узурпатора? Командор Пути не думал, что Первый Великий имел прямое отношение к затее Светлоглазого. Прокт рекомендовал другого порученца, младшего командора с Титанового – стандартного тупицу и доносчика. А рекомендации Глора шли от заместителя Первого Диспетчера Третьей Монтировочной, «старого гунеу». Он как раз был ближе к Великому Десантнику, поскольку до последнего времени работал в его хозяйстве, на связи с экспедициями. Опять Нуль, Великий Десантник, неимоверный лентяй, растяпа, чурбан… Любопытно, что ему дотошный Джал просто необходим. Джал взвалил на свое хозяйство кучу дел, положенных Великому Десантнику. Освободил его от заботы о прилегающих областях Космоса – обслуживал их своими пилотами… И по-видимому, просчитался. Помогая Нулю, он чересчур хорошо рассмотрел в нем ничтожество. Такого не прощают. «Я сам бы не простил, – подумал Джал. – Видимо, Нуль и подпустил Джерфа. Не зря я подумал о нем сразу после пересадки. Первая мысль в новом теле всегда бывает толковая. Итак, что можно пустить в ход против Нуля?»
Стоп! Как он мог забыть? Доклад Нуля – об экспедиции на Чирагу!
Севка остановился. Ходовой Диспетчер монотонно, почтительно бубнил:
– Полировка дюз по классу экстра, ваш-ш…
– Молодец! Ювелир! – грянул командор Пути.
Ходовой Диспетчер обморочно улыбнулся – он заслужил «ювелира», высшую похвалу командора Пути. А дело было не в дюзах, нет… Вот что вспомнил Джал-Севка.
Девятидневку назад Великий Десантник докладывал Великому Диспетчеру и командору Пути об экспедиции на третью планету системы Чирагу. На Землю. Доклад был невеселый. Корабль Десантников приземлился в Северном полушарии, не сопровождаемый «наводчиком» – кораблем связи, ибо последний несет гигантские антенны и был бы замечен спутниками, летающими вокруг Земли. Взамен Десантники оккупировали антенну аборигенов, расположенную в месте высадки. Однако ею не удалось воспользоваться для вызова больших кораблей на плацдарм. Более того, через шесть девятых оборота планеты Десантники были вынуждены отступить и присоединиться к экспедиции, о чем и было послано сообщение по туннелю свернутого пространства – сюда, на Главный маяк… «Удрали, чурбаны!» – ликовал Севка.
…Командор Пути закончил обход корабля и скомандовал Сулвершу: «В канцелярию!» Чурбан повиновался. «Предан, как дрессированный неск, а потому опасен… Уже пришел в себя и поглядывает оч-чень странно… Чует, что с его предусмотрительностью не все ладно. Учтем. Дай только случай. Не тебе со мной тягаться, проклятая каска… Итак, что еще было в докладе Нуля?»
Комонсы. Наконец-то для Севки прояснилось таинственное слово. Не будь Севка комонсом, он бы не вышагивал сейчас по кораблю в теле Третьего Великого. В старых книгах Пути написано – а книги эти содержатся в тайне, – что все разумные существа Галактики делятся на три группы. Высшая группа, комонсы, может пересаживаться в тела двух низших – шиусов и оусов, захватывая их разум и память вместе с телами. Вторая группа, шиусы, к которым принадлежит народ Пути, пересаживается только в оусов. Последние не могут захватывать сознаний, а посему и тел. И как раз оусы составляют абсолютное большинство в Галактике. Вот почему Путь беспрепятственно продвигался от планеты к планете – ему не встречались другие шиусы и тем более комонсы. Сама возможность существования комонсов была скорей теоретической, чем реальной. Ее не опасались вплоть до последних дней, когда на Чирагу были обнаружены комонсы – дети, не достигшие полного развития. Взрослые становились оусами.
Севка хихикнул. Со стороны это выглядело милостивой улыбкой. Кто-то заорал: «Салют Великому командору!» Он вежливо-высокомерно отсалютовал – комонс в теле Великого. Вот вам и доказательство существования комонсов, господа… В докладе Великого Десантника оно трактовалось как предполагаемый факт, как гипотеза. И еще одна непростительная ошибка: Десантникам не удалось захватить с собою ни одного Мыслящего для изучения. «Р-разини! – с наслаждением подумал Джал. – Трижды и девятижды олухи!» Наконец, последний факт: сообщение Точки, командующей десантом, было прервано на середине. Больше корабль связи не прослушивался. Великий Нуль объяснил перерыв в радиограмме космическим ветром, задувшим от центра Галактики.» Сомнительно, господа, сомнительно… Скорее, это Учитель. Если он владеет гиперпространством, то прервать туннельную связь и вовсе… М-да… И что-то было еще. Учителя пока отложим. Что еще, клянусь горячей тягой?»
Он забыл и теперь не мог сообразить некую важную деталь доклада Великого Десантника. Он остановился. Свита замерла. Впереди порыкивал Сулверш: «В обход, господа!.. В обход, по среднему коридору!.. Ослепли?!» – расчищал дорогу.
«А! Клянусь Бессмертием! В докладе не было сказано, что на Земле оставлены Десантники-резиденты! Великий Десантник лгал. То-то он последнюю девятидневку восседает на маяке – пытается лично установить связь, чурбан… Если Нуль подпустил ко мне Светлоглазого, то он горько пожалеет об этом», – резюмировал командор.
Он вступил в кабинет, благостно улыбаясь, но его мысль продолжала бешено работать. Может быть, он боялся остановиться, чтобы не начать думать о Машке. Не думать о непоправимом… Интриги всегда заменяли ему развлечения. Трехсотлетний опыт интриг руководил им безошибочно. Пока ничего не предпринимать. Ждать, готовить планы. И ликвидировать мелкие помехи. Такие, как Сулверш. Его надо бы… Мнэ-э… Затем госпожа Ник. Как бы она, поразмыслив, не побежала каяться…
– Сул! Пришли мне Клагга, – распорядился он.
Охранник влетел в кабинет по баллистической кривой – так разогнался. Командор сказал отеческим тоном:
– Вот что, паренек… Сгоняй к госпоже Ник, подруге господина Глора. – Он показал через плечо на Нурру. – Передай мою личную просьбу. Не отлучаться, мнэ-э, некоторое время. Она мне понадобится.
– Слушш!
– Ну иди… Ты с ней поласковей. Ты паренек понятливый.
– Рад служить вашусмотрительности!
Осчастливленный Клагг порхнул вниз.
«Клянусь невесомостью, он уже строит воздушные замки и глядит на Сулверша злорадно, – подумал командор Пути. – Это ж надо – такого чурбана поместить в Охрану Великого! „Я распоряжаюсь кадрами и на планете, и в Космосе!“ – передразнил он Диспетчера. – Вот и распорядился – на свою шею. А, легок на помине!» Экран вызова замигал кодом: «ЕРВД ЕПКП» – его распорядительность Великий Диспетчер к его предусмотрительности командору Пути. «Давай, давай – поговорим…»
Шеф обеих Охран
– Ваша предусмотрительность! – проговорил Прокт.
– Ваша распорядительность… – ответил «Джал».
Как всегда, взамен прямого захода Прокт начал морочить голову:
– Ураган проходит. Готовь ракеты – монтаж задыхается.
– Знаю, дорогой. Контролирую, – нарочито нудным голосом ответил Джал. – Мнэ-э… Нуль не подавал голоса?
Прокт сделал отрицательный жест – Нуль голоса не подавал.
Командор отлично знал и это, но хорошую весть не скучно выслушать лишний раз.
– Печально, весьма печально, – сказал он, мысленно потирая руки. – Десантник не слезает с Главного маяка – все связь налаживает…
– Не чересчур ли ты бодр, мой дорогой? – поинтересовался Прокт.
– Нет, не чересчур. Мои люди работают, как искусственные, без отдыха. А твои – распускают слухи. Сегодня, по некоторым сведениям, в корабле болтали… о ней… То есть якобы насчет эскадры. – Он зацепил Диспетчера намеренно – иначе тот будет юлить полчаса, пока перейдет к делу.
– Ты уж меня прости, я перебью, – сказал Прокт Девятый. – Пускай Нуль сам разбирается. По твоей просьбе установлена личность Железного Рога. Бывшая личность…
– Ну-ка? Кто таков?
– А твой предшественник, мой дорогой… Номдал.
Его предусмотрительность неторопливо – как художник тонкой кисточкой – нанес на лицо ярость, тревогу и все, что полагается. В стекле экрана он видел свое отражение. Очень ловко получилось – настоящий вулкан за день до извержения, когда вершина еще невозмутимо вздымается под белоснежной шапкой и только специалист по вулканам может предсказать скорую катастрофу. Великий Диспетчер в этом случае был «специалистом» и, разумеется, клюнул.
– Мнэ-э… Я полагал, с ним давно покончено, – кисло промямлил командор, убедившись, что эффект достигнут. – Значит, мой парнишка дал ценную информацию, а? Рад, что не ошибся в нем…
– В господине Глоре ты не ошибся, признаю, – равнодушно отвечал Прокт. – Ты не говорил еще с Шефом? Я приказал ему бросить все силы на следствие по делу Железного Рога.
– Благодарю от всего сердца, мой дорогой. Он как раз просит связи.
– Плавного Пути, мой дорогой! – попрощался Диспетчер и освободил экран.
Севка окликнул Нурру, подключил его пульт к своему. На обоих экранах появился вызов: «ЕВШОО ЕПКП». Его высокопревосходительство Шеф обеих Охран…
Шеф обеих Охран, Гаргок Третий, был обладателем очень красивого, еще молодого тела. Он имел беспечный, независимый облик. Всегда носил офицерскую каску, надвигая ее на глаза – немного наискосок.
– Была ли безветренной дорога вашей предусмотрительности? – почтительно осведомился Гаргок. – Не имеется ли жалоб на моих парней?
– В порядке, в порядке, Гар! – отвечал его предусмотрительность. – Ближе к делу, красавчик…
– Как угодно вашусмотрительности. Ваш инженер для поручений передал нам распоряжение. Учинить розыск некоего Джерфа, инженера-физика. Могу ли я почтительно спросить, чем…
– Можешь. Господин Глор заподозрил в нем того, кто упоминал о Железном… мнэ-э?..
– Роге, ваша предусмотрительность. Как всегда, мы стремились предугадать желание вашей…
– Ближе к делу, говорю! Нашли вы его?
– Ваша предусмотрительность имеет в виду Рога?
– Обоих!
– Увы, вашусмотрительность… Пока что не удается. Именно с этой целью…
– Сыщики! Знаменитости! – фыркнул Джал. – Клянусь горячей тягой, для этого ты меня и вызывал?
– С этой целью мы хотели бы, ваш-ш, снять показания с господина Глора.
«Правильно. Логика безупречная, но дело твое не выгорит», – подумал он и ответил:
– Милости прошу. Желаешь – по радио, желаешь – присылай следователя. Я не препятствую. Все?
– Никак нет, – сказал Шеф. – Не все… Мы хотели бы пригласить его к себе.
– Зачем?
– Ва-аша предусмотрительность…
– Помять его в Расчетчике желаешь? – Джал с угрозой ткнул пальцем в экран. – И вернуть мне тряпку взамен работника? Не первый раз! Не разрешаю!
– Мы вынуждены почтительно настаивать, вашусмотрительность. Господину Глору была положена проверка – вы отменили.
– Суток не прошло! – рычал командор. – Мне порученец нужен, порученец, а не выжатая тряпка! Хотя бы след Джерфа имеете?
– Скрылся, вашусмотрительность. Боюсь, что его предупредили, а кто мог предупредить, ваш-ш? Подозрение падает как раз на господина Глора… А? Что?!
Скрылся! Машкин след потерян! Севка так взглянул на Шефа, что тот съежился и потерял свой беспечно-независимый вид… «Где же обе твои хваленые Охраны? Где гравилеты, катера, системы подслушивания и подсматривания, шпионы и доносчики?»
– Я признаю доводы вашего высокопревосходительства неубедительными. – Командор был взбешен и плевался словами. – Тем не менее в интересах дела я посоветуюсь с вашим специалистом, приставленным к моей особе. С господином Сулвершем. И поступлю по его совету. Вы удовлетворены?
– Вполне, вашусмотрительность! – оживился Шеф.
Лицо Нурры выражало недоумение и злость, и он очень выразительно прикоснулся к своему лучемету. Но послушно вызвал Сулверша. Ах и ах, плохо быть беглым каторжником. Нигде не дают покоя… Попади ты на допрос в Расчетчик, тебя разоблачат через три секунды и распылят ровно через час. Через два, пожалуй. Нурра знает столько интереснейших штучек, что одного часа будет мало на его допрос. Хотя бы штучка с инопланетным командором Пути. «Нет, старина… Мы с тобою связаны очень крепкой веревочкой».
Явился Сулверш. Отсалютовал сначала Джалу, затем экрану с Шефом. И командор Пути, твердо и равнодушно глядя на портупею Сулверша, спросил, как отнесся бы начальник Охраны к допросу господина Глора в Расчетчике? Какое впечатление господин монтажник произвел на начальника Охраны?
– Так что наилучшее! – отрапортовал Сулверш. – Без крайней, ну, необходимости я не отправлял бы его в Расчетчик, вашусмотрительность, вашвыспревосходительство!
Еще бы… Сулверш очень хорошо знал, что в Расчетчике, где все тайное становится явным, господин Глор расскажет о происшествии в ремонтной камере.
Удар
Странное дело! Когда начальник Охраны, «дрессированный неск», поступил против совести, Севка ощутил горечь и досаду. Он шел на риск и выиграл, но… Стало вроде бы жутко. Сулверш был отважен, предан делу – и струсил. Своих сограждан он боялся сильнее, чем врагов Пути. Но Джал фыркнул: сограждане! Шеф и Диспетчер! Этой пары испугаешься поневоле… Сейчас, восстанавливая в уме короткий разговор с Диспетчером, он подумал: а что, если Первый Великий все-таки задумал сменить командора Пути? И возня вокруг Глора – вдруг она тоже неспроста? Вдруг его подсунул Диспетчер, употребив для этого Джерфа, а когда Глор, наоборот, устроил охоту за Светлоглазым, его решили убрать? Нет-нет, такой вариант не исключен… Неуловимая наглость, проскальзывающая на смазливой роже Шефа, – откуда она? Командор подобрался. Спросил:
– Что у тебя еще? Кого следующего в Расчетчик намечаешь?
Гаргок поправил каску.
– Я понимаю раздражение вашусмотрительности. Однако имею доложить и более приятные новости…
– Ну, докладывай.
– Слушаюсь. У этого субъекта – я имею в виду Джерфа, – очевидно, была электронная отмычка. В гараже Третьей Монтировочной он похитил амфибию. Невзирая на ураган, ушел по воздуху к побережью. Амфибия госпожи, госпожи… а, госпожи Тачч. Новейшая модель. Мой агент преследовал его, борясь с ветром…
– И потерял, конечно. Владелица амфибии арестована?
Гаргок покачал каской.
– В момент похищения она находилась при особе Первого Диспетчера Третьей Монтировочной. Она вне подозрений. Первый проводил испытания реактора.
«Понятно. Во время таких испытаний вся связь отключается. Ловко. Ловко, клянусь горячей и холодной тягой! Все-таки госпожа Тачч… Неужели цепочка была такой простенькой? Джерф – Тачч – „старый гунеу“ – Великий Десантник? Простота – признак гениальности…»
– Разрешите показать донесение? – спросил Гаргок.
Читающий аппарат заработал. «Преследуемая амфибия ушла под воду в русле реки на ближнем подходе к гравилетной станции «Юг». По моей команде субмарины морской Охраны двинулись к устью реки. Им не удалось обнаружить амфибию из-за сильнейшего шума, создаваемого ураганом и волнением. (Смотри донесение командира группы субмарин „Юг“.) Со своей стороны, мы вошли в воду северней преследуемого, дабы преградить ему путь вверх по реке. Продвигаясь к югу, преследуемого не обнаружили. На траверсе подводного маяка Юг-011 поступило донесение морской Охраны о подводном взрыве в квадрате 011-25. Точное место взрыва не установлено. По характеру взрыв напоминает распыление Мыслящего (смотри упомянутое донесение)…»
Севка удержался – не упал лицом на пульт и не заорал. Бандит распылил Машку. Когда его обложили субмарины, он распылил Машку. Просто так, по злобе и подлости: «Ты приказал меня преследовать, я распылю твою подругу».
«Это я убийца, – думал Севка. – Надо было вернуться на Землю, надо было все бросить, а я остался…»
– Я вижу, ваша предусмотрительность пришли к тому же выводу, как и я, – донесся до него голос Шефа. – Если предполагать, что Мыслящий Железного Рога находился при нем, то…
На спутнике Сторожевом, в кабинете Гаргока, что-то покатилось и звякнуло – с таким страшным лицом Великий командор придвинулся к экрану.
– Молчать! Слушать! Бездарность, чурбан… Твое счастье – ты подчинен Диспетчеру, не мне. Но м-мерзавца Джерфа я бы советовал разыскать. Настоятельно бы советовал, ваше высокопревосходительство.
Гаргок торопливо кланялся.
– Приложим все усилия, вашусмотрительность. От госпожи Тачч поступила жалоба – пропала амфибия, утерян маршрут к ее новому ботику для подводной охоты… И еще, ваше настоятельное желание…
– Я вас не задерживаю, – сказал командор Пути и выключил экран.
Так на пятые сутки после прибытия на планету Севка остался совсем один.
Часть 3
Командор Пути
Земля. Операция «Тройное звено»
Начальник Центра приехал в Тугарино на рейсовом автобусе, как самый обыкновенный гражданин. И он сам, и его спутники – три человека – были одеты в гражданское платье, безупречно имитирующее местную моду. Молодые офицеры натянули тесные брюки с неудобными поперечными карманами. Зернов был в темном, сильно поношенном костюме, профессионально испачканном канифолью. При себе имел журнал «Радио» и фибровый чемоданчик. Обыкновенный мастер по ремонту радиоприемников…
В тот же день парашютная дивизия получила приказ: с рассветом покинуть Тугарино. Контрольные посты на дорогах, снабженные рентгеновскими аппаратами, оставались. Но пришельцы, застрявшие в городе, этого знать не могли.
Со своей стороны, Зернов не мог знать наверняка, что в Тугарине еще есть пришельцы. «Тройное звено» было капканом, наугад поставленным у волчьего логова. Неизвестно, живут ли волки в этой норе… Правда, сценарий операции разыгрывался на вычислительной машине и сулил высокий процент успеха.
За три часа до группы Зернова в Тугарино вернулся из областного центра счастливый молодой человек – главный инженер молочного завода. Он получил изумительное предложение. Отправиться в Южную Америку – пустить в ход такое же предприятие, каким он руководил в Тугарине. Завод существовал на самом деле, и заграничный паспорт, командировка и прочее было настоящим. Молодой инженер не подозревал, что участвует в операции «Тройное звено» под кличкой Ходок как приманка. Он был в восторге – то и дело вынимал из кармана и рассматривал свой паспорт и авиационный билет Москва – Гуаякиль через Брюссель, Лондон, Гавану. Он должен был лететь через два дня и прибыть в Москву всего за три часа до отправления самолета. Так ему посоветовали в обкоме. Еще ему советовали молчать о своей командировке – в городе особое положение, то да се…
Зернов беспокоился, как бы Ходок не воспринял последний совет чересчур серьезно. Впрочем, на такой случай имелись люди – оповестить город, что инженер улетает в «загранку».
Утром, когда из Тугарина с фырканьем и ревом вытягивалась колонна бронетранспортеров, к Зернову постучался Степа Сизов.
Начальник Центра устроился в пустой квартире Анны Егоровны. Удобно со всех точек зрения – соседей нет, а телефон есть. Документы у Зернова были выписаны на Владимирского М. Т., двоюродного брата докторши, якобы приехавшего в отпуск. Под рукой был тир, в котором по-прежнему работал Сурен Давидович и всегда крутились Степа Сизов и Алеша Соколов. Им повезло еще раз. В «Тройном звене» они оказались главными действующими лицами.
– Товарищ Первый, доброе утро, – поздоровался Степан. – Я вас не разбудил? Ходок уже на заводе.
– Естественно, он главный инженер, – сказал Зернов с некоторым недоумением. – Дела, как я понимаю.
– Наверно, дела… Там его невеста работает, в техотделе, – сказал Степан. – Знаете, да? А он с ней вчера видался?
Мальчики начали следить за Ходоком с утра. Вечером он был под контролем оперативных сотрудников. Зернов сказал:
– Он вчера к ней заходил. Почему тебя это интересует?
– Мы видели ее. Она Десантник.
– Вот как?.. – Зернов сложил кончики пальцев и взглянул куда-то вбок. – Не выдаешь ли ты желаемое за действительное, Степан Григорьевич?
Степка чуть побледнел и ответил:
– А мне это не «желательное». Извините.
– Понимаю, – кротко согласился Зернов. – Как вы оцениваете Ходока? Он тоже Десантник?
– Он – нет, товарищ Первый.
– Ну, великолепно, Степан Григорьевич! Продолжайте с Алешей следить за Ходоком, на невесту не отвлекайтесь. Возьми, пожалуйста, с собой…
Степан не любил, когда о нем заботились как о малыше. Но этот шоколад он сунул в карман с удовольствием – не кондитерский, а особый питательный шоколад, а Зернов по телефону распорядился, чтобы установили наблюдение за Принцессой – невестой инженера. Опустив трубку, он сообщил огромным часам в прихожей: «Кажется, мы попали в яблочко». Часы равнодушно бухали маятником.
Операция «Тройное звено» строилась вокруг Ходока. Десантники должны рваться из Тугарина, но до сих пор они вынуждены были сидеть на месте. Десантники должны стремиться за рубеж – Ходок давал им шанс попасть сразу в Южное полушарие. Название операции было выбрано со смыслом. Первое звено – мальчики, умеющие, как они утверждали, отличать Десантников от обыкновенных людей. Если они только утверждают, но не умеют, сработает второе звено – «посредник». Так или иначе, но при отъезде Ходок будет испытан «посредником». Наконец, если аппарат исчерпал свой ресурс действия, готовилась третья проверка – рентген и простой обыск. Десантнику нет смысла выбираться за рубеж, не имея при себе «посредника» и кристаллов.
…Начальник Центра сидел в пустой квартире. Сначала он пытался работать. В одиннадцать часов ему позвонил старший по оперативной группе и доложил, что Принцесса ушла с завода. Зернов оставил бумаги и два часа подряд длинными шагами мерил квартиру Анны Егоровны. Такого с ним еще не бывало. Даже в сорок втором году, в Берлине, он умел работать всегда: в бомбоубежище, на офицерском балу и на конспиративной квартире, ожидая налета гестапо. Мера ответственности была другая… В тринадцать пятнадцать ему доложили, что Ходок заказал такси на вечер. Неожиданность… Он должен был ехать ночью и на заводской машине. Зернов попросил выяснить, куда он едет, и опять зашагал от угла спальни до угла прихожей. Но телефон зазвонил сейчас же.
Помощник Георгия Лукича передал приказ: Зернову вернуться в Н… немедленно, оставив группу.
Ходок и Принцесса
К пяти часам вечера солнце не сбавило жару. Степка и Алешка устроились в тени, за штабелем досок, сложенных в глубине двора. Отсюда они видели дорожку, ведущую к дому, и дверь подъезда. Валерка сидел на штабеле сверху, не скрываясь, и держал на руках котенка. Без Мотьки, то есть без котенка, он не пожелал участвовать в операции, и Степан рассудил – пусть его. Вид получается непринужденный, а Мотька не помешает. Все равно будет спать. Алешка говорил, что у Веркиного котенка сонная болезнь. Впрочем, «особый шоколад» Мотька лизала с удовольствием.
Ходок был дома, и мальчики стерегли его. В пять часов семь минут к нему пришла Принцесса.
– Валерик, предупреди Третьего, – шепнул Степан.
Верка неторопливо пошел со двора. Оперативные сотрудники ждали на той же улице, в двух сотнях метров от дома Ходока. Когда мальчик с котенком вышел на улицу, Принцесса как раз постучала в дверь.
Дом был двухэтажный, старый. Скрипучая деревянная лестница, крашеные полы, обои в цветочек. Инженер стоял в своей старой комнате, которая всегда была к нему добра, и смотрел на дверь. Ступени пели, как в сказке: «Снип-снап-снурре…» Вместе с хозяином эту песню слушал книжный шкаф, и комод с литыми ручками, и чужак – светлый костюм, висящий на шкафу на плечиках. А у Светланы были нежные розовые губы, темные, как орех, глаза и пшеничные волосы, уложенные замысловатой башней. Войдя, она принялась поправлять прическу. И капризно отодвинулась, когда он прикоснулся к ее плечу.
– Ну вот, снова сердишься, – сказал инженер.
– Уезжаешь? Вот и уезжай, пожалуйста.
– Светик, ты же сама говоришь, что повезло…
Он опять тоскливо обвел глазами комнату. Новый чемодан желтой кожи выглядывал из-за шкафа, как сообщник.
– И вовсе я не сержусь, – сказала женщина. – Езжай. Я подарок принесла.
«Не сердится!» – скрипнули половицы. Светлана открыла сумочку и достала зеленый цилиндрик.
– Ох, спасибо… Зажигалка?
– Вроде, – сказала Принцесса и потянула за нитку.
Ходок схватился за сердце. Десантница сильным, неженским движением подхватила его под локти и посадила. Он пробормотал: «Здесь красивая местность».
– Линия-два, – сказала женщина. – Ты?..
– Угол-шесть. Слушаю тебя, Линия-два.
– Да что слушать, действуй по схеме «Вирус». Получи «посредник», пять Мыслящих, и езжай.
Они тихо посмеялись. Угол-шесть принял «посредник». Спросил:
– Тебя забрать, Линия-два?
– Пошевели мозгами, – сказала Линия-два. – Они только этого и ждут, чтобы мы засыпались… Забрать! Придумаешь тоже!
– Слушаюсь. – Угол спрятал «посредник» в боковой карман пиджака, висящего на шкафу. Линия-два помогала – придерживала вешалку. Потом она села, высоко завернув юбку и заложив ногу на ногу, покачивая туфлей на тонком каблуке.
– Уф, надоело быть бабой…
– Все лучше, чем ждать в Мыслящем. Где они?
– Возьми в сумке. Я не пойду тебя провожать.
– Как скажешь, Линия-два.
Он благоговейно разложил на столе голубые кристаллы Мыслящих. Налюбовавшись, уложил их в пластиковый мешочек, а на вторую обертку пустил чистый носовой платок. Получился плоский пакетик. Поискав по комнате, Угол нашел клей. Взял пачку «Беломорканала», высыпал папиросы и уложил пакетик в пачку. Аккуратно заклеил, пригладил и в свободное место насовал папирос. Пачку уложил во второй боковой карман.
…Степан посмотрел на часы. Они с Алешкой щеголяли в новеньких именных часах – подарке Министерства обороны, врученном Первым.
– Алеха… давай к калитке. Больно долго ждем…
Алешка выбрался из-за штабелей, юркнул за калитку и прислонился к водосточной трубе на уличной стороне дома. По плану он должен был определить, осталась Принцесса Десантником или нет. Предполагалось, что она выйдет из дома раньше Ходока.
Действительно, через несколько минут Линия-два вышла из подъезда, миновала Алешу и зацокала каблучками по улице, застроенной маленькими домами с палисадниками. Перед одним палисадником сидели на лавочке двое мужчин, а третий курил, стоя рядом. Он предупредил:
– Приближается…
Валерка примостился на свободном конце лавочки. У него заметно дрожали пальцы. Он поглаживал котенка – успокаивал, хотя полосатое крошечное существо мирно спало. Линия два подходила к ним. Алеша был еще далеко, шагах в тридцати. Он поднял руку, показал на женщину. Тогда один из сидящих кашлянул и позвал:
– Присели бы, девушка… Мы веселые, – и загородил ей дорогу.
– Нажрался, паразит! – ответила она и шагнула в сторону.
Тот, кто курил, лениво шагнул вперед и схватил ее за локти – сзади. Сейчас же передний показал ей удостоверение. Она рванулась. Она так рванулась, что задний упал, а второй отлетел шага на два.
– Убивают! – оглушительно завизжала женщина и с невероятной скоростью побежала обратно, прямо на Алешу. Она мчалась так, как люди не могут бегать, и удрала бы, если б не мальчишка. На такой скорости нельзя поворачивать. Алешка успел подставить ей ножку и бросился на женщину, когда она покатилась через голову.
Через секунду на Принцессу надели наручники. Она больше не кричала. Со двора выехала машина, подхватила арестованную и одного из оперативников и умчалась. Остальные двое вместе с Алешкой скрылись с улицы, прежде чем начали собираться любопытные. Алешка, шмыгая носом и прихрамывая, провел оперативников по дворам к дому Ходока. Один – что показывал удостоверение – морщился и потирал локоть. Не задерживаясь во дворе, они опять вышли на улицу. Было самое время – по мостовой, временами ныряя в тень старых тополей, громыхала «Волга». Такси. Человек с удостоверением сказал водителю:
– Клиент будет трудный, Карякин… Вы помогите ему укладывать багаж.
– Будет сделано, товарищ капитан. Сигнал прежний?
– Да. Мальчик поднимет руку.
Капитан повернулся и мелкой, уверенной походкой ушел во двор. Второй, прежде чем пойти за ним, сказал водителю:
– Молись, кунак… Сосчитай до тридцати и вкатывай.
Алеша и Степан теперь сидели на досках, неподвижные, будто их фотографировали. Капитан встал за распахнутой дверью подъезда. Второй оперативник – за старым огромным тополем. Водитель погудел, вызывая пассажира.
Ходок вышел через минуту. Элегантный, в новом светлом костюме, с сияющей улыбкой. Весело подмигнул мальчишкам. Водитель поднял крышку багажника. А Степка и Алешка растерялись – улыбается! Весело, по-человечьи… Степан даже подался вперед всем телом и чуть не развалил доски, а Ходок увидел это и заржал. Знакомым реготом, как ржали те трое – в подвале.
Степан поднял руку. Сейчас же офицеры подступили к машине, и капитан сказал:
– Товарищ Лозовой, здравствуйте. Нам приказано охранять вас по пути в район…
…Алешка схватил Степана за локоть и поволок за штабель, в проходной двор. По плану операции им полагалось быть в стороне, но дело было не в плане – Алешка трясся, и губы у него помертвели.
– Не хочу, – пробормотал он. – Видеть этого не хочу.
– Какой нежный! – сказал Степан.
– Нет. Этого жалко, Ходока. Она его только сейчас, когда мы тут сидели, – понимаешь? А зачем? Мы утром предупредили, что она Десантник. Зачем ее не взяли сразу?
– Они думали, мы врем, – сказал Степан. – Перестань трястись!
– А я ненавижу, когда мне не верят. Не-на-вижу, – сказал Алешка.

Кризис надвигается
Самолет приближался к Н… В полной тишине Зернов скользил над редкими облаками – звук моторов отставал от машины. Из пилотского отсека вылез радист:
– Начинаем снижение. Для вас шифровка, – и подал Зернову листок.
«Борт номер… Пассажиру. Тройное звено спаяно. 2 + 7, повторяю: два плюс семь. Подпись: Второй», – прочел Зернов. Радиограмма означала, что «Тройное звено» прошло с успехом и взяты два «посредника» и семь кристаллов Мыслящих.
– В полетный журнал можете не вносить, – сказал Зернов радисту и стал ждать посадки.
Итак, после операций «Апостол» и «Тройное звено» добычей Центра стали три одноместных «посредника» и двенадцать Мыслящих. На свободе гуляют по крайней мере еще два Десантника при как минимум одном «посреднике». Это было известно по происшествию с «полковником имяреком», который лечил зубы. «Надейся на лучшее, рассчитывай на худшее, – подумал Зернов. – Предстоит еще выловить не меньше дюжины Десантников, будем так и ориентироваться…» О причинах срочного вызова он пока не думал. Вот и аэродром. У дальнего конца бетонки стояли две легковые машины.
Звук догнал самолет, наполнил его, и моторы смолкли. Мелькнули фонари посадочной полосы. И Зернов рассмотрел наконец встречающих. Трое были офицерами сопровождения – подчиненные Ганина. А четвертый был именно тот, кого начальник Центра опасался увидеть, – молодой дипломат Краюшкин, член комитета девятнадцати.
Они быстро, привычно расселись по машинам. Зернов, Краюшкин и два офицера – в одной, а третий офицер и еще двое, прилетевшие с Зерновым, – в следующей. Краюшкин держал на коленях портфель.
– Что у вас? – спросил начальник Центра.
Он был нацелен на новое действие, которое могла потребовать от него служба. Он ощущал даже обычный нервный подъем, своего рода готовность к вдохновению – собрать воедино все, продуманное в долгие часы анализа, все модели будущего поведения противника, сотни вариантов собственных действий. Дать решение – мгновенное и безошибочное, ощутив радость пловца, схватившего гребень волны и полетевшего на ней к берегу… Но сегодня Зернов не ждал радости. Когда Краюшкин раскрыл портфель и из него выпорхнула стопка прекрасной голубоватой, с водяными знаками бумаги, начальник Центра мрачно подумал: «Хорошо оформленный приговор…»
Это была сводка зарубежной информации – доклады посольств, бюллетени пресс-агентств, выжимки из газетных сообщений. Каждое из них в отдельности мало что говорило. Высокопоставленный чиновник военного министерства посетил радиотелескоп в Сьерра-Бланке… Снижена степень боевой готовности в истребительной авиации. Там же запрещено командирам ракетных частей атаковать неопознанные объекты без особого разрешения маршала авиации – впрочем, это сообщение из малонадежных источников… Да, в отдельности это мало чего стоит, но вместе…
Зернов аккуратно сбил листки в стопу, вернул Краюшкину и некоторое время смотрел, как за окном машины скользит, кланяется, поворачивает в мареве старый дубовый лес. Краюшкин терпеливо ждал. Дубрава кончилась, над песчаными нагретыми косогорами закачались мачтовые сосны, блеснули свежим цинком крыши дач, завился из-за штакетного заборчика самоварный голубой дым…
– Да, очень, очень похоже, – проговорил Зернов. Повернулся к соседу. – Боюсь, тревогу подняли не впустую.
– Просочились за рубеж? – шепнул Краюшкин.
– Либо просочились, – сказал Зернов, – либо вторично запустили разведывательный корабль. А что наверху?
– Ждут вас, Михаил Тихонович.
Зернов сморщился, сложил кончики пальцев и опять наклонил иссохшее лицо к окну.
– Полагают, Михаил Тихонович, что у вас имеется план…
– А что план? – уже с раздражением спросил Зернов. – Если они приземлятся по наводке со Сьерра-Бланки, что толку в моих планах?
– Не понимаю, – с тоской в голосе прошептал Краюшкин. – Мы обо всем их предупредили. Вовремя. Исчерпывающе. Как надо и что – обо всем…
Зернов сморщился еще сильнее, и Краюшкин умолк. О таком не говорят даже при доверенных сотрудниках, да и что говорить, в самом деле? За рубежом мы не властны помешать инопланетным захватчикам. Сделали что могли – хорошо, добросовестно сделали. Предупредили насчет охраны штабов и государственных деятелей, методики порекомендовали, согласовали действия. М-да… «Похоже, не помогло, – думал Зернов. – Именно так, как они задумали сначала. Прорываться во всех ядерных державах одновременно. Мы не смогли сделать самое важное, – в тысячный раз подумал он. – Не сумели найти техническое средство, чтобы обнаруживать Десантников мгновенно и безошибочно. И Благоволин не смог. М-да… Ведь даже сейчас было бы спасение – изготовить такой аппарат. Быстренько бы выловили, быстренько, пока не приземлилась эскадра. А если она уже приземлилась?..»
…В тяжких, тревожных мыслях прошел остаток пути. За зеленым броневым стеклом наклонялась, поворачивалась Земля, полная земной летней прелести, беспечная, все еще не подозревающая ни о чем.
Десантники
Севка лежал в кресле перед огромным пультом командора Пути. «Графики» шевелились разноцветными значками. По черному экрану – развертке ближнего Космоса передвигались огоньки грузовозов. Огромная власть была в руках Севки, десятки тысяч балогов ждали его приказов, но что толку было в этой власти?
Он с ненавистью взглянул на экран секретной связи, по которой говорил с Шефом. Выпрыгнул из кресла. Приказал Нурре вскрыть упаковку вакуум-скафандра и достал «поздравительную пластинку». Заодно вынул из «посредника» Мыслящего Железного Рога, спрятал в перчатку. Укладывая скафандр, порученец тихонько спросил:
– Начальник, что случилось?
Севка отмахнулся. Обеими руками сжал пластинку. По ней побежали слова: «Сведения пока отсутствуют. Проверяем. Проверяем. Выйди в Космос через один-два часа. Поспеши с заданием. Кризис надвигается».
Он тупо уставился на пластинку. Экран снова был пуст и чист, как небытие. «„Проверяем. Проверяем“… Проверяйте. А я буду мстить за Машку.»
Он больше не думал о Земле – только о мести. И его жажда отмщения причудливо перепуталась с хитрой мстительностью командора Пути, который тоже кипел яростью – дорваться до Светлоглазого и распылить. А Великому Нулю свернуть шею. Да-да, Великому Десантнику… К нему тянулась ниточка. Джал чувствовал это – недаром сам был мастером дворцовых интриг. Потянуть за ниточку – и полезет то, чего не хватает для связной картины.
За спиной Великого Десантника, как в точке перспективы, сходилось все. И месть, и задание Учителя, которое тоже стало местью. Картина уже была готова сложиться. Не хватало пустяка. Десантного опыта. Командор Пути в своих предыдущих жизнях не был Десантником. Пилотом – да. Целых две жизни. Затем сразу стал командором Пути.
– Я ловко провернул эту историю. Изумления достойно, как ловко! Справился с Номдалом, добился его вознесения в Мыслящие и обошел Расчетчика и обоих Великих… Сам стал Великим, – похвалился Джал.
– Замолкни, карьерист… Ну сожрал Номдала – вот он у меня где, в перчатке… Ничего ты не видел, кроме своей карьеры. Уж я бы на твоем месте хоть разок сходил бы с десантом, – буркнул Севка.
Прижав рот к уху Нурры, он рассказал о неудачном десанте на Землю. Разведочный корабль сел в маленьком городке, развернул операцию по схеме «Прыжок», но был вынужден уйти под угрозой атомного уничтожения. Вопрос: как поступил бы Нурра в качестве командира десанта Линии первой? Решился бы оставить планету, отступить или перешел бы к операции по схеме «Вирус»?
– Клянусь белой молнией! – воскликнул Нурра. – Меня бы распылили иначе! Атомное оружие? Подготовку к «Вирусу» я бы развернул при начале «Прыжка», хе-хе…
– Без доклада Великому?
– Э, какой там Великий!.. Переговоры тянулись бы сутки и еще девятикратно. Линия первая и Расчетчик решают на месте.
– Сколько Десантников ты оставлял в подобных случаях?
– Четыре «посредника», – мгновенно ответил Нурра. – В них – шесть Линий, девять Углов, девять Треугольников. Там атомное оружие? Не сомневайся, начальник. Идет «Вирус»…
Остальное командор Пути знал. Схема «Вирус» специально разработана для планет с развитой централизацией. Еще лучше действует на планетах, управляемых из единого центра. Операция эта сокрушительна, хотя и требует значительного времени. Двадцать четыре Десантника с крошечными одноместными «посредниками»! Они беспощадны, отлично обучены, неуловимы. Они гении своего дела. Злы, как сумуны, и терпеливы, как лаби-лаби. Они ползут по планете, как вирусы, пересаживаясь из одного человека в другого, пока не доберутся до центра, до мозга. Они захватывают власть – в личинах планетных руководителей. Сейчас возможности системы «Вирус» демонстрировал Севка, захвативший командора Пути. А он действовал без подготовки, без опыта, на пустом месте.
Любой Десантник, даже Девятиугольник, по сравнению с ним – мастер. Пусть двадцать три Десантника не достигнут цели. Достаточно одного, пробравшегося в военную систему. По его команде отключаются атомные зенитные ракеты. Эскадра садится, как на параде, и спокойно, методично рассылает Мыслящих.
– Как бы ты рассудил, друг Нурра, почему Великий Десантник доложил, что «Вирус» не проводится?
– Ар-роу! – Бывший Десантник несказанно развеселился. – Лжец он, лжец – по природе и по должности… Связь с эскадрой прервалась, ты говоришь, во время рапорта Точки? Да? Остальную часть рапорта придумал Нуль. Он великий лжец, а не Великий Десантник! Не понимаешь? Если резиденты погибнут, никто о них не узнает. Эх, а еще командор Пути!
– Достаточно… – Командор поправил «посредник» на груди. – Эт-то хорошо. Отлично! Порученец, смир-рна!
Порученец осклабился от удовольствия:
– А-а, запрыгал, инопланетный?
– Для всех я лечу на Большой Сверкающий. Ты дождись, пока кончится смена в Третьей Монтировочной. Вызови госпожу монтажницу высшего класса Тачч. И будь очень вежлив.
– Буду. Затем?
– Пригласи ее сюда. От своего имени, понятно? От имени Глора. Спроси ее, как прошли испытания, и пригласи.
– Она спросит: зачем?
– Скажи: «Я вас жду, дорогая Тачч» – и отключайся. Не забудь послать пропуск на Космодром-три.
– Хорошо. Время?
– Как можно скорей.
– Слушаю, ваша предусмотрительность! – гаркнул Нурра.
Потянуть за ниточку
Странными путями ходит интуиция! Севка слушал бывшего Десантника и думал о Машке. Вспомнил, как она сказала: «У чхагов есть…» Что? Вызов госпожи Тачч помешал ей договорить. Сейчас он договорил сам: «У чхагов есть доступ к детекторам-распознавателям». Командор Пути, не в пример монтажнику Глору, разбирался в тактике похитителей тел и знал, что детекторы не менее важны в их ремесле, чем «посредники». Ведь бесполезных покупок никто не делает. Кто купит тело, на котором рвутся перчатки? Чхаги должны обеспечивать покупателей соответствующими перчатками, и не одной парой – целыми ящиками. Чтобы хватило надолго. На годы. Как член Великого Судилища, командор Пути знал, что все шайки чхагов имеют связь с фабриками детекторов.
Параллельно этой мысли двинулась вторая. Великий Десантник оскандалился. Мало того что его десант удрал с планеты Чирагу – потеряна связь со всей экспедицией, а Десантники-резиденты остались без поддержки. Такого не бывало от истоков Пути. Как надо поступать Нулю? Лгать дальше? На лжи не продержишься до бесконечности. Он, хоть и чурбан, такие вещи соображает… «Командор Пути формирует экспедиции. Командор Пути беспощаден от природы и прошел отменную школу беспощадности – восемь поколений командорства. Наконец, он – чудак! – предан Пути и не потерпит, чтобы величайшее движение в истории Галактики несло урон…» Вот какие мысли мучили Десантника, пока он сидел на маяке и безуспешно вызывал эскадру… И четверо суток назад он приступил к действию – связался со Светлоглазым, и тот выпустил на командора Пути беднягу Глора. Еще прежде он подстроил аварию ракеты с предыдущим порученцем – на всякий случай. Авось пригодится. Точный расчет… «Молодец Нуль! – мысленно похвалил командор Пути. – Мастер интриги, выросший из заурядного лентяя и честолюбца, – это ли не чудо цивилизации?»
Он закрыл глаза, потому что внезапно за его креслом прошла Машка, и он ощутил ее прикосновение. Мягкое, совершенно свое – как дома, под закатными соснами и бледным вечерним небом со стеклянистыми, продутыми солнцем облаками.
«Нет, нет! Меня вам не сломать. Я с вами рассчитаюсь за Машку. Ну, держитесь!»
Командор Пути крепко растер грудь и плечи. Вызвал начальника личной Охраны. Приказал: произвести тщательный обыск в ракете «Молния-01». Посторонние предметы изъять с соблюдением необходимых предосторожностей и отправить Шефу обеих Охран, на спутник Сторожевой…
Сулверш стал пепельно-серым и исчез мгновенно. Джал вызвал Клагга.
Лазейка
Кабинет командора Пути был пуст, как вымерший город. Погасли все экраны, стихли зуммеры, ослепли сигнальные табло. Взамен тысяч огоньков, прыгающих, мигающих, ползающих по схемам, светился один красный прямоугольник с надписью: «Связь».
Вся связь была выключена центральным выключателем, и его рычажок обездвижен шплинтом. Стояла непривычная тишина, только неустанно, чуть слышно урчали обогреватели. Оглушенный этой тишиной, господин Клагг дергал крышку стального ящика – в нише заделанного люка парашютной системы. Справился. Крышка отвалилась с оглушительным звоном. Клагг отрапортовал задыхающимся шепотом: «Готово, вашусмотрительность…»
Второй офицер стоял молча, с неподвижным лицом.
Командор Пути опустился в кресло, скомандовал:
– Начинай!
Врач надел на его затылок шапочку стимулятора.
Клагг извлек из ниши и понес на вытянутых руках «среднего ремонтного робота» – синее титановое существо с шестью парами цепких ножек и щетиной инструментов перед телескопическими глазками. Длинное, гибкое, кольчатое тельце. Среднее кольцо непропорционально толстое – мозг. Робот безжизненно висел на руках Клагга.
Командор снял с груди «посредник», передал второму офицеру. Нурра стоял поодаль, заложив руки за спину, – наблюдал. Выражение физиономии ироническое. Джал мельком посмотрел на него. Удержался от замечания. Совершалось таинство пересадки в робота, дозволенное только командорам – «касте носящих „посредники“». Для младших командоров эта операция была заурядной, для командоров – довольно частой, для Полных командоров – редкостью. Для командора Пути пересадка в робота была чрезвычайным событием, хотя он имел «посредник» и персонального робота-ремонтника, как и любой командор. Обычно эта операция проводилась при неисправностях в собранном корабле и участвовали в ней младшие командоры. Ведь корабли Пути строились не для балогов, и обслуживали их не балоги, а малые ремонтные роботы. При неисправностях, требующих разумного вмешательства, в дело вступали средние роботы – те же машины, но с Мыслящими в синтетическом мозге. В ходе экспедиции роботами становились дежурные Мыслящие из главных трюмов либо Мыслящие Десантников. До передачи корабля в десант, на припланетных орбитах, – Мыслящие командоров. Сейчас, едва ли не впервые в истории, этим делом занялся командор Пути. Как требовал закон, при пересадке присутствовали два офицера Охраны, гарантирующие сбережение тела.
Надежная охрана была нужнее, чем когда-либо. Севка оставался в теле Джала. Он был так же спокоен, как Джал. Мысль об обмане, о том, что командор оставляет его беспомощным и беззащитным, не волновала его. Джал не мог обмануть, даже освободившись от Севки. Он становился бесстрастным роботом, который не лжет и всегда выполняет приказанное. «Мыслящий в искусственном теле – не балог». Это знал каждый. Он, Джал, пойдет, и сделает, что приказано, и вернется.
– Давай! – Командор Пути сдернул перчатки.
Нурра усмехнулся. Из-за этого последняя мысль командора оказалась тревожной и неуместной: «Порученец держит руки в парадных перчатках за спиной, чур-рбан… Только привлекает к себе внимание. И усмешка…»
Он провалился в небытие. Выплыл. Одно небытие сменилось другим. Его тело лежало в кресле, облаченное в командорскую одежду, – Севка знал это, хотя и не ощущал тела. Ничего не видел. Не слышал. Не обонял. Земное сознание не умело управлять этим телом, более чуждым, чем тело мыши или птицы. Севка плыл в нем, как в огромной, черной, бескрайней пустоте и тишине. Наверно, так чувствует себя микроскопическая улитка, проглоченная китом, – темнота, тишина, и в гигантском желудке, полном соленой воды, ничто не говорит о скорой гибели. «Долго не смогу. Плохо… – подумал он. – Хоть бы слышать. Хоть бы звук…» В ушной ямке Джала сидел бесполезный телефон. Рядом, за границей тьмы, был Нурра. Он десятки лет провел в Мыслящем без тела. «Может, я в погребе? Маш-ка… Я не буду бредить, – упрямо подумал он. – Смешно. Я сам по себе, тело – само… Ну да. Само… – Он потерял сознание, подумав еще раз: – Эх, Нурра, – руки-то за спиной».
…Офицеры стояли навытяжку. Робот ожил – отполз от «посредника», несколько секунд полежал на брюшке. Осмотрелся. Его глаза не остановились на теле командора Пути – Мыслящие не ведают сантиментов. Пополз, все быстрее, быстрее и скрылся за пультом. Нурра тревожно выругался. А робот уже семенил по вентиляционному каналу. Когти и присоски, присоски и магниты – робот не путался на поворотах и развилках. Джал строил этот док и знал его хорошо. Конечно, командор Пути и под страхом смерти не вспомнил бы устройство вентиляции. Но в мозгу остается все. Поэтому Мыслящий отсчитывал повороты, и титановый зверек бежал, щелкая двенадцатью лапками. К Главному маяку, по вентиляционной шахте маяка и по рукаву, качающему воздух в радиорубку Антенны. Конец дороги. Воздух прижал его к решетке. Робот выдвинул малый глаз, осторожно просунул в отверстие – решетка была проволочная, с крошечными ячеями. Малый глаз, приспособленный для микроскопических работ, дал расплывчатое, расползающееся к краям изображение чего-то непомерно большого и разноцветного, как мозаика. Внутренность радиостанции. Прохода нет. Робот отступил, юркнул в другой рукав и очутился над потолком, в узкой щели между теплоизоляцией и броневым кожухом. Здесь была такая же решетка, и в дело пошли кусачки. Машинка работала ими со стремительностью грызуна, перекусывающего стебли травы. Отогнула решетку, выставила длиннофокусный глаз и синей молнией жикнула по потолку – скрылась под трубой волновода.
Сидящие за пультом ее не заметили. Шел сеанс связи. Передатчик мелодично гудел, с большой Антенны срывались импульсы вызовов, летели на миллионы километров к бустерному спутнику связи, а с него, по коридору свернутого пространства, к системе Чирагу. Великий Десантник жадно смотрел на экран приемника. Помощник Десантника сидел, опустив голову на локоть.
Укрытый в тени трубы, Джал пядь за пядью осматривал круглую кабину. Он раздвинул длиннофокусные глаза, насколько позволяли стебельки, и предметы проплывали перед ним крупными и выпуклыми, как в сильном бинокле. Слева от пульта, на стене, искомое – сейф. «Неудача», – отметил робот. Шкафчик сварен из космической керамики. Космическая броня неприступна. Даже лазерный резак вязнет в ней – потребуются часы, чтобы вскрыть замок.
Джал не сомневался, что искомое перед ним. Он слишком хорошо знал Десантника. Нуль был глуп и тщился заменить ум преувеличенной хитростью. Было ясно, как огонь плазмы, что Десантник раздобыл матрицу перчаток Железного Рога. Чхагам заказал перчатки, а матрицу хранит при себе, чтобы новый командор Пути зависел от него одного. Намерен выдавать ему перчатки понемногу, пары по три, чтобы помнил, кому служит… И конечно, матрица хранится в сейфе с шифрами. Самое надежное место. Ключ имеется у Великого Десантника на браслете.
Джал не испытывал ни гнева, ни разочарования. Мыслящим неведомы эмоции. Он скользнул по стене за шкаф. Прежде чем отступить, он должен испробовать все. Синий робот протиснулся между стеной и броневой керамикой, свернулся в спираль и, медленно поворачиваясь, обследовал заднюю стенку шкафа. Она состояла из четырех плит. Глаз-микроскоп продвигался вдоль вертикального шва, отмечая все дефекты сварки. Незначительные дефекты. Сварено хорошо. На стыке четырех плит – в центре симметрии – обнаружилось отверстие со встроенным микровентилятором. Робот педантично обследовал его, узнал. Стандартное устройство. Вентилятор шлемный, от вакуум-скафандра. Материал – уплотненное кристаллическое стекло. Зашипел резак. Через несколько секунд моторчик выдернулся из отверстия, задержался в массивных лапках-клещах, пока не остыл, и поплыл к хвосту робота, от одной лапки к другой. А глаз-микроскоп уже полез в отверстие, сопровождаемый гибким шнурком осветителя. Пошел чертить строчками, осматривая внутренность сейфа.
Пластинка была подсунута под самую высокую стопку шифров, на дно. Щелк, щелк… Тонкие манипуляторы приподняли шифры, выудили пластинку, подняли к отверстию. В ледяном мозгу робота отметилось: «То, что требуется». Полная матрица детектора-распознавателя, с красной меткой: «Секретно. Степень 9». Несколько впаянных полей соответствуют личности Номдала. «Возможно, и другой личности», – добросовестно подумал Джал. Это не меняло дела. Нужна любая полная матрица.
Пластинка передвигалась перед отверстием, лампа попыхивала, фотоустройство делало снимки, а вентилятор уже подрагивал в передней магнитной лапке, готовый встать на прежнее место…
– …О мбира, дьявол! – простонал Великий Десантник и выключил приемник.
Его помощник горестно передернул плечами. От бустерного спутника пришел очередной отказ – экспедиция по-прежнему не отвечала.
С потолка, из воздушного хода, заваривая последние проволочки решетки, на них смотрел робот.
Интриги
Лицо командора Пути было пепельно-серым, с коричневатым ободком вокруг челюстей. Он устал, как загнанный кург. Но медлить было нельзя. Едва офицеры успели водворить робота на место и удалиться, а Нурра – доложить, что госпожа Тачч приняла приглашение, как явился Сулверш. Он тоже походил на курга, но в ином стиле – курга-охотника, бегущего по следу.
– Мнэ-э? Нашел? – томно спросил командор. (Севке зверски хотелось спать. Спать. Это же невозможно. Это же издевательство над человеком. Его тошнило, и в глазах плавали студенистые пятна, как медузы. Спать…) – Нашел?
Сулверш метнул подозрительный взгляд на Глора, сидящего в своем закутке. Загородил его спиною. Свирепым шепотом прохрипел:
– Перчатки, ваш-ш! Непонятно! Измена…
– Номер?.. – невозмутимо пропел командор Пути.
– Позвольте, ну, доложить… Ваш номер ТВ-003! – Сулверш брезгливо поднял новенькую пару повседневных перчаток. – Ну, наглость! Под сиденьем вашусмотрительности…
– Мнэ-э… Чурбан! Я приказал переправить найденное на Сторожевой.
– Так что переправлено восемь пар! Эту, ну, осмелился, – отрапортовал офицер, – показать вашусмотрительности…
Он еще надеялся, бедолага, что перчатки окажутся настоящими. Его физиономия бесхитростно выражала все – и надежду, и ощущение вины, – досмотр в ракете был его обязанностью. Но главной составляющей была подозрительность с некоторым оттенком мечтательности. «А что, если… – спрашивали его глаза. – А что, если эта пара – вот она – настоящий детектор, ваша предусмотрительность? А та, что на вас, – поддельная? И вы, мой уважаемый командор, не Великий вовсе, а подменыш?»
Сквозь пелену усталости Джал читал это ясно, как цветной график на экране. Очень хотелось сказать: «Жаль, паренек. Ты выглядел достойной личностью, а оказался холуем. Только рабам свойственно испытывать радость при чужом падении. „Падающего толкни“. Переход от подобострастия к злорадству – вот истинное клеймо раба».
– Принес показать, говоришь? Ювелир-р… – Он стянул с руки перчатку, вторую. – Надевай…
Сулверш подскочил, натянул на командора перчатки, найденные в ракете. Детекторы лопнули с характерным шелковистым треском.
– Убедился? Запроси Сторожевой, что дал анализ.
– Так что рано, ваш-ш… Не долетели еще, – убитым голосом пробормотал Сулверш. – Вашусмотрительность, я подаю рапорт. Ну, об отставке…
– Не принимаю. Ты мне нужен, – отрезал командор Пути. – Ракету проверил? Топаем на Большой Сверкающий.
Он знал, что делает. Анализ в лаборатории Охраны выявит подложность детекторов, найденных Сулвершем. Раз так, перчатки самого командора настоящие. И командор настоящий, не подменыш. Сулверш окажется кругом виноватым. Это он проглядел посторонние предметы в личной ракете Джала. Он, начальник Охраны командора, прозевал заговор, а раз есть подложные перчатки, то есть и заговор. Наконец, он дважды осмелился заподозрить подмену, когда ее не было, и тем нанес своему принципалу тяжкое оскорбление.
В ракете господин Сулверш сидел тихо, как пойманный зверек. Перед стартом поднес ко рту таблетку «антиграва» – в ожидании обычных штучек с ручным управлением. Командор сказал:
– Спрячь. Пойдем на тросике.
Тросиком на пилотском жаргоне называлось автоматическое управление. Взлетели. Двигатели легонько перетолкнули ракету на большой эллипс, встречный с орбитой Сверкающего. Командор Пути тем временем отдыхал, вытянувшись в прохладном скафандре. Насладившись прохладой и невесомостью, обратился к офицеру:
– Сул! Говори без чинов. Я слушаю.
Сулверш, как улитка, потянул голову в шлем:
– Вашусмотрительность! Ну… Я затрудняюсь.
Тогда Джал заговорил сам и разбил последние надежды начальника своей Охраны. Объяснил ему, что заговор против Великого командора существует. Что приказ, данный Сулвершу Шефом – удвоить бдительность, – и вызван заговором, а обнаружил оный не кто иной, как господин Глор. Что парадные перчатки надеты Глором по просьбе командора, дабы чхаги принимали Глора за своего агента, которому поручено в ракете подменить особу Джала. Для чего в ракету и упрятана злоумышленниками кассета перчаток.
Круг лжи был замкнут. Большая ложь должна содержать элементы правды. Запутанный в ее сеть, начальник Охраны – единственный бдительный человек в окружении командора Пути – становится безопасен.
Остаток дороги командор отдыхал. Пошевелился только один раз – чтобы переложить катушку микрофильма, отснятого роботом, в нагрудный карман своего скафандра.
Большой Сверкающий
Космос медленно и неслышно вращался вокруг причала. Большой Сверкающий был самым старым из действующих спутников. Он состоял из двух баранок-торов, сложенных вместе. Спутники строили баранками еще в те времена, когда не было генераторов искусственной гравитации. Сила тяжести создавалась в них, как в «чертовом колесе», – спутник вращался вокруг оси баранки, и всех находящихся внутри прижимало к внешнему ободу. И до сих пор там не ставили гравитора, потому что будущие космонавты должны приучаться к тяжелой жизни и слабой силе тяжести. В спутнике помещалась Космическая академия.
Начальник Академии ждал на причале.
– Опять пронюхал, пилотяга? – проворчал командор Пути.
– На том стоим, ваша предусмотрительность! Мы на официальность не смотрим. Разрешите сопровождать?
– Не разрешаю. Прикажи дать мне движок.
Движком пилоты и космические монтажники называли индивидуальный гравитор размером с большой шкаф. В невесомости размеры не имеют особого значения. Пока двое курсантов заправляли движок жидкими газами, Джал задал начальнику Академии несколько пустых вопросов. Курсанты работали весело – командора Пути здесь любили. Ему было приятно смотреть на ловких пареньков. Он спросил:
– Ну, как делишки, чур-рбаны?
– Полный порядок, вашусмотрительность! – На «чурбанов» никто не обижался. Напротив, о командоре говорили так: «Назовет чурбаном – считай, пронесло. Простил».
Его предусмотрительность пристегнули к движку и выставили, как мебель, на край причала. Он поманил к себе начальника Академии:
– Через одну восемьдесят первую дадите боевую тревогу, господин Полный командор. Я буду наблюдать. Мое место не показывайте на экране. Связь отключите! – Джал оттолкнулся от причала и прыгнул в пустоту.
Он летел вниз лицом. Ночное полушарие планеты стояло перед ним, как вход в черный туннель. Планета занимала примерно седьмую часть видимой окружности. Звезды блестели по краям туманно-черного диска, окружали его огненной рамкой. Остальные скрывал шлем. Было неизвестно, продолжает ли он удаляться от спутника. Планета невозмутимо висела в венчике звезд. Плотная крыша облаков закрывала все огни, даже прожекторы космодромов. Планета выглядела как тысячу лет назад, когда ее населяли дикие шестиногие существа, предки теперешних балогов. Они стали разумными благодаря Пути. Пятьсот лет назад Десантники обнаружили эту планету, привели к ней большие корабли. Шестиногие твари стали разумными, медики устранили среднюю пару конечностей, мешавшую при работе. Вот как было. Диким шестиногам, пожалуй, не стоило сетовать на судьбу…
«Стоп! Ну-ка подумай, – приказал себе командор. В Космосе ему всегда хорошо думалось. – На чем мы остановились?..»
Медики, медики… Им удалось превратить лишние ноги в смигзы, но полностью разделаться с инстинктом семьи не удалось. Что-то сохранилось. Имя матери до сих пор входит в полное имя каждого балога. Забота о «своих Мыслящих» – почтенная традиция… «О непреклонность Пути! Почему я размышляю о чепухе?» – удивился командор, и вдруг его осенило. Госпожа Тачч! Для решительного разговора с нею не хватало важнейшей детали – понимания ее побуждений. Что привело ее к чхагам (если его подозрения справедливы)? Жадность? Конечно нет… Пресловутая забота о «своих Мыслящих»? Вряд ли. Она бы давно освободила их законными путями. А что, если Железный Рог – ее близкий родич? Это меняет дело. Его, свергнутого Великого, не освободишь законным образом… Ну держитесь, монтажница Тачч!
Командор Пути, очень довольный, нащупал кнопку вертикального поворота – пора было сориентироваться на спутник. Космос пополз слева направо, как поезд на тихом ходу. Планета уехала за рамку шлема. Остались звезды. Опытный глаз командора Пути нашел звездную систему Чирагу, а Севка испугался. Оказалось, что его подкосило жуткое одиночество, пережитое им, пока разум Джала был в роботе. Он испугался сильнее, чем в детстве, когда отец запер его ради наказания в темной комнате. И сейчас страх появился снова. Пылали звезды. Одни лишь звезды и чернота, больше ничего. Ему показалось, что Большой Сверкающий снялся с орбиты и улетел. Что обман раскрыт и его бросили в Космосе. Он едва не заорал. Он был земным мальчишкой, заблудившимся среди звезд. Командор Пути с его невозмутимой храбростью, роговыми челюстями и жизненным опытом, накопленным за пятьсот лет, не имел к нему отношения. Но Джал был здесь. Он буркнул: «Струсил, паренек? Чурбан… Три огня в створе созвездия Мореплавателей видишь? Это Большой Сверкающий».
Страх сразу кончился. Он остановил поворот и оценил расстояние своими широко расставленными глазами. Хорошо… До спутника два-три километра. Можно вызывать. Он закрыл глаза и сосредоточился. Через несколько секунд под шлемом заговорил голос Учителя:
– Здравствуй, Сева! Я не буду показываться. Стерпишь?
– Стерплю. Здравствуйте. Показываться все равно нельзя, за мною наблюдают. – Он лежал в пустоте, глядя на огни спутника, словно говорил со звездами. – Говорите, я слушаю.
– Местоположение Маши установлено, – бесстрастно ответил голос.
– Установлено?! Где?!
Он не рискнул спросить у звезд: «Разве она… ну, вы понимаете…» Голос понял и ответил:
– Она в форме Мыслящего.
– Ой!.. – простонал Севка тонким голосом. – Я думал, Джерф ее распылил… Где она?
– Контакт установлен. Место не фиксируется.
– Ладно. – Севка был счастлив и щедр. – Ладно. А насчет перчаток вы знаете? Я достал… то есть не я…
– Схему детектора-распознавателя? – оживился голос.
– Достал, достал! Переснял на микропроволоку. Годится?
Он полез в карман за кассетой и отдернул руку. За спиной зажужжал маховичок, автоматически поддерживая его в прежнем положении.
– Положи запись перед собою, – приказал голос.
Кассета была такая крошечная, – убрав руку, Севка не мог бы подобрать катушечку. Через секунду она мелькнула, закрыв яркую звезду, и вдруг в пустоте возникла спираль, белая и яркая, как Млечный Путь. Кассета повернулась в ней, черненькая и плотная. Исчезла. И за ней исчез белый туман. Все. Вот он и выполнил задание.
Несколько минут голос молчал. И внезапно гулко зазвучали слова:
– Снимки превосходны. Поздравляю! Ты готов к возвращению?
– Погодите… Вот что, на Земле, наверно, двадцать четыре Десантника.
– Теперь это безразлично. Ты возвращаешься?
– Знаете что? Пока верните Машу. Пожалуйста. Я пока остался бы, если можно…
– Я не перемещаю вас поочередно. Только обоих.
– Ладно. Давайте… – Севка перевел дух.
Вот он и решился. Вместе с Машкой. Домой. Но сейчас же Севка стал стыдиться этого решения. Будто удрал из справедливой драки. «Я же не для себя. Я из-за Машки», – подумал он.
Огни спутника Сверкающего помутнели и погасли – по тревоге спутник оделся защитным полем. В шлемофоне гудели приглушенные голоса – курсанты Академии рапортовали о готовности из спасательных ракет. А перемещения все не было.
– Первое звено – старт! – скомандовал начальник КА.
И внезапно послышался голос. Он произнес одно слово:
– Сева.
– Что? Что?! – вскрикнул Севка. – Машка!
– Сейчас нельзя вернуть Машу. Экран.
– Вы что-то путаете, – льстиво сказал Севка. – Честное слово! Я вас очень прошу. Ее надо вернуть, я очень… – Он всхлипнул. – Вы же обещали!
– Экран, – терпеливо повторил голос. – Кристалл заэкранирован, Сева. Чтобы пробиться, необходим луч большой мощности. Пробивая экран, луч уничтожит кристалл Мыслящего.
– Вы обещали, – сказал Севка.
– Никто не может обещать чуда. Экран…
– Вы обещали!
– Вспомни о Земле. Вспомни о людях, которых вы спасли. Слушай внимательно.
– Да, – безжизненно сказал он. – Я слушаю.
– Экран соответствует по мощности двумстам метрам воды. В массе – слабый проводник. Величина проводимости – две единицы, принятые у вас. Проверь, какой материал имеет подобные характеристики, и ищи. Ты один из властителей. У тебя большие возможности.
– Да.
– Извещай меня обо всем.
– Да.
– То, что ты задумал, мы одобряем. Конец. Удачи!
Звезды стали прежними. Голос исчез.
…Командор Пути скомандовал:
– Спасракету – ко мне!
Мбира, мбира…
«Вольно!» – последний раз гаркнуло за дверью. Его предусмотрительность, вернувшись со спутника, удалился на отдых в свои личные апартаменты. Против обычая, командор Пути пригласил к себе на время отдыха порученца. Сулверш тревожно нахмурился. Хорошо еще, что он не мог видеть, как Джал, едва за ним затянули дверь, усадил порученца в кресло, как важную персону.
– Нурра, я нуждаюсь в твоей помощи. А моего друга похитили чхаги. Охрана не может его найти.
Нурра почесался, запустив руку под комбинезон, и осведомился:
– Похитили? А что за друг? Тоже инопланетный?
– Мой дорогой, высшие касты не чешутся, – мягко заметил командор, думая при этом: «Сказать? Клянусь шиусами, оусами и комонсами, верю я ему или нет?» – Да. Инопланетный. Придвинь ухо, друг Нурра…
Бывший кург слушал его рассказ и передергивал плечами. Привык чесаться, чурбан… Выслушав, скривился в улыбке и отрапортовал:
– Ваша предусмотрительность разрешит отбыть на некоторое время? Прогуляюсь тут… в округе. Недолго.
По его лицу было видно, что планами своими он не намерен делиться. Выйдет – хорошо. Не выйдет – скажет, что прогуливался. «В округе»… У Джала тоже был такой характер.
– Госпожа Тачч на подлете, – сказал Нурра. – Я по сети распоряжусь, чтобы впустили? Мнэ-э?
Он был невыносим, он чесался, как кург, и осмеливался передразнивать Великого, но Джал только ухмыльнулся и фыркнул:
– Иди, что с тобой поделаешь…
Несколько минут он выгадал для отдыха. Растянулся на ковре и думал. Сначала о Машке. «Когда Нурра вернется, поручу ему посчитать „экран“. Двести метров воды – по плотности. Похоже, Джерф спрятал Машку прямо в ботике Тачч. Похоже… Однако следует просчитать электропроводность морской воды в этих краях. Прикажу затребовать данные у Расчетчика. А дальше? Дальше полнейшая неопределенность, разрешить которую может одна Тачч. Позывные ботика – ее секрет. Сейчас она явится, побеседуем…» И командор Пути вернулся к мысли, которая сформировалась, когда спасракета – полчаса назад – зажгла стояночные огни и в пустоте, неслышимо растекаясь на фоне звезд, обволакивая туманом скафандр, просияла зеленым и красным струйка испаряющегося гелия. Учитель догадался о его решении прежде, чем оно появилось. «Великий Десантник ждет нового корабля, как Мыслящий ждет тела, – подумал он. – Пробиться к эскадре хочет… Ну, покажу я тебе корабль», – думал командор Пути, вкладывая в эту мысль двойную ненависть: Великого, которого хотят низвергнуть, и лазутчика в стане врага.
…По внутренней связи заговорил начальник Охраны:
– Прибыла госпожа Тачч, монтажница высшего класса, к господину Глору, каковой просил, – и так далее.
– Пропустить ко мне. Одну.
Сулверш не стал спорить, пропустил. Не канючил, что устав, мол, не разрешает командору Пути принимать посетителей в одиночестве. «О неугомонный! Опять что-то затеял», – думал командор, встречая гостью.
Госпожа Тачч выглядела как всегда. Угольные глаза смотрели внимательно и скучливо, комбинезон и перчатки сверкали, как новенькие, и в то же время не казались новыми. Госпожа Тачч была известной щеголихой. А щеголями зря не становятся. Франтовство – занятие не беспричинное. Ему предаются либо ничтожества, либо личности. Вот и Светлоглазый… Клянусь белыми молниями, как говорит Нурра. Между тем монтажница выполнила положенную серию приседаний, произнесла все почтительные слова, была приглашена поесть и отдохнуть после дороги и отказалась. Приглашение к еде было простой вежливостью. Только Полные командоры и Диспетчеры имели право принять такое приглашение.
– Можете сидеть, – сказал командор и взглянул на одиннадцатую секцию браслета.
Ишь ты! В апартаментах Великого действует подслушивание!
– Покорнейше прошу извинить, – сказал он и самолично вышел в холл.
Сулверш нес дежурство не один. С ним были два младших офицера.
– Отошли их… Теперь подойди. Со мной шутки скверные, головоногая козявка… Имеешь последнее предупреждение… Выключи это. Ма-алчать!
– Вашусмотрительность… – не сказал, а прорыдал офицер. – Вашусмотрительность! Хоть сторожа разрешите включить! Никак невозможно, вы и порученца отпустили!
– Разрешаю сторожа, – сказал командор.
Сулверш протопал в гостиную и оживил большой сторожевой автомат, лежащий в нише. Удалился. Командор Пути обратился к гостье:
– Итак, госпожа Тачч… – (монтажница присела скромно), – мне известно кое-что о вас…
– Весьма польщена вниманием вашей предусмотрительности.
– Вы можете сидеть. – Он опять взглянул на одиннадцатую секцию. Не осмелился ослушаться, выключил. Однако молодец, настоящий охранник! – Мне стало известно кое-что странное о вас, госпожа Тачч.
– В каждом из нас есть нечто странное, ваша…
– Помолчите. Вы посоветовали господину Глору нарушить приказ Расчетчика. Объяснения?
– Господин Глор – мой собрат по касте, ваша предусмотрительность.
– Вы нарушили закон. Это не все. Упомянутого Глора вы предупреждали о каких-то опасностях при его отбытии в мое хозяйство. Объяснения?
– Господин Глор и его подруга госпожа Ник вылетели в начале урагана, ваша предусмотрительность. Помнится, я им советовала быть осторожнее и переждать.
Джал фыркнул. «Маловато у вас воображения, госпожа монтажница…»
– Клянусь шлемом и перчатками, вы забываетесь. Советую быть откровенной. В Расчетчике вас не станут упрашивать, милая госпожа.
– Я не смею ничего скрыть от вашей предусмотрительности.
– Раз так, я хотел бы узнать, где инженер-физик Джерф.
Тачч сделала удивленный жест. Джал начал злиться.
– Я служу не Охране. Я не собираюсь передавать вас Охране, хоть и уверен, что в Расчетчике вы сказали бы немало интересного. Мне надо знать лишь одно. Где Джерф?
– Не имею чести знать господина, о котором изволит говорить ваша предусмотрительность.
– Тот, кто похитил вашу амфибию. Слушайте. Вас я отпущу. Мне нужен Джерф. Где он? Говорите!
Госпожа Тачч сидела, благовоспитанно сложив руки на груди, опустив глаза. Не дрогнула. Неужели ошибка? Командор встал.
– Джерф подослал Глора. Вы соучастница. Где он? Говорите!
Тачч пошевелилась, задумчиво посмотрела на него и спросила, как у равного:
– Вы убеждены, что Охрана нас не слышит?
– Джерф нужен мне, госпожа Тачч. Не Охране.
Он внимательно следил за руками монтажницы. Пальцы правой руки были скрыты под рукавом левой.
«А Сул молодчина», – подумал он и шепнул:
– Сторож, взять!
Шепот был почти неслышен, но автомат прыгнул и двумя щупальцами схватил монтажницу за руки. Прыжок запоздал. Тачч успела включить «посредник» – командор ощутил дурноту, как бы тупой удар в голову. Титановый корпус робота ослабил лучевой удар. В левой руке монтажницы, схваченной синим щупальцем, был одноместный «посредник» и тут же, под пальцем, кристалл Мыслящего.
– Еще один Железный Рог? – любезно спросил Джал. – А это знаменитый портативный «посредник» чхагов? Бросьте! Ну!
Коробочка звякнула и откатилась под стол.
– Сторож, на место! Смотрите-ка, «посредник» – десантный! Мнэ-э… Ловко, хотя и неосторожно.
Тачч смотрела на командора Пути с суеверным страхом. Мыслящий отсвечивал голубым в ее руке.
– Вы бы спрятали, мнэ-э, это… Теперь будете говорить? Или чхаги научились умирать молча?
– Мбира! Проклятый и подлый мбира! – с невероятной злобой прощелкала Тачч. – Узурпатор и убийца, мбира, мбира!.. Кто помогает тебе, проклятый? Почему тебе все удается? Во имя Пути, почему я безоружная! Зови Охрану, подлый мбира…
– Вы изложили свои мысли до конца? Очень любопытно, хотя причины вашей ненависти, мнэ-э, малопонятны. Но вернемся к делу. Джерф. Где он?
– Его вы не поймаете! – крикнула Тачч. – Он отомстит за…
– За кого? – вкрадчиво поинтересовался командор.
Сейчас все разъяснится. Последнее белое пятно в интриге и ключ к ее успеху. Если Джал верно оценил побуждения монтажницы, если она кровно заинтересована в Номдале, Железном Роге, дело выиграно. Тачч превратится из врага в союзника. «Любопытно, кто он, брат ее матери или отец?» – подумал командор Пути и спросил очень мягко:
– За кого же вы собирались мстить? Может быть, за господина Номдала?
А! Он попал в цель! Тачч задохнулась и села. Он смотрел на нее сверху, с гребня удачи. Приподнял командорский «посредник», похлопал его по затыльнику:
– Если вы интересуетесь Номдалом, то он здесь. Я предлагаю честный обмен. Мыслящего господина Номдала на Мыслящего, похищенного из госпожи Ник.
– Вы лжете, – прошептала Тачч, не спуская глаз с «посредника».
– Зачем же?.. Слушайте, госпожа чхагиня. Вот какую логику я усматриваю в ваших действиях. Во-первых, вы с Джерфом не простые чхаги. Цель ваша – поместить господина по кличке Железный Рог в мое тело. Почему-то вы не согласны на заурядного человека. Вам нужен я. Джерф соблазнил Глора, обещав ему Бессмертие. Это просто. Но кто устроил так, чтобы я, я сам пригласил Глора в порученцы? Кем обстряпано это дельце? Ну-ка?
– Мбира, мбира… – шептала Тачч.
– Мбира – сверхъестественное существо на древнем языке, – деловито перевел командор Пути. – Я же просто умею рассуждать и кое-что знаю. Вот как мне подсунули Глора. Некто изучил мой характер до тонкостей. Некто понял, что я ненавижу тупиц и чурбанов. И вот у меня работают одни тупицы и чурбаны. Кто мог изучать меня в течение поколений? Кто распоряжается кадрами? Великий Диспетчер… Номдал, вернувшись в должность командора Пути, лизал бы его когти… А, еще раз попал?
Тачч смотрела на него, как наба на сумуна, с покорным ужасом.
– Итак, Великий Прокт. Прямо он вам не помогал. Хватало дружественного нейтралитета. С его молчаливого согласия его сотрудник доложил мне о ловком поступке Глора во время испытаний. Ставка на Глора делалась давно. Поэтому, верный долгу, Расчетчик пытался убрать Глора с моего пути. Но Прокт распоряжается Расчетчиками планеты. Вам шепнули – предупредить, что неизбежны рикошеты. Вы ловко и терпеливо охраняли Глора, надо признаться… Теперь последний участник заговора, Великий Десантник. Им подстроена гибель моего предыдущего порученца. Что? Верно?! Он же обеспечил перчатки. Кстати, они обнаружены в ракете… – Джал пренебрежительно фыркнул. – Двое Великих на вашей стороне, а? Неплохо, мнэ-э… Признаю. Однако улик достаточно, чтобы распылить и вас, и Джерфа, и парочку Великих в придачу. Черные небеса, на этой планете можно доверять только Расчетчикам! – Он прошелся по обширной гостиной командора Пути, чтобы перевести дух и приготовиться к следующему залпу.
Тачч все еще не сдавалась:
– Это клевета!.. Ваша предусмотрительность!
– Помолчите. Итак, я могу отправить на распыление и вас, и обоих моих друзей, если они пожелают за вас заступиться. Для вашего распыления мне сейчас достаточно вызвать Охрану. Вы чхаг, улика против вас решительная – десантный «посредник»… Но я предлагаю договориться. Я возвращаю Номдала, вы – госпожу Ник.
– Мне нечего сказать вашей предусмотрительности.
– Кажется, вы еще не поняли. – Он опять похлопал по затыльнику прибора. – Господина Номдала я распылю первым…
– Нет! – вскрикнула Тачч. – Его нет у вас! – Она вскочила. Сделала несколько шагов к Джалу. Остановилась. Опять шагнула вперед и опять застыла. «Посредник» с Номдалом притягивал ее, как взгляд гипнотизера. – Я не верю! Нет! – враждебно и отчаянно прощелкала она.
– А ведь вы могли бы понять, что я не лгу. – Он включил браслет и приказал: – Сул, зайди.
Опять Нурра
Сулверш появился так быстро и лицо его сияло такой чистой преданностью, что хотелось откусить ему голову. Он отрапортовал:
– Его высокопревосходительство Шеф обеих Охран просят соединить их с вашей предусмотрительностью!
– Благодарю. Распорядись, чтобы пришел Тисс, радист из канцелярии. Ну? Что стоишь, чурбан?
Сулверш еще разок попытался разобраться в обстановке – сверкнул глазами на госпожу Тачч, на Джала и промаршировал за дверь.
– Сторож! Не выпускать ее! – приказал командор и перешел в кабину связи.
Его высокопревосходительство Гаргок вынырнул из глубины экрана. Лицо у него было умеренно скорбное и деловитое. В чем дело? А, пустячок, недоразумение… Порученец его предусмотрительности, господин Глор, задержан роботом при входе в корабль. Почему? Пустяк, вашусмотрительность. Перчатки у него, как бы сказать… не по форме. Он пока в карцере.
Возражать было невозможно. Таков закон: каждый задержанный в фальшивых, чужого номера, а также неформенных перчатках берется под стражу. Вне зависимости от его касты, разряда, привилегий и так далее.
– Подловил… – буркнул командор. – Ловкач, ловкач! Но послать его в Расчетчик без моего согласия не удастся.
– Так, ваша предусмотрительность. Я вторично прошу этого вашего соизволения.
«Ну, ты его подождешь», – подумал Джал, а вслух произнес:
– Твой высокий начальник сказал бы: «А не чересчур ли ты оперативен, Гар?» Соизволения не будет. Мне должно, поскольку задержанный принадлежит к моей свите, разобраться в случившемся.
– Вашусмотрительность! Одно мгновение!
– Что еще?
– Перчатки, перчатки, найденные в ракете.
– Ну-ну?
– Как вам стало известно, что их подложили?
– Послушай, Гар… кто из нас Шеф обеих Охран? Разбирайтесь, Шеф. Я вас не задерживаю более… – Он ударил по клавише, и физиономия палача стерлась с экрана. Сладкая, бело-голубая, подлая. Право, госпожа Тачч много приятней… «Нурра, Нурра! Ох уж этот Нурра – допрыгался, – подумал он. – Уж придется ему посидеть, пока я не закончу».
Много позже он понял, что бессознательно обрадовался аресту Нурры. Слишком уж трудно было смотреть на тело Глора, который ни в чем не был виноват – пешка в чужой игре.

Радист из канцелярии
Он ждал за дверью, и он был не пит – первосортное искусственное тело, а просто ит, второго то есть сорта. Поэтому он и подергивался, поэтому выполнял самую тяжелую работу в канцелярии – непрерывную связь с Расчетчиком. Он вошел, остановился посреди гостиной и ждал приказов командора Пути.
Искусственное тело не место для разума. Поместите в него самое шустрое сознание – и получится скучный неторопливо-степенный механизм, такая же бесстрастная машина, как и средний ремонтный робот, но более способная, а потому с заскоками. Искусственное тело нельзя научить здороваться и прощаться. Не хочет – и все. Биологи и медики не могли улучшить искусственные тела, хотя бились над этим уже четыреста лет.
Командор без долгих разговоров подошел к радисту и стал нащупывать кровеносный сосуд – сзади на шее. Ит вяло запротестовал:
– Нам это не… – Он дернулся и закончил уже с трудом: – Неприятно, господин командор Пути Джал.
– Ты забываешься, – сказал командор.
– Мы… мы помним. Однако же неприятно.
– Ну потерпи, чурбан ты, чурбан…
Ит всхрапнул и мягко опустился на ковер. Таким способом искусственные тела отключались. Любая машина должна иметь выключатель. Командор Пути разжал пальцы, посмотрел, не повредил ли когтями искусственную кожу. Выпрямился и взглянул на Тачч. После разговора с Гаргоком он как-то не удосужился обратить внимание на монтажницу. «Вот вы у меня где, госпожа Тачч, как это существо, – в кулаке… Сидит, поза самая жалкая…»
Он направил на ита «посредник» и извлек Мыслящего, приводящего машину в движение. Когда-то голубой кристалл был отличным пилотом. Ему доверялись буксировки построенных кораблей от Главного дока к Холодному. А Джал любил пилотов. Когда этот балог из низшей касты состарился и приготовился к «вознесению», командор Пути предложил ему искусственное тело и службу в своей канцелярии с оплатой двадцать очередей в год. Через сотню лет он сможет получить новое тело либо через полсотни попасть в корабль. На выбор.
– Теперь прошу смотреть внимательно, госпожа монтажница.
Он нажал гашетку и выпустил Железного Рога в опустевший искусственный мозг. Робот неуклюже зашевелился на ковре – ожил. На всякий случай командор держал «посредник» у его головы вплотную. Искусственное тело поднялось на ноги. Дернулось раз, другой и уставилось на Тачч. Она зажала себе рот обеими руками. Ит вяло проговорил:
– Почему мы здесь? Удалось?
– Молчи, молчи, молчи! – вскрикнула Тачч. – Молчи!
Командор хлопнул ита по плечу:
– Это Номдал? Прошу вас убедиться.
Тачч замотала головой, умоляюще делая руками все те же знаки: молчи!
– Мнэ-э… Я вам помогу. Как твое имя, Мыслящий?
Мыслящие не умеют лгать или умалчивать. Ит механически ответил:
– Наше имя… – Он дернулся. – Наше имя Номдал, сын Элик. Почему мы здесь, Тачч? Удалось?
– Пока вам ничего не удалось, – сказал командор. – Госпожа Тачч, на столике стоит освежающее. Попейте, вам станет легче.
Монтажница покорно отошла к столику у лифта, откусила верхушку тубы и начала пить. Робот смотрел на нее с престранным выражением. Словно хотел ее утешить. Даже лицо у него стало не такое глянцевитое, как обычно. И Севка удержал на языке еще один вопрос, потому что его не следовало задавать. Черт побери, вот привяжется эта жалость! Хоть плачь.
Командор Пути сказал:
– Ну, теперь поговорим втроем, господа…
Не вовремя
Через полчаса договор был заключен. Госпожу Тачч командор Пути приказал зачислить своим вторым инженером для поручений – без проверки в Расчетчике. Заодно командор вызвал на экран дежурного офицера у карцера и приказал, чтобы его соединили с арестантом Глором. Браслеты у арестованных отбирали, а навещать его было некогда и вообще ни к чему. Глору, то есть Нурре, было сказано, что о нем позаботятся, покамест же пускай сидит тихо и размышляет насчет собственной тупости. Неисправимый Нурра отвечал бодрыми, неприличными для арестанта возгласами.
Госпожа Тачч могла улететь на поиски Джерфа только через два часа, когда Главный док выйдет на южную часть орбиты. Чтобы перебороть нетерпение, командор взялся расчищать мелкие дела, которых много накопилось в течение последних суток. Произвел двух младших командоров в действительные, инженера-химика перевел из первого класса в высший, утвердил рацион питания на следующие сутки, подписал акт на перчатки рабочие и еще акт на перчатки повседневные. Утвердил приказ о выпускниках КА. Приказ был следствием позавчерашнего разговора Джала с Проктом, при котором Севка присутствовал, еще будучи Глором. «Позавчера или вчера это было?» – подумал он и не сумел вспомнить. Запутался.
Он помигал, вздохнул и оглядел пульт. В кассете торчала стопка карточек – рапорты по личным вопросам. «Отложить разве?» – подумал он и лениво включил читающий аппарат. Нижняя карточка выдвинула угол, экран осветился. Рапорт… Что?!
Монтажница высшего класса Ник, дочь Род, личный номер такой-то, просит разрешить службу в десантах…
Несколько секунд он сидел, сморщившись от отвращения. Неприятно, скверно было Севке. Он один во Вселенной знал, что Ник весь этот Путь презирает, ломаного гроша за него не даст. И вот идет выслуживаться на самой грязной работе! Непостижимо, непостижимо – бесстрашная Ник, веселая Ник идет в Десантники…
С его точки зрения, это было неожиданной удачей. Он-то ломал голову, как изолировать Глора от Ник… А, пропади все пропадом! Он приложил к рапорту браслет – утверждено… Быстро перешвырял остальные карточки. Все. На пульте стало чисто. Мигал вызов прямой секретной связи со спутником Холодным.
Щелкнул клавиш с символом Холодного. И сейчас же отъехали куда-то в сторону командоры, химики, Десантники – вся обыденная чепуха. Он сразу забыл о Ник.
Полный командор, начальник спутника-хранилища, мог выйти на связь по единственной причине. Холодный готов к заправке корабля.
– Полировку закончил? – спросил командор Пути.
– Так точно. Доводим последний квадрат, – отрапортовал начальник Холодного.
– Во имя Пути!
– Во имя Пути!
Полный командор погасил экран, а Джал глубоко задумался.
Доклад означал, что в хранилище заливается последний танкер жидкого гелия. Раз так, надо выпускать корабль из Главного дока и вести его к Холодному для заправки гравитора. Откладывать заправку нельзя. Система планеты действует по жесткому графику. Каждый раз по заполнению хранилища к нему подается новый корабль, собранный в одной из Монтировочных. Задержка недопустима. С газовых заводов поднимаются по три ракеты-танкера в сутки. Если содержимое хранилища не перелить в корабль, некуда будет разгружать танкеры. Небольшое количество гелия примут гравиторы спутников, Монтировочных, Башен МПМ и гравилетных станций. Затем заводы остановятся. «Да, придется заправлять корабль, ваша предусмотрительность… Иначе его заправят без вас».
Все это свалилось на Джала чрезвычайно не вовремя и воспринималось как неожиданность. Хотя он сам назначил завтрашнее утро для заправки и сам договорился с гелиевым заводом ускорить доливку Холодного до заправочной отметки. Сам, да не сам – тогда он еще был настоящим командором Пути и выгадывал часы, спешил выпустить корабль. А теперь ему были необходимы сутки, чтобы выручить Машку. Пока Машка в опасности, он обязан вести себя с крайней осторожностью и никаких штучек не может себе разрешить. Штучку же он затеял отменную… Задержать этот корабль и все за ним следующие на полгода – просто, надежно и практически без усилий.
А ему не хватало суток. «Либо я выручаю Машку и не препятствую выходу корабля на испытания, либо устраиваю превеликий грохот, космический конвейер летит кубарем, но Машка навсегда остается там, где она сейчас. Либо – либо…»
Первый, спокойный и надежный вариант отвечал его тайным желаниям. «Не спеши. Пусть все идет, как идет, – жужжал внутренний голос. – Один корабль не делает погоды, а ты погибнешь. Не поддавайся ненависти. Спасай Машку, спасай себя…» Командору Пути и Севке, как всем храбрым людям, был отлично знаком этот голос. Они оба привыкли поступать вопреки ему – в этом и заключается храбрость.
…Несколько длинных минут командор Пути колебался. Затем вывел на экран схему околопланетных трасс и принялся за расчеты. Попытка не пытка. Госпожа Тачч может успеть до выпуска корабля. Должна успеть! Девять часов – изрядный срок…
Командор рявкнул полным голосом:
– Канцелярия! Заготовьте сертификат на имя госпожи Тачч. Всеобщее содействие личному представителю моей особы. Срочно. Господин Клагг, прошу ко мне. Внимание, причал! Немедля изготовьте к полету «Рату». Оглохли? Я сказал: «Рату»! Вот именно. На южное побережье, с выбросом капсулы. Срочно… Отправите двоих с моим сертификатом. Господин офицер высшего класса! – (Клагг, сияя, ждал приказаний его предусмотрительности.) – Приказываю! Сопровождайте госпожу Тачч на планету. Распоряжения госпожи монтажницы выполняйте, как мои собственные. Усвоили? Глупых вопросов не задавать, слушаться! Скафандр на причал, и сами туда же. Мар-рш! – (Клагг изящно повернулся, скользнул к люку.) – Госпожа Тачч, я отправляю вас на скоростной ракете с катапультой. Выброситесь у маяка «Юг-011», где вас будет ожидать субмарина Охраны. Поднявшись на борт, моим именем примете командование. «Рата» дает вам три часа выигрыша во времени. Вы поняли?
– Поняла все, ваша предусмотрительность.
Командор повернул кресло, поднялся.
– Не стану предупреждать вас, чтобы вы не возвращались без искомого. Уверен, что вы будете играть честно.
– Это в моих интересах, – бесстрастно ответила монтажница.
– Идите. Из ракеты установите связь с субмариной. Удачи!
Монтажница отсалютовала. Скользнула взглядом по лицу командора и скрылась в люке. «Странное существо, клянусь скафандром… Догадывается ли она, почему я так хлопочу вокруг „Мыслящего госпожи Ник“? Пожелание удачи, неуместное в устах Великого, она отметила. А не все ли равно… За Номдала она позволит распылить себя, не щелкнув».
Подходили к концу пятые сутки после перемещения. Какое время прошло на Земле, Севка не знал. Задание было выполнено. Он преодолел трудности почти немыслимые, а последним своим ходом – с госпожою Тачч – мог гордиться. «Вот она вернется с Мыслящим Машки, и вы попляшете, о почтенные господа!»
Земля. Ночь
На Земле шли тридцать девятые сутки со дня появления инопланетных существ. Дела были плохи – хуже некуда. В Центре это знали все – от высшего начальства, членов комитета девятнадцати, до солдат комендантской команды. Кто не знал – чувствовал. Говорили полушепотом и надеялись, что к полуночи хоть что-нибудь прояснится, когда прибудет с вечерних заседаний начальник Центра. Каждый вечер он приезжал, принимал рапорты и закрывался в кабинете, чтобы заполнить очередную страницу рабочего дневника. Зернов с военной аккуратностью проводил черту между событиями, происшедшими до и после полуночи. Дневник заполнен – значит, сутки прочь.
Но полуночи ждать не пришлось. И вечерние рапорты не состоялись в этот день. Зернов приехал совсем рано, в одиннадцатом часу вечера, и, ни с кем не поговорив, ничего не спрашивая, поднялся к себе. Дежурный прикрыл за ним дверь кабинета. И мгновенно по обоим этажам особняка пронеслась тревога. Молча, без слов, из глаз в глаза пронеслась, повисла за темно-синими окнами. Из переулка в приоткрытые рамы вкрадывалась румынская плясовая – тихая, надрывающая душу, чуть повизгивающая, как ласковая собака.
Зернов закрыл окно. Задвинул штору так, чтобы из дома напротив не был виден стол и сейф. Включил настольную лампу, достал из сейфа кожаную тетрадь с замочком, педантично запер сейф, осмотрел замок тетради, отпер его и спрятал ключи. Со вздохом поместился за стол, развинтил авторучку и так же педантично осмотрел перо. Он был готов к худшему и хотел, чтобы сегодняшняя запись была исчерпывающей и аккуратной. Проставив дату, он разгонисто, с хвостиками и латинской буквой «т», начал писать:
Сегодня решительно подтверждено сообщение, что с радиотелескопа Сьерра-Бланки послан вызов эскадре. Из тех же источников сообщено, что премьер-министр отменил боевую готовность зенитной обороны, разрешил отпуска личному составу и так далее. Выводы: премьер-министр и, предположительно, командующий ВВС захвачены Десантниками. Пользуясь тем, что их невозможно отличить от незараженных людей, они готовятся обеспечить эскадре спокойную посадку. Мы предполагаем, что эскадра еще не приземлилась (исходя из вышесказанного, а также по данным наших служб космического наблюдения)…
Зернов перечитал написанное. Досадливо сморщился – неистребимый канцелярский стиль… «Исходя из вышесказанного!» Пишешь буквально кровью сердца, получается «к сему прилагаем». И он приписал:
Не представляю себе, как нашим ВВС справляться с кораблями пришельцев, если они появятся над чужой страной и в тысячах километров от наших границ. Впрочем, это вне моей компетенции. Мы выдвинули свое предложение (сегодня, в 21 час). Обратиться по радио и телевидению ко всему миру с полным изложением событий. Призвать все мировые службы зенитной обороны к готовности. Сейчас наше предложение обсуждается «наверху».
Возможно, нам следовало обратиться к миру значительно раньше. Нас удерживало то, что невозможно предусмотреть масштабы и последствия паники, которую сообщение такого рода, несомненно, вызовет среди населения.
Несмотря на все, я полагаю, что сегодня положение еще не безнадежно. Возможный выход заключается в создании прибора, способного обнаруживать Десантников так же легко и безболезненно, как счетчик Гейгера обнаруживает излучение. И неограниченное число раз, в отличие от имеющихся у нас «посредников». Подчеркиваю: указанный прибор… – Зернов сморщился, зачеркнул слово «указанный», – прибор для обнаружения Десантников необходим во всех случаях. Если эскадра космических агрессоров приземлится за рубежом, только с помощью такого индикатора мы сможем создать мало-мальски надежный карантин у своих границ.
Я считаю себя виновным в том, что до сих пор не создан мощный научно-исследовательский коллектив для разработки индикатора Десантников.
Он еще раз перечитал запись. Вклеил в тетрадь конспекты сводок, на которые ссылался в тексте, и черновик обращения ко всему населению мира, подготовленный нынешним вечером. Посмотрел на часы – совещание «наверху» еще не могло закончиться. Он запер замочек дневника, положил его в сейф на видное место, запер сейф и запечатал. Подумал, не поехать ли домой – поспать хотя бы два-три часа, и снова устроился за столом. Он вдруг стал спокоен. Будто высыпал в тетрадку дневника свою тревогу, страх, отчаяние. Нет смысла в отчаянии. Когда наступит критический момент, не отчаивайтесь, ждите. Ищите мелочь, деталь, хвостик событий, за который можно ухватиться.
Он распечатал пачку сигарет, третью с утра. Когда дым заклубился вокруг настольной лампы, как вокруг жаровни с шашлыком, Зернов поднялся и посмотрел в пустынный ночной переулок. Ровно тридцать лет назад, теплой летней ночью, он смотрел через зеркальные стекла на серые каменные плиты – двор «имперской канцелярии».
Ему был двадцать один год. Жизненный опыт: два курса Московского института иностранных языков и полугодовая спецшкола… На нем был серый мундирчик с бархатным воротником, лаковые сапоги, пояс с кинжалом, обручальное кольцо и перстень от мюнхенского ювелира. Усики. Трещали и лаяли зенитки, в черном берлинском небе торчали желтые столбы прожекторного света.
Так начиналась его карьера разведчика. Теперь она кончилась. Зернов был не из тех, кто боится правды. Он потерпел поражение. Как никто, он знал людские слабости, ибо пользовался слабостями врагов и боролся со слабостями друзей. Но все же ему было безмерно жаль каждого из трех миллиардов человек – слабых и сильных, ничтожных и великих и просто никаких. Всем им грозило нечто страшное, потому что Михаил Тихонович Зернов не выполнил свой долг. Выпустил Десантников за рубеж. «Мне чересчур везло все тридцать лет. Уверенность в себе слишком легко переходит в зазнайство», – подумал он. Проводил глазами такси, въехавшее в переулок со стороны Садовой. Машина была с областным номером и затормозила у соседнего дома, в двадцати шагах от подъезда Центра. Машинально отметив это, он продолжал думать о своем. Почему-то мысли возвращались к юности. Юность кончилась, когда он шагнул в дверцу ЛИ-2 и, крутясь в жестком, ледяном воздухе, стал падать в черную пустоту на берег Эльбы. «Эвих ферлорен либ, ихь гролле нихьт». Навек потерянная любовь, я не ропщу… Мечтал переводить Гейне – сделался разведчиком. Потом – контрразведчиком. И провалил самое крупное свое дело.
Он покосился на телефонный аппарат. Молчит… Совещание «наверху» еще не кончилось. Было тридцать две минуты двенадцатого.
Опустив руку с часами, Зернов еще раз взглянул в окно. Такси отъезжало от тротуара, а пассажир шел к подъезду Центра. Он поднял голову. Бесстрастный огонь уличного фонаря осветил толстые усы и двумя звездами вспыхнул в стеклах очков.
Поворот
– Приятно, когда прогнозы исполняются, – сказал гость. – Я рассчитывал застать вас, Михаил Тихонович.
Гость сидел на диване. Рядом, не спуская с него глаз, весь напряженный, пристроился Ганин. Напротив, в кресле, – адъютант Зернова с пистолетом. Все как требовала инструкция. Сам Зернов официально расположился за письменным столом.
Он безразлично кивнул, продолжая изучать лицо гостя, похожее на восточную каменную скульптуру, – узкие глаза с толстыми веками, широкие неподвижные скулы, толстые губы. Каменная мудрость была в этом лице. Привычно улавливая малейшие оттенки мимики, Зернов подумал, что навыки физиономиста в этом случае бесполезны. Лицо Учителя не выражало мыслей и чувств пришельца. Лицо не смотрело – оно было обращено внутрь, а не к собеседнику.
– М-да, превосходно, – сказал гость. – Вы поняли, откуда вы мне известны, Михаил Тихонович?
– Откуда же? – спросил Зернов.
– От Дмитрия Алексеевича, разумеется. Позвольте полюбопытствовать, он рассказывал обо мне?
Нарушая элементарные правила допроса, Зернов ответил:
– Не рассказывал.
– Да, мы так и уговаривались, – заметил гость.
– Почему так?
– Чтобы не возбуждать в вас надежд, которые могли не реализоваться, Михаил Тихонович. Я Десантник-инсургент.
– В каком смысле вы употребляете это слово?
– В обычном, – сказал Учитель и назидательно приподнял ладонь с колен.
Офицер негромко предупредил:
– Руки!
– Да-да, простите… В обычном смысле, Михаил Тихонович. В нашем, так сказать, обществе есть недовольные, составившие тайную организацию Замкнутых. Мы имеем позитивную программу перестройки Пути. Впрочем, это нужно объяснить.
– И вы принадлежите к недовольным? – сказал Зернов.
– Да.
– Кто вы?
– Мое имя – Линия-девять, – ответил гость.
– Продолжайте.
– М-да, спасибо… Путь! Система бессмысленная, как саранчовая стая. Плодиться, чтобы пожирать, и пожирать, чтобы плодиться. В биологии это названо узкой специализацией – только размножение, только сохранение вида, только старое! Тупик… Если провести аналогию с человечеством, у нас чудовищно затянувшееся Средневековье, космический феодализм. Я кое-чему научился на вашей планете. – Каменное лицо сложилось в странную гримасу не то улыбки, не то плача. – Единство противоположностей – какая могучая мысль! Путь давно перестал развиваться в социальном плане. Теперь прекратилось и научное развитие. М-да… Но прежде была создана военно-полицейская система, которая стремится к одному – сохранить самое себя. Технические средства делают ее всемогущей. Благодаря технике она проста и слишком совершенна в своей простоте, чтобы оказаться уязвимой изнутри. И мы ждали момента, когда Путь потерпит поражение извне…
– Вы – это Замкнутые? – внимательно переспросил Зернов.
– Да-да… Мы ждали. На вашей планете это совершилось, и мы перешли к активным инсургентским действиям.
– Вот как…
– Я не ожидал, что вы поверите сразу, – сказал Десантник. – Позвольте продолжить. С этой экспедицией, в числе Десантников, пошли двое Замкнутых. Квадрат – сто три позволил Алеше Соколову уйти из зоны корабля. Надеюсь, вам это известно…
Зернов вежливо улыбнулся.
– Я же был оставлен в резерве операции «Вирус». Руководитель для этой операции не назначается. Я – один из старших в четырех шестерках, причем моя группа должна была закрепиться в Тугарине…
– Только ваша? Или есть другие?
– Этого я не знаю. Каждая из Линий получает самостоятельные инструкции.
– Каковы были инструкции вашей группе?
– Ничем себя не проявлять до удобного случая. Дальнейшее – на мое усмотрение. Но произошла неожиданность. «Посредник» с моей группой был вынесен из корабля вместе с прочими утром. К середине дня функционеры операции «Прыжок» начали размещать нас по телам… Простите – по людям. Для меня был назначен Дмитрий Алексеевич, единственный из сотрудников обсерватории, не покидавший в тот день своего жилища. Он оказался феноменом. Он сумел заблокировать свой мозг. В него пересаживали последовательно всех Десантников из «посредника» – он не впускал их в сознание, их приходилось изымать… М-да, феномен! Наконец, меня подсадили к нему вторично, и я пошел на риск. Объяснил ему, что я Замкнутый. Это подействовало. Он согласился со мною сотрудничать.
– То есть он стал Десантником и старшим в группе?
– О, не так просто… Схема «Вирус» отшлифована столетиями. Она предусматривает все, даже невероятное. Поведение Благоволина было абсолютно нестандартным. Следовательно, он мог проделать невероятное – сохранить память о моих действиях. Расчетчик сейчас же отстранил меня от «Вируса» и приказал включиться в операцию «Прыжок». Я уклонился.
– Каким образом?
– Несколько часов мы не могли двигаться. Благоволин перенес тяжкую психическую травму и, в сущности, был парализован. Я доложил это Расчетчику. М-да… При эвакуации я убедил своих оставить меня все-таки в «Вирусе», но одного, без группы. И еще одна подробность. Мы с Дмитрием Алексеевичем потратили много часов на смычку. Действовать как единое целое мы начали только здесь. Поэтому так поздно сообщили об одноместных «посредниках». Дмитрий Алексеевич их не видел. Поверил мне, так сказать, на слово…
– Почему это выясняется только сегодня?
– Михаил Тихонович, мы не могли рассчитывать на ваше доверие.
– Однако сейчас рассчитываете.
– Разумеется, – сказал гость. – Тогда я не мог говорить о Десантнике-инсургенте, о Замкнутых. Сейчас могу.
– Почему?
– Каждый заботится о своих интересах. Я вынужден был учитывать возможность проигрыша. Если Путь захватит Землю, организация Замкнутых будет расконспирирована и уничтожена. У нас с вами разные начала отсчета. Для вас Земля – центр Вселенной. Для нас – эпизод. Важный, многообещающий – и тем не менее… И еще, как я уже говорил, не хотелось пробуждать надежду, которая могла не сбыться.
– Значит, сегодня вы уже не боитесь проиграть? – ровным голосом спросил Зернов.
Он ждал, что Десантник ответит: «Теперь проигрыш невозможен». Но тот сказал:
– Боюсь. Просто я, как говорится, зашел слишком далеко. М-да, простите… Наша беседа записывается?
– Предположим, – сказал Зернов. – Это важно?
– То, что я имею сообщить, должно быть зафиксировано.
Зернов приподнял со стола календарь – в подставку был вделан микрофон.
– Весьма благодарен, – сказал гость. – Итак, я заявляю, что два резидента подготовили плацдарм для высадки. Где – не знаю. Они послали вызов эскадре и дали координаты посадочного коридора. – Учитель продиктовал координаты. – Второе: я установил постоянную связь с Квадратом – сто три, то есть с эскадрой, которая находится на орбите, примерно совпадающей с орбитой Венеры. Третье: эскадра благодаря действиям Квадрата потеряла связь с базой. До восстановления радиоконтакта высадка отложена. – Он сделал паузу. Зернов сидел, спокойно сложив пальцы, и ни о чем не спрашивал. – Четвертое: я послал на базовую планету Пути разведчиков. Два часа тому назад получил от них схему устройства, отобранную у меня при обыске здесь, в Центре. Прошу немедленно начать изготовление прибора по этой схеме… – Гость облизнул губы. – Устройство должно обнаруживать Десантника в человеческом мозгу. Безошибочно и неограниченное число раз. Первую пробу можете произвести на мне. Прошу учесть, что эскадра может восстановить связь с базою в любую секунду, после чего высадки ждать недолго. Около трех суток.
Два мастера
Оба офицера, присутствующие при допросе, в великом изумлении смотрели на Учителя. «Ну и враль!» – было написано на их лицах. Зернов чуть заметно улыбнулся. Проговорил не спеша:
– Вы нас дезинформируете. Таково мое мнение.
– Тогда… – Учитель оборвал фразу. Часы в вестибюле гулким колокольным звоном отбили полночь. – Тогда я требую, чтобы меня доставили к Георгию Лукичу. Беседа записывается. Вы не посмеете отказать мне!
И еще раз удивились офицеры. Их шеф, казалось, испугался. Убрал с лица улыбку и проговорил по внутреннему селектору:
– Илья Михайлович, с пленками ознакомились?
– По диагонали, – хрипло ответил в динамике голос кибернетиста. – Отдаленно похоже на высокочастотный локатор.
– Сумеете изготовить прибор?
– Сомнительно.
– Почему?
– Прибор содержит несколько тысяч элементов. Пока нам понятно назначение трех. Я нахожусь в положении сапожника, которому показали фотографический снимок внутренности телевизора и предложили собрать такой же, действующий.
– Ясно, – сказал Зернов и повернулся к Десантнику. – Что скажете на это?
Руки его шевелились на гладкой доске стола. Десантник ответил с недоумением, пожалуй даже с замешательством:
– Погодите… А Благоволин?..
– А вы? – немедленно спросил Зернов.
Что-то изменилось. Зернов и Линия-девять продолжали разговор о чем-то, понятном только им двоим. Десантник сказал озабоченно:
– Я должен вернуться к себе… Так… Через два часа, не позже.
Не спрашивая, куда это «к себе» и зачем Десантник должен вернуться, начальник Центра осведомился:
– А на машине?
– Так я и считал, Михаил Тихонович. Последняя электричка уходит через полчаса.
– Понимаю. Иван Павлович, распорядитесь – Дмитрия Алексеевича в лабораторию. Да, ваше здешнее имя?
– Иван Кузьмич.
– Как же вы послали разведчиков на базовую планету, Иван Кузьмич?
– Я построил инвертор пространства, – сказал Десантник. – Слабенький, не чересчур ладный, м-да… Но действующий. – Он доверчиво смотрел на Зернова. Ганин высунулся за дверь и, косясь одним глазом в кабинет, передал распоряжение дежурному. А непонятный разговор между Десантником и начальником Центра продолжался:
– Кто ваши разведчики?
– Дети.
– Та-ак… Сколько их?
– Двое.
– Дублируете?
– Простите, Михаил Тихонович?
– Послали их с параллельными заданиями?
– К сожалению, нет. Я подчинился ситуации. Замкнутые держали в поле зрения одного, гм… одного функционера, который не расстается со своей, как бы сказать, подругой. Нечто подобное земной семье, но другое – не важно. Я не мог подсадить разведчика в одного из них, ибо второй немедленно заподозрил бы подмену и сообщил полиции.
– Следовательно, вы послали туда только Мыслящих? Так… Впрочем, надеюсь еще побеседовать с вами. Иван Павлович, проводите гражданина в лабораторию. Желаю успеха!
Ганин, все еще не оправившийся от изумления, увел Десантника. Зернов снял трубку и предупредил помощника Георгия Лукича, что высылает с курьером пакет. Написал несколько фраз на листке именного блокнота, аккуратно вывел координаты посадочного коридора, заклеил в конверт. Через минуту отъехала машина с фельдкурьером. Теперь Зернов мог вернуться мыслями к Учителю и своим поступкам.
Он знал, что действовал правильно, с разумной мерой риска. Но сомнение – едва ли не главная составляющая мысли. Однажды Зернова спросили: почему он до сих пор не имел неудач в работе? Он ответил: «Везло». Но подумал: «И сомневался».
Итак, прав ли он, что поверил Десантнику? Неделю назад, объясняя себе поведение Благоволина, он рассмотрел три версии. Первая: Благоволин протащил в Центр Десантника, который предъявил несущественные секреты пришельцев, сам получил важные сведения о работе Центра и при удобном случае ушел, перейдя в Учителя. «Посредник» он, по-видимому, держал в металлической мыльнице, не прозрачной для рентгена.
Эту версию Михаил Тихонович отверг. Сведения Благоволина определили всю деятельность Центра. Напротив, пришелец не смог получить никакой значащей информации. Программа защиты настолько проста и естественна, что, по сути, не является секретом. Сверх того, после встречи с Иваном Кузьмичом Благоволин ни на йоту не изменил манеры поведения.
Последний факт могла объяснить вторая версия: что Дмитрий Алексеевич и не имел в себе Десантника. Однако в этом случае никак не объяснялась феноменальная осведомленность Благоволина.
Оставалась третья версия, которую Зернов принял как рабочую. Десантник в Благоволине был, и они работали заодно – против пришельцев, в пользу землян. Сейчас это подтвердил Учитель, и не только словом – делом, но Зернов еще десять дней назад такую гипотезу записал на бумаге и спрятал в сейф (сразу после первого появления Ивана Кузьмича, когда Благоволин выбежал в переулок с мыльницей). Мысль о сотрудничестве землянина и Десантника появилась так. Сначала Зернов усомнился в том, что Благоволин все помнит из-за своей особой памяти и способностей. Что же, Десантники слабаки? Скверные разведчики с дырявой конспирацией? Вряд ли… Раз уж все люди забывают, то все они – и гении, и дурачки – в этом одинаковы. «Посредники», очевидно, имеют особое устройство, стирающее память. Значит, Благоволин не «помнит», а знает. Его Десантник мог, например, специально выключить стирающее устройство. Другой вопрос: почему этот Десантник стал сотрудничать с врагом? Потому что Путь не может быть монолитным. Его полицейский аппарат подминает и ломает слабых, опирается на подлых, подкупает сильных, обманывает дураков. Но должны быть и другие, которые противопоставляют разум лжи и ненависти. Зернов опирался на таких тридцать лет назад в гитлеровском Берлине. И теперь Десантник сказал ему то, что тридцать лет назад мог сказать германский коммунист, или социалист, или просто честный и храбрый человек: «Помогая вам, я помогаю своему народу». Даже форма помощи была предвидимой – какое-то техническое устройство, обнаруживающее Десантников. Техника, электроника. Неспроста же Благоволин, физик-теоретик, еще до ареста занялся полупроводниками и волновой техникой. И под арестом он других книг не читал… Зернов прекратил допрос Учителя, едва тот спросил, почему Благоволин не участвует в анализе схемы. Однако версия слишком хорошо совпала с реальностью. А Михаил Тихонович знал, как опасны такие на вид блистательные совпадения. Мотаясь как маятник по кабинету, он искал расхождений между своим прогнозом и показаниями Ивана Кузьмича. Их не было. Зато вне версии обнаружилась невероятная деталь – Учитель заявил, что построил «инвертор пространства» и отправил детей-разведчиков на свою планету.
«Через три часа мы это проясним, – думал Зернов. – Если аппарат действительно построен, его можно потрогать руками. Уж теперь я вас не выпущу из рук, Линия-девять!.. Друг или враг – не выпущу. Еще интересно: утверждает, что единого руководства у операции „Вирус“ нет. Подозрительно. Возможно, здесь он и вбил гвоздь, на котором мы должны сами повеситься. Предположим, есть единый центр руководства „Вирусом“. Он поддерживает связь со всеми Десантниками и знает, что мы хотим помешать эскадре сесть на Земле, – догадаться, право же, нетрудно… И нам выдаются ложные координаты посадочного коридора. А эскадра уже садится. По другому коридору. Схема же распознавателя Десантников фальшивая, и вот зачем она нужна – для оттяжки времени. Пока мы будем возиться с расшифровкой, отложив обращение к миру и все прочие акции, эскадра и сядет…»
Несколько минут Зернов стоял, уставясь невидящими глазами на лампу. Решился. Набрал номер, попросил отложить на три часа передачу обращения. Снял с руки часы, положил их на стол, под бумаги, и принялся ждать.
Сила привычки
Командор Пути «пощелкивал» – тело Джала, как всегда, при сильном возбуждении и усталости мелко, чуть слышно пощелкивало челюстями. Подчиненные знали этот грозный признак и трепетали. Сам Севка рад был не щелкать – не слушались челюсти. Усталость накапливалась. Даже теперь, сделав все необходимое для розысков, он не мог отдыхать – сидел за пультом и размышлял. Замкнутые, Замкнутые… Нет, не зря о них говорил Нурра! Пожалуй, пренебрегая Замкнутыми, делают ошибку Великие, и Джал в том числе, разумеется. Пожалуй, Нурра говорил дело. Только тайная организация – мощная организация – могла создать инвертор пространства, который перебросил Машку и Севку сюда. Та-ак… Что о них известно? Общество состоит из балогов высших каст. Первые доносы поступили лет триста тому назад. Больше ничего не известно. Во имя Пути! Ему следовало поговорить с Нуррой о Замкнутых, а не отмахиваться… Теперь, овладев всем опытом командора, Севка понимал – бунтари должны были поднять голову именно при таком удобном случае. Когда Путь столкнулся на Земле с легендарными комонсами, против которых бессильны «посредники». Да еще при таком Великом Десантнике, презренном из презренных, жалком и подлом трусе! О мерзавец, во всех его докладах ни слова о комонсах!
Севка усмехнулся. Ему было лестно, что земные дети – комонсы – могут подчинить себе любого здешнего шиуса. «Хорошо, хорошо… Но сейчас надо срочно вызволить Нурру и попытаться через него связаться с Замкнутыми. Клянусь черными небесами!» Сейчас Шеф обеих Охран уже расквасил свою роскошную физиономию о проблему подменных перчаток, найденных в «Молнии» командора Пути. Он сейчас не только Нурру отдаст, чтобы поймать заговорщиков, посягнувших на особу Великого командора. «Неплохо бы еще вызвать Нуля, Великого Десантника, и пугнуть. Спросить: „А что, мой дорогой, хранится в шифровальном шкафчике под третьей слева нижней стопкой?“ Чтобы он сидел тихо-тихо, как маленький хорошенький неск в ма-аленькой норке… Но пока обождем. Не время».
Командор вызвал Шефа и сказал ему:
– Гаргок, очередь против очереди… – (Ты мне, я тебе, как сказали бы на Земле.) – Подменные детекторы тебя интересуют? Верни мне порученца, узнаешь о них кое-что интересное.
Физиономия Гаргока изменилась – стала панической.
– Ваш-ш-усмотрительность… Я думал… Я надеялся…
– На что же ты, мнэ-э, надеялся? – спросил командор.
– Я думал, вы знаете. Господин Глор совершил побег, ваш-ш-усмотрительность!
Амортизаторы командорского кресла скрипнули так, будто док сошел с орбиты. Убежал! Из карцера! О бесконечные небеса!.. О мерзавец! Конечно же, его охраняли, имея в виду благородного и законопослушного монтажника, а не бывшего каторжанина…
– Мнэ-э… За пределы, мнэ-э, моего хозяйства он не мог пробраться, – без особой уверенности заявил командор. – Что?
– Он в доке, несомненно, вашусмотрительность! Мы ищем!
– О, вы ищете! – злобно обрадовался Джал. – Арестовали без вины, потом ищете и не находите… Ладно. Мое предложение оставлю в силе. Найди Глора, доставь ко мне – получишь нужные тебе сведения, и дело будет забыто. Так? Я подключу своих охранников к поискам.
– Во имя Пути, благодарен! – вскричал Гаргок и поспешно скрылся с глаз долой.
Амортизаторы снова заскрипели – Джал дергал плечами не хуже искусственного радиста. Немного успокоившись, распорядился: офицерам Сулверша присоединиться к Космической Охране, принять участие в охоте за Глором (он чуть не сказал – за кургом). «О мбира и сын мбиры, тебе же было велено сидеть тихо и ждать! Привык бегать от врагов – бегаешь от друзей, о бессмысленное животное!.. Все мы здесь таковы. Привычки заменяют нам разум…»
Он рассеянно ответил на вызов Первого ходового Диспетчера. Ходовой проводил внешний осмотр корабля – мотался в Космосе с движком. Вокруг его лица, неясно белеющего на малом экране, резко и четко светили звезды. Он доложил, что осмотр заканчивается, временные сооружения удаляются с брони, роботы эвакуируются в стойла.
– Угодно вашусмотрительности видеть панораму? – спросил ходовой Диспетчер.
Угодно или не угодно, телеосмотр корабля входил в обязанности командора Пути.
– Покажи. Иначе ведь не отвяжешься… – фыркнул командор.
Мощные камеры, летящие в пространстве рядом с Диспетчером, передали панораму на экран. Корабль лежал на звездах, как поваленное дерево на траве. Сверхсильные фонари освещали его зеленую спину. В черных провалах дюз копошились металлические муравьи-роботы. Много сотен их еще оставалось на броне. Деловитой муравьиной рысью они мчались к грузовым люкам, копошились на мостках, соединяющих корабль с доком, выскакивали из воронок питателей и, уж совершенно как муравьи, облепляли амбразуры генератора защитного поля.
– Ну, посмотрел, – буркнул командор Пути. – Все?
Первый ходовой вроде бы замялся, но ответил, что все. Вникать в его заминку было некогда – узел связи Охраны начал ретрансляцию с маяка «Юг-011».
«Субмарина „Подводная молния“ прибыла в назначенный район и установила прямую связь с ракетой типа „Рата“, номер такой-то», – доложила Охрана, и командор увидел изображения Тачч и Клагга, зажатых в противоперегрузочные устройства.
– Как самочувствие, господа?
– Польщены вниманием вашей предусмотрительности! – Клагг был верен себе и даже в амортизаторе попытался присесть.
Тачч коротко отрапортовала:
– Все в порядке.
– Субмарина вас ждет.
– Знаем, спасибо. Ложимся на боевой курс.
Джал смог наблюдать и выброс капсулы. Маленькое суденышко выскочило, подобно снаряду, из-под носового обтекателя ракеты и понеслось вниз, гонимое горячим ветром тормозных выхлопов. Вот капсула вошла в атмосферу, обволоклась голубым огнем ионизации и осталась внизу и сзади – сквозь синий огонь обшивка засветилась малиновым светом, и несколько секунд капсула была как спелая малина. Стремительно уменьшаясь, разгорелась до красного, потом – оранжевого, и вот уже желтая точка осталась позади и исчезла из вида.
– Висим над вами, – послышался флегматичный голос Тачч. – «Подводная молния», вас видим, готовимся покинуть капсулу.
«Во имя Пути, хоть здесь благополучно, – вздохнул командор. – На госпожу Тачч можно положиться. Спокойствие даже неправдоподобное…»
И опять защелкали клавиши и переключатели, замигали экраны, почтительно засвистели рапортующие голоса. Неприятности в малом доке, где копаются с десантным кораблем и не могут отрегулировать люки десантных «блюдец». Недоброкачественные аккумуляторы для корабельных лучеметов. Сообщение с субмарины, которая приняла Тачч, погрузилась и на боевой скорости шла к намеченному месту. Понемногу налаживалось все, кроме поисков Нурры-Глора. Доклады Сулверша становились испуганными. И гнев командора Пути постепенно стал сменяться восхищением.
Судите сами. Охранники и роботы обшарили все помещения жилой сигары, все закоулки, кладовые и отсеки мастерских. С помощью средних ремонтных роботов прочесали весь корабль, до самой малой щели в трюмах. Придя в отчаяние, ринулись по радиоактивным закоулкам реакторов, нырнули в ледяные отсеки ГГ, проверили трубу навигационного телескопа и аппаратную камеру Главного маяка, где роботы едва могли передвигаться в неистовых магнитных полях.
Нурра исчез.
В середине второй стадии подготовки Джал принял очередной доклад Первого ходового Диспетчера, который занимался уже другим делом – командовал уборкой постоянных швартовов корабля и заводкой временных. Его помощники, облаченные в скафандры, висели на стропах вдоль всей линии швартовки. И командор Пути вдруг догадался, куда проклятый кург, чурбан, мог скрыться.
– …Господин Первый Диспетчер, спрашиваю неофициально… В твоем хозяйстве все благополучно?
Ходовой помялся, но честно ответил:
– Младший Диспетчер Мина получил травму при неясных обстоятельствах, вашусмотрительность.
– Что за обстоятельства?
– Э-э-э… Он ударился головой о… неизвестный предмет, вашусмотрительность. Там, где удариться было, э-э, весьма трудно.
– Сознание терял?
– Так точно, ваш-ш…
Теперь замялся Великий командор. Но, взглянув на лицо Диспетчера, мяться перестал – ходовому сейчас не до пропавшего порученца его предусмотрительности…
– Браслет его цел? – напрямик спросил командор.
– Э-э-э… – Сквозь озабоченность Диспетчера пробилось удивление: – Браслет? Разумеется, вашусмотрительность. Э-э?..
– «Э-э»! – передразнил Джал. – Чурбаны! Мина работал в мастерских?
– Так точно, ваш-ш…
– Козявки! О собственных роботов спотыкаются! – фыркнул командор и отключил связь.
Младший Диспетчер Мина… Джал помнил его – орясина порядочная. Рост – как у Глора, и телосложение подходящее. Работал в мастерской, скафандр имел рядом. Сообразительный Нурра увидел все это, обрадовался и оглушил Мину каким-то тяжелым предметом. Предположим – рукой. Лапы у бывшего Глора достаточно тяжелые… Затем он, разумеется, попробовал снять с жертвы браслет. Но браслеты, как правило, не снимаются. Для Нурры правила – звук пустой… Хорошо, что руку не оторвал бедняге… «Преступник подтащил к господину Диспетчеру контейнер с его собственным скафандром и отворил означенный контейнер браслетом означенного Диспетчера Мины, – привычно сформулировал командор. – Спасибо, что господа охранники – отъявленные чурбаны, да разразится над ними гнев Пути…»
«Ай да Нурра! – в сотый раз подумал командор Пути. – Сообразил, что Охрана не будет искать его за бортом, да еще в чужом скафандре». Потому что скафандр неприкосновенен. Потому что в Космос выходят либо на веревке, либо на луче локатора – на привязи, короче говоря. Потеряться в Космосе проще, чем произнести «во имя Пути». Одно неверное движение – и ты улетаешь в великое ничто, пропадаешь, тонешь – конец… Правило: «В Космосе без веревки ни шагу» – соблюдается неукоснительно. И кто, кроме Нурры, решится влезть в чужой скафандр? Повторялось то же, что было со Старой Башней. Охрана не искала там, где, по ее мнению, никто не станет прятаться…
Для Нурры правила – звук пустой… Как быть? Выловив его наконец из Космоса, разъяренные офицеры втихомолку ввергнут его в Расчетчик. И Шефу ничего не доложат. Ах и ах, мерзавец…
Командор пощелкал челюстями и опять бросился в электронную стихию. Едва ли не впервые он воспользовался клавишем «Коммутатор индивидуальной связи», добавил индексы «Скафандр» и «Принудительный вызов». Нетерпеливо фыркая, вызвал Диспетчера Мину голосом, придерживая кнопку «Качество тембра», чтобы мерзавец узнал его и откликнулся. И он откликнулся. Нагло, весело прощелкал:
– А, вспомнил дружка, инопла…
– Молчать! – взвыл командор. – Распылю, уничтожу!
– Давай, давай, – пригласил Нурра. – Уничтожай…
– Молчать! Сейчас же подлетай, входи и отправляйся к Сулвершу!..
К несчастью, он задохнулся от гнева, и мерзавец успел ввернуть краткую характеристику начальника Охраны.
– Молчать! Он отведет тебя ко мне, чур-рбан!
– Как же, отведет!.. Послушай!..
– Явиться немедленно. – На пульте мигал вызов по каналу резерва, выделенному «Подводной молнии». – Торопись!
Фыркая и задыхаясь, он подключил субмарину и сразу забыл о непокорном каторжнике.

Выстрел
Субмарина шла под океанскими волнами. Темная, маслянистая вода ревела и закручивалась невидимыми во тьме вихрями – двигатели атомного корабля работали на полной мощности, выплевывая тысячи тонн воды через ходовые сопла. Когда истекли два часа боевого хода, Тачч передала командиру катушечку с магнитной записью и приказала зарядить ею большой гидрофон. Командир повиновался без тени сомнения, и госпожа Тачч слегка усмехнулась. Она вспомнила о наказе командора Пути – в случае необходимости применить силу. Какое там! Командор будто забыл, как велико обаяние слов «приказ Великого», что сопротивление может оказываться ему только на его уровне – Великим Диспетчером и Великим Десантником, а простые смертные и даже Бессмертные, как Шеф обеих Охран, не смеют оспаривать его приказы.
Поведение командора было непонятным и нелогичным. Он раскрыл заговор, он мог расправиться одним махом со всеми врагами – и помиловал. Даже Мыслящего Ник он мог бы отыскать, поместив ее, Тачч, в Расчетчика. И предпочел поступиться собственным телом. Непонятно. Наивное великодушие. Что ж, она отыщет Джерфа, вернет Джалу кристалл госпожи Ник и потребует обещанного. Отказаться от обещанного Джал… «Не посмеет? – думала Тачч. – Нет, здесь другое».
Она догадывалась, что с Великим Командором не все ладно. Что госпожа Ник вовсе не монтажница, и сам командор Пути кто-то иной, да что ей в том? Она свое получит. Чем двойственней положение командора, тем лучше для нее и Номдала.
…Излучатели работали, сотрясая воду. Специалист мог бы поклясться, что кричит настоящий сумун. Однако любопытное зрелище увидел бы этот человек, сумей он заглянуть в глубины Дикого моря. Пара сумунов с детенышами ринулась от субмарины в глубину, под укрытие подводного хребта. Несколько одиночек, рыскающих за набами, бросили охоту и помчались так, словно за ними гнался дьявол. Они не успокоились, пока мерное гудение излучателя не стихло совсем, не растворилось в воде, не забылось. И лишь один сумун двинулся навстречу звуку…
Ур-р… Урр-рр-р… – гудел излучатель. Моряки Охраны закончили осмотр корабля, обязательный после гонки. Командир сдвинул каску на затылок и неподвижными антрацитовыми глазами уставился на экран локатора. В той стороне, откуда они пришли, замаячила светлая черточка. Госпожа Тачч приказала: «Резкость!» Командир повторил: «Резкость на обзоре!» Где-то в недрах корабля акустик отрегулировал изображение, и Тачч проговорила:
– Это не сумун…
– Так точно, – сказал командир. – Ведомая субмарина. Наше охранение.
– Вы командир звена?
– Так точно.
– Прикажите ведомому удалиться.
– Девятикратно приношу извинения, – сказал командир. – Устав обязывает меня действовать в составе звена, когда на борту находится Великий, равно как и лицо с его сертификатом.
– Пусть будет так. Прикажите ведомому ничего не предпринимать без вашего позволения. Ни-че-го. Лежать в дрейфе, ждать.
Подводник дословно повторил приказ, выслушал подтверждение и повернулся к Тачч:
– Позвольте спросить, мы подманиваем сумуна? Более эффективно будет спуститься на две сотни шагов. Там холодный слой. Звук пойдет по коридору между теплыми слоями.
– Благодарю вас. Погружайтесь.
Работая балластом, моряки опустили субмарину в холодный слой. Тачч не обратила внимания на пустячную, казалось бы, деталь – изображение второй субмарины стало много ярче после погружения. Монтажница смотрела на экран, ждала Светлоглазого, и из ее терпеливой памяти поднимались годы отчаяния, бесконечные уловки, на которые она шла – и терпела поражения, – потому что Джал казался неуязвимым. Она помнила все свои хитрости, поначалу такие наивные. Одинокие поиски. Бессмысленные злодейства. Минуты, когда все казалось погибшим. Однажды рачительный техник обнаружил кристалл Номдала – ее отца, – спрятанный в обшивке Малого Сверкающего. К счастью, она была поблизости и уничтожила мальчишку. Трижды она возносилась в Мыслящие, и трижды Великий Прокт помогал ей обзавестись телом. Но помочь в главном он не мог или не хотел, кто знает? Наконец она встретила профессионального чхага, Светлоглазого. Обещала ему Бессмертие после возвращения в должность старого командора Пути. Джерф был, по-видимому, незаурядным биоэлектронщиком. Или не был – Тачч не интересовали подробности. Ей было важно то, что он был чхагом высшего класса, гением своего дела. Например, Светлоглазый первым догадался использовать сумунов как убежище.
Гигантский плавунец – истинная находка в этом смысле. Прежде всего, он неуловим. Охота на сумунов возможна только из-за их проклятого характера, из-за привычки к нападению. Когда же в мозгу сумуна помещается Мыслящий, положение становится иным. Такой сумун сам в драку не лезет и легко уходит от атакующих субмарин. Но главное, что у сумуна два мозга. Один управляет левой стороной тела, другой – правой. Они почти не связаны между собой, не то что полушария мозга земных животных. Сумун принимает двоих Мыслящих, которые могут видеть, осязать, разговаривать между собой. Это не ссылка в курга-каторжника. Свобода, неуязвимость и хорошая компания – чего еще нужно? И пищи в достатке, потому что наба очень размножилась, когда субмарины выбили несколько тысяч сумунов. Воистину Светлоглазый – гений своего дела… Теперь и он сам воспользовался водяным зверем как убежищем, и его подзывал условный сигнал гидрофона. Сумуна, который выплыл из-за подводного хребта и сейчас приближался к субмарине, Тачч подготовила для Светлоглазого перед началом операции с Глором. Севка с Машкой при этом были, когда сумун атаковал их в море, едва не утопил и сам был «убит». Госпожа Тачч всадила в его треугольную башку не снаряд, а «посредник» с Мыслящим-сообщником. Другого способа нет. Сначала ампулу с усыпляющим веществом – куда попало. За ним, точно в середину головы, – «посредник». Вот какую охоту вела монтажница Тачч, а компанию она приглашала для отвода глаз. Так она и объяснила командору. Она была уверена, что Джерф спрятался в зверя, оставив Мыслящего Машки в ботике, затопленном где-нибудь в океане. Впрочем, это были всего лишь предположения. Крошечный кристалл легко спрятать где угодно.
– Разрешите доложить, сумун! – сказал старший офицер.
Овальное пятнышко прорезалось в южном секторе экрана – животное уверенно двигалось со стороны открытого моря. Джерф! Гидрофоны приняли короткие ревущие сигналы – условленный пароль Светлоглазого… Но что он делаете! Он идет к ведомой субмарине!
Тачч крикнула:
– Полный вперед к востоку!
Командир повторил приказ. Корабль двинулся, набирая скорость.
По несчастной случайности, сумун вышел как раз на продолжение прямой линии между двумя субмаринами и решил, что вызов исходит от ближней к нему, ведомой. Обе лодки висели в «звуковом коридоре», в пласте холодной воды, и Джерф не сумел определить расстояние до источника звука.
– Господин капитан, прикажите ведомому ничего не предпринимать! – сказала Тачч. – Категорически ни-че-го!
– Слушаю! Три-восемь! Вызывает ведущий!
Радио щелкнуло и панически заорало:
– Ведущий, я три-восемь! Нас атакует сумун! Я…
– Отставить! – рявкнул командир. – Три-восемь!
Вместо ответа ударил глухой, очень далекий взрыв.
Командир остановил двигатель и сказал:
– Боевая торпеда. Вашего зверя разнесло в клочья, госпожа монтажница.
Один против всех
Лучший способ свалить человека с ног – дважды кряду толкнуть его в плечи. Севка не успел еще осознать, что Джерф погиб, как «поздравительная пластинка» ответила на вызов и передала убийственную новость. Вещество, экранирующее Машку, не содержит атмосферного воздуха. Машка спрятана под бронею, но в Космосе. Минутой раньше командор приказал бы Тачч отыскивать ботик. Обшарить все побережье, но разыскать. Теперь он не знал, что делать. Он упал под двойным толчком и не мог подняться сразу. Удача покинула его… Все летело кувырком. Ненависть двух старших Великих, не страшившая его, скоро станет реальной угрозой. Кто знает, сколько дней теперь, без Джерфа, займут поиски? Может быть, не дни – годы… Может быть, поколения. А сколько еще ему удастся переигрывать Диспетчера и Десантника?
В доке готовились к торжеству. Роботы надраивали световые панели. По коридорам мелькали парадные шлемы с гребнями, золотистые шевроны парадных перчаток, новенькие комбинезоны. До выхода корабля оставалось считаное время. В приемной Великого Командора толпились важные господа. Командор Пути никого не принимал: Севка чувствовал себя раздавленным. Наверно, в тысячный раз он проклинал себя за то, что недооценил Джерфа. Он знал, что надо решать – сейчас, прежде чем наступит заключительная стадия подготовки. И не мог заставить себя действовать. Тогда за него принялся командор Пути. Ему полагалось бы страстно желать Севкиного проигрыша, но подчиненный Мыслящий хочет того же, что хозяин. Джал ворчливо спросил: «Настало время удирать, э?»
Севка не мог удрать, бросив Машку здесь, беспомощную.
«Чурбан! – наставительно заметил командор. – Себя надо спасать, себя… Другие пусть сами себя спасают. Не хочешь? Странно, клянусь шлемом и башмаками… Ты понимаешь, что она в корабле?»
Севка понимал это.
«Корабль уйдет на испытания, а после – в экспедицию. Как ты ее найдешь, чурбан? А, ты хочешь все-таки сорвать испытания и задержать корабль? По задуманному плану? А куда ты после этого попадешь, знаешь?»
Севка знал – в Расчетчик… Оттуда – под стволы распылителя. Даже задержав корабль, он не сумеет быстро найти Машку. Они погибнут оба. Как орех-двойняшка под молотком. Севка не мог уйти и не мог действовать. Только сидеть и ждать. Ждать.
«Смотря чего дожидаться, – сказал командор. – Ты послушай, о чем толкует в приемной наша свита… Нет, комонс! Теперь и ждать поздно, все равно упекут в Расчетчик. Атаковать! Запугать этих чурбанов Великих, чтобы сидели тихо и пискнуть не смели! Под коготь их! В конце-то концов, корабль можно обыскать полностью за трое-четверо суток…»
«А он прав, старый интриган», – подумал Севка, и раздвоение кончилось. Надо идти на диверсию. Задержать корабль, Великих запугать, пустив в дело припрятанные козыри. Пока же Великий Диспетчер и Великий Десантник будут отбиваться от обвинений Джала, найти Машку в корабле.
Еще несколько минут командор Пути раздумывал, прикидывал, взвешивал шансы. Затем решительно включил связь и вызвал Шефа обеих Охран.
Гаргок выглядел скверно. Даже каска сидела на его голове не так лихо, как обычно. Что же, тем лучше… Навалившись грудью на пульт, командор Пути прошептал таинственно:
– Гар, слушай… Чудные дела, паренек… Проверь детекторы, найденные в моей ракете, на соответствие с матрицей Номдала, моего предшественника. Мнэ-э. О результатах доложи.
Не дожидаясь ответа, он отключился и вызвал Нуля. А между прочим, хотелось бы знать, где Шеф найдет матрицу Номдала? Хе-хе… А, вот и его отважность Великий Десантник – вежливый, обходительный, – ишь как обрадовался!
– Ваша предусмотри-ительность! – радостно пропел Нуль.
– Да-да и все такое, – фыркнул Джал. – Ты все сидишь на маяке?
Десантник мгновенно сообразил, что нарочитая бесцеремонность Третьего Великого – неспроста, и сменил радостную мину на дружески-заботливую:
– Джал, дорогой, ты встревожен?
– Я? Во имя Пути, с чего бы? Пока матрица у тебя, мне беспокоиться не о чем. Ведь мы друзья, не так ли?..
Нуль панически вскинулся. Посмотрел под экран. «А, смотришь, горит ли сигнал секретности!»
– Не беспокойся, мой дорогой, – сказал командор. – Нас никто не слышит. Однако же… ты понял?
– Понял, – пролепетал Десантник. – По…
– Вот и веди себя хорошо. Мнэ-э. Матрицу, пожалуйста, не выкидывай из шкафчика: вдруг еще пригодится. Плавного Пути!
Покончив с Десантником, Джал уже примерился вызвать Великого Диспетчера, но раздумал. Этого разбойника на испуг не возьмешь. Пускай Шеф сам доложит ему о перчатках Номдала и о пропавшей матрице. Для умницы Прокта хватит и такого предупреждения.
Оставался один только Сулверш. «Верный Сул, ничтожный комарик, что он против нас, крупных хищников? – подумал командор. – Однако Сул может испортить мне всю игру, и его надо обезвредить окончательно. Хотя и жаль».
– Начальника Охраны ко мне! – приказал он и, когда Сулверш явился пред очи, распорядился: – Встретить господина Глора в центральной шлюзовой и препроводить сюда, в кабинет.
Офицер нисколько не удивился. Мрачно отсалютовал и нырнул в люк. Эта безмятежно-мрачная повадка ясно показывала: он уверен, что его предусмотрительность пособничает Глору. Такая реакция и была нужна командору Пути. И он подумал, что беглый каторжник ухитряется все свои трюки проделывать невпопад и одновременно кстати. Нелепое его бегство из карцера пришлось в самый раз. Лучше не придумаешь…
Он откинулся на спинку удобного кресла. Мысленно проверил, все ли сделано. Да, все. О госпоже Тачч он почти забыл. Во всяком случае, немного удивился, когда она явилась в кабинет и попросила разрешения доложить о событиях.
Салют
Командор сказал:
– Оставим формальности. Сочувствую вам в потере. Вы сделали что могли, благодарю.
Тачч ответила недоверчивым взглядом. О великие небеса! Она думает, что Джал сам подстроил убийство Светлоглазого!
– Обещанное будет выполнено, госпожа Тачч. Повторяю, вы сделали все, что было возможно при данных обстоятельствах. Сейчас мне нужна ваша помощь. – Он нагнулся к пульту. – Господа Сулверш и Клагг, ко мне!
В кабинет поднялись охранники. Джал обратился к Сулвершу:
– Я приказывал привести господина Глора. Где он?
– В карцере, вашусмотрительность.
– Ты не выполнил приказ.
– Позвольте доложить, ну, это невозможно.
– «Ваша предусмотрительность»! – раздельно сказал командор.
– Это невозможно, вашусмотрительность, – металлическим басом покорно повторил офицер.
– Ты обращался к Шефу?
– Да, вашусмотрительность.
– Что он приказал тебе?
– Не умничать. Выполнять приказы вашусмотрительности.
– Что же ты не выполняешь? Мнэ-э?
Сулверш набрал полную грудь воздуха и отрапортовал:
– Глор – оборотень, государственный преступник, его место в допросном посту Расчетчика. Будучи принуждаем, ну, к исполнению, я отказываюсь. Готов, ну, понести… – он перевел дух, – наказание. Я отказываюсь, ваша предусмотрительность!
Клагг тихо щелкнул, с ужасом и восхищением. Начальник Охраны отстегнул перевязь с лучеметом, шагнул вперед и положил оружие к ногам командора Пути. И Великий жестом приказал Клаггу поднять это оружие. Взять Сулверша в некотором роде под стражу! Что же будет дальше? Неужели оно?
Командор Пути встал, переступил с ноги на ногу и сказал с грустным удовлетворением:
– Сул, паренек… Я рад, что не ошибся в тебе. Да. Если бы, мнэ-э, все исполняли свой долг, Путь сейчас не стоял бы перед… Словом, ты молодчина, клянусь черными небесами!
– Рад стараться, ваш-ш! – рявкнул Сулверш.
Лицо Клагга опять изобразило страх – ну и разделается с ним начальник Охраны, когда кончится этот спектакль! Он присел, готовый подскочить к Сулвершу и подать ему оружие. Но командор приказал:
– Конвой сюда! Господин Клагг!
– Ко… Конвой в кабинет вусмотрит-сти! – прокудахтал Клагг и, путаясь в лучеметных перевязях, на всякий случай стал смирно. Простучали башмаки конвойных. «Спектакль, спектакль! – металось в голове господина офицера. – Во имя Пути, что же будет?!»
– Мы, Третий Великий, командор Пути Джал Восьмой! Именем Пути и ради его прямоты и величия… – твердым голосом, но скучно, без малейшего пафоса заговорил командор, и Клагг выпрямился, засиял – произошло оно! – приказываем: балога, именуемого Сулвершем, обвиняемого в бунте, содержать под стражей… Приказываем: под страхом тягчайшей немилости Трех Великих не оказывать ему помощи, не поддерживать его и не ободрять. Этот приказ должен соблюдаться!
Конвойные ухнули:
– Во имя Пути!
Клагг – тоже, с некоторым запозданием. Формула обвинения произнесена! Вот она – карьера! Он подскочил к бывшему начальнику, защелкнул наручники на его больших покорных руках и скомандовал:
– Конвой, кругом! В карцер! – И удивился еще раз – чуть не до обморока.
Командор Пути проводил арестанта полным салютом, тем самым ободряя его, в нарушение своего же приказа.
Совершенно сбитый с толку, Клагг отконвоировал бывшего начальника в карцер, а оттуда привел Нурру-Глора, по собственному почину вернув ему браслет и оружие.
Ложка к обеду
Командор сказал:
– Явился, чурбан? Приполз, головоногая козявка? Господин начальник Охраны, можете вернуться к своим обязанностям!
Нурра провыл: «Благодетель!» К счастью, восторженный Клагг заглушил это неприличие солдатским «слушаю!», а госпожу Тачч командор предусмотрительно отослал – разобраться в приемной и установить очередь. Едва за Клаггом опустилась крышка люка, Нурра плюхнулся на ковер, почесался и задумчиво произнес:
– А ты с лица, того… спал. Уф, как чешется! Привык, понимаешь, чесаться средними лапами, а тут – смигзы. Не доберешься.
Джал молча, злобно поднял его за грудь комбинезона, взглянул в его блаженную рожу и слегка куснул – для острастки.
– Проклятая головоногая дрянь! Ты зачем отпрашивался?
– Куда я отпрашивался? – огрызнулся Нурра. – Во! Кусается!
– В корабль.
На лице Нурры было полнейшее недоумение. «Значит, я ошибся, – подумал Джал. – Невозможно же всегда все предвидеть. Ладно. Хватит того, что я предвидел бунт старины Сулверша. Да мало ли что еще предвидел. Вот и хватит…»
И тут Нурра плюхнулся на пол и взвыл:
– Ар-роу! Я жалкий, беспамятный неск! – Детина в синем комбинезоне елозил по ковру и здоровенными ладонями лепил самому себе оплеухи. – Вспомнил я, вспомнил! Твой друг – он в корабле!
Машка… Машка… В Севкиной груди запело, как маленький органчик: Машка! Он бестолково засуетился, хватая то оружие, то перчатки и спрашивая на ходу:
– Где?
– В ремонтной камере, в «посреднике»! Когда Сулверша водили, я еще заметил – один Мыслящий вроде желтоватый…
– Ну-ну?! Желтоватый!
– В открытом «посреднике» лежит. Я, значит, пошел, когда ты мне рассказал. Вот, не добрался. Перчатки не по форме были, сам понимаешь…
– Идем! Быстрей же!
– Не, – сказал Нурра. – Тебе идти не по рылу…
– Идем, я говорю!
– Не. Ты здесь уже натворил, чрезвычайное положение устроил… В корабле все экраны будут на твоей личности.
– А что делать?
– Госпожиху пошли, – сказал Нурра.
– Кого?
– Госпожиху, Тачч то есть… В нее и подсадим. Ее пошли и меня, ар-роу… Уж я р-распоряжусь!
Если уж Нурра брался за ум, то давал толковые советы. В самом деле, как убедишься без пересадки, что желтоватый Мыслящий принадлежит Машке? И где еще делать пересадку, как не в трюме с десантными «посредниками»? А с другой стороны, у Нурры по-прежнему парадные перчатки, то есть обыкновенные пластиковые чехлы без детекторов. Робот снова задержит его при входе в трюм. Однако у Тачч есть сертификат… И все же рискованно. Тачч мигом сообразит, что Глор подменен. Достаточно одного вопроса о прежних днях в Монтировочной, и она поймет. Ах и ах, не хотелось бы вмешивать ее в такое дело! Сверх всего, Севке было противно. Беспощадная хватка командора Пути была необходима, абсолютно необходима – что уж спорить… Но Севке было противно чувствовать, что он и сам становится холодно-беспощадным, фальшивым – бегает по кабинету, радуется, – нет, еще не смеет радоваться, но уже рассчитывает, прикидывает, через чей труп переступить, чтобы вызволить Машку. Список все увеличивался: Джерф погиб, Ник и Глор потеряли тела, Сулверш пойдет под суд, на очереди Клагг, а теперь еще Тачч. Во имя Пути, о себе он и забыл – о Джале… Один уже погиб, остальные обречены. Он бессознательно схватился за «поздравительную пластинку». Покрутил в пальцах – Нурра с детским любопытством уставился на рисунок.
– Это зачем, благодетель?
Он преданно следил за благодетелевыми метаниями. Севка спрятал пластинку, похлопал его по спине. «Утешительное ты существо, беспутная головушка… И ты прав, я сделаю по-твоему. С волками жить – по-волчьи выть».
Он вызвал госпожу Тачч. Достал Мыслящего Железного Рога. Заговорил:
– Госпожа Тачч, вы видите вашего… – Слово «Мыслящий» он предпочел лишний раз не произносить. – Пойдете в грузовой трюм корабля вместе с господином Глором и проверите, тот ли предмет я возвращаю. Вам все ясно?
– Да, ваша предусмотрительность.
– Мой сертификат при вас?
– Да, ваша предусмотрительность.
– Предъявите его при входе в трюм. У господина Глора перчатки, как видите, не по форме.
– Слушаюсь.
Тачч и Нурра стояли перед командором с одинаково каменными лицами. Тачч соображала свое, Нурра – свое.
– Господин Глор обнаружил мою пропажу, – сказал командор.
– Вот как! – сказала Тачч. – Где же?
– В трюме. В мастерской. Господин Глор! Предмет вручите госпоже Тачч на месте. Возьмите… Вам все ясно?
– Все, вашусмотрительность!
– Я вас не задерживаю. Имейте непрерывную связь со мной.
Порученцы отсалютовали и пошли. Нурра, поворачиваясь, произнес чуть слышно: «Щелк-щелк», – как тогда, в трюме, при «пересадке с „болваном“». «Клянусь молниями всех видов и цветов, если предвидится каверза, он становится сообразительным, как Расчетчик…»
В кабинет поднялся господин Клагг, новоиспеченный начальник Охраны. Джал распорядился:
– Начинайте прием.
Дело есть дело
Первым он принял начальника Холодного. Утвердил распорядок заправки. Это заняло несколько секунд – порядок всегда одинаков. В буксировочную нишу, что в корме корабля, заводится буксирная ракета. Роботы снимают последние швартовы, соединяющие корабль с Главным доком. Пилот буксировщика включает двигатели и ведет к Холодному. Внутри корабля следует заправочная команда. Маршрут занимает час с небольшим. Наибольшего искусства требует швартовка корабля к причалу Холодного. Сложность швартовки состоит в том, что две махины – корабль и спутник – вынуждены стыковаться на тяге буксирной ракеты. Гравитор корабля еще не заправлен гелием, а гравитором спутника пользоваться нельзя, поскольку корабль имеет массу большую, чем спутник. Пытаясь притянуть корабль, Холодный сойдет с орбиты.
После швартовки начинается заправка (командор подписал аттестаты жидкого газа). Из хранилища в корабль перекачиваются по тройной трубе целые озера жидкого гелия, кислорода и водорода. Заправка занимает два часа, а затем корабль уходит на ходовые испытания.
– Разрешите спросить, кому вашусмотрительность доверяет буксир? – осведомился начальник Холодного.
– Еще не утверждал… – фыркнул командор Пути.
Вопрос был не пустой. При швартовке пилот буксировщика должен плавно подвести к Холодному космическую громадину – масса покоя восемьдесят тысяч тонн. Плавно, плавно, ибо малейший толчок сомнет причал, покорежит трубопроводы, и заправка не состоится. А если пилот промахнется и ударит бортом в хранилище, будет катастрофа. Стенки сферы лопнут, как мокрая бумага, и весь запас жидких газов вырвется в космическую пустоту. Гигантский убыток! Запас гелия для одного корабля создается около сотни местных суток. Но потеря газа – еще полбеды. Кислород и водород вместе составляют гремучую смесь. Собственно, это самая эффективная взрывчатка в природе, и она может ахнуть от пустяковой причины. Швартовочные работы затруднены тем, что проделываются в темноте, на ночной стороне планеты, – солнечные лучи нежелательны. Смесь кислорода с водородом взрывается и от солнечного света. Дьявольская штука эта смесь… Да, в часы швартовки и заправки Полный командор, начальник Холодного, с лихвой расплачивался за свою почетную должность. Командор Пути обменялся с ним церемонным салютом – до конца заправки они не увидятся более.
Нурра доложил – прошли контрольный пункт, идут по трюму. И явился другой Полный командор – шеф летного состава. Командор Пути утвердил пилота-буксировщика: Тафа, инженер-пилот третьего класса. Простолюдин, лучший ракетный водитель ближнего Космоса. Шеф-пилот бережно спрятал пластинку с назначением и осведомился:
– Ваша предусмотрительность пойдет на буксировщике?
– Разумеется. Во имя Пути!
– Во имя Пути!
Шеф летного состава исполнил особо почтительное приседание. Все знали, что командор Пути – пилот не из слабых. Очень хорошо, что он всякий раз берется подстраховать буксировщика.
А Севка подумал: «Может быть, пилот третьего класса Тафа будет последним живым существом, которое я увижу. Жаль». Честное слово, ему совсем не хотелось умирать, и все же он совершит задуманное. В момент швартовки чуть добавит тяги, корабль чуть развернется и ударит кормою в хранилище. Возможно, взрыва не будет. Газовое облако должно еще накопиться и прогреться – на это нужно время. Но Великому Диспетчеру, наблюдающему швартовку на экране, нужно всего две секунды, чтобы понять, кто виноват в катастрофе. И еще две секунды, чтобы приказать: «Смерть ему!» Великому Десантнику понадобится на десяток секунд больше. Он прежде прикинет, выгодно ли ему крикнуть: «Смерть!» И пилот ударит. И охранники, грохоча башмаками, бросятся к люку, с холуйской радостью выволокут тело командора Пути, прошитое лучом, и…
«Об этом не думай, – сказал себе Севка. – Брось. Корабль выйдет на сто суток позднее, вот что важно. Сто суток! А если взорвется, то еще шестьдесят. Не меньше шестидесяти уйдет на постройку нового хранилища. Ты все равно не удержишься. Найдется Машка или нет – ты нажмешь сектор тяги. Я тебя знаю».
Нурра доложил:
– Мы в камере. Приступаем…
Явился шеф Космической Охраны со списком чинов, допущенных к заправке. Первыми стояли три старших офицера, те самые, что приставлены к люку буксировщика. Командор Пути приложил браслет к списку. Утверждено.
Он вдруг подумал, что Нурра ходил на «бупах». Опытный пилот… Пустить разве его за штурвал и приказать… «Устрой, мол, очередное „щелк-щелк“, а я, мол, пойду на корабле как пассажир и обеспечу твою безопасность». – «Нет, об этом и думать не смей, душу вытрясу!» – прикрикнул Севка на Джала, словно тот подсунул скверную мыслишку. Очень удобно, оказывается, иметь под собой второе сознание. Вали все на него. Защититься-то оно никак не может…
– Возвращаемся, – сказал в наушнике голос Нурры.
– Как она?! – крикнул Севка.
– Возвращаемся, – повторил голос.
Севка вскочил. Сел. Непонимающими глазами уперся в экран, где разворачивалась картина подготовки к великому событию – выпуску корабля из Главного дока. Один за другим перечеркивались синими косыми крестами планетные космодромы – все ракеты приняты в шахты. Оставался зеленым прямоугольник космодрома Охраны – патрульные ракеты запаздывают со взлетом. Но тотчас на зеленом поле вспыхнула пульсирующая белая звезда – старт звена из трех ракет. Командор автоматически перевел взгляд на экран орбит ближнего Космоса. Там полз белый треугольник – звено выходило на орбиту. А с космодрома уже стартовала следующая тройка, и контур его стал голубым. Еще две тройки – стал красным. График багровел, как закат Малого Солнца. Севка подумал: «Цвет войны. Где же Нурра, что они медлят?»
На пластинке, которую он все время держал в руке, появился новый текст: «При выходе в Космос прошу держать при себе искусственное тело без Мыслящего».
Странный совет, подумал командор Пути. Распорядился подготовить пита. Обдумывать, зачем Учителю оказался нужен пит, да еще без Мыслящего, ему было некогда.
По орбитальному экрану поехал ромбик – буксировочная ракета подается на корабль. Холодный доложил о конце подготовки. В этот момент робот-привратник в кабинете командора Пути, повинуясь неслышному приказу снаружи, подскочил к крышке люка и поднял ее.
Земля. Инвертор пространства
От стен пахло сосновой смолой. Шелевка на стенах была новая, золотистая. В широкое светлое окно лезли сосновые ветки и заглядывал любопытный щегол. А посреди затоптанного, давно не мытого и не метенного пола этой превосходной комнаты – в верхнем этаже гуровской дачи – помещался аппарат, такой же неуместный в сосновой тиши, как пулемет посреди клубничной грядки. Он был похож на груду лома. Удивленный глаз выхватывал из хаоса деталей то старый радиоприемник на побелевшем от времени шасси, то гирлянду полупроводников, то медную спираль. В глубине отсвечивала зеленым керамика шестизарядного «посредника». Все это теснилось вокруг рупора, спаянного из консервных банок и направленного в потолок. Мастер не дал себе труда выложить все жестянки на одну сторону, и поверхность рупора была пятниста, как карта Африки. Среди полей белой жести синели обрывки слов: «тлант», «посол» и «ская прян». И еще волна, сеть и рыбий хвост.
«Сельдь атлантическая пряного посола», – понял Зернов и спросил с сомнением в голосе:
– Это и есть ваш инвертор?
– Это инвертор пространства, – ответил Иван Кузьмич.
Зернов хмыкнул. Осторожно заглянул в рупор – там лежала пыль недельной, по крайней мере, давности. В глубине спала ночная бабочка-бражник.
Учитель не обращал внимания на важного гостя. Равным образом не замечал и своих сторожей – двух офицеров, приставленных к нему Центром. Он топтался у инвертора, то и дело засовывая голову внутрь, между двух алюминиевых тарелок. Такие тарелки подают в скверных столовых.
Все это казалось мистификацией, нарочитым розыгрышем. Но трое суток назад мистической представлялась и схема детектора – устройства, обнаруживающего Десантников…
Начальник Центра сел в уголке, закурил, поглядывая на затылок Десантника. Он робел, и это не удивляло его и не унижало. Последние трое суток многому его научили. Той памятной ночью Иван Кузьмич вместе с Благоволиным перевели схему детектора на земной технический язык – начертили на листе ватмана. Ученые-электронщики бросились осмысливать эту схему, а Иван Кузьмич немедля вернулся сюда, на дачу. Центр не смог той ночью откомандировать с Учителем кого-нибудь из инженеров. На дачу протянули телефон и приставили охрану. Но Десантник не пытался бежать – неотрывно топтался у инвертора, почти не ел и не заснул даже на минуту, – ждал сообщений от своих разведчиков. Тем временем в Н… кипела работа. Как только схема была расшифрована, по городу помчались гонцы. В четыре, и в пять, и в шесть часов утра будили специалистов, главных инженеров заводов и институтов, снабженцев. Распечатывали склады. Машины свозили в Центр картонные и пластмассовые коробки с полупроводниковыми приборами, радиолампами, микромодулями, трансформаторами, колебательными контурами – большую комнату заняли под склад. Бригада лучших радиомонтажников города расположилась в нижнем этаже особняка. Начали сборку двух детекторов сразу. Надо было успеть за сутки. Чудом каким-то Зернов отвоевал эти сутки… Они начались в три часа ночи – официальным звонком «сверху», и для Зернова открылся уже сущий ад. Опоздать было нельзя. После его спрашивали товарищи: «Как ты, лихая твоя душа, рискнул на такое? Под ничего, под неподтвержденные слова абсолютно темной личности, без твердых доказательств остановил чрезвычайные мероприятия?» Михаил Тихонович отшучивался: «Победителей не судят…» Одна лишь Анна Егоровна знала, чего стоили ему эти сутки. Она тайком от всех каждые два часа измеряла ему кровяное давление и делала уколы. Двенадцать раз на протяжении суток. Двадцать четыре часа начальник Центра провел между телефоном и телетайпом – монтажникам не хватало то одного, то другого, и Зернов уговаривал, приказывал, требовал, просил, рассылал еще гонцов и уполномоченных. На сборку детекторов он отпустил двадцать часов, и ни минуты больше. Радиотехники работали в лихорадочной спешке. Отдыхали, когда наступал перебой в снабжении, – засыпали тут же, у столов, не выключая паяльников. Тогда и Благоволин спускался в буфет за очередным термосом кофе. Дмитрий Алексеевич, как и Зернов, не спал ни минуты. Его посылали отдохнуть, он басил:
– А, пустое. Я же неделю спал – под арестом…
За двадцать часов не успели. Только через сутки, к трем часам ночи сорокового дня, детекторы были готовы. Два экземпляра. Неуклюжие ящики размером со старинную радиолу, неподъемные. Илья Михайлович на бегу сказал Зернову:
– Ничего, что тяжелые, Михаил Тихонович. Если они заиграют, сразу начнем собирать портативные.
Под яркими лампами лица казались зелеными. Суетясь, мешая друг другу, кибернетисты разматывали провода, подсоединяли приборы. На тележках везли огромные осциллографы. Пошла наладка детекторов. Зернов позвонил председателю комитета и попросил отсрочки. Через пять часов он был обязан доложить окончательно – можно рассчитывать на детекторы либо… «Да что там! Тогда уже не будет никаких „либо“, Михаил Тихонович», – сказал он себе. Пошел в кабинет, выключил все телефоны, рухнул на диван и уснул.
Разбудил его Благоволин. Лицо физика было освещено кислым дождливым светом – восемь часов утра. Время истекло.
– Почему не разбудили раньше?
– Не было нужды, Михаил Тихонович.
– Отладили?
– Отладили. Надо испытывать.
– Передайте – начинаем в восемь двадцать.
По крыше гудел дрянной, бесконечный дождь. Морщась, Зернов принял утренний укол. Позвонил Георгию Лукичу – доложил о начале проверки. В дверь сунулась официантка с завтраком – Зернов так посмотрел на нее, что она исчезла мгновенно. А он извлек из сейфа шестизарядный «посредник» и вызвал по селектору двух младших офицеров из опергруппы.
Грязную работу нужно делать самому, подумал он. Лейтенанты вызвались добровольцами на опасное задание. В чем оно заключается, лейтенантам не сообщили. Просто – опасное задание. Такова уж была работа в Центре – непрерывные, изнуряющие душу хитрости, уловки, обманные ходы. Эти двое даже не знали, что детекторы изготовлены и тем более что сейчас начнутся испытания.
Они отрапортовали: «Лейтенант такой-то явился по вашему приказанию». Зернов предложил им сесть, поднял «посредник» и, как встарь, блеснул мгновенной реакцией – дважды дернул длинную нить. Офицеры не успели понять, что у него в руке. Уронили головы и очнулись Десантниками.
– Я – Линия-девять, – напористо сказал Зернов. – Я прорвался. Во имя Пути!
– Во имя Пути! – ответили Десантники.
– Через полчаса летим в министерство. Изымем со спецхранения одноместные «посредники» и Мыслящих и поедем в Генштаб. Пока ступайте в лабораторию, в распоряжение Ганина. Я вас вызову прямо к машине. Все.
– Во имя Пути! – ответили Десантники и военным шагом двинулись из кабинета.
Они присоединились к сотрудникам, собравшимся в передней комнате лаборатории, – вместе с Десантниками здесь было двадцать человек.
Ганин раздал всем по картонному номерку, объяснил группе задание: из соседней комнаты будут вызывать по порядку номеров. Вызванным входить, не задерживаться, идти прямо, между капитальной стеной и временной, фанерной. Выйти в противоположную дверь, сдав на выходе номерок.
Десантники не переглянулись – смотрели на полковника уставным прямым взглядом. Они были специалисты высокого класса и понимали, что деваться некуда. Будь они на сто процентов уверены, что их используют как подопытных кроликов, они бы отказались идти. Не в правилах Десантников помогать противнику. Но полной уверенности не было. Ведь начальник Центра назвался Линией девятой, именем одного из старших в операции «Вирус»…
– Первый! – вызвали из-за двери.
…Детекторы помещались на столе, у фанерной перегородки. Лабораторию густо заполнили люди, кто-то сидел на подоконнике, и всех, будто стеклянный колпак, закрывала тишина. Зернову освободили кресло – он шевельнул плечом, остался стоять. Илья Михайлович, руководивший испытаниями, выкрикнул: «Первый!» Номер первый прошел за перегородкой – каблуки простучали по линолеуму, стихли. Илья Михайлович трясущимися пальцами поставил галочку в протоколе.
Из двадцати испытуемых только двое будут Десантники.
Пошел второй. Благоволин, одной рукой схватившись за подбородок, другой – сжимая отвертку, навис над приборами. Ничего. Неоновые лампы не вспыхнули. Пошел третий.
Что-то звонко треснуло в лаборатории, и все шевельнулись, но лампа не зажглась, а в руке Благоволина оказались две половинки отвертки. Сломал. Кто-то спросил: «Добавим усиление?» Тишина. Прошел четвертый. Вызвали пятого.
Как и остальные, Зернов не знал, под какими номерами пойдут Десантники. Услышав, как скрипнула дверь, он заглянул в мертвый глаз прибора и первым заметил в глубине его желтый отблеск. Стало так тихо, что явственно послышались голоса пенсионерок с улицы. Испытуемый шел по коридору, и неоновый огонь следил за ним – разжегся до полной силы, дрогнул, начал меркнуть и погас, когда закрылась выходная дверь.
Зернов выпрямился. Проговорил шепотом: «Поздравляю, товарищи» – и секунду постоял, прикрыв глаза. В коридорчик уже входил шестой.
Осторожно ступая, начальник Центра выбрался из лаборатории. Надо было освободить офицеров от Десантников. Детекторы «заиграли»! Земляне научились распознавать пришельцев.
С этого момента Иван Кузьмич перестал быть сомнительным субъектом. Он превратился в историческую личность, давшую Земле спасение от ужасов неслыханных и небывалых, от потерь себя, повторенных миллиарды раз. Для такого даже нет слов в земных языках… Но практически, сиюминутно для Зернова мало что изменилось. Позавчера он ждал конца, сегодня – испытаний детектора. Уже шесть недель кряду, каждый час, ждал самого страшного – доклада ПВО об атаке эскадры. Последние сутки он двигался как механическая игрушка, в которой кончается завод пружины. И он бросил все, бросил разворачивающееся производство детекторов и вот, зеленый, вконец исхудавший, сидел перед машиной, похожей на перпетуум-мобиле сумасшедшего изобретателя, и в окно заглядывал любопытный щегол.
Говорить не хотелось. Спрашивать – бессмысленно. За этой машиной был целый мир, столь же недоступный, как Магелланово Облако. Но служба есть служба.
– Как же действует ваш инвертор? – спросил Зернов.
Иван Кузьмич оглянулся. Он выглядел еще хуже Зернова – щеки совсем ввалились, лицо пожелтело, губы запеклись. Говорил он как будто с трудом. Делал неожиданные паузы между словами.
– Действие? М-да… Важнее результат действия…
– Пожалуйста, результат.
– Большой объем информации передается… М-да. Передается на любое расстояние. Вне времени. Например, Мыслящий. Вы знаете, что Мыслящий являет собой информацию, закрепленную на кристаллической основе. М-да, основе… Ничего более. Информация о состоянии мозговых связей. Что?
– Я слушаю, продолжайте.
– Но это все. Инвертор передает Мыслящих на любое расстояние. Вне времени.
– Что значит «вне времени»?
– М-да… Как бы это… – сказал Иван Кузьмич. – Вот… Предположим, вы посылаете сигнал на Луну. Ответ вы можете получить не ранее чем две секунды спустя. Это ясно?
– Конечно. Секунду занимает путь сигнала в одну сторону.
Учитель смотрел куда-то в середину инвертора.
– М-да, в одну сторону… К Венере это составит минуты, не помню сколько. А инвертор дает ответ мгновенно.
– То есть на прохождение сигнала не затрачивается время?
– Если хотите – не затрачивается. Парадоксы времени! Они, знаете, вне логики.
– Так… А расстояние?
– Световые годы.
– Так зачем вам корабли?
Десантник надменно ответил:
– Корабли принадлежат Пути. Инвертор – творение Замкнутых. Путь его не получит.
– Напрасно загадываете, – сказал Зернов. – Каждое изобретение рано или поздно становится общим достоянием.
Десантник пожал плечами. В его жесте, кроме усталости и равнодушия, было предупреждение: «Вы тоже не получите эту машину. Ваша планета тоже населена отнюдь не ангелами…» Зернов мысленно согласился с этим и грустно подумал, что вместе с неоценимой помощью Линия-девять задал ему массу хлопот и поставил его перед проблемами, разрешать которые он не вправе. Формально он обязан заполучить инвертор и не задумываться – добро или зло он творит…
Помолчав, он спросил:
– Вы говорили, что при помощи инвертора вам удалось переправить Мыслящих двоих детей на базовую планету и что дети этого «пока не знают». Как это получается?
Иван Кузьмич ответил не сразу. В инверторе послышалось стремительное стрекотание, щелканье, словно вдали дрались воробьи. Сооружение окуталось белым туманом, и по нему побежали знаки. Затем туман скрыл Ивана Кузьмича. Это продолжалось несколько секунд. Туман рассеялся. Иван Кузьмич проговорил как ни в чем не бывало:
– Попытаюсь ответить на ваш вопрос о детях. Помните доклад Быстрова? Он говорил о двух вариантах калькирования разумов? Что Путь практикует вариант, при котором уничтожается оригинал – мозговые связи?
Зернов уже привык к тому, что Линия-девять знает все, что видел и слышал Благоволин до эпизода с мыльницей. Подтвердил:
– Так. Помню.
– Инвертор реализует более сложный вариант: калькирование без разрушения мозговых связей. Инвертор снимает дубликат разума. М-да. Дубликат, второй экземпляр. А первый простодушно резвится… Вот он. Извольте!
За забором, подпрыгивая в велосипедном седле, прокатил мальчишка – стриженный ежиком, крепенький, с решительным мужским подбородком. Через секунду промчалась девочка, скорее даже девушка, в майке и шортах и с густой, жесткой на вид копной черных волос.
– Извольте, – повторил Десантник. – Оба здесь. Резвятся.
– А дубликаты – там?
– Как я имел честь разъяснить.
– Тогда я не понимаю. Вы говорили, что обязаны вернуть детей. Но там не дети, а дубликаты?
Линия-девять поднял руку:
– Михаил Тихонович, мы чрезвычайно ценим сотрудничество с вами, я говорю от имени Замкнутых. Но кое в чем, я должен сказать и это, вы не можете нас понять. Вы отождествляете конкретную личность с конкретным телом, ее носителем, забывая, что личность есть информация, организованная определенным образом. Не только разум – личность целиком. Вдумайтесь: я послал в Космос дубликаты личностей, ничем не отличающиеся от оригиналов. Ничем! Они обладают полноценным разумом. Они осознают свое «я». Они живут в настоящем, обладают прошлым и мечтают о будущем. Создав их, мы выпустили в мир не дубликаты, а личности. После этого мы не имеем морального права бросить их на произвол судьбы. Их гибель будет такой же настоящей смертью, как ваша или моя. Более того, я не имею права и разлучить их с прошлым, которое им дорого. Я обязан вернуть их сюда – иначе они все равно погибнут. Зачахнут, как сосна, пересаженная в болото. Следовательно, я обязан вернуть их на Землю и объединить с личностями-оригиналами. Любой другой вариант будет убийством. Ну а с практической точки зрения… Они доставят сведения о Пути, которые весьма и весьма вам пригодятся. – Учитель усмехнулся. – Высокоморальное поведение всегда практично, таково мое скромное мнение. М-да. Есть надежда вернуть их в самом скором времени.
– Что же, буду рад убедиться, – сказал Зернов. – Раз мы заговорили о морали, как бы вы поступили с Мыслящими Десантников?
– Да как угодно, – сказал Иван Кузьмич. – Вы же их не приглашали на чашку чая. Меня Путь не интересует.
– А вы не ощущаете моральной ответственности за его действия?
– Ощущаю. Поэтому я с ним сражаюсь, м-да…
– Так, естественно, – согласился Зернов. – Иван Кузьмич, а почему вы послали детей – не взрослых, а детей?
Десантник поднял палец характерным учительским жестом.
– Это загадочная история, в которой я не разобрался, хоть и надлежало… Вы представляете себе биологический механизм пересадки личности, уважаемый Михаил Тихонович?
– Совершенно не представляю, Иван Кузьмич, – слукавил Зернов. – Я практический работник в иной области, не так ли?
– М-да… Попробую… Грубо говоря, при пересадке в мозгу закладывается новая сеть нервных связей, формирующая новую личность. М-да… Излучение «посредника» навязывает мозгу эти новые связи, причем старые остаются практически не затронутыми. Новая личность не вытесняет старую, они там вместе живут, сосуществуют. Но… – Учитель приложил палец к носу, – но две личности, принципиально разные к тому же, должны формировать два поведения, два различных поведения. Что невозможно. Посему все то, что именуется силой воли, а говоря на точном языке – мотивацией поведения, принадлежит лишь одной личности. Назовем ее начальствующей. И биологически… м-да, биологически… сложилось так, что личности народа Пути при пересадке в человеческий мозг являются начальствующими. Но! – Он снова поднял палец. – Если мозг этот – взрослый… Загадочная история, уверяю вас! Не представляю, как ее объяснить. Мне, как учителю по профессии, приятно воображать, что мотивация поведения у детей более мощная, чем у взрослых… Вы понимаете?
– Так-так…
– Почему детская личность оказывается начальствующей? Может быть, случайность. Может быть, мое наивное учительское мнение истинно. М-да. Не знаю…
– А как считают там?
– Пф! Там! Путь не интересуется теориями… Официальная наука попросту отрицает любую возможность поражения Пути. «Никто не возьмет над нами верх» – и все тут. Прошу извинить. – Иван Кузьмич подошел к инвертору, прислушался, отошел. – Теперь я отвечу на ваш вопрос. Мне было нужно послать туда двоих людей, причем таких, какие несомненно будут начальствующими личностями. Без осечки. Вам ясно решение? Дети. Возможно более старшего возраста, но дети. Я выбрал двоих, которых я несколько лет наблюдал здесь во время летних каникул. Очень дружные, с волевыми и самобытными характерами. Прямодушные. Не трусы. Девчонка – просто золото… Мальчик лучше мотивирован, но попроще, попроще… А здоровье у обоих – ну кремешки! – Учитель улыбнулся, первый раз Зернов видел, что он улыбается по-настоящему. – И я их отправил – дубликаты, естественно.
– Благодарю вас за объяснения, – сказал Зернов. – Если я верно вас понял, дубликаты вернутся?
Иван Кузьмич посмотрел на него, мрачно пожал плечами:
– Делаю все возможное, м-да… Пока не знаю. Теперь прошу извинить, честь имею кланяться. – Он сунул голову в инвертор, между двумя алюминиевыми тарелками. Волосы его, потрескивая, поднялись дыбом.
Так закончилась вторая и последняя встреча Зернова с Линией-девять, Десантником-инсургентом.

гетшеет

Вторая возможность
Механический привратник поднял крышку люка в кабинете командора Пути. Отступил на два шага, замер. Из-за высокого порога выдвинулся синий капюшон, рука в синей перчатке взялась за бортик. На Севку взглянули бесстрастные глаза монтажницы высшего класса Тачч. Она поднялась в кабинет, приняла безупречную уставную стойку, сделала два уставных шага вперед, отсалютовала с небрежной четкостью. За ней чинно вылез Нурра. Отпихнул робота башмаком и сам закрыл крышку. И захохотал, приплясывая.
– Ар-роу! Вот и мы! Что же вы стоите, как сломанные питы?
Севка спросил, едва шевеля челюстями от волнения:
– Кто ты?
– Монтажница высшего класса Тачч, ваша предусмотрительность, – был спокойный ответ. – Ваш инженер для поручений.
– Кто ты?
– Я не вполне понимаю, вашусмотрительность…
– Говорю тебе, он – инопланетный! – корчась от смеха, прохрипел Нурра. – Скажи ей что-нибудь по-своему, благодетель!..
«Машка не верит, что я командор Пути», – понял Севка. Ему пришлось сесть. Ноги ослабели. Говорить «по-своему» он не мог. Надо было что-то придумать. Он пробормотал:
– Я есть Ше-уа. Ты понимаешь меня?
– Нет, ваша предусмотрительность.
В самом деле, трудно было понять, что «Ше-уа» означает «Сева»… Но у Севки – нет, у командора Пути – появилось скверное подозрение, что Нурра предал его и сейчас разыгрывается фарс. Якобы Машка не узнает, а на самом деле это прежняя Тачч… Больно уж долго они ходили… Скверная мысль. Однако реальная. Он спросил:
– Ты помнишь коллективное животное, у которого была нора рядом с колодцем?
Лицо Тачч мгновенно изменилось.
– Да. Да! Помню!
– Какая шерсть у него?
– У него колючки… – ответила Машка.
Это была она, честное слово! Кто еще мог знать, что у ежа колючки? И что под «коллективным животным» командор Пути подразумевал ежа Тимофея Ивановича?
Потом говорили о какой-то чепухе. Вроде: «Тебе было очень страшно?» – «Да нет, я как спала. Очнулась и вижу – ты. А ты и говоришь: „Я Нурра“».
Вот почему они долго ходили. Машка последний раз видела Севку в теле бедняги Глора и совсем запуталась, пока Нурра втолковывал ей, что он не Севка, и так далее. Сейчас он слонялся по кабинету, то и дело принимаясь хохотать и выкрикивать: «У-уа, протрите мне иллюминаторы, погибаю!»
Между тем начался предстартовый отсчет времени. Уже прибыли на причалы швартовые команды. Буксировщик закрепили в кормовой нише корабля, и счастливчик Тафа принялся капризничать. Он гнусавил на весь ближний Космос: «Одиннадцатый болт люфтит», то есть плохо затянут. Специалисту низшего класса Тафе хотелось покуражиться над господами из высших каст – сегодня его день. И он куражился. Вызвал своего второго пилота, командора Пути, и осведомился, успеет ли его предусмотрительность привыкнуть к пилотскому креслу… Этот дерзкий вопрос вернул Севку к действительности. Он Джал Восьмой и пока что командор Пути на этой проклятой планете. Он пробасил с неподдельным на сей раз добродушием:
– Не суетись, паренек… Я пилот не в первом поколении.
Однако по расписанию второму пилоту буксировщика надлежало вот-вот прибыть на корабль.
Он оторвал себя от Машки. Быстро, оглядываясь на бушующие экраны, объяснил положение. Первая возможность – выйти в открытый вестибюль причала и вызвать Учителя. Их ждут на Земле, и задача выполнена. Но есть вторая возможность – отправиться с кораблем к Холодному и совершить задуманное. Он объяснил, что именно.
Машка сказала, глядя на него непроницаемыми глазами Тачч:
– Я должна прослушать регламент заправки и подумать.
Нурра принялся восторженно чесаться и подвывать:
– Тафа? Мозгляк-то, у которого болты люфтят? Ты его пришиби, ар-роу!
– А после что?
– После отобьемся! Охрану побьем и на корабле смотаемся!
– Ну, понес, чурбан!.. Заправочная команда – больше двадцати семи душ. Всех побьешь? – буркнул командор Пути.
Он уже не стал объяснять, что Космическая Охрана имеет в виду попытки угона кораблей. На этот случай подняты «Раты». На экране планетного вещания как раз проходило звено стремительных ракет – странные гибриды стрелы с этажеркой, сопровождаемые длинными языками бесцветного пламени. «Раты» мчались над дневной стороной планеты, и оба Солнца играли на плоскостях «этажерок» – радиаторов сверхглубокого охлаждения. В эфире перекликались пилоты патрульных и спасательных кораблей, пищали сигналы маяков, переругивались дежурные команды со спутников. Кто-то вызывал «ракету его отважности Великого Десантника». «Значит, Нуль оставил свою затянувшуюся вахту на маяке, желает принять посильное участие… Милости просим, дорогой, милости просим…» В кабинет ворвался голос Первого ходового Диспетчера:
– Ваша предусмотрительность, второго пилота ждут в рубке через две девятых.
– Ну, что скажешь? – спросил командор у госпожи Тачч, избегая обращения по имени. – Нам пора.
Она подошла ближе – щеголеватая, подтянутая, придерживая лучемет на глянцевитой портупее.
– Я посмотрела регламент. Полагаю, надо идти на корабль и действовать сообразно обстановке. Наименее вызывающим и опасным методом. – Она усмехнулась. – А мы приготовим колючки…
– Приготовим, клянусь белыми молниями! – сказал Нурра.
Севка для успокоения совести возразил:
– А если нас не выпустят из корабля? Учитель предупреждал, что мы должны быть в невесомости и вне брони.
– Слушай, – сказала Машка, – ты чересчур вошел в роль. Оглянись. Кроме нас троих, здесь все – оловянные солдатики. Рабы. Кто из них посмеет усомниться в Великом Командоре?
– Ар-роу, кто? – подхватил Нурра.
– Ладно. Проверьте лучеметы, – сказал Севка.
И они пошли на корабль.
Отшагивая по коридорам и лестницам – в последний раз, как три дня назад по планете, – отшагивая, снисходительно салютуя, помахивая рукой в парадной командорской перчатке, Севка не оглядывался, не смотрел на Машку. Шел как плыл. Он был совершенно счастлив. Машка шла за ним – в двух шагах справа. Теперь ему все нипочем. Фокус у Холодного? Э, подумаешь… Он сделает свое дело чисто и мастерски. Непременно надо прощупать поворотливость корабля. Надо ощутить его своей рукой. Потом – установка оси буксировщика на оси корабля. Потом – регулировка ходовых экранов. Тонкая штука! Тафа гонял на буксировщике не один час и умеет учитывать неизбежные неточности экранов, гравиметров и прочего. «Ну ладно. Сработаем», – думал пилот Джал, влезая в скафандр, проверяя автоматы дыхания, отопления, охлаждения, подвеску лучемета, лобовую лампу и, конечно, пластинку с неском, угощающим хитрого курга. Пластинку – в карман скафандра… За двенадцать минут до старта его предусмотрительность переступил порог дока и очутился на корабле. Еще через минуту распахнулся люк буксировщика. Джал нырнул в горловину, и люк захлопнулся. Машка с Нуррой и Клагг остались снаружи – внутри корабля, но вне буксировочной ракеты. Они будут охранять люк вместо трех офицеров. Это устроил Клагг по приказу Джала.
Командор протиснулся на место второго пилота и потрепал Тафу по хилому плечу. Пилот осклабился и прогнусавил:
– Во, теперь будет порядок, вашусмотрительность!
Лучемет болтался на его груди – слишком длинная портупея. Для такого малыша не нашлось подходящей по росту. Затыльник с гашетками помещался под мышкой скафандра и мешал пилоту работать.
– Ты сними лучемет, – посоветовал командор Пути. – Бахнешь – и нам конец.
Пилоту не особенно-то хотелось расставаться с лучеметом. По должности ему не полагалось оружия, он получал его в особых случаях, как сегодня.
– Слушаюсь, – неохотно сказал Тафа, стягивая портупею.
Положить оружие было некуда. Разве что за сиденье, откуда лучемет не выудишь и ради спасения жизни… Хрипнули динамики – заработала связь. Тысячи балогов увидели на экранах первого пилота, простолюдина Тафу, и второго пилота – Великого Командора Пути Джала… Приторный голос корреспондента планетного вещания замурлыкал:
– Вот заработала связь – одна девятая часа осталось до торжественного момента… Вы видите мужественное лицо его предусмотрительности Джала Восьмого рядом с простым пилотом, специалистом третьего класса. Вот вам пример, простолюдины! Работайте честно – и вы заслужите похвалу, и – кому ведом Путь? – планета увидит вас рядом с Великим!..
Тафа восхищенно улыбался. Джал отсалютовал невидимым зрителям. Благодарение Пути, хоть звук не транслируется на всю планету, можно выругаться…
– …Его предусмотрительность поднимает сегодня свой сто семьдесят седьмой корабль! Пилот Тафа буксирует на ответственнейшую операцию заправки уже третий корабль Пути. Все мы надеемся, что еще до Большого заката он будет господином Тафой, пилотом второго класса! – Корреспондент слегка задохнулся от восторженности. – Добрая традиция, по которой его предусмотрительность лично сопровождает корабли, зародилась…
Командор выключил планетное вещание.
– Эй, паренек… Давай-ка разберемся, как у тебя отрегулированы оси. Где сейчас маяк?
Вертикальная ось, горизонтальная ось, плоскость эклиптики, радиус на маяк, радиус на Большой Сверкающий. Векторы тяги. Оси гравитации. Посторонние мысли прочь.
Он знал, что за каждым его движением следят и будут следить до конца господа Великий Диспетчер и Великий Десантник. И знал, что должен вернуться домой и привести с собой Машку.
Ночная сторона
Оба Солнца ушли за планету. В черной пустоте празднично сияли все прожекторы, которые можно было зажечь, – на маяке, на громадной трубе причала, на патрульных ракетах. Казалось, что док вместе с ракетами неподвижно висит в пустоте. Экраны буксировщика были подключены к электронным глазам корабля, и оба пилота, сидевшие в круглой кабинке, видели всю окрестность. Нижнюю часть экранов занимала темная полоса – док. Далеко впереди, чуть ниже носа, светился шарик Холодного. Пустяковая дистанция. Время старта было выбрано так, чтобы док и спутник находились в противостоянии. Тафа держал руки на рычажках управления и смотрел на экран. Шла последняя минута.
– Буксир, буксир, – заговорил динамик. – Буксир, я корабль. Готовы к старту.
– Корабль, я буксир, – отвечал командор Пути. – Стартуем в момент «ноль».
Взвыли ревуны. С площадки мастерских прыгнула сигнальная ракета и, плюясь цветными огнями, устремилась в зенит. Ноль! Тафа шевельнул пальцами. Звезды, огни, цветной еж сигнальной ракеты поплыли по экранам. Под ногами сверкнула оболочка дока – прожекторы заглянули в щель между ним и кораблем. Джал повернулся к заднему экрану – посмотреть, как проходит корма. Отошли! Пофыркивая горячей тягой, буксировщик толкал громадину вверх, от планеты. Патрульные приветствовали корабль, зажигая и гася бортовые огни.
– С благополучным стартом, вашусмотрительность, – сказал Тафа. – Изволите принять управление?
Как и прошлые два раза, они разделили работу между собой. Тафа стартует и швартуется, а командор Пути пилотирует на маршруте и помогает при швартовке. Следующие полчаса он вел корабль к Холодному. Корабль чисто, плавно лег на гиперболическую орбиту, затормозил и очутился под Холодным – уже на эллиптической орбите. Две махины шли рядом, на ничтожном – по космическим масштабам – расстоянии. Всего три километра. На потолочных экранах Холодный выглядел как игрушка. Мягко светящийся голубой шарик и стеклянная палочка. Он был немного впереди по ходу корабля. Большой прожектор, установленный в конце причала, непрерывно передавал на космической азбуке: «Во имя Пути! Во имя Пути!» Можно было рассмотреть крошечные фигурки людей внутри причала. Муравьи в стеклянной трубочке…
На нижних экранах была планета. Ночная сторона… Медленно-медленно ползли огненные лужицы, палочки, запятые. Мигали предупредительные огни на верхушках Башен. Патрульные ракеты висели между кораблем и планетой, как предохранительная сетка под гимнастом. Световые маяки брызгали струями плотного оранжевого света. Вся планета смотрела на двух пилотов, запертых в крошечной кабине буксировщика. А они ждали, когда наконец корабль подтянется к Холодному. Джал контролировал расстояние по дальномеру. На несколько секунд он ощутил себя мальчишкой. И у него, и у Севки было особенное отношение к пилотам. Все мальчишки любят пилотов.
Командор Пути улыбнулся.
Тысячи экранов, наверно, показали его улыбку, сотни тысяч балогов ее увидели, и никто не догадался, чему он обрадовался. Он ощущал себя настолько спокойным и уверенным, что нарушил этикет и спросил по внутренней связи:
– Госпожа Тачч, господин Глор, как вы?
– Благодарим вашу предусмотрительность, все благополучно.
Голос Тачч был чужим настолько, насколько звук может быть чужим. Неожиданно пронзительный, отталкивающий, как визг тормозов, раздавшийся среди ночи под окном. Севке стало не по себе. Под ногами плыла ночная сторона чужой планеты. Впереди неуклонно увеличивался зеркальный шар. Он занимал уже половину экрана, и в нем различалось темное булавообразное отражение корабля.
Швартовка у спутника Холодного
Тафа сказал: «Во имя Пути…» Джал притормозил. Стеклянный причал Холодного был виден, как короткая коническая башня, косо висящая в черноте над головой. Нос корабля остановился под концом причала, а корма – под хранилищем. «Поворот по вертикали», – сказал Тафа. На носу корабля заработал маленький рулевой двигатель. Тафа регулировал его тягу правой рукой, а левой управлял буксировщиком, опуская корму и поднимая нос. Одновременно он пошевеливал педалями – ставил корабль строго вдоль причала. Пилот мучительно щурился, все лицо пошло мелкими, злыми морщинками. Восемьдесят тысяч тонн не игрушка, ах и ах… Начав поворачиваться, эти тонны не желали останавливаться. Рычажки давно переброшены на торможение, а корма все жмет от хранилища. Встала наконец… Корабль повис почти параллельно причалу, в какой-то сотне метров. Чтобы видеть хранилище, пилотам приходилось поворачиваться боком.
– Чуток промазал, – хрюкнул Тафа. Он был отменный пилот. С одного захода поставил корабль почти на чистую параллель с причалом.
Если бы корабль встал совсем чисто, работа была бы окончена, и пилот выдернул бы ключ из щита, отключив двигатели. Остальное мог сделать спутник, включив на долю секунды гравитационное поле. К счастью, параллель не была чистой.
– Подправим, паренек?
– Подправим, вашусмотрительность… Веду корму. Готовы?
– Готов. Веди.
Тафа лег правым боком на спинку кресла и, глядя на кормовой верхний экран, начал поднимать корму. Командор держал руку на рычажке носового двигателя. В случае чего, ему следовало «придержать нос» – не давать ему опускаться. А рука боялась. Она вдруг забыла, в какую сторону поворачивается сектор. Пришлось наклониться и посмотреть. Подъем – на себя. Опустить нос – от себя.
– Придержите… – сказал первый пилот. – Стоп… Еще. Стоп.
Командор дважды повел рычаг на себя, поворот стал тормозиться, но слишком быстро. Тафа крикнул:
– Перебрали! Нос книзу!
Со стороны было непонятно, почему он так нервничает. Нос поднимался чуть заметно, ползком. Но восемьдесят тысяч тонн медлительны по природе. Они медленно разгоняются и еще медленней останавливаются.
Опустить – то есть от себя…
Джал толкнул рычаг. Переждал. Толкнул еще раз. Нос пошел вниз, а корма – вверх, к сияющей стенке хранилища. Он толкнул в третий раз и придержал. Он держал бы до конца, но рукоятка выдернулась из пальцев – это пилот, бешено перекосив лицо, рванул оба двигателя. И замер. И Джал замер.
Буксировщик трясся и тормозил, раскачиваясь на болтах, а корма шла вверх. Медленно лезла, придвигаясь к хранилищу. Очертания Холодного дрогнули и размылись на экране – автоматы включили антитяготение, но поздно! Корабль нельзя уже было остановить. Медленно, медленно, как пловец в прозрачной воде прикасается к буйку, как рыба идет сквозь водоросли, корабль придвинулся к блестящей поверхности хранилища. Вздрогнул. Зеркальная поверхность вмялась темным треугольником. Очень медленно. Блики играли вокруг вмятины. Черный, как Космос, треугольник увеличивался. Это корма уходила все глубже, и электронные глаза корабля поочередно тонули в темноте хранилища. Тафа застонал и скорчился в кресле. Как бы отозвавшись на этот слабый звук, раздалось шипение. Оно тоже было тихим, но в космической тишине казалось оглушительным. Экраны затянуло молоком, кипящим огромными пузырями. Жидкий кислород хлынул из хранилища, обволок корабль от носа до кормы и закипел на корпусе, как молоко, бегущее из кастрюли в огонь.
Командор Пути сосчитал до восемнадцати – Великий Диспетчер молчал. И Великий Десантник молчал. Пилот Тафа неподвижно висел в фиксаторах. Джал надвинул на его голову шлем – по аварийной инструкции, вынул из щитка пилотский ключ, опустил шлем своего скафандра.
Его охватило облегчение. Сделано. Все-таки он сделал это. Чисто сделано. Кроме Тафы, никто не догадался, что авария подстроена. Пилотская ошибка, не более… Он спокойно сидел и ждал, что будет дальше. Обидно, если теперь будет взрыв, когда все получилось так хорошо.
Опоздали
Знаменательным вечером… июля, когда стало достоверно известно, что Десантники, ушедшие за рубеж, выловлены и еще четыре обезврежены в Москве, руководители служб Центра собрались на совещание. Говоря же начистоту, они собрались, чтобы посидеть вместе и полчаса передохнуть, – и кто бы стал их осуждать за это? Первый вечер у них было хорошее настроение. Первый раз за много дней общий любимец Митя Благоволин приготовил на всю компанию свой особенный кофе. «И очень славно», – как сказала Анна Егоровна. Короткий доклад Ильи Михайловича был выслушан как бы между прочим. Благодушно прихлебывая кофе, он сказал, что с понедельника – а была суббота – детекторы-распознаватели пойдут с конвейера, по сотне штук в сутки. Уже сейчас оперативная служба получила семь портативных детекторов.
Поговорили о том о сем. Операционисты – математики и психологи – обещали к понедельнику закончить график раздачи детекторов оперативным группам. Где-то есть большая вероятность поймать оставшихся Десантников, где-то меньшая.
Зернов попросил еще учесть, что некоторое количество надо будет передать за границу. Операционисты доложили, что это предусмотрено.
Беседовали спокойно, ровно – благодушествовали. И вдруг Митя спросил о Линии-девять.
Все притихли. Суровые правила секретности, принятые в Центре, не разрешали спрашивать о делах, находящихся в чужом ведении, а тем более в компетенции начальства. Но таинственная личность Десантника-перебежчика всех интересовала.
Тишина длилась секунду-другую – ровно столько, сколько нужно было Михаилу Тихоновичу на последнюю проверку своего решения: секрет инвертора остается для землян секретом.
Он сказал:
– Иван Кузьмич, говорите? Мы его интернировали на даче, где он и прежде находился. По-моему, с некоторого времени он намеренно путает карты. В чем путает? Утверждает, что послал разведчиков-детей, а они перед окном катаются на велосипедах. Сам видел. Так… Ну и прибор его… – Зернов пошевелил пальцами, – вызывает сомнения.
Благоволин опустил глаза. «Понимает, – подумал Зернов. – Все понимает и одобряет». Анна Егоровна, которой очень нравился Зернов, согласно кивала. Большей части специалистов – математикам, врачам, психологам – вопрос об инверторе был не по зубам. Ждали, что скажут кибернетисты. И разумеется, Илья Михайлович спросил:
– Разве нам не стоило бы ознакомиться с этим прибором, Михаил Тихонович? Одно время и «посредники» числились по разряду «липы».
Зернов улыбнулся:
– Разумеется, Илья Михайлович! Хоть завтра езжайте – Иван Павлович организует машины.
Выезд к Ивану Кузьмичу назначили на послезавтра, поскольку в воскресенье электронщики были заняты на производстве, а Благоволин – на испытательном стенде. Послезавтра они освободятся и займутся Линией-девять. И заговорили о другом. Дмитрий Алексеевич сидел, не поднимая глаз. Зернов поглядывал на него и думал: «Вот уже появилось новое поколение, которое не хочет повторять наши ошибки. Которое не боится верить небывалому и различает небывалое от невозможного, а мы этого не умели. Которое заботится о благе человечества, не путая истинные блага с сиюминутными выгодами. Как странно, – думал Зернов, – ведь это наше поколение поняло, что знание может быть опасным. На наших глазах атомная бомба перестала быть секретом одной страны. Потом водородная бомба, и ракетные атомные подводные лодки, и глобальные ракеты. Да, мы поняли, но вчуже, а осознание оставили ему, следующему поколению. Как трудно мне было уговорить себя не накладывать руку на секрет инвертора, этого абсолютного оружия. Убедить себя, что на Земле уже в сотни раз больше оружия, чем нужно. Что максимум через три года инвертор появится на вооружении всех армий и вновь установится „равновесие сил“! А Дмитрию это решение ничего бы не стоило. Что же, теперь мы сравнялись, приятель… Ты осмелился принять сотрудничество пришельца, я осмелился отказаться от его оружия. Надеюсь, что послезавтра Илья Михайлович не найдет там инвертора…»
Так думал Зернов, дослушивая соображения своих сотрудников, прощаясь с ними, то здесь, то там вставляя уместное замечание. Он последним вышел из конференц-зала и привычно двинулся в свой кабинет – приближалась полночь и с ней очередная запись в дневнике.
Загудел внутренний телефон:
– Докладывает узел связи. «Дача» просит соединения.
– Соедините… Дача, Первый слушает.
– Товарищ Первый, докладывает Кашицын! Учитель просит разрешения переговорить.
Капитан Кашицын был старшим в охране Десантника.
Зернов усмехнулся – представил себе, как Линия-девять «просит».
– Да, разрешаю.
Пауза. Затем знакомый голос с наставительной интонацией:
– У аппарата?
– Первый у аппарата, – сказал Зернов.
– М-да, я вас узнал. Итак, приходится прощаться. Ми… – Было слышно, что Кашицын поправляет: «Товарищ Первый!» – Товарищ Первый. М-да. Прощайте, не поминайте лихом, как говорится. Я ухожу и…
– Не совсем вас понимаю, – мягко перебил Зернов. – Не желаете сказать что-нибудь по делу?
– Дела закончены. Эскадру отзывают. Прощайте.
Качество линии спецсвязи было великолепное. Зернов слышал, как легла на стол трубка, простучали шаги, затем донесся голос капитана Кашицына:
– Товарищ Первый, разрешите доложить…
– Отставить. Где он?
– Вернулся к машинке… Стой!!! – вскрикнул Кашицын, в трубке загрохотало.
«Уронил трубку», – понял Зернов. Через несколько секунд капитан закричал в телефон:
– Разрешите доложить, Учитель лежит без сознания, машина рассыпалась пылью! Товарищ Первый!..
Зернов распорядился: Учителя привести в сознание, «пыль» не трогать, ждать группы из Н… Выслал на дачу врача и следователя – с детектором и «посредником», на всякий случай. И долго стоял у окна, прежде чем достать дневник.
Линия-девять снова исполнил обещанное. Инвертор перебросил его в неведомые просторы Космоса и самоуничтожился, рассыпался серой пылью, как и остальные аппараты Десантников после определенного числа срабатываний.
Во имя спасения
Прожекторы Холодного погасли. Извержение продолжалось во тьме. Слабый свет маяков освещал поверхность спутника, покрытую кипящей жидкостью. экран жидкого гелия бил в пустоту, вздымаясь над густым облаком грозной кислородно-водородной смеси. Из облака вылетали, мигая аварийными лампами, балоги в скафандрах – экипаж покидал Холодный. Взрыв мог ударить в любую секунду.
Планета потрясенно молчала. В эфире слышались голоса пилотов спасательных ракет. На экране было видно, как они ложатся в дрейф вокруг Холодного и подбирают экипаж спутника. Командор Пути отметил, что экраны очистились – «молоко» испарилось с обшивки. Незнакомый голос предупредил, что за его предусмотрительностью идет ракета со спутника Сторожевого. Тогда Джал быстро проверил скафандр и поднял Тафу. Пришлось проверить и его скафандр. Пилот не шевелился, только дышал, похрипывая.
В корабле было светло. Никто из команды не пришел встретить командора Пути. Выбравшись из путаницы ракетных дюз, Джал увидел четыре фигуры – Тачч, Нурры, Клагга и безжизненного пита. Они молчали. Нурра и Машка – из осторожности, Клагг – с перепугу, а пит – потому что в нем не было Мыслящего. Джал распорядился:
– К кормовому люку, порученцы! Живее!
Надо было спешить, пока не пришла ракета со Сторожевого. Идти туда, в лапы к Диспетчеру и Десантнику, было вовсе ни к чему.
– Господин начальник Охраны, поручаю вам пилота. Отправите в главное хозяйство. Идите в корабль.
Клагг отсалютовал, подхватил Тафу и поскорей прыгнул в коридор. Мелькнули его башмаки, дурацки растопыренные в полете.
«Вот и все», – подумал Севка. Они вышли в Космос, уцепились за решетку временного причала. Нурра деловито закрепил свою ношу, первосортное искусственное тело, за карабин на поясе, чтобы не улетела в пустоту. Проговорил:
– Вот сейчас и ахнет…
Действительно, корабль и Холодный, окутанные смертоносным облаком, приближались к краю планетной тени. Мрачная радуга космического восхода уже играла на броне. Корабль, как стена, вздымался за спинами, а впереди был Космос. Молчаливые звезды. Севка толстыми от защитных перчаток пальцами достал «поздравительную пластинку». На ней было одно лишь слово: «Иду». Мимо причала плавно, как лифт, скользнула спасательная ракета, на секунду ослепила оранжевым маяком – и сейчас же над темной стороной планеты появился другой, двойной опознавательный огонь. Оранжевый с белым, сигнал Охраны.
– За нами, – сказала Машка.
«Иду. Иду. Иду!..» – бежало по пластинке.
«Хвалился, что можешь забрать в любую секунду, – подумал Севка об Иване Кузьмиче. – Длинные же выходят секунды…» Он сунул пластинку в карман, выключил радиостанцию скафандра, прижал свой шлем к Машкиному, а Нурру придвинул рукой и сказал:
– Лучеметы на изготовку. К Сторожевому не пойдем.
Сквозь толстые скорлупы шлемов он вдруг увидел, что Машка-Тачч смотрит мимо него и пощелкивает челюстями, как от сильного изумления. Он оглянулся – пит ожил! Это не могло быть обманом зрения. Облегченный скафандр для искусственных тел позволял видеть, как пит характерно потягивается, хлопает веками – получил Мыслящего… И уже неуловимо быстрым движением, недоступным балогу, отстегнулся от штанги причала, прижал свой шлем к Севкиному и сказал:
– Я пришел. Вы уйдете через одну восемнадцатую.
Гулкий металлический голос. Два изумленных лица перед глазами – в пузырях шлемов, сквозь которые мутно светят звезды. И неподвижное лицо пита. Глянцевитое, начищенное, мертвое. «Вот что значило „иду“, подумал Севка. – Вот так Учитель… Значит, мы сейчас уйдем и не узнаем, что будет дальше». А пит заговорил снова:
– Где Мыслящий Номдала?
– Кого-кого? Ты у меня поговоришь! – сказал Нурра.
– Ты – Нурра? – спросил пит. – Твое полное имя?
– Нурра, сын Эри… Благодетель, что ему надо?!
– Мы – Шорг. Во имя спасения, – раздельно произнес пит.
Нурра с неистовой яростью бросился на Учителя-пита. Стал трясти. Тот невозмутимо повторял:
– Где Мыслящий Номдала?
– Шорг, Шорг! – вопил Нурра и тряс его.
– Выпусти нас! – сказал пит.
Приближающаяся ракета Охраны осветила их прожектором, ослепила. «Нурра сошел с ума», – подумал Севка и стал отдирать его от Шорга. Безумец немедленно бросил пита, налетел на Севку, схватил за горловину скафандра, прижал к себе и заорал:
– Во имя спасения! Это Шорг, вождь Замкнутых!
– Молчи, – сказал пит. – Слушай, мальчик. Сейчас вы вернетесь на Чирагу. Пусть вас ничто не удивляет. Вас будут расспрашивать. Расскажите все, что видели и знаете.
– Конечно, как же иначе? – сказал Севка. – Но…
– Заложи Номдала в «посредник» и передай его Нурре, – сказал пит. Севка повиновался. – Нурра, пересадишь Номдала в командора Пути, когда инопланетные уйдут.
– Если успею, – проворчал Нурра. – Охранюги…
Прожектор светил в полную силу. Наверно, «Рата» подтягивалась к самому причалу. Севка не мог ее видеть – они опять стояли, сдвинув шлемы. Он спросил:
– Номдал тоже Замкнутый?
Пит зашевелил челюстями, но Севка уже не слышал его слов. Время и пространство сдвинулись. Пронзительно-голубой свет прожектора стал оранжевым, и в нем обнаружились объемные изображения. Странно изогнутые, словно сделанные из жидкого теста, перед Севкой проплыли: Великий Диспетчер – неподвижный, хмурый, в снежно-белом комбинезоне; Великий Десантник – хищно настороженный, в желтом комбинезоне с черным квадратом лаби-лаби на груди, в желтом лаковом шлеме с острым гребнем. Лицом к лицу с ними стояли Номдал, Нурра, Тачч и вождь Замкнутых. Тачч сжимала в руке страшное оружие, распылитель, и все это не было изображением, но действительностью, в которой Севке и Машке уже не было места. Севка лишь подумал: «Распылитель? Это же на „спутнике“! Ведь пробьет кожух – и всем им конец…» Севку и Машку заволокло белым туманом, закружило винтом, и они исчезли. Потянулось ничто и нигде, потом кончилось, они вдохнули хвойный ночной воздух, ногами ощутили землю и услышали тихий шум деревьев и перестук ночной электрички.
Странное время
Они стояли перед клумбой анютиных глазок и держались за руки. Было очень темно. Совсем как в ту ночь, с которой начались их приключения. Чуть белела веранда, светились пятнышки белых анютиных глазок, и, когда отстучала электричка, стало слышно жужжание пчелы на клумбе. Совсем как в ту ночь.
Пчела пожужжала и смолкла – заснула. Откуда-то доносились неясные звуки. Не то голоса, не то повизгивание. А Машкина рука была теплой и шершавой, как всегда.
В свободной руке ее была расческа. «Как же так? – подумал Севка. – Что же, мы все дни так и простояли у клумбы и Машка держала расческу?» В этот момент она бросила расческу, придвинула лицо и поцеловала Севку. И он ее поцеловал, и некоторое время они стояли неподвижно, щека к щеке, и было очень странно и чудесно. Она отодвинулась первой и прошептала:
– Сколько же времени прошло?
– Не пойму, – прошептал Севка.
Он оторвал подошвы от земли, подкрался к веранде, влез на край фундамента. Нос его прижался к пыльному стеклу. За стеклом было совершенно уже темно, пришлось долго щуриться и вертеть головой, пока удалось рассмотреть светлый прямоугольник раскрытой книги. Мать спала спокойно, и… Севка придержал дыхание. Книга шевельнулась, захлопнулась и исчезла. Заскрипела старая раскладушка – мать поворачивалась на бок.
Совсем как в ту ночь. За несколько секунд перед тем, как они прикоснулись к белому туману, мать проснулась и положила книгу, думая о нем, Севке… И еще – расческа.
Он спрыгнул на землю.
– По-моему, это все еще сегодня.
– По-моему, тоже…
Они поискали в траве расческу и пошли, держась на некотором расстоянии друг от друга.
Вот старая ель. Ого, какая здоровая стала муравьиная куча! Смотри-ка, георгины! В темноте они казались бархатно-черными. Но сегодня их еще не было. Из цветов были анютины глазки да табак. А теперь – георгины. И запахи другие – не ранним уже, а поздним летом пахло в саду. Густая летняя роса брызгала по коленям.
Значит, прошло много дней. Может быть, несколько недель. Сколько – Севка и Машка не знали, потому что они побывали там, оставаясь здесь. Сейчас они уже помнили, как отцветал табак и распускались георгины, а сегодня днем Севка налетел на забор и погнул велосипедную раму. В том «сегодня» велосипед был цел.
Кто-то привел здешних Машку и Севку навстречу тамошним, на то же место, откуда они уходили. Позаботился, чтобы с ними была расческа. Поняв это, они внезапно, зверски захотели спать. Вдруг как подушкой ударило по голове. Впору лечь прямо в мокрую от росы траву. Севка был уверен, что на обратном пути заснет совсем, но шел, потому что по вечерам всегда провожал Машку до дома.
На гуровской даче был полный свет во всех окнах. Ходили неизвестные люди. Во дворе стояли две «Волги». Машка остановилась и внимательно рассмотрела суету.
– Сегодня разговаривать не пойду, – предупредил Севка. – Спать хочу невыносимо.
– Я туда и вовсе не собираюсь. Вот еще! – строптиво сказала Машка. – Его-то уже нет, ушел… Жалко, честное слово!
По сухой, теплой дорожке пошли к Машкиному дому. Скворчат не было слышно – выросли. Севка в полудреме оглядывался. Темнота складывалась в странные фигуры. Вот медведь на шести ногах… Севка спросил:
– Как ты думаешь, там удастся?
– Трудно им, – буркнула Машка. – А тебе, наверно, тоже было трудно. Я тебя здорово подвела?
– Я бы один там пропал, – сказал Севка.
– Ничего бы ты не пропал. Просто одному всегда тяжелей.
Они оба были правы. Очень хорошо было идти по твердой, теплой земле и держаться за руки.
Москва, 1970–1972
У меня девять жизней
Часть первая
Глава 1
Мягко закрылся люк. По баросфере дунул кондиционированный ветер. Колька приподнялся и прижал брови к рамке иллюминатора.
За стеклом была лаборатория. Он различил кессоны на потолке, оранжевый мост кран-балки и пыльные стекляшки окон. На иллюминаторе сидела сонная муха, загораживая половину плаката с синей кошкой и английской надписью, неразличимой на таком расстоянии. Колька попробовал вспомнить эту надпись и не смог, хотя плакат висел уже три года. Шеф привез его из Англии и сам повесил над Генератором, чертыхаясь и вспоминая какого-то дядюшку Поджера.
Шеф остался за белой чертой. Бугроватое веснушчатое лицо поднято к баросфере. Но что увидишь сквозь десятидюймовую нержавеющую сталь? Шеф давит толстыми пальцами микрофон и старается дышать потише, потому что в кабине слышен каждый шорох. Трение микрофона о рубчатый вельвет куртки доносится как раскатистый гром, далекий грохот, покрывающий дребезг колоколов громкого боя у дверей в лабораторию.
«Очистить площадку. Экипаж, к старту».
Колька спустился на руках, сел в кресло люкового наблюдателя и растер рубец над бровями. «Щучья кость!..» – бормотал внизу Володька. Самое скверное из его ругательств. Колька посмотрел на его толстый затылок в плотных завитушках. Закрыл глаза. Открыл глаза. Муха доползла до края стекла и замерла. «Улетай, щучья косточка», – сказал ей Колька. Закрыл глаза. В момент старта муха превратится в прах, в синеватую молекулярную пыльцу. В ничто.
Ему стало нехорошо. Еще с позавчерашнего вечера, когда разрешили выход в Совмещенное Пространство. Только он осознать не смел, как ему нехорошо. Когда поймешь, что ты трус, становится легче. Важно понять это не слишком поздно.
Капитан поднял голову, всмотрелся.
– Готов?
– Как штык, – сказал Колька.
– Ну и хорошо.
Они сидели треугольником. Володька и Рафаил – рядом в широкой части кабины, а Колька над их головами, у самого люка. Люковый наблюдатель. Он один мог видеть то, что снаружи. Кессоны, муху, силовой кабель, решетки энергоприемников, закрывавшие баросферу со всех сторон.
«Экипаж, доложите готовность».
– Пятиминутная. – Рафаил, согнувшись пополам, возился с контрольным автоматом.
Колька закрыл наружные шторки и стал смотреть на матовый, уже отпотевший колпак «Криолятора», как курица на гипнотическую меловую черту.
«Криолятор», плоская бочка с замороженной энергией, странническая сума, в которой сейчас пять гигават-часов… Как представить себе пять гигов? Дети, сколько водички можно вскипятить на той энергии, которая одним выстрелом вернет вас из Совмещенного Пространства? Странническая сума, тучки небесные, вечные странницы… А если не выстрелит?
«Первый – готов. Второй – готов».
– Третий – готов. – Это его собственный голос.
«Я не боюсь. Я волнуюсь, я же не железный».
«Начать проверку по молит… по программе», – поправился шеф и слегка прокашлялся: «Хахх!»
«Волнуется», – стереотипно подумал Колька.
В кабине потемнело – Рафаил накрыл ясные поверхности аппаратов мягким чехлом. Натягивая и застегивая шлем и пристегиваясь к креслу – автоматически, холодными пальцами, – Колька понимал, что необходимо сию секунду разозлиться и покончить с мерзким ощущением дурноты, с вязкими, цепляющимися пальцами. «Ты же спортсмен, парашютист, горнолыжник!.. Ну! Время!» И тогда, как раз вовремя, он понял, что боялся не аварии. Боялся подохнуть в этой стальной бомбе – лучше сто раз разбиться под открытым небом.
Вот теперь он разозлился как надо, и как надо было с самого начала, а «молитва» была короткая, и они проверили все быстро, как всегда, только прежде «молитву» читали до закрытия люка, а на местах экипажа стояли в станках собаки, которые слушали «молитву», покорно заглядывая им в глаза, а Колька совал им по четвертушке кусочки напиленного сахара, и собаки пытались вилять привязанными хвостами. Шеф не сердился за сахар, хотя англичане не зря прозвали его Рыжим Тигром.
– Полная готовность, – сказал Рафаил.
Они услыхали, что шеф поднес микрофон ко рту.
– Счастливо, пираты… Мы вас ждем. Счастливо… – Он помолчал. – Стартуйте.
– Есть!
Колька увидел, как взлетела вверх тяжелая пломба, – капитан выдернул до отказа рукоятку Генератора Совмещенных Пространств – микрофон грохнул ударом, и, теряя сознание, Колька подумал: «Это кабель связи оборвало, это правильно…» И жизнь кончилась.
…Сначала жизнь кончилась. Он воспарил над жизнью и увидел ее с высоты двух столбов, у подножия которых что-то копошилось и стонало.
Потом он понял, что столбы – его ноги, а внизу шевелится и стонет Володька, а может быть, и он сам.
Потом он опять потерял зрение и только ждал, когда наконец грудь с животом отвалятся вместе с болью, потому что так долго невозможно, и еще потом боль отошла вбок и он продолжал дышать осторожно, чтобы она не передумала и не вернулась.
Потом звякнуло и зажглось табло «Переход выполнен». Колька машинально потянулся к шторке иллюминатора, попробовал – шторка свободно двигалась – температура за бортом меньше пятисот градусов… Он посмотрел в мутное стекло, вскрикнул: «Давление за бортом!» – и попытался сверху дотянуться до стартовой рукоятки, но проклятые ремни держали прочно, а стрелки тензометров стояли на нулях. Увидев это, Колька очнулся и посмотрел на ребят.
Они сидели, одинаково склонясь влево, как стрелки. Колька не успел дотянуться до них, как капитан сел прямо, а Володька шевельнул плечом и поправил очки.
Теперь могло быть совмещенное-рассовмещенное пространство-распространство. Дружки были здесь, и Колька видел их лица в зеленоватых провалах обзорных зеркал. Рафаил кивнул, Володька улыбнулся, растягивая толстые губы, и два затылка нырнули к приборам. Начался регламент прибытия. Несколько десятков секунд Кольке нечего было делать, и он был вынужден сидеть спокойно, удерживаться, чтобы не задавать вопросов и не орать от нетерпения. Начало было отличное. При опасных забортных условиях контрольный автомат включил бы Генератор на возвращение без их участия.
Наконец Рафаил скомандовал: «Обзор!» – и Колька открыл иллюминатор. Осветился мутно-зеленый кружочек, и Колька всполошился заново, как будто не трогал шторку минуту назад. Плекс мутнеет при забортном давлении в полторы тысячи атмосфер, но приборы показывали норму.
– Охлаждение снизим, – сказал Рафаил.
Колька наудачу повернул регулятор. Капитан отстегнулся, влез коленями на кресло, и они стали ждать. Володя невозмутимо диктовал в бортжурнал – сначала энергия, потом температура, давление, запас гелия в «Криоляторе», температура клапана «Криолятора». Затем он сказал: «Странно…» – и позвал Рафаила вниз. Они с трудом поменялись местами. Колька все пытался рассмотреть что-нибудь снаружи, таращился, как через салатный лист. Теперь было видно, что плекс силового окна чистый, а на наружном кварцевом стекле – влага, густым зеленым слоем.
Рафаил проговорил снизу:
– Эй, на мачте!.. Похоже, нас мелко разыгрывают.
– Что? Кто разыгрывает? – спросил Колька.
– Рыжий Тигр пространств. Мы на Земле.
– Не шути, – сказал Володька.
– Не шучу. Подвинься-ка… Ясно. Ничего не видно. Старик отсоединил кабель и закрасил стекло парижской зеленью. То-то веселье…
– Брось, – сказал Колька. – У меня чуть селезенка не лопнула.
Глава 2
Предание говорит, что теория Совмещенных Пространств была заложена поздней ночью, в операционном зале большого ускорителя под Серпуховом. Шестнадцатью часами раньше профессор Большаков – тогда его не звали еще Рыжим Тигром – в очередном приступе ярости выгнал лаборантов и сам спаял и собрал диковинную приставку к ускорителю. Затем положил на стол остаток припоя и умиротворенным голосом попросил: «Включить машинку». Позже он клялся и божился, что совершенно ничего не предвидел и самое приставку спаял, чтобы утишить нервы и посрамить косоруких лаборантов. Так или не так, однако два грамма оловянно-свинцового сплава со следами канифоли исчезли со столика. И в ту же ночь в операционном зале, поглощая в невиданных количествах черный кофе, Большаков дал основные формулы теории СП.
Теоретики взвыли: надобно спасать святая святых физики – принцип сохранения энергии-массы. Вещество не могло исчезнуть никуда. Следовательно, огрызок припоя переместился куда-то. Большаков объяснил куда – в пространство, недоступное нашим приборам и органам чувств. В пространство, втиснутое между ячейками нашего пространства-времени. Ему отвечали: «Все может быть, и ваше „Совмещенное Пространство“ тоже имеет право на существование. Но теория ваша базируется на искусственных приемах, на математической эквилибристике…» Рыжий Тигр – тогда он уже был Тигром и академиком и почетным доктором десяти университетов, – Рыжий Тигр рявкал: «Эквилибристика?! Займитесь лучше квантовой теорией! Вот уж где полно рецептурных приемов… чистый Феррейн!» Скандал… Новый Генератор Совмещенных Пространств, построенный уже по всем правилам инженерной физики, выбросил в никуда последовательно: брусок победита, морскую свинку в стальном боксе, батарейный радиопередатчик, ампулу с меркаптаном. Скептики пытались поймать сигналы передатчика и унюхать меркаптановую вонь. Безрезультатно… И Большакову разрешили построить баросферу – защитную скорлупу для сверхмощного Генератора СП, приборов и подопытных животных. Чтобы послать их в Совмещенное Пространство и вернуть обратно.
Из сотен людей, знакомых с Большаковым, вряд ли два-три знали, что он притворяется чудаком. Это было его второй профессией, дополнительной к физике пространства. Остальные считали его чудаком искренним – это помогало. Он явился на прием к послу в вельветовой куртке, в его кабинете не было письменного стола, но помещался огромный, красного дерева, на восьми ногах, обеденный стол «ампир». Комиссия, собравшаяся за этим столом, утвердила проект баросферы, не заметив главного: аппарат мог поднять двух-трех человек взамен трех собак или дюжины кроликов, регламентированных проектом. Рыжий Тигр смотрел далеко вперед. Кажется, он предвидел результаты первых опытов с баросферой. Собаки-то возвращались невредимыми, но объективная приборная информация была смертельно скучной, казалось, что СП состоит из раскаленной магмы и безводных океанских глубин. Вот чего искренне не выносил Большаков – скуки… Он пламенно мечтал о неведомых формах жизни, о монстрах, о колмогоровской «мыслящей плесени» – прекрасная идея!
Чтобы увидеть, зафиксировать, донести до науки информацию об этом гипотетическом, но несомненном мире, нужны были наблюдатели – не мертвые приборы, не кинокамеры. Магма, из которой биосферу выбрасывало на Землю, могла оказаться мыслящей… Между тем на «тигрятниках», теоретических семинарах Большакова, звучали те же скептические голоса: теория – не истинна, аппарат уходит в недра нашей планеты. Рыжий Тигр молчал, ждал. После двадцать седьмого опыта, на очередном семинаре, поднялся Рафаил Новик, бледный до смуглоты, очень спокойный. Он сказал: «Наша группа – Бурмистров, Карпов и я – готова к выходу в СП. Доктор не возражает. Товарищи, надо посмотреть своими глазами, правда?»
…Втиснутые бог знает куда, в неведомое пространство, растерянно переглядывались. Рафаил Новик, Владимир Бурмистров, Николай Карпов. В отсвечивающем конусе иллюминатора проявились зеленые и черные пятна, еще через секунду они превратились в зеленую неподвижную лиственную массу. Ослепительные пятна на свету и чернота в тени, и сверху густо-синие клинья неба. Опять спустились к приборному щиту: температура, давление, влажность воздуха, состав атмосферы, проба почвы, радиация. Все как на Земле. Теория рухнула: на другой планете, в нашем или чужом пространстве, не могут в точности воспроизводиться земные условия! Оставалась последняя проверка: бывают сверхтонкие отличия, неуловимые анализом. И Рафаил распорядился: «Контейнер…»
Через хитроумный массивный герметический шлюз они вытолкнули контейнер с двумя белыми мышками внутри. Пятнадцать минут мыши обнюхивались, карабкались на стенки контейнера – чувствовали себя как на даче. Затем они исчезли из поля зрения – взобрались на перископ.
Сказав «а», следует сказать «б», то есть открыть люк и выйти. С минуту они совещались, но дело было ясное – теория теорией, а здесь Земля, и надо выходить, чтобы убедиться непосредственно. Сняли шлемофоны. Колька поджал губы и подвернул маховичок. Потихоньку. После первого оборота червяк расклинился и вертеть стало легче. Он вертел и считал обороты. На девятом рукоятка освободилась, и, нащупав коленом рычаг, он толкнул посильнее. Крышка люка отвалилась наружу. Тогда Колька высунул руки из горловины, ухватился за скобы и рывком поднялся по пояс над внезапно сверкнувшей сталью баросферы.
Глава 3
Он окунулся по пояс в густую банную жару, поднял голову и увидел небо. Над лесом густое синее небо, литое из синего стекла. Ему в детстве снилось, что бывает такое небо.
Он зажмурился и посмотрел вниз, вдоль выпуклой стены аппарата, и увидел траву, густую и короткую, и прозрачную воду, перетекающую прямо поверх травы. В потоке сверкали блики, слепя глаза, и он понял, что солнце стоит над головой и печет ему затылок. Он вывернулся в люке, глянул вверх – солнце опалило лицо, как пламенем электросварки, – и опять повернулся, как в танце, и заглянул вниз, покруче, под баросферу. Там лежал узкий серп тени. На гребне дрожало отражение солнца.
Колька крикнул: «Хлопцы, жара тропическая!» – и выскочил на верхушку аппарата. Неуместный восторг охватил его. От восторга он подвывал и, утвердившись на монтажной площадке, скрестил руки, как капитан Немо. Мимолетно подумал, что в тропиках водятся хищники. Леопарды-людоеды, каково?
Баросферу, метрах в сорока, окружала густая стена леса, никакого опасного движения там не замечалось. Вода полосой текла из леса, прямо в траве, и уходила под деревья за Колькиной спиной. Пролетела птица. Нормальная птица – с двумя крыльями и хвостом… Вот вам и Совмещенное Пространство! Солнце в зените, Центральная Африка, Цейлон, Борнео!
– Ах, море Черное, песок и пляж! – затянул он.
Из люка вылез Володя с беретом в зубах:
– Покройся…
– Рафа, эй, капитан! – прокричал Колька. – Эй, ждем тебя!
Из люка глухо донеслось: «Да погоди ты, Свисток». Володя озирался, разочарованно распустив губы. Был он толстый, домашний, берет стоял на его голове колом, очки светились. А кругом, в мареве, молчали джунгли, как немое цветное кино, и лишь в одном месте чернел туннель в подлеске. Вглубь его глаз не проникал: солнце светило слишком ярко. Жгло сквозь куртки и рубахи, как утюгом. Володька смотрел на солнце в кулак и приговаривал: «Секстан бы или теодолит…»
Рафаил наконец высунул голову и ответил с сердцем:
– Толку ли в твоем секстане!
Помолчали. Проследили, как птица взмыла над деревьями и пошла набирать высоту – кругами.
– Сюрприз, – сказал Рафаил, – сюр-приз, что значит – в награду…
Птица ушла в немыслимую высоту, исчезла, растворилась…
– Вот так сюрпризы! Один за другим. Коля, бортчасы ушли в нуль.
Колька отмахнулся:
– Квантовые часы ушли влево? Предохранитель сгорел. Вернемся, сменим.
– Не поленись, Колюня, погляди. Ты ж у нас механик. Мы поснимаем и спустимся за тобой.
Колька без всякой охоты полез вниз, в кондиционированную прохладу и свежесть. Проскользнул к главному пульту. Генератор молчал в своей рубчатой коробке. Колька машинально дотронулся до полированной поверхности «Криолятора» и отдернул руку – кожух был ледяной и покрылся изморозью – как будто… как будто в него только что подлили жидкого водорода. Именно так – Колька мог поклясться, что сию минуту кончили заливку, но это было за полчаса до старта… Он машинально посмотрел на счетчик, твердо зная, что стрелка должна показать какой-то расход энергии – полчаса до старта, полчаса здесь, а энергия утекает…
Стрелка стояла на нуле – уверенно, чуть влево от риски, как час назад.
– Так, – пробормотал Колька и щелкнул по стеклу.
Стрелка дрогнула, но осталась на нуле. Собственно, нуль соответствовал пяти и трем десятым гигам в «Криоляторе».
– Чудеса, – сказал Колька и принялся пока что за часы.
На белом табло во всех семи окошках дрожали оранжевые нули, даже в крайних справа, секундных. Предохранители целы.
Колька гордился этими часами. Они работали по принципу Мессбауэра и были точнее всего на свете.
«Тик-так, тик-так, не стучите громко так, – мурлыкал Колька, орудуя тестером. – Слышит все король мышиный – ну, часы! – напев старинный…»
Когда он поднял голову, ребята сидели в кабине и смотрели на него. Володька обмахивался беретом. Раф спросил:
– Что?
– Чуть не сжег тестер, вот что. В накопителе – обратное напряжение.
Володька уронил берет.
– Я сам чуть не упал, – сказал Колька.
– Как это могло получиться? – твердо спросил Рафаил, как бы делая выговор самому себе за нерадивость.
– Не знаю. В часах – трое суток обратного времени. Не знаю, сколько еще сбросило. Полная емкость, в общем.
– Они испортились, – сказал Володька голосом и словами Клавдии Ивановны, своей матушки. Она говорила: «Пробки испортились».
Рафаил фыркнул в его сторону и скучливо приказал: «Тестер!..» Когда он начинал говорить таким нудным голосом, выкатывая глаза, и покрывался пятнистым румянцем – лучше было с ним не спорить.
Колька снова взялся за тестер. Но Володька сказал тихо:
– Пустое. Начало отсчета мы все равно потеряли.
Он был прав. Колька задвинул тестер и едва успел подумать, что о самом простом люди иногда забывают, как Рафаил свистнул и показал свои часы – тринадцать двадцать две. Получалось, что старт был всего тридцать две минуты назад, а они здесь провели уж никак не меньше получаса. Где же переходное время?
Колька быстро посмотрел на свои часы – тринадцать двадцать семь. Чудеса. В двенадцать они с Рафаилом поставили часы по сигналам времени.
– Сколько на твоих, Вов? – спросил Колька.
– У меня же нет часов.
Кольке опять стало нехорошо. Не от страха, от предчувствия чего-то лютого. Часы. Зачем нужны часы? Теория – ладно, теория потом. Зачем в баросфере квантовые часы? Для науки и чтобы не пропустить время возвращения, не потерять баросферу в СП. Через полтора часа после старта часы дают обратный старт. Такой же сигнал может еще прежде выдать счетчик энергии, если запас упадет до пяти и двадцати пяти сотых гига. Но сейчас на счетчике – он посмотрел еще раз – пять и три. Ничего не потеряно. Значит, время на самом деле остановилось – энергия не утекает. Если только не испортилось разом все: часы пружинные, часы квантовые и счетчик.
Едва он додумал эту мысль, как Рафаил поднял изжелта-бледное лицо и кивнул – смотрите. Стеклянная палочка-щуп ударялась о твердое. Замерз жидкий водород в «Криоляторе».
«Вот оно, лютое», – одним вздохом подумал Колька. Он свисал, перегнувшись через ручку кресла, глаз не мог отвести от этой чудовищной картины. Нули, стрелка, лежащая на упоре, и заиндевевшая стеклянная палочка. «Центурион», – сказал Володя. Они подумали о Центурионе – крапчатой дворняге, первом пассажире баросферы. Его вынули из станка полумертвым, истощавшим до жалости. Доктор Левин пожимал плечами: «Собака голодала не меньше пяти суток – мое заключение. Простите, другого не могу дать…» Значит, Центурион просидел пять суток в СП, пока часы выбирали обратное время. С тех пор собакам стали давать галеты… Обратное время… Чепуха какая-то, нет-нет, чепуха, все проверить хорошенько, как следует…
Баросфера резко наклонилась. Колька повис на маховичке затвора, мимо уха свистнул рычаг – крышка откинулась, дважды подпрыгнула на амортизаторах. В следующую секунду Колька перехватил рычаг и выглянул из люка – бульдозер, слон, землетрясение?
Никого не было рядом с баросферой.
– Землетрясение, – сказал он вниз ребятам. – Ставьте отвесы… – Он поддал ногами и выскочил наружу, не выпуская рычага. Из-под баросферы летели струйки черной земли. Солнце жгло еще злее прежнего.
– Вот я вас! – крикнул Колька. Из-под края сферы показался собачий зад, от него конусом летела земля. Собака успела обрыть баросферу кругом, так что яму не заливало водой.
– Эй!
Не глядя, он присел, сунул руку в люк и вынул из стенного кармана пистолет. Собака вскарабкалась на вал и села столбиком, глядя вверх крошечными красными глазками.
Что-то в ней было не собачье.
Земля больше не летела из-под аппарата.
Колька поманил ребят к себе, помахав пистолетом снизу вверх. Пока что рядом с первым зверем уселись еще три таких же – черных, остромордых, с короткими лапами. Их было видно прямо от люка, и Рафаил, высунув голову, сказал:
– Кроты какие здоровые!
– Подстрелим одного?
– Сначала снимем. Постой. – Раф исчез в люке.
– Сидеть, кроты собачьи! – Колька пригрозил зверям пальцем. Тотчас первый крот сиганул под баросферу, остальные за ним.
– Где они? Удрали? – Раф оглядывался, держа камеру наготове, по пояс в люке, как командир торпедного катера. Ему не было видно, что кроты снова копают под баросферой.
Растерянный Колька по наитию крикнул: «Эй!»
Все повторилось! Первый крот вылез задом, за ним трое остальных, и Рафаил заснял всю процедуру. Он осторожно опустился вниз, пока кроты сидели и таращились на Кольку, как змеи на заклинателя, а Володя выбирался из люка.
– Дрессированные кроты, – приговаривал Рафаил. – Надеюсь, кроты не едят кинооператоров. – Он снимал, стоя в воде по щиколотку. Колька взвел пистолет на всякий случай. – А ну, Коля, теперь погрози.
Колька не успел поднять палец. Кроты опрометью бросились вниз, и вдруг срывающимся криком завопил Володя: «Рафка! Рафка-а! Назад!»
Он стал искать глазами и мельком заметил, какой Рафаил маленький и курчавый, и его слепило солнце, а Володя выбирался из люка и взмахивал руками, и лишь тогда Колька увидел, что по краю леса, в тени, плавными прыжками проскакивает что-то огромное, как паровоз, поднявшийся на дыбы. «Горилла, – подумал Колька, – не может быть такой гориллы». И вдруг она свернула к ним и придвинулась, как слишком крупный план в кино, ярко, бешено освещенный солнцем, – сверкнули желтые зубы, – и Колька выстрелил в морду и в зубы три раза подряд в упор, а морда уже нависала над ними в яростной и жалкой улыбке, и он выстрелил снизу.
Мелькнула в воздухе огромная лапа, солнце ринулось за ней, Колька инстинктивным рывком перевернулся в падении, согнул ноги и упал на бок после удара о землю. Еще рывок – и он лег плашмя в воду, свернув голову, чтобы нос был над водой. Пистолета в руке не было. Володя хрипел и булькал рядом – захлебывался. Колька заставил себя выждать и прислушаться. «Шлеп – бух, шлеп – бух» – это зверь уходил от них, невидимый за баросферой, а булькало все отчаянней, и он вскочил, выхватил Володьку из воды, обмякшего, поставил на колени – он задыхался, выпучив глаза, что-то шипел без голоса. Колька привалил его к баросфере, рванулся вокруг аппарата, к Рафаилу, и увидел одновременно, как обезьяна уходит в лес, настигаемая крошечными собаками-куколками, а Раф валяется на боку, с подвернутой рукой, а нога в разорванной штанине изогнута наоборот и под коленом торчит острая белая кость. И кровь расплывается в воде.
– Вовка, ко мне!
Он знал, что Вовка встанет и придет.
– Быстрее! Держи голову и плечо. Ничего, сейчас ногу поставим…
Вовка стоял на коленях, держал. Очки были заляпаны зеленой грязью. Слава богу, очки не потерял, запасных-то не водится у него. Сжав зубы, Колька потянул ногу и повернул. Кость ушла в рану, нога выпрямилась. Он пощупал ногу – кость встала на место. Хорошо хоть так.
– Ничего, поднимем в кабину. Держи спокойно. Я принесу линь. Зашинуем ногу и поднимем. Голову от солнца береги.
– Он не выдержит перехода, – пробормотал Володя, но Колька его не слушал. Главное – действовать и поднять Рафку в барокамеру.
…Он спрыгнул на кресло и наклонился к счетчику. Нуль, черт бы его побрал!.. Одной рукой тянул из ящика капроновый линь, другой искал распорку люка, а, черт, она с другой стороны – выдернул из пинцетов, сунул за пояс, замер. Снаружи что-то произошло. Стало тихо не по-хорошему. Одним дыханием, лётом, Колька выпрыгнул наверх.
Володя по-прежнему жарился под солнцем, сверкая очками, как слепец, но за его спиной стояли трое коричневых людей, а еще двое стояли, наклонившись по бокам Рафаила. Они смотрели, но близко к Рафаилу не подходили. Свободной рукой Володя делал отстраняющие жесты, как бы отгоняя мух.
«Ух ты!» – пробормотал Колька и спрыгнул. Он бессознательно выбрал линию поведения «не боюсь я вас» и спрыгнул чисто, как с параллельных брусьев. Так же бессознательно он рассмотрел каждого туземца и отметил отличную выправку, странную униформу – короткие трусы, шапочка и нагрудник, все из легкой зеленой кожи. Луки – полированные, концы выше головы, наконечники стрел граненые. Трое мужчин, стоящие в головах у Рафаила, были с круглыми черными бородками и в усах. Справа сбоку – безусый юноша, а спиной к баросфере стояла женщина, тоже с луком и колчаном, поджарая, коричневая и мускулистая.
Колька сумел поклониться любезно и спокойно, с некоторым даже подобием улыбки. Старший – он стоял в середине – сейчас же ответил поклоном и доброжелательной улыбкой, и каменная рука, пережимавшая дыхание, чуть отпустила и сжалась снова, потому что Рафка хрипел теперь и пристанывал тихо и невыносимо жалобно.
– Стоят, смотрят, – бормотал Володя.
– Спа-акойно, – сказал Колька. – Держи крепче. Как будто их нет, понятно?
Он еще надорвал мокрую штанину на Рафиковой ноге и попытался приладить распорку, как шину.
– Чертова баня, вдвоем надо. – Руки тряслись, распорка ускользала, как живая.
Коричневые руки взяли распорку за концы и приложили ее к ноге – не снаружи, как хотел Колька, а изнутри. Он боковым зрением увидел, что женщина взялась ему помогать, и начал быстро мотать линь, как будто боялся, что она передумает. Лицо женщины было юное и напряженное. Губы сжаты.
Он обрезал линь. Осталось еще метров шесть – достаточно, чтобы поднять наверх Рафаила. Пропустить под плечи и тянуть вдвоем за оба конца…
– Берись, несем к баросфере…
Рафаил все хрипел. Колька старался не смотреть в его лицо.
– Под мышки бери! Я – за ноги.
Он подсунул руки под колени так, чтобы левой рукой поддерживать еще и шину, но вдруг женщина схватила его за плечо и заговорила. «Ба-лям-ба-лям-ба-лям», – услышал Колька. Он одурел от жары и от напряжения.
– Не понимаю…
Старший мужчина что-то сказал – предостерегающе, – но девушка не обернулась. Она выпустила Колькино плечо и кошачьим движением двумя руками рванула на Рафаиле рубашку и майку – никто двинуться не успел. «Смотри!» – сказала девушка на своем непонятном языке.
Рафаил хрипел. Поперек его груди был красно-синий отпечаток огромной руки – два пальца зацепили живот справа от пупка и ногтями пропороли кожу. Под солнцем кровь чернела, а живот был белый, как парафин.
Девушка повернулась к старшему, что-то сказала. Старший кивнул, и сейчас же двое мужчин отдали ему луки и побежали в лес, а девушка осторожно запахнула на Рафаиле рубашку, неуловимым движением пощупав ткань – двумя пальцами. И опять принялась за Кольку.
Теперь он понял. Женщина говорила, показывая на веревку и баросферу: «Его нельзя поднимать туда. У него внутреннее кровоизлияние, понимаешь?» Она подбежала к баросфере, постучала по металлу и очертила руками круг: «Где ты его положишь в этой бомбе? Разве там хватит места?»
Тут старший опять подал голос. Казалось, он отговаривал девушку, а она стояла на своем. Колька смотрел на них с тем же ощущением понятности, ему казалось, что старший говорит: «Ты что лезешь не в свое дело? Может, этот светлобородый белый – доктор?» – а девушка отвечает: «Нет-нет, он осел, не доктор, не увидел опасной травмы, как ему отдать бедняжку – погубить не дам!» Она выдернула из-за нагрудника какой-то амулет и показала старшему, и тот сделал жест: «Бог с тобой, тебе виднее…»
Вовка следил за ними, приоткрыв рот, но не забывая заслонять Рафаила от солнца. «Стушевался Бурмистров, – думал Колька. – Решать надо мне, похоже…»
– А ну подожди, – сказал он девушке и полез по скобам. Девушка за ним – дикой кошкой. Они вместе заглянули в люк. На счетчике – пять и три, часы в нуле – время еще есть… а место… он еще прикидывал, как поставить подножку, уложить чехлы, примотать Рафаила остатками линя, а сам уже понимал, что Володя прав. Рафаил погибнет при переходе. Надо быть очень здоровым человеком, чтобы выдержать переход.
Он посмотрел, как там Володька. Сидит, держит Рафку. Из под баросферы вновь летит земля. Это надо прекратить. И надо решать, прямо сейчас.
Девушка брезгливо рассматривала всю техническую красоту в кабине. Как пьяного, как спящего у магазина. Оглянулась, покачала головой. Нельзя, мол, раненого сгибать в три погибели.
– Пошли, – сказал Колька.
Девушка серьезно посмотрела на него и спрыгнула вниз. «Поняла, удивительное дело все-таки…» Он достал коробку с медикаментами. Аптечка – Рафкино хозяйство. Эх, Рафка, Рафка! Он подошел к Володе.
– Давай подержу, ты разомнись. Сполоснись, вода чистая.
Вовка послушно разогнул ноги, набрал воды в горсть и стал смотреть, как она вытекает на куртку и брюки.
– Вовка!
– Да-да…
– Бурмистров! – прошипел Колька.
– Да-да, простите…
– Мы остаемся. Будем добираться транспортом, когда он поправится. Согласен?
– Уже сменил концепцию, – отчетливо произнес Володя.
Колька похолодел от гнева. Как это по-интеллигентски – затевать дискуссию в такую минуту!
– Концепции, дискуссии! – выпалил он. – Человек при смерти, ты сам говоришь – он не выдержит перехода!
Он шипел, чтобы не орать над головой Рафаила. Девушка тревожно смотрела в лес. Это все было нелепо, совершенно ни на что не похоже. Неистовое солнце отражалось от баросферы и слепило глаза, чуть слышно стонал Рафаил, а они с Володей спорили, отстаивая мнения, противоположные тем, что выдвигались пятью минутами раньше. И неожиданно Володя сдался.
– Не выдержит. Вот идут с носилками. Но учти, Коля, не следует рассчитывать на транспорт…
Шлепая по воде, подбежали двое с носилками – палки, переплетенные лианами. Третий – тот, что оставался и ходил вокруг с луком на изготовку, – тоже подбежал помочь. Девушка попыталась перехватить у Кольки голову – он, не стесняясь, оттолкнул ее локтем. Тогда она просунула руки под лопатки Рафаила и сказала: «О-о!» Все пятеро разом подняли, перевалили Рафаила на носилки. Откуда-то набежали еще двое парней. Снова: «О-о!» Носилки поднялись на плечи и поплыли к темному пятну лесной дороги.
– Веди его. – Колька показал девушке на Володю. – Веди, веди. Я догоню.
Она опять поняла. Колька подумал: «Ах ты, золотой ты человек!» – и в который раз за сегодняшний день зашустрил по скобам вверх, прихватил НЗ, ключ от люка, запасную обойму к пистолету, коробку спичек, складной нож и захлопнул люк снаружи. Затянул затвор, запер люк, но ключ не положил в карман, а спрятал под шторку иллюминатора – чужому не найти.
Он спрыгнул в воду – с обоймой в кармане, а пистолет-то потерялся. Ну зачем брал обойму? Чертыхаясь, побежал за процессией.
Девушка с Вовкой отстали от носилок, она вела его за руку – он спотыкался и прижимал очки к глазам. А в свободной руке девушка несла пистолет, нацепив скобу на палец так, что дуло смотрело на нее снизу. Колька осторожно снял пистолет с пальца, улыбнулся небрежно и закрыл предохранитель. Снова провалилось, ухнуло сердце. «Они голые, они не видели огнестрельного оружия. Где мы? „Не рассчитывай на транспорт“». Баросфера последний раз мелькнула за деревьями.
Они бегом догнали носилки, подставили плечи. Девушка пошла с другой стороны носилок. Тогда Володя пробормотал, не оглядываясь:
– Пока тебя не было, она Рафаилу что-то совала в рот. Он съел, я отстал нарочно.
– Ладно, посмотрим, – сказал Колька.
Эх, что там было смотреть?.. Качалась безжизненная рука друга, пружинила чужая земля, мерно продвигались носилки.

Глава 4
После получасового перехода по узким и широким просекам носильщики вышли на поляну, закрытую сверху сплетенными ветками. Здесь было прохладно. Сухо, но совсем рядом журчит вода. Под ногами – та же густая, короткая травка. Колька осматривался быстро и невнимательно, проецируя все увиденное на белое Рафкино лицо. Он ощущал мучительную беспомощность. Над головой выкликало: «Э-хе-хе-хе-э-э!», и опять, уныло: «Хе-э-э…»
– Раф, ты меня хоть слышишь?
Нет, не слышит. На шее бьется жилка. Свет падает зеленый, рассеянный, и лицо кажется совсем мертвым. Но жилка бьется.
Старший охотник перехватил Колькин взгляд, нагнулся к раненому, распахнул на нем рубашку, потянул с плеча вниз. «Надо раздеть, – подумал Колька, – жара…» – и стал тянуть с Рафкиного тяжелого тела куртку и рубашку. Синяк от обезьяньей лапы побагровел и почернел. Майку, разорванную девушкой, Колька разрезал на плечах и оставил лежать под лопатками, но охотник потянул и вытащил тряпку. Показал на ботинки. Пришлось снять с Рафаила ботинки и брюки. Охотник показал, чтобы сняли трусы.
– Это зачем? – спросил Колька, набычившись. – У нас так не принято.
В этот момент прямо из деревьев вышел огромный, голый и безбородый человек – раздвинул листья, как портьеры, и встал над Рафаилом. Ростом он был с Кольку, то есть метр девяносто, но очень мощный, выпуклый. На нем были коричневые плавки. Он задумчиво постоял, затем присел на корточки, не обращая внимания ни на охотников, ни на белых, и прихватил ручищей бритый подбородок. Глаза у него смотрели не мигая. Свободной рукой – сухими, длинными пальцами – пробежался – потрогал синяк, покачал сломанную ногу. Поморщился. Еще раз потрогал синяк, бросил короткую фразу и отошел. Охотник сейчас же, еще настойчивее, чем прежде, показал на Рафкины трусы. Пришлось их снять. Теперь Рафаил лежал совсем голый и жалкий. Белый, как сало. Бритый опустился на колени и мокрой зеленой губкой стал обтирать Рафаила, а охотники вдвоем его поворачивали на носилках. На Кольку с Володей не обращали внимания.
Вовка смотрел, посапывая. Очки он, как всегда в трудные минуты, прижимал к глазам.
– Знахарь, – прошептал он. – Это необходимо прекратить, он простудит Рафаила.
Колька вздернул плечи – простудит! Но прекратить, очевидно, следовало.
– Ду ю спик инглиш, парле ву франсе, шпрехен зи дойч? – Колька обращался к знахарю – ни малейшего эффекта. Тот молчал. Над головой поскуливало и кряхтело: «Э-хе-хе».
– Эй! – Колька потрогал литое шоколадное плечо. – Не надо, оставь… Оставь, говорю!
Никакого впечатления. Бритому подали нож – р-раз! – и он вскрыл шину на сломанной ноге, брезгливо побросал обрывки линя и распорку за ручей. Колька своими глазами видел, как белые концы линя начинали шевелиться и уползали в траву.
Серый зверек прыгнул, унес распорку, и вдруг охотники подхватили носилки и двинулись с ними в стену деревьев, в листья, отводя их свободными руками. Потеряв голос, Колька бросился следом, ухватив древко носилок.
Бритый угрожающе зарычал.
Охотники попятились. Голова Рафаила вынырнула из листвы. Володя стоял, растопырив руки.
Бритый неспешно, играя мускулами, подошел вплотную – Колька подобрался, рука в заднем кармане, – с отчаянием соображая, что стрелять нельзя даже в воздух. Охотники уронят носилки.
Знахарь стоял перед Колькой, трогая себя за подбородок. Бицепс надулся на его руке – страшно было смотреть, и глаза как бы надулись, огромные, бычьи, с зеленоватыми белками, – глядели и не видели. Цепкие пальцы отпустили подбородок, взгляд вышел изнутри на свет, а глаза дрогнули и ожили. Пробежали сверху вниз и снизу вверх – по грязной, потной морде, по куртке, наполовину высохшей и с разорванной подмышкой. Остановились – глаза в глаза.
За три секунды, что они так стояли, глядя в глаза, промчалось бешеным галопом разное: «Под левую руку, перевернуть, рвануть – не встанет; а! носилки опустили; как смотрит, как смотрит, дьявол!..» Мелькнула история о знахарях, какая-то Евгения Александровна, умеющая заговаривать опухоли, якутские шаманы, нефы, лечившие Ливингстона.
За спиной Володя крякнул чужим голосом и хрипло спросил:
– Ду ю спик инглиш?
Тогда знахарь перебросил тяжелые глаза на него. Шагнул и, внезапно просветлев, пискнул: «У-у!» Володя отшатнулся – гигант подскочил к нему, заглядывая в очки, лучась от любопытства. Он восторженно оглядывался, прокричал несколько слов. Из-за зеленой завесы донесся женский смех и сердитый мужской голос. Гигант насупился и так же внезапно забыл о Володе. Уставился на Рафаила, нетерпеливо притоптывал и тискал пальцами подбородок. Носилки стояли на траве. Решительным движением Колька втиснулся между Рафаилом и бритым. «Будут отнимать – стреляю над головой, – думал он лихорадочно. – А дальше что, дальше?!»
Из листьев за спиной бритого вышла женщина. Встряхнула кудрями. Она была совсем голая, глянцевитая, острые груди блеснули на солнце. Она что-то говорила бритому, а Колька задохнулся ужасом – она шла, как соблазн из постыдного сна, кудрявая ведьма; что, что они хотят сделать с Рафой?
– Володька, что делать? – прохрипел он.
Знакомый голос сказал:
– Адвеста!
«Это она же, охотница!» – понял Колька. Без лука, без зеленой одежды. Что-то она говорила ему – укоризненное, успокоительное; двумя пальцами брезгливо потянула за куртку. Настойчиво показывала на ручей. Растянула на пальцах две пары коричневых плавок, таких же, как на бритом знахаре. Разгневанная Колькиной непонятливостью, подбежала к Володе и стремительно потерла пальцем по груди, показала палец – поднесла к Володиному лицу – и сердитыми прыгающими пальцами попыталась расстегнуть на нем куртку…
– Простите, простите, да минутку же! – взмолился пунцовый Володя.
От его голоса Колька вдруг отрезвел. Понял все. Они к больным в грязной одежде не пускают. Надо вымыться в ручье, надеть плавки, тогда пустят. И на охотнице такие же плавки и что-то вроде колпачков на сосках.
– Кольк, я понял, – в ту же секунду сказал и Володя.
…Выжав на себя губку ледяной воды, он не то чтобы успокоился, но соотнес себя с реальностью. Выбора у них с Володей нет, без помощи аборигенов им, с Рафаилом на руках, не добраться до цивилизованных мест, это первое. Второе – знахарь. Поскольку они с Володей не понимают в медицине, приходится доверять знахарю, присматривая за ним неотступно. После уж попытаться вступить в переговоры, упросить, чтобы помогли, дали лошадей, носильщиков, – посмотрим… Хорошо хотя бы, что коричневые знакомы с гигиеной. Он зябким шепотом изложил свои мысли.
– Да-да, единственная возможность, – прошептал Володя, – у них удивительно интеллигентные лица…
Они понесли Рафаила вместе с охотниками. Просунулись через зеленую стену. Там было прохладно, листья шли по кругу желто-зеленой стеной, под низким потолком. Посередине – два низких стола желтого блестящего дерева. На дальний положили Рафаила. Охотники ушли с носилками, и четверо людей с двух сторон придвинулись к столу. По левую руку, вместе с бритым, встала кудрявая охотница, очень тонкая рядом с его спиной, широкой, как палуба авианосца. Они так подошли и наклонились, таким движением, что привиделись халаты, марлевые маски. Будто вспыхнула бестеневая зеркальная люстра над столом и матовые блики пробежали по резиновым перчаткам. И Колька, уже дрожащий от возбуждения и страшной усталости, узнал эту уверенную повадку. Над Рафаилом, в желтом свете лиственных стен, стояли врачи.
…Они осматривали Рафаила, перебрасывались звучными фразами. Работали спокойно, медлительно. Иногда замирали, прикрывали глаза, думали. Вторая женщина обтирала Рафаила губкой. Из стены проговорили несколько слов. Люди не оглянулись, только бритый удовлетворенно покачал головой и показал большим пальцем через плечо. Бородатый торопливо вышел, вернулся, и тогда началось. Колька подошел поближе. Из стены стали появляться желтые корзиночки, бородатый ставил их в ряд на уступе зеленой стены, и, пока Колька смотрел, как он их ставит, кудрявая девушка согнула Рафкину правую руку, что-то сделала изнутри на локте, и – Колька чуть не вскрикнул – из руки торчала тонкая трубочка, и с ее конца капала кровь.
Володя взял Кольку за плечи, держал. Бородатый вынул из корзиночки что-то розовое, живое. Передал охотнице. Оно вяло трепыхалось, пищало – непередаваемо мерзкое, гнусного телесного цвета – живой клубок. Мерзкий безглазый живой клубок. Его поднесли к струйке крови.
Колька шагнул к столу вместе с Володиной рукой. Клубок жрал кровь и чавкал. Бородатый держал наготове еще один клубок, а бритый смотрел, поглаживая подбородок, а охотница кормила эту мерзость Рафкиной кровью, одного за другим, по нескольку капель, и они чавкали, пищали и шевелили какими-то обрубочками вместо лапок. Облизывались. Их клали обратно в корзинки, розовых, поросших редкими черными волосками. Они были разные – и размером с крысу, слепые, и побольше, с глазками. И глазки смотрели.
Был бред. Колька молча стоял, дрожал, ему нужно кидаться к столу и кричать: «Я их перебью, пусти, пусти, я их…» – а Володька чтобы висел на нем и умолял: «Коля, ну что ты, Коля, они же добра хотят, смотри, крови почти нету… Коля, ну что ты?..»
Он стоял, смотрел. Мерно шлепались клубки на донца корзинок. Режущий формалиновый запах исходил от них. Было страшно. Дальше, дальше, дальше отступала надежда на предвидимое, привычное. Такое, где санитарный самолет, бетонный блеск аэродромов, дорога домой. Не было дороги.
…Кудрявая выдернула прутик. Залепила ранку.
– Теперь все, – прошептал Володя.
Нет, это было не все… Корзиночки с кормленной нежитью ставили направо по стене, а слева брали еще корзиночки, вынимали розовых, держа их за шкирки, и скармливали им с разных лопаточек слюну, обрезок кожи, снятой с раны, волосы. Затем бритый посмотрел на Кольку, Володю, распорядился. Женщины отошли к стене – возились с корзинками, – а мужчины взяли последний анализ и передали женщинам три последние корзинки. Если бы хоть тень улыбки мелькнула у бритого – бог знает, что было бы с Колькой…
…Корзинки стояли вдоль стены, с откинутыми крышками. Рафаил спал – незаметно его обморок перешел в сон. Бородатый и пожилая женщина возились со сломанной ногой – тянули, поправляли, ощупывали. Колька прошел к ним, посмотрел – они знали дело. Мускулы на ноге были расслаблены, бородатый вертел кость, как хотел… Это Колька знал хорошо – что обычно мышцы отчаянно сжимают сломанные кости и приходится вводить расслабляющее. Это он знал. Сам ломался не один раз.
Вовка ходил за ним, заглядывал в лицо, беззвучно шевелил губами. Они вместе приблизились к корзинкам – непреодолимая сила тянула Кольку посмотреть. Кудрявая что-то совала в корзинки, там все чавкало и пищало. Бритый отдыхал, опустив руки. Улыбался благодушно, по-профессорски.
Розовые теперь жрали орехи. В первой корзинке лежал маленький, безглазый, не отрываясь от продолговатого ореха в половину себя величиной. И Колька видел, как у него набухли выступы над мокрой крошечной пастью. Набухли, протекли прозрачной жидкостью. И открылись голубоватыми глазками и вытаращились, а пасть урчала и пожирала орех.
Володя замычал и пошел куда-то по кругу. Колька прыгнул, догнал его:
– Вовка, ты держись, ты меня не бросай, Вовка…
Володя мычал, тряс головой. Глаза у него были закрыты.
Колька помог ему сесть и упрямо пошел к корзинкам. «Погоди меня», – промычал Володя.
…Пятая корзинка – растут руки. Кожистые, красно-коричневые руки с ноготками. Одна лапа отстает, она еще бесформенная, лишь конец распятерился… Шестая корзинка – ничего не растет. Клубок не жрет, лежит тихо. Десятая корзинка – под глазами прет выпуклый бугор, а ниже то ли был, то ли вырос нос пуговкой. Глаза большие, смотрит вкось. Жрет – и трясется от жадности. Двенадцатый – растет хвост, о господи!
Кудрявая девушка стояла над четырнадцатым номером и внимательно подсыпала орехи из такой же желтой корзинки. Существо жрало двумя ртами и росло, бесформенно, во все стороны, заполняя плетенку, выпирая наружу…
Он вздохнул в бредовой муке. Пахло формалином. Уродцы притягивали взгляд, зачаровывали. Он что-то сообразил и, не совестясь – не до того, – рассмотрел девушку, за ней бородатого с ее напарницей и бритого. Если они и отличались от европейцев, то лишь цветом кожи и волосами. Удлиненные лица, короткие носы. Глаза большие, темные; обильные, жгуче-черные волосы. Все четверо – правильного, мощного телосложения, длинноногие. Несомненные земляне… Как-то им удалось в современном, жадном до сенсаций мире не попасться под объективы исследователей? «Затерянный мир, черт возьми, ах, черт их возьми, посмотри, они же берут анализы! А красавцы какие, но эта лучше всех…»
Он бормотал вслух свое, Володя ответил:
– Не одеты – чепуха. Методика, знаешь, чудовищная, где-то они выращивают… этих.
По голосу было слышно, что он перебарывает тошноту.
…Опыт закончился. Остальные трое подошли смотреть своих уродов. Вынимали их из корзинок, вдумчиво наклоняя головы. По очереди говорили, опять кивали головами и передвигались к следующему. Так они просмотрели все корзинки, числом двадцать шесть, – Колька их сосчитал машинально.
Затем вернулись к Рафаилу и начали сначала. Ощупывали, осматривали, обмеряли пальцами низ живота. Девушка пристукнула ребром ладони справа по его ребрам – перебилось дыхание. Все важно кивнули.
– Повреждение печени, – неуверенно сказал Володя. – Надо бы оперировать, по-видимому.
– Дадим? – спросил Колька.
Замолчали. Бородатый тонкими ремешками крепил к столу сломанную ногу, а девушка сжала Рафкины щеки, открыла рот. Прежде чем Колька подоспел, бритый высыпал горстку в открытый рот и тычком поднял челюсть. Рафаил, не просыпаясь, зажевал и глотнул.
«Ну вот и все, молодые люди. Теперь ждите результатов», – пророкотал профессор. Эх, если бы это! Да как узнаешь?.. Переводчика бы хоть самого захудалого… Колька от тоски охнул, подошел к Рафаилу, взял его холодноватую руку. Поманил Володю. Встали с двух сторон. Володя взволнованно озирался. Первой их поняла девушка. Ловко, танцующими движениями, показала, что Рафаил будет спать здесь, а Володя и Колька пойдут куда-то и тоже лягут спать.
– Куда нам идти?.. – вздохнул Колька, и внезапно началось еще одно действо, уже совершенно неожиданное.
Бритый профессор приступил к Володе и знаками попросил внимания. Как будто забыв о существовании Рафаила, он мастерски сыграл пантомиму. Показал, как Володя ходит, придерживая очки, и близоруко всматривается в мелкие предметы. Как спотыкается, протирает очки, роняет их, протирает. Когда он успел все подметить, оставалось неясным, однако пантомима получилась отменная. Бритый гигант стал короче и толще. Он улегся, вытянул могучие ноги и изобразил, что у него берут анализы: ткнул себе пальцем в локтевую вену, затем в губы.
Вовка следил за ним, приоткрыв рот. Когда он отвлекался, чтобы взглянуть на Рафаила, бритый восклицал: «Э! Э!» – привлекая его внимание.
Полежав, знахарь сжевал воображаемое снадобье. Еще полежал спокойно. Бодро вскочил, совлек воображаемые очки, высвободив сначала одно ухо, затем другое, и шмякнул очки о землю. Посмотрел направо-налево, зоркий и довольный. И наконец, не сомневаясь в успехе, он ухмыльнулся и взмахом руки пригласил Володю на стол.
– Большое спасибо, – изнемогающе, но вежливо сказал Володя. – Очень признателен, пока что я воздержусь. Нет-нет, понимаете?
Но Колька, глядя на эту пантомиму, не то простодушную, не то издевательскую, обмирал. «Идиот! – взревело внутри. – Отдал шаманам!!!»
На призрачной грани ужасных поступков, беспамятно, он склонился к Рафаилу, искал пульс на руке, и услышал Володин голос:
– Колюня, мне кажется, наверное. Синяк-то, посмотри на грудь!
…Синяк побледнел. Он обровнялся цветом, потерял четкие очертания. И распухшая нога стала тоньше, и на ней тоже бледнели синяки – вся она была сплошной синяк… Бородатый потихоньку потянул ослабшие ремешки на ноге. Подтянул, завязал, и Рафаил пошевелился и открыл глаза. Посмотрел в потолок и снова закрыл.
Бритый придвинулся, странно улыбаясь и поводя рукой. Его самодовольное, властное, коричневое лицо было последним, что видел Колька.
Глава 5
Он всегда просыпался мгновенно, перелетая границу сна и яви, как прыгун через планку. И как прыгун всегда знает, где земля, планка и каждая точка его тела, так Колька знал уже в первую секунду пробуждения, где он и что ему предложит наступающий день.
Твердое и острое врезалось в бок. Он подумал: «Бодуэн де Куртенэ первый том» – и ошибся. Это был пистолет. Он вскочил и протянул руку за прыгалками, надеясь, что пистолет ему снится, и он проснется сейчас в своей комнате на пятом этаже общежития, под портретом Эйнштейна, и отпрыгает свои сто пятьдесят подскоков.
Рука ушла под жесткие листья на пол-локтя. Колька выдернул ее и спрятал под мышку. И проснулся второй раз, со всей стремительностью и определенностью, свойственной его характеру. Значит, все обстоит именно так. Они втроем в Совмещенном Пространстве, это вовсе не сон, как мнилось ему во сне…
Втроем! Где Рафаил?
Володька еще спал, зажав очки в кулаке. Толстый, белый, с курчавым черным волосом на груди и животе. И в коричневых плавках.
Колька посмотрел, послушал, как он сопит, и решил пока подумать и оглядеться на свежую голову. Все равно – если уж они оставили Рафаила на целую ночь, то можно повременить еще четверть часа. И не разберешься в этой лиственной каше без провожатого.
Он опустился на лежанку, механически попрыгал – пружинит. Как поролоновый матрац. Лежанка состояла из листиков, плотно спрессованных, как табак в сигаре. В отдельности они были жесткие – Колька отщипнул один, – а вместе – такие, как надо. Отличный матрац.
Круглая хижина, в которой они спали, была вся живая и зеленая. Не светло-зеленая, как в умеренном климате, а густо-сине-зеленая. Тропики! Колька осмотрел кусок стены под лежанкой. Ветки были не видны за листьями, все листовые пластины ориентировались одинаково, под углом к горизонту, чтобы вода стекала наружу. Крыша была выпукло сложена из крупных листьев, длиной в полметра каждый, черепицей – поверх тонких коричневых ветвей. Колька поискал следы садовых ножниц – нет, не видно. Листья совершенно целые, круглые на стенах и овальные на потолке. Живые.
Чудеса.
Он посмотрел на часы – девять. Чего девять, где девять? Пустое дело. Он нутром чувствовал, что солнце сию минуту встало: воздух свежий, утренний. С другой стороны, он может ошибаться, ведь здесь тропики. Но какие тропики, чьи тропики? «Где мы есть, черт побери?»
Эго было главное. Надо выяснить, где они есть, и возвращаться. Если поступать правильно. А если надо неправильно? «А как тебе надо, Свисток?»
– Сойти с ума, – сказал Колька и прошел по хижине, протискивая ступни в траве, чтобы она щекотала между пальцами. Присел, потрогал траву – живой ковер. Земли не нащупал, а длина травинок – всего три-четыре сантиметра. Из-под лежанки на него глянули тем временем черные круглые глазки, хитро поблескивая.
– Кыш!
Глазки скрылись за листьями.
Если так, как хочется, если честно, то возвращаться немедленно ему не хотелось. Однако рассуждения бессмысленны. Хочешь не хочешь, а как только Рафка станет транспортабельным, они тронутся в дорогу. Ох, Рафаил, Рафаил… Пожалуй, коричневые знают дело, если все это не приснилось. Да какой уж сон! Горилла, кроты и клубки формалиновые. Что за мерзость! Как это понять, чтоб на Земле было такое, в полной неизвестности? «А ты больно спокоен, Колька-Свисток. Надолго ли?» Он знал, что не надолго хватит спокойствия.
Он зевнул самым прозаическим, земным зевком и заспешил. Надо торопиться к Рафаилу, а сверх того зверски хотелось есть.
– Вовка, подъем! Подъем!
– Ну что, что? Сейчас…
Володя потянулся и вскочил как встрепанный и уставился на свою лежанку. Одновременно снаружи послышались мягкие шаги и рычание. Колька схватился за пистолет.
Вход в хижину обозначался только перерывом лежанки, и стена там была такая же густая, как везде. Они смотрели на это место и слышали, как снаружи кто-то ходит и рычит. Колька не вынес ожидания и двинулся поверху, по лежанке, чтобы выглянуть наружу. В пистолете оставалось всего четыре патрона. Нечищен после вчерашнего.
В дверь просунулось веселое коричневое лицо. Старший охотник! Колька опустил пистолет. Бородач выглядел сегодня по-другому. Веселый, улыбается скуластым лицом, в шевелюре торчат сухие былинки.
– Здорово, приятель, – сказал Колька.
Охотник глядел на него одобрительно и улыбался так, что борода лезла в стороны, как у сибирского кота.
– Адвеста! – провозгласил охотник и ткнул пальцем в Кольку. Очевидно, лестный эпитет. Он ухмылялся и тряс головой. – Адвеста, хум! – Он отступил на шаг и ткнул себя в грудь. – Джаванар, Джаванар!
– Его зовут Джаванар, прекрасно, – констатировал Володя. – Представимся, Коля?
Охотник не унимался.
– Колия, – задумчиво произнес он. – Колика… Володия, Володика… Э? Хум! – Он улыбнулся снова и вытянул из-под плавок бумажку. «Знакомая бумага какая», – подумал Колька и осторожно принял листок. Мелкая фиолетовая клеточка. «Парни, что случилось? Где вы ходите? Раф».
– Предчувствия не обманули старого капитана, – торжественно продекламировал Колька. – У-ру-ру! Всей команде по чарке рома!
– Адвеста хум ушарана! А-хум уш-ша-рана!
– Действительно, волшебники, – радостно и озабоченно говорил Володя. – Надо спешить. Наш долг, прямой долг изучить страну, и вообще… Но прежде всего – к Рафаилу. Как ты думаешь, мы сумеем наладить общение?
– После, после! И сумеем, чего там, язык корневой, нашего типа. Джаванар, хум! – заливался Колька. – Видишь? «Хорошо, хороший».
– Ах, Коля, мы будем перед тобой в неоплатном долгу. А мы насмехались над твоим увлечением лингвистикой!
– Ах, что вы, Клавдия Ивановна…
Этот мамин сын то и дело выдавал целые фразы Клавдии Ивановны. Колька иногда шалел от удивления, хотя иногда и завидовал ему так, как может завидовать сирота, родства не помнящий.
Джаванар самозабвенно наблюдал за ним. Самозабвенно и исподтишка, стеснительно. На бумагу покосился как бы с испугом. Колька и Володя это заметили, но мысль о том, что здесь неизвестна письменность, была совершенно уж дикой.
– После, все после! Вперед! – кричал Колька.
У выхода Володя уронил записку. Тотчас из-под лежанки метнулась черная крыса, на лету подхватила бумажку и исчезла.
Они вздрогнули. Джаванар засмеялся, и на полсекунды открылось другое лицо – острое, настороженное удивление. А, бог с ним! Рафаил здоров, пишет!
Они вышли из хижины, как вернулись во вчерашний день. В жару. Та же круглая поляна, окруженная ровной стеной деревьев, тот же лиственный свод высоко над головой, в нем ухают, кашляют… Обезьяны? Здесь почему-то было темнее, чем в маленькой хижине, намного темнее, пожалуй. Колька присовокупил это наблюдение к наличному комплекту чудес и, поправив пистолет за поясом, всмотрелся в противоположный край поляны. Под темной аркой аллеи маячило светлое пятно, рокотало басисто, как электробритва. Джаванар не взглянул в ту сторону, а повел их налево – умыться в ручье. Мочалки росли над водой, нанизанные на гибких прутьях, как шашлыки. Плоские путанки из мыльных серо-зеленых водорослей. Мылят хорошо, но без запаха. Володя, решившись на смелые гипотезы, проговорил, задыхаясь от холодной воды:
– Вчера… были… дезинфицирующие мочалки.
Умылись. Полотенец этикет не предусматривал, по-видимому. Джаванар плескался и фыркал вместе с ними, и Колька заметил, что к его спине и правому боку пристали травинки, а на груди висит амулет – сухой красный жук с толстыми лапками. Охотник попрыгал, блестя шоколадными мышцами. Нагнулся, пошарил за ручьем, извлек три веточки хвоща с жесткими иглами вроде нейлоновых ершиков.
– Вот это жизнь… – сказал Володя. Он вечно терял расчески. – Еще поесть… и побриться. Представители эс-эс-эс-эр как-никак!
В Колькином животе трубы давно трубили атаку, а сознаваться не хотелось. Дружка-то еще не навестили, стыдно как-то. Но Володя разошелся – показал Джаванару на свою щетину и с интересом уставился ему в лицо.
– Сейчас вылетит птичка, – пробормотал Колька.
Джаванар полез в кусты за ручьем, как в комод. Из-под его рук опрометью выскочил зверек, сиганул в воду. Поиграв могучими лопатками, охотник показал Володе корешок толщиной в мизинец. Ополоснул в воде, отломил кончик и стал подбривать бороду, ощупывая кожу под волосами. Корешок он осторожно держал, растопыривая свободные пальцы. Волосы так и сыпались. Колька принял корешок, побрил Володю, а тот в свою очередь почистил ему щеки и шею под бородкой, причем едва не испортил всю красоту, засматриваясь на Джаванара.
Неподалеку чернел гладкий ствол, уходящий вверх, за лиственный купол. Охотник подбежал к стволу, отбил по нему дробь ладонями. Сверху насморочным басом отозвалось: «Э-хе-хе-э-э». Джаванар отошел и уселся, поджав ноги. Сейчас же сверху полетели оранжевые мячики, мягко плюхнулись на траву, потом зеленые – покрупней, и, наконец, по стволу вниз съехала здоровенная обезьяна, притормаживая задними руками. Под мышкой она держала мохнатую рыжую дыню и деловито регулировала скорость – черная морда нахмурена, губы трубкой…
Парни смотрели на действия обезьяны без симпатии. Она съехала вниз, прыгнула на сомкнутые ноги и свободную руку. Из аллеи, где еще раньше кто-то рычал и шевелился, послышалось совсем нехорошее рычание. Джаванар и обезьяна не реагировали – охотник принимал дыню. Обезьяна была в пушистых шароварах на задних руках, вылитый Тарас Бульба. Вручив дыню, она показала свою казацкую натуру, ринувшись галопом по ручью, с тучей брызг позади, а потом к аллее, к рычащему врагу. «У-а-уу!» – невидимая кошка густо и беспомощно мяукнула, и «Тарас», удовлетворенный, проскакал к дереву и исчез наверху, за листьями.
– Щучья ко-ость! – удивлялся Володя.
Колька заметил резонно:
– Погоди, то ли еще будет. – И начался завтрак. Лицо пощипывало, припахивало от щек лосьоном, у Кольки ныл палец – роговой край ногтя оплавился, как пластмасса на огне. Он заметил это, когда стал чистить оранжевый плод – тяжелый, с ванильным запахом, а по вкусу вроде меда с маслом. После трех оранжевых медовиков не дышалось от сытости, но в зеленых плодах оказалась кислая жидкость, чуть хмельная. Скусываешь кончик груши и пьешь, как из бокала, и можно есть снова. Чудеса… Дынные дольки были вовсе ни на что не похожи. Несладкий рахат-лукум. Именно за дыней на Кольку накатил первый приступ злости – он хватанул слишком много, склеило челюсти. Любое посягательство на его свободу немедля выводило Кольку из равновесия. Отделяя тянучку от зубов, он мрачно прошепелявил:
– Шейчаш шкончаемша в штрашных муках. Друг-то не ешт…
– Слишком вкусно для отравы, – сказал гурман Володя.
– Оптимишт, – выдавил Колька и заторопился к Рафаилу.
Джаванару он уверенно назвал адрес: «Рафаил», но сам был недоволен собой и не уверен в себе, и к тому же испугался крыс. Эти гнусные твари, ненавистные ему с детдомовских времен, бросились на объедки и плодовую кожуру, стоило лишь встать с травы. Джаванар спокойно ушел в аллею, а Володька запыхтел от прилива мыслей, прижал очки к глазам и уже скосился поверх правой оглобли.
– Ты мне теорий не выдавай! – предупредил Колька. – Теоретики!
Володька закрыл рот.
Тут Джаванар вышел из аллеи с леопардом у левой ноги. Леопард смотрел на Кольку и Володю янтарными глазами и облизывался, а Джаванар помахивал рукой: «Идите сюда, идите…» Затем охотник скрылся в аллее, зверь аккуратно повернул за ним и пошел на тонких ножках, нагло задрав голову. Парни двинулись следом на приличном расстоянии.
Володька внезапно сообщил:
– Знаешь, это гепард.
– Ну и пес с ним!
– Коля, почему ты хамишь?
Молчание.
– Перестань, пожалуйста. Между прочим, гепарды приручаются лучше, чем остальные дикие кошки…
– Прекрасно, прекрасно. Сейчас мы увидим еще одну дикую кошку, воспитательницу быстрорастущих кроликов.
– Мне казалось, что она тебе понравилась.
– А тебе?
– Мне она тоже понравилась.
– Вот именно, – сказал Колька. – Не люблю, когда непонятное кажется слишком хорошим.
Володя наставил на него доброе, толстощекое и толстогубое лицо.
– Послушай, Николай. Я понимаю твое состояние. Ты, с твоей нетерпеливостью и действенностью, должен страдать от вынужденной пассивности.
– Четко анализируешь…
– Благодарю. Пассивное ожидание не для тебя, сам знаешь. Но я думаю, что придется ждать еще.
– Волга впадает в Каспийское море… Ладно. Рычать не буду, я не гепард. Я сомневаюсь, Вова… – говорил Колька, тщательно замечая дорогу. – Больно мы легко распрощались с теорией СП, здесь не Земля все-таки, как хочешь – не Земля…
Володя отвечал философски:
– Следовательно, ты ставишь под сомнение все биологические науки и кибернетику заодно. Боюсь, что для таких смелых допущений мы не располагаем фактами.
Он был, наверное, прав. «В любом пространстве, на любой планете природа хоть чем-нибудь отличалась бы от земной», – в сотый раз напомнил себе Колька.
Он невесело осклабился.
– То-то и оно – не располагаем… Там, где недостает фактов, действует интуиция, а злость – лучший стимулятор интуиции ученого и воина.
– Демагог. Кажется, мы пришли.
…Рафаил лежал на прежнем месте и улыбался. От шеи до пяток он был упакован в чехол из живых веточек с листьями, так что на свободе оставалась голова, ступня левой ноги и правая рука. Он улыбался, собрав лицо в складки.
– Улыбается, – сказал Колька. – Здорово, командор!
Володя сразу подошел, присел и – деловым тоном:
– Рафаил, как ты себя чувствуешь?
Бледное лицо зашевелило губами:
– Право, не знаю. Запеленали меня. Больше сплю. – Улыбка была бледная и равнодушная. – Где мы, ребята?
– Но как ты, как ты? Перелом болит, грудь болит? – спросил Володя.
– Не болит. Негры тут… ну да вы знаете. Нарисовали, что через два дня встану.
Володя ужаснулся:
– Что ты, что ты, с таким переломом! Коля, это недоразумение, правда? Что ты, Рафаил!
– А, перелом! Я думал, вывих, – равнодушно прошептал Рафаил. – Они долго…
Замолчал.
– Рафа, что – долго? – мягко спросил Колька.
– Ну да… смотрели, гнули. – Он прикрыл глаза. Было видно, что собирается с мыслями. – Перелом, говоришь? Ты уверен? Карпов, а ты?
– Еще как уверен…
«Наркозное опьянение», – определил Колька. Рафаил хмурился, соображал с видимым трудом.
– Карпов, – приказал он. – Осмотри ногу. Смелее, ветки раздвигаются легко. Что видишь?
Колька робкой рукой нащупал горячую голень. Она – правая ведь? Нет, не она… Почему не вздута, где отек? Пальцы натолкнулись на грубый, свежий шрам, а под ним, прямо под кожей, на твердой полосе берцовой кости прощупывалось характерное утолщение. Костная мозоль на месте перелома – муфта, как говорят хирурги. Колька прямо затрясся. Такого не бывает, понимаете? Такую муфту при таком переломе надо наращивать три месяца, в лучшем случае! О господи, он сам, сам эту кость ставил на место неполные сутки тому назад… Сжав зубы, косясь на Рафаила почти безумными – он это чувствовал – глазами, Колька осторожно покачал ногу. Она была целая. Будто не ломалась.
– Как новая, – с идиотической бодростью сказал он. – Полная консолидация.
Володя, пунцовый от волнения, отталкивал его – рвался посмотреть. Колька машинально поправил веточки.
– Не помню, – шептал больной. – Помню, что Земля, нулевое время. Сколько времени прошло? Амнезия, противно…
– Двадцать один час, – растерянно доложил Володя.
Рафаил прошептал: «Двадцать… один…» – и вскинул вдруг пронзительные, прозрачные глаза:
– Карпов! Лжете, говори правду!
Подавшись к нему всем телом, Колька убеждал:
– Раф, мы сами не понимаем, святая правда, – сегодня двенадцатое ноября, вчера мы стартовали, понимаешь?
Командир перевел глаза на Володю:
– Бурмистров, правда?
– Честное слова!
– Что же они, волшебники?
Володя поднял плечи.
– Кто они такие? Они н-не н-носят одежды.
– Не знаем, Раф. Пока не идентифицировали. Но как они с тобой объяснялись? – волновался Бурмистров.
– Рисовали, – уже шептал командир. – П-стите… Пр-рос-тите, р-ребята… Я п-посплю…
Володя зашептал:
– Как его сразу… Николай, что же будет? Уверен ли ты в отношении его ноги?
– Говорю – уверен!
Колька был ошеломлен, все как бы сдвинулось в его голове. Слишком много чудес за одни – неполные – сутки! Сейчас уже феномен с квантовыми часами и невытекающей энергией, мучивший его, как дурной сон, казался совершенно неважным. Как на рентгеновском снимке он видел эту спасительную муфту, и она заслонила все остальное. Может быть, в этом было его личное: он действительно валялся три месяца, наращивая такую костную мозоль после такого же перелома. Нет, розовые в корзинках – не шаманство, нет… Бритый и охотница и остальные двое – не шаманы. И пусть их власть над Рафаиловой плотью только подтверждает их земную сущность, пусть Бурмистров говорит, что лишь земные врачи могут врачевать землян, – ему все равно. Рафаил теперь транспортабелен. Сейчас же, сию минуту он пойдет и подготовит баросферу к старту. Здесь недалеко, за сорок минут обернется.
Он поднялся, крепко потер виски. Здание науки и все такое прочее. Они вернутся в баросфере и ни на какой транспорт рассчитывать не будут.
Он отдыхал, он мог себе позволить пять минут отдыха – решение принято, предстоит еще действие. И, увидев, как Володя придвинул свое лицо к неподвижному лицу Рафаила, он внезапно вспомнил то утро, четырнадцать лет назад, когда он впервые их разглядел и понял.
Он дождался их в проходном дворе – культурных деток, – в проходном дворе, под облупленной кирпичной аркой. Прижал к стене. Они смотрели с нервной дрожью, но без страха. Толстый мальчик в очках защищал живот руками. «Суки», – сказал Кила, детдомовский кореш, а Колька приказал: «Заткнись! – и спросил: – Очкарь, что у тебя в пазухе?» – «Белые мыши, для живого уголка». – «Покажи!»
Очкарь достал красноглазую мышку, показал с ладони.
Второй культурный мальчик – кудрявый маленький еврей – смотрел на обидчика пристально и высокомерно, как бы отталкивая взглядом.
«Беленькая, сволочуга!» – сказал Кила и вдруг ударил снизу по руке Володьки. Мышка шлепнулась в свежий поток мочи на асфальте. Пробежала к стене, под кирпич. Колька наклонился и увидел, что вместо глаза у нее выпуклая капелька крови, а Раф сказал звонким голосом: «Фашисты!»
Он тогда сплюнул и приказал своим: «За мной…» – и они поскакали через заборы к детдому… Так было – четырнадцать лет назад.
– Вова, ты меня слышишь? Я иду к баросфере, ты побудь с Рафаилом, хорошо? Разведаю дорогу.
Он пошел. И, будто дождавшись этого, из листьев стены вышел седой человек. Поднес руки к выпуклой груди, приподняв красного жучка, – поздоровался. Он улыбался очень обаятельно и эффектно, но Колька своими обостренными чувствами схватил какую-то морщинку около рта, прищуренное нижнее веко, что-то еще и понял: седому не хочется улыбаться.
Крупными шагами седой подошел к ним и представился:
– Брахак.
– Очень приятно. Коля, Володя, Рафаил.
Брахак кивнул. Он определенно знал уже их имена. Перехватив Колькин подозрительный взгляд, он усмехнулся совсем невесело и снял со стола овальный, светлый, в полметра древесный лист. На нем были два портрета, цветных, очень похожих, – Володя и он, Колька.
– Володия, Колия, – показал Брахак.
Так, понятно. Под портретами обнаружилась записная книжка Рафаила, из которой, очевидно, и был выдран листок под записку. Володя едва кивнул Брахаку и тотчас схватил записную книжку, принялся писать. Заглянув через его плечо, Колька прочел: «Мы, экипаж баросферы…» «Правильно. Если что, отчет останется для науки. Но мы постараемся отчитаться лично».
Он повернулся к Брахаку. «Значит, ты наш толмач и гувернер, так сказать. Очень уж ты вовремя появился».
Брахак был похож и на Джаванара, и на бритого врача. Борода короткая. Рост сто девяносто три – сто девяносто пять сантиметров, а вес (Колька прищурил глаза, как обычно при мысленном взвешивании) – килограммов девяносто. Сложен без изъянов. По фигуре Колька дал бы ему лет тридцать пять – сорок. По лицу и седине – лет шестьдесят пять. Коричневые глаза, малоподвижные и холодные, и старая, мудрая, тонкая улыбка. И много мелких морщинок у глаз.
Он тоже рассматривал Кольку. Прищурился на пистолет. Со слабым вздохом отвернулся, достал еще один овальный лист и подал вместе с ярко-розовым мелком – обаятельная улыбка, крупные, ровные, желтоватые зубы. Хорош… «Что же, за улыбкой не постоим». Колька поклонился, улыбаясь, и нарисовал довольно неуклюжий круг с площадкой наверху. Показал на себя и на рисунок. Поймет?
Брахак понял. Предупредительно взял лист, положил его и показал рукой – пошли.
Джаванар на «медицинской полянке» натаскивал гепарда. Глянцево отсверкивая в солнечных пятнах, зверь прыгал через поводок – Колька не заметил прежде, что Джаванар водил гепарда на поводке. А еще говорят, что у страха глаза велики.
Увидев Кольку с Брахаком, охотник собрал поводок и потрепал гепарда по круглому затылку. Зверь терся о его ноги, спина дугой. Ай да кот!
А солнце поднялось уже порядочно. Джаванар, пока они гостили у Рафаила, обмундирился, надел охотничью форму, пояс с ножом. Еще один охотник лежал на траве, смотрел снизу на Кольку.
Брахак мягким басом распорядился. Джаванар захлопотал, заулыбался, принес одежду, сложенную стопочкой. Безошибочно – только его одежду, и даже его башмаки – желтые «Бати» на ребристой подметке. От всех вещей несло анисовыми каплями.
Он обулся, взял нож, спички, пистолетную обойму и вернул остальное. Охотник покамест принес еще зеленый пояс с сумочкой. Колька сложил туда барахлишко, подпоясался.
Брахак, Джаванар и охотник тихо разговаривали в стороне. Тихо пел тонкий, вибрирующий женский голос. Тихо стояли в безветрии просторные шатры деревьев. Ах, они были хороши! Казалось, что из влажной земли медленно вздымаются чуть наклонные, сжатые зеленые струи и, все больше расширяясь, все быстрей уходят косо ввысь, перьями, выше и выше. Далеко вверху, как белки, перепрыгивали обезьяны, вспархивали птицы. Чудовищными гроздьями красовались оранжевые плоды. И чисто-чисто, далеко просматривался зеленый воздух… «Как отлично живут, – подумал Колька. – Ведь живешь, неба не видишь месяцами, кирпич да бетон…»
Тем временем наискось поляны прошел еще один охотник. За ним плелась большая красношерстая обезьяна с дубиной, притороченной к спине. Пыталась ухватить охотника за колчан, охотник смеялся, отмахивался.
– Э-э, Адвеста-а! – позвал Джаванар.
Пошли быстрым шагом. Очень быстрым шагом. Дорога обозначалась особой травой, низкой и жесткой, – голой земли нигде не было. Длинная аллея, поворот направо. Оба охотника сняли луки с плеч, взяли на изготовку по стреле. С гепарда сняли ошейник. Он собачьей рысью пошел по краю леса, слева. Так… Колька снял пистолет с предохранителя.
– Колья, – сказал Брахак.
Он вздрогнул от неожиданности.
Старик улыбнулся пошире – не пугайся, мол, не съем.
Чувствовалось, что он привык к почтительному отношению, его внимание льстило Кольке, оказывается.
«Смотри», – показал Брахак влево. Он посмотрел. Брахак показывал, чтобы он пригляделся внимательней. Он посмотрел усердно, как на тест-картину при психологических испытаниях. Тогда Брахак показал направо, и Колька увидел разницу. Справа, откуда они пришли, все тот же плодовый лес – тридцатиметровые деревья. Чистый, спокойный, как дворцовый сад. В ручье, мимо которого они как раз проходили, прогуливалась шоколадная антилопа. А слева был дикий лес, вот в чем дело! Он отвесно, как водопад, обрывался на просеке – яростно переплетенный лианами, как и полагалось джунглям в Колькином представлении. Ярусы этого леса различались неотчетливо в хаосе баллистических лианных кривых, в фейерверочных вспышках гигантских соцветий – дичь, без топора ни шагу. Земля прячется в колючих кустарниках, она придавлена палыми стволами, и корни теснятся в ней и вылазят наружу, как змеи из гнезд…
Просека была незримым забором, отгораживающим джунгли. Теперь он видел, что тысячи мелких зверьков обгрызают что-то, копошатся у края деревьев. Частой сетью носятся птицы – ласточки, пожалуй, – и уходят с добычей вправо, в землю обетованную. Там, значит, у них птенцы. Когда его укусила муха, он понял, что в правом лесу нет кусачих мух, – чудеса, чудеса… Из джунглей выбежали змейкой три собаки и бросились к охотникам. Через полминуты они убежали дальше, обласканные, улыбаясь по-собачьи, и опять скрылись в джунглях. «Неужели патрулируют, охраняют окультуренный лес?» – подумал он и вопросительно посмотрел на Брахака. Тот улыбнулся. Ах, плохо без языка…
Впереди открылась поляна. Колька удивился своей ошибке в расстоянии – это была другая поляна, без баросферы. Он подумал, что охотник от медицинской полянки повел не в ту сторону, – там много аллеек. И вдруг по сердитому, властному голосу Брахака он понял, что баросферы нет. «Вот и случилось», – подумал он и почувствовал себя таким несчастным, таким маленьким, и пустота гулко загудела в его сердце – он был совсем один и совсем маленький под огромным солнцем.
…Охотники бросились вперед, ударили ножами по земле. Колька в оцепенении сел прямо в траву, вяло удивился – почему нет воды на поляне. Что они роют – охотники? Он еще посмотрел – трава была редкая, совсем редкая – и вдруг вспомнил: кроты! И бросился рыть голыми руками. Здорово же ему досталось вчера, если он забыл о кротах, но как зверюги ухитрились зарыть шар три с половиной метра диаметром и шестьдесят тонн весом? Смешно, право! Он рыл уверенно, ему уже был смешон собственный испуг – у голых, конечно же, нет шестидесятитонного крана.
Он ушиб пальцы – металл. Оглянулся – Брахак исчез. Охотники смотрели виновато, сидя на корточках. Колька в самозабвении счастья похлопал Джаванара по коленке – ничего, парень, живем! Бедняга просиял, и Колька с раскаянием осознал, что он-то их сторонится. Хорошие какие люди!
Он зарылся руками по плечи, пытаясь определить, где верх, где низ. Для старта это безразлично, кресла можно крутить в подвесках под любым углом, лишь на автомате надо поставить отвес… Только не перевалилась бы она набок, тогда оба люка окажутся на глубине. Как бы не осела при рытье, бомба… Вес-то изрядный.
Джаванар коснулся его головы и показал: «В тень, в тень, голову напечет». Колька отмахнулся – весь потный, горячий, в колючей земле. Прикрыв голову руками, ждал. Старик ушел, наверное, за лопатами, мотыгами. На свою сторону, конечно. Колька теперь понимал, что сверхгорилла, будь она неладна, явилась с той, чужой стороны. Он старался не думать о «Криоляторе» и отвлекал себя рассуждениями – вот смотрите, сию секунду парень трясся, где его баросфера, а когда нашлась, стал беспокоиться о следующем беспокойстве, а если энергия окажется на месте – начнет волноваться, чтобы не утекла до послезавтра…
Любопытно, зачем ее зарыли? Инстинкт, убирают все, лежащее на земле? Падаль, например. «Если такая гориллища подохнет, – думал Колька, – тоже работка приличная ее закопать. Сколько она может весить? Скажем, три метра ростом. С учетом большей массивности можно принять, что вдвое выше среднего человека. Семьдесят килограммов в кубе…»
– Ой! – сказал Колька. Получалось триста тонн горилльего веса, и он со скрипом сообразил, что в куб возводится коэффициент разницы в росте – двойка. То есть надо семьдесят килограммов помножить на двойку в кубе, будет пятьсот шестьдесят килограммов. Все равно – прилично. Еще как прилично…
Из леса вышел Брахак, волоча за ногу гигантского крота, как плюшевую игрушку. Крот притворялся, что потерял сознание от грубого обращения. Его коллеги топали следом и взволнованно пищали. Старик прошагал к баросфере и сунул зверя мордой под скобу. Крот уставился на него красными глазками – нос наполовину в земле. Брахак сдвинул ноги, взмахнул правой рукой – крот, виляя широким черным задом, бросился окапывать баросферу. Подковыляли еще два и нырнули следом за вожаком.
Брахак вернулся в тень, присел под деревом. Колька ждал – с чудным чувством, которое он не мог бы выразить, хоть вы его зарежьте. Если бы старик приказал дереву выкопаться из земли и перебраться на другое место, он бы не удивился, ей-богу…
Через полчаса кроты обнажили наполовину матовый шар с красными буквами: «Пространство». Колька перебрался через метровый вал, кишащий жирными червяками, съехал вниз по скользкому металлу. Хозяева остались стоять у дерева.
Люк оказался над самой землей, но в удобном положении. Рафаила не придется поднимать, можно будет очень просто снести по откосу и вдвинуть в люк на носилках. Он отвалил крышку и, повинуясь внезапному импульсу, поманил людей к себе. Брахак взял у охотника шапочку и пошел к нему. Колька жестом пригласил его внутрь. «Пойдешь, не забоишься?»
Брахак, странно улыбаясь, потрогал холодную сталь, кивнул. Колька полез первым – вперед ногами. Со спинки своего кресла перебрался на Рафкино, так что приборы «Криолятора» оказались у него под носом.
Нуль. Расход энергии – нуль. Кожух покрыт инеем по-прежнему. И часы сияют нулями… С точки зрения чистой науки это означало, что время остановилось и стоит, ждет. Чего – неизвестно. Полтора часа минимум есть в запасе – можно нести Рафаила и стартовать. Он посмотрел назад, над своей спиной – Брахак просунулся по пояс и оглядывался, опираясь на спинку его кресла. Колька быстро повернул Вовкино креслице на цапфах, чтобы можно было сесть.
Сели рядом, словно собираясь стартовать. Колька выставлял отвесы, а Брахак медленно поводил глазами – рассматривал Генератор, кожухи, приборы, рукояточки. Пенопластовую обивку. Цветные линии в главном регистраторе. Заглянул в обзорное выпуклое зеркало. Иней колупнул пальцем, растопил между пальцами. Он был много старше кудрявой девушки – вчерашней спасительницы, и опытней, наверное, в миллион раз. Лицо его оставалось почти невозмутимым. И тем не менее по нему читалось, как по букварю, крупными буквами: «Ах, бедные вы люди!» То же самое, что думала вчера девушка. Но затем – неожиданно и непонятно как упавший в воду Брахак с отчаянием оглянулся, увидел Кольку, и вспомнил про него, и насовсем ушел в себя. Опять величественная ровность и тончайшая, ироничная улыбка…
«Ой, дела, – думал Колька, запирая на ключ люковину, – и здесь свои дела». На этот раз он ничего ровным счетом не понял. Но стало еще тревожнее на душе.

Глава 6
Они вернулись к полудню. В лечебнице слабым голосом гудел Рафаил:
– …не более. А я говорю, что биологическая цивилизация не менее естественна и закономерна, чем наша. И вот – доказательство…
Володя прижимал очки к глазам, косился и притоптывал. Слева у лежанки потихоньку возилась вчерашняя амазонка, закрывала корзинки и прятала в стену. Дураки спорили. Колька хмыкнул, галантно поклонился. Девушка вполоборота посмотрела на него – длинными коричневыми очами. Соблаговолила дружественно улыбнуться.
Колька тотчас же спрятал глаза. «Нет, этого нельзя. Тоже мне селадон нашелся, обаятельный пришелец, светловолосая бестия…»
Брахак проскользнул за стену вместе с девушкой, а ребята в ожидании уставились на Кольку. Он сказал: «Порядок. Положение не изменилось», и Рафаил вдруг засопел и заснул, выставив нос. «Как он?» – спросил Колька. «Ничего». – «Это что – снова анализы делали?» – «Делали. Лекарство дали». – «Понятно…»
Было очень тихо, даже обезьяны молчали. Было прохладненько, особенно после душного жара на просеках. «Видел что-либо интересное?» Колька пожал плечами. О кротах и прочем он расскажет дома. «Стрелять не пришлось?» – «Нет».
За стеной бубнили потихоньку – мужской голос и женский. Рафаил, упрятанный до подбородка в зелень, выглядел совсем здоровым. Зарос он, как горилла.
Колька высчитывал в уме: двадцать минут он шел от баросферы. Если даже энергия начала расходоваться немедля после его ухода, до критического уровня полных три часа. Да кто ей велел – начинать расходоваться немедля? Судя по опыту с Центурионом, у них впереди двое-трое суток… «Вот спешим, спешим, всю жизнь спешим – до чего обидно! Вот стартуем, уйдем, а второй раз сюда не попадешь… – сказал он себе. – Карпов, кончай вола вертеть! Решение принято? Действуй!»
Крякнул, отвел Володю к выходу и изложил план: он сейчас отыщет Брахака, как-нибудь объяснится, попросит помочь доставить Рафаила к баросфере и усадить на место. Уложить, вернее – спинки двух нижних кресел они откинут, получится койка. Володя займет верхнее кресло, а он, Колька, устроится на чехле «Криолятора» – не сдохнет, он здоровый.
– Договорились, Вова?
– Я не согласен, – отвечал Бурмистров. – Рискованно, рискованно… Рафаил еще очень слаб. Кроме этого, мы не собрали практически никакой информации, Коля, мы даже координат не определили!
Ну да, он все еще уверен, что мы на Земле… И Колька совершил очередную ошибку. Вместо приказа начал уговаривать:
– Рафаил сейчас говорил дело. Это все биоцивилизация, а где на Земле биоцивилизация, где ты видел?
– Преждевременные суждения. Я бы повременил квалифицировать это как цивилизацию.
– То есть как? Дрессированные обезьяны, гепарды, а гектары культурного леса, – он загибал пальцы, – а медицина? Умывалки, расчески, бритье…
– Вот-во-от! Цивилизация не в расческах состоит, и не в жратве на деревьях.
– Так. Давай определенно.
– Культура. Прежде всего письменность, то есть система фиксации накопленных знаний. Ты заметил, как Джанавар удивился записке?
– Джаванар, – поправил Колька. – Культура культурой, а производительные силы как же?
– Я вообще протестую, – горячился Володя. – Я утверждаю, что так называемая биологическая цивилизация не может существовать в земных условиях! После первого каменного рубила путь определен – ручной труд, затем машины, закономерно…
– А, это я проходил… Известно. Только я не пойму, кто запретит человеку сообразить, что вырастить дерево, или там корову, или такую хижину легче, чем бегать за пищей, высунув язык, или строить дома своими руками. Если есть условия, конечно. А здесь имеются такие условия.
– Пойми, это тупик, – внушительно парировал Володя. – Такая цивилизация не создает культурных ценностей, что еще не так важно. Всеобщая сытость лишает граждан стимула к движению, понимаешь?
– Предположим, лишает стимула, создается тупик, и так далее. Я готов не применять слова «цивилизация», оставим спор о терминах. Подойдем практически, Вова… Я вот из-за чего спрашиваю. Мы примерно знаем, что на Земле нет ничего, подобного этой… псевдоцивилизации. Отсюда я вывожу, что теория СП истинна и мы не на Земле, а в Совмещенном Пространстве.
– Глупости! – взорвался Володя. – Глупости! Ты представляешь себе, что вероятность такого полного подобия равна нулю? И что мы знаем о своей планете? На Амазонке миллионы квадратных километров не обследованы, заперты, как в сейфе! И животные, и огромные племена могут еще столетие укрываться – непроходимые джунгли, сотни километров болот вокруг, с самолета ничего не различить под деревьями. Живут, и все!
– Бурмистров открывает затерянный мир, – сказал Колька. – Вот почему ты на транспорт не рассчитываешь… Что же… Эх, был бы у нас хоть транзисторный приемничек – сразу бы и определились. Да, положеньице…
Замолчали. Лишь только пауза затянулась, сквозь стену прошел Брахак и направился к ним. Под мышкой он нес, как портфель, серо-сизые овальные листья и был похож на академика Плоткина вдумчивым благообразием, седой гривой и «портфелем». Если можно представить себе голого академика.
Колька рассеянно хихикнул. Брахак-Плоткин чуть-чуть прибавил улыбки. В руке, прижимающей к боку листья, он держал мелок. Подошел, присел на лежанку, заботливо посмотрел на Рафаила.
Колька быстро спросил: «Договорились хоть, что он за человек? Вождь? Шаман?» Володя так же быстро ответил: «Аб-со-лют-но неясно…»
Брахак пристроил листья на колени стопочкой и зачирикал по ним белым мелком.
«Как бы отобрать у него мел поделикатней?» – думал Колька. Но ему помешали – затопотали шаги на бегу, приближаясь, и высокий голос прокричал:
– Ра-аджатам, го-ониа-а!
Брахак поднялся, разводя руками. Колька по инерции прыснул – так именно пожимается Плоткин, когда шеф громит его за приверженность к детерминизму, – но вдруг понял, что дело серьезное. Старик бросил листья и заспешил к выходу.
– Сиди, не поднимайся, – сказал Колька и побежал за Брахаком.
От выхода свернули направо, по узенькой аллейке-туннелю; в конце была еще одна поляна – охотники отвязывают здоровенных собак, огненно-рыжих, в зеленых нарядных ошейниках. Аллейка, поляна – на траве, как серая скала, лежит слон, опустив клыкастую голову. Охотник сидит на желтом бивне, говорит, покачивая шапочкой. Слон внимательно слушает. «Эге, слон, – отметил Колька. – В Южной Америке слоны не водятся».
…Поляна, не совсем закрытая сверху. Центр купола прошит граненым стволом, вроде бы старинной пушкой, направленной в зенит. «Что они, зенитную оборону имеют?» – подумал Колька, увидев кучку людей, прильнувших к основанию ствола. Солнце сияло над самой верхушкой, и пришлось обойти поляну, чтобы увидеть на многометровой высоте узкие раструбы, венчающие ствол. Они казались маленькими, как цветки душистого табака, а на самом деле…
– Ого! – сказал Колька. Раструбы, наверное, имели по два-три метра в длину. И вот что еще. В круглом просвете виднелись и другие высокие деревья – за краем поляны. Их верхушки пригибались и трепетали, там дул сильный верховой ветер, но граненое дерево стояло неподвижно.
В звездообразной кучке людей виднелся затылок Брахака. Он стоял перед деревом на коленях, набожно склонив седины, дальше по кругу Колька увидел черную бороду Джаванара, всего их было восемь человек. Кто-то из них пел тихим, неприятно визгливым голосом. «Во дикари! – с удовольствием подумал Колька. – Настоящие дикари, язычники. Заснять бы на пленку… Полуденный молебен для руководящего состава». Он потихоньку стал пятиться, чтобы не оскорблять чувства верующих своим присутствием. Сотрясая землю, пробежал бритый доктор и бесцеремонно сунул голову между двумя молящимися. Простучала пятками целая толпа мужчин и женщин, окружила дерево вторым кольцом. Стояли, наклонившись, и слушали. Вроде бы экстренный выпуск о полете на Венеру…
Странно. Охотников между ними не было. Один Джаванар. Остальные в плавках. Вот все поднялись с колен, мягкий бас Брахака произнес несколько слов, пауза, еще несколько слов. В толпе загомонили-зашумели. Смолкли. Торопливо начали расходиться, на Кольку поглядывали без улыбки. Худой, очень темнокожий человек, стоя на коленях, громко пел одни гласные: «А-и-а-у-у…» Прошел Джаванар, оправляя амуницию. Колька присунулся к дереву, он прямо горел от любопытства. Ствол, в полтора обхвата, был четко восьмигранный, как чудовищная головка болта, а в полуметре над землей были овальные отверстия – аккуратно, на оси граней. По дереву густым слоем сновали черные муравьи – вот почему оно казалось синим…
«Колья!» Поляна опустела, к дереву подходил охотник с гепардом на поводке, в полной амуниции, с луком, а Брахак звал, показывая на аллею: «Скорей, пошли». «О-амм, о-аи-и-а», – пели у дерева.
Брахак торопился. Колька пошел спортивным шагом, чтобы не отстать. По дороге отметил, что слон поднялся, переминается с ноги на ногу, на спине – ременная сетка. Собаки исчезли со своей поляны, в траве прыгали черные молнии – крысы подбирали остатки корма. А в медицинском доме орудовали пушистые серые звери, размером с крупную таксу. Под надзором молодого охотника они хрустели зубами, подрезая стол вместе со спящим Рафаилом.
Володя стоял рядом в полной растерянности и вскрикивал: «Да что случилось?» – и его тонкая рука, протянутая к охотнику, выглядела ужасно беспомощной – как росток на толстой картофелине…
Пушистые звери, стрекоча, как жатки, продвигались вдоль ствола, пришлепывая по траве плоскими хвостами…
Кудрявая девушка, снова в охотничьей одежде, кормила Рафаила каким-то снадобьем – он жевал, не просыпаясь…
– Что происходит, наконец?
– Спокойно, – сказал Колька. – Сейчас разберемся.
Вовка смотрел на него с надеждой.
Брахак рисовал, двигая лопатками. Две параллельные линии, а по бокам – кудряшки… Колька сообразил – карта! Линии – просека, вокруг нее лес. «Так-так, вот поляна с баросферой; уширение, вот боковая аллея – смотри, четко изображает… – а вот и прямоугольничек и намек на человека в его контуре. Рафаил лежит, понятно».
– Разбираешься, Вовка?
Тот посопел утвердительно.
Еще просека уходит вглубь от просеки-границы. Далеко, на край листа. Кружочки – много кружочков, человечки, еще, еще… Понятно. Основное поселение, как видно. Этого надо было ожидать. Поселок, город. Далеко отсюда.
Брахак поднял голову, проверил их реакцию.
У входа протяжно, густо фыркнуло какое-то животное. Брахак рядом с изображением Рафаила нарисовал слона. Стер человечка пальцем и мгновенно повторил его на спине у слона, и тремя движениями разместил трех слоников по дороге в город. Вот оно что – предлагается эвакуация, не так далеко, полдня пути – четверть круга солнца…
Да что – предлагается. Рафаила уже опустили на землю вместе с ложем. Ждут лишь их согласия, и одежду притащили, накрест перевязанную ремешком.
Девушка сказала что-то звонкое и решительное. Стесненно вздохнул Володя.
Колька выпрямился. Он затосковал вдруг неслыханной тоской, немыслимой, невыносимой, как боль перехода. «Долг-долг-долг! Вот он твой долг – возвращение…»
Он сказал:
– Не выйдет. Нет! – И взял мел, и провел стрелу напрямик – к баросфере.
Брахак кивнул, но девушка схватила его за локоть. Она беспомощно оглядывалась, и Колька понял, что она тоже наедине с решением; и, вынужденный смотреть на нее, он закряхтел про себя, заранее зная, что будет дальше, и не мог отвести от нее глаз. Она подняла руку, блеснув гладкой кожей, и, глядя Кольке прямо в лицо, показала на больного.
«Нет, не сохранишь, не убережешь, – говорила она, не говоря ни слова, – нет… Вот смотри, что с ним будет. Он будет спать, а вы – будить его, но он будет спать – вот так, и холодеть, и жизнь будет утекать из него – вот так, смотри! – и он умрет. Не отдам!» Она вцепилась в носилки, косилась светлыми от ярости и отчаяния глазами, и Колька сказал ей внезапно:
– Опять заманиваешь? – Непонятные для нее слова, но она поняла и качнула головой – справа налево, так что кудри разлетелись из-под шапочки.
Брахак стоял, как гладиатор, и смотрел непроницаемо, важно – отстранялся. Когда девушка умолкла, он с видимой неохотой взял мелок и летящими движениями набросал просеку – границу, силуэты обезьян, прыгающих через просеку на эту сторону. Показал на носилки – беритесь, нечего, мол…
И тут, в первый раз за сутки, все решил Володя. Он сказал:
– Мы доверили им лечить Рафаила. Теперь нельзя на попятный. Пошли.
Девушка нагнулась к носилкам, махнула – берите тоже. Брахак с каменным лицом наклонился, и они вчетвером подняли спящего и вынесли в жару и духоту, в резкий запах слонового тела. Охотники быстро прикрутили носилки к ременной попоне, топча слона, как стог, а слон беспокойно сворачивал хобот и пытался подняться раньше времени. На спину к нему сел охотник с луком, второй помог влезть Володе, а сам остался внизу. И серый холм поднялся, тронулся вперед, а за ним охотник и девушка с луками на изготовку, и Колька с пистолетом. Пошли под деревьями, в тревожной тишине, навстречу охотникам, бегущим с луками, в полной амуниции. Когда они проходили мимо ночлега, с дерева съехал Тарас Бульба и запрыгал рядом со слоном, держась руками за бивень.
…Они шли быстро в полуденной жаре. Лес молчал. Только слон вздыхал, тревожно попискивая, растопыривая уши. Володька сидел неподвижно, вцепившись двумя руками в попону.
Люди шли, едва поспевая за слоном, – миновав полянки, он плавно, как классный автомобиль, набрал скорость. Девушка бежала легкой побежкой. Они шли длинной, бесконечно-прямой просекой. Далеко впереди сливались в темное пятно кобальтовая лента неба, пронзительная зелень солнечной стороны и черно-коричневая полоса тени. Было так жарко, что Колька старался не прикоснуться рукой к телу – вытекала струйка пота. Даже Тарас Бульба не выбегал на солнечную сторону – трусил слева по сухой канаве или прыгал на руках с ветви на ветвь, строя слону дружелюбные гримасы.
Колька чувствовал себя листом, гонимым ветром. Все прямо, прямо, справа солнце, а слева – тень, и куда их занесет? Вон бежит впереди, мелькает – маленькая судьба в зеленом мундирчике. «Это еще ничего, с решением такого судьи ты бы примирился, Свисток…»
Пеший охотник улыбнулся Кольке, на ходу оглядывая его любопытными глазами, без стеснения. Борода у него была короткая, еще клочковатая, нестриженая. Любопытные глаза – это все так, и чересчур вдумчивые – у всех здесь такие глаза – но… вот оно что! Охотник рассматривал пистолет. Первый человек посмотрел на технику не пренебрежительно. Остальные пренебрегают и боятся. Колька помнил, как охотница и Брахак рассматривали баросферу. Нет, не боятся. Другое у них отношение, но нехорошее, это уж факт.
Он перевел предохранитель, проверил, нажав на спуск, и протянул парню пистолет. Тот принял, стал рассматривать затвор, пластмассовые накладки на рукоятке. Его коричневые длинные ноги сами находили дорогу. Парень потрогал защелку, нажал, вытянул магазин. Осмотрел, вложил обратно – ловок! Вернул пистолет. Посмотрел на Кольку оценивающим взглядом. «Знаком с оружием, интересно? Вряд ли, ствол держал на себя, – думал Колька. – Жаль, нельзя бабахнуть для пробы. Где я читал, что слоны пугливы? Боятся мышей, нервные…» Лицо охотника было нервное, городское… Длинное слово «биоцивилизация» цвякало своими «ци-ци». Слоны в Бразилии не водятся. День прошел, завтра надо будет вернуться к баросфере… Пожжем поляну при старте, пожжем. Если успеем. Транспорт у них есть, и связь у них есть. Он пытался вообразить, как может действовать дерево-радиостанция, и бросил это дело. Голова от жары стала чугунной, ничего не придумывалось. Митогенетические лучи – волны Гурвича? Он не был уверен, что хорошо помнит про эти волны и все поля и волны на свете. Пот щипал глаза; дышать было нечем.
Охотник поглядывал с сочувствием и, желая приободрить, спросил:
– Колия?
Колька не протестовал.
– Ахука, – сказал парень и достал из-за нагрудника свой амулет. Небесно-голубой жук.
– Хороший, – сказал Колька.
В этих навозниках или жужелицах был свой смысл. У Брахака и Джаванара они красные, у этого… Ахуки – голубой. У девчонки какой жук? Колька плохо запоминал цвета. Темно-синий, кажется…
Жарко. Душно. Три полосы сходятся впереди. Мотается слоновий хвост. Как там, на спине, – не видно. Торчит Рафкина босая нога. Идет Ахука механически-бодрым шагом, весь мокрый, ноги блестят. Где-то далеко позади угадывается собачий лай, еще какие-то звуки, но все вязнет в раскаленном воздухе, как в топленом жире. Над головой небо белое от жары, и плавает кругами птица.
Какая угроза вынесла их в поход под такую жару? Гигантские гориллы? Брахак рисовал вроде обезьян.
После часа пути устроили привал. Подбежала девушка, полезла на слона, как мальчишка на крышу. Володька доложил, что больной спит. Тарас Бульба с хрюканьем накидал кучу всякой еды, и слон первым протянул хобот и взял оранжевое яблоко, но есть не стал – загнул хобот на затылок, угостил погонщика.
Колька тоже не стал есть. Выпил три зеленые штучки кряду. Прилег. Стало малость получше. Все это было очень похоже на сон. В Новосибирске сейчас… Да-да, что-то сейчас и в Новосибирске. Сей-час. Сейчас прошли сутки. Под багровым небом, на коленях, подняв веснушчатое отекшее лицо, академик Большаков орет громыхающим басом: «Радж-тааммм, го-о-ониа-а, Колюня».
– Колюня, вставай, вставай. Дальше поедем на лошадях. Устал?
…Он влез на лошадь, покрытую толстой, мягкой зеленой попоной. Покорно пожал плечами, увидев, что попона эта – лист с прожилками, сухой и мягкий, как поролон. Похрапывали в такт четыре лошади, под ним с Володей, и две под охотниками. Девушка покачивалась на шее слона – тонкий, прямой силуэт на фиолетовом небе.
Последующий путь был виден смутно и не отложился в памяти. Что-то гнало их вперед, и они гнали слона, гнали лошадей. Изредка останавливались, ополаскивались в ручье, слон из хобота поливал свою спину вместе с Рафаилом и девушкой. Они проезжали поперечные просеки, поляны, перешли вброд быструю мелкую реку. С последними лучами солнца стал слышен шум многих голосов, музыка. Закачались в сумерках зеленые стены. Колька помог снять Рафаила, затащить его и уложить и сам рухнул и уснул.
Глава 7
Он проснулся от боли в холодных ногах. Помнилось, что ночью было свежо. Посмотрел на часы, завел их, послушал – тикают звонко, девять часов, как и вчера. Тик-так, тик-так, не стучите громко так… В той же позе спал Бурмистров, те же зеленые, слабо светящиеся стены. Напротив, на лежанке, огибающей хижину, лежали аккуратно свернутые вещи Ахуки, – конечно, он тоже вчера пришел сюда.
Колька не стал будить Володю. Морщась от боли в икрах, принялся подробно исследовать жилище. Он все еще надеялся отыскать каркас, обрешетку, хоть что-нибудь рукотворное – тщетно. Установил, что стена состоит из трех слоев зелени: внутри мелкие, гладкие, светящиеся листья, затем войлокообразная серо-зеленая путанка, и снаружи, почти в метре от внутренней поверхности, нащупались крупные листья, чешуей.
Похоже было, что все три разновидности листьев сидят на общих стволах и ветках. Довольно неприятное открытие: внутренний войлочный слой был сплошным муравейником. Здоровенные крупные муравьи сновали, прятались от света, когда Колька раздвигал листья. И каждый раз напротив его рук оказывалась лупоглазая крапчатая лягушка – сидела на войлоке, растопырив пальцы с круглыми присосками… Почему-то муравьи не трогали лягушек. Симбиоз! Внизу, под основанием лежанки, проходил туннельчик. Стоило заглянуть в него, как с двух сторон выпрыгивали крысы, таращились на Колькины руки, а в самой глубине кто-то что-то грыз, похрюкивая… Наконец, Колька обнаружил муравьиный город под травяным ковром на полу, а на потолке – сотни, если не тысячи, зеленых богомолов, а между ними еще лягушек, сине-зеленых, под цвет листьев. Вот так зоопарк! Сразу зачесалось все тело, будто по нему ползают насекомые. Он осмотрел себя, лежанку – нет, наружу муравьи не выползают… И тут обнаружились еще штучки: под колчаном Ахуки находилась подзорная труба, серьезное сооружение с трехдюймовым, по меньшей мере, объективом! Не решаясь без хозяина ворошить вещи, Колька разглядывал окуляр и объектив, присаживался на корточки. Стекла были отличной шлифовки, оправы – полированные, серебряные. Несомненно, работа не европейская…
Проснулся Володя, окликнул – появился Ахука. Взбудораженный, очень решительный. Взволнованно стреляя глазами, промассировал Володе икры. Колька оценил это мероприятие и тоже занялся массажем. После завтрака был еще сюрприз – явился Брахак. Свежий, подбритый, поглаживал круглую седую бородку. Как-то он ухитрился их догнать? Он чопорно покосился на неизменного Тараса Бульбу, который сидел за спиной Ахуки и делал вид, будто ищет у него в голове. Ахука быстренько спровадил лохматого приятеля на дерево, за писчим материалом – мел у него и у Брахака был при себе.
Воистину, они были мастера на все руки! Первым делом Брахак растолковал, что Рафаил будет спать сутки, а потом встанет на ноги: солнце описало полукруг на листке и вновь поднялось над линией горизонта и над изображением спящего. Тут же Брахак показал мимически: Рафаил поднимается и идет неуверенно, хромая… На лице Брахака были характерные Рафаиловы складки – от носа по щекам.
Колька улыбался, кивал. Насчет Рафаила надо решать с девушкой, это он усвоил твердо.
Разыгрывалась очередная сцена. Брахак величественно изобразил любопытство и стал как бы расспрашивать Володю, показывая на очки. Тот пожимался и хмыкал – опять очки… Брахак принялся за пистолет, потом за голубого жука Ахуки – «у меня, мол, красный». И хлопал себя по уху – «не понимаю и не понимаю». Игра была виртуозная, но чувствовалась некоторая принужденность, что ли. «Неохота ему Ваньку валять, не тот возраст», – невольно приходило в голову. И правда, дело пошло веселей, когда подключился Ахука. «Каспу!» – воскликнул он, указывая на свою голову. «Каспу, каспу», – подтвердил Брахак. Так они назвали части тела, дерево, обезьяну, крысу. Колька успел кое-что запомнить, но первым понял их намерения Володя.
– Николай, это по твоей части. Предлагают изучить язык.
Эх, разве успеешь? Даже с гипнопедией двух недель не хватает, чтобы мало-мальски начать объясняться… Колька поджал губы – пустое дело. Ахука страстно перехватил лист и летящими, торопливыми движениями нарисовал Рафаила, встающего со своего одра, и тут же Володю, беседующего с ним, Ахукой. Для убедительности он затушевал солнце оранжевым мелком. Володе и себе придал вид глубокомысленный и заинтересованный. Бурмистров показал на изображение солнца, обвел над головой полукруг и поднял один палец – «правильно, дескать, я вас понял? Одни сутки?» Брахак любезно покивал. Правильно, правильно!
Брахак был любезен дипломатически, Ахука сверкал раскаленными очами и только что не тянул гостей за собой. Ему не стоило большого труда убедить Кольку, что Рафаил спит, очень крепко спит, и прежде надо пойти учиться, а после к больному. Кольку подхватило и понесло ожидание чуда…
Карпов Николай, двадцати шести лет, аспирант, третий член экипажа баросферы «Пространство-1», был человеком увлекающимся, как бы в противовес флегматической внешности – массивному телу, пшеничным волосам, особенно светлым в бороде, и бледно-голубым эмалевым глазам. В детстве он увлекался хулиганством, в университете – парашютным спортом, дзюдо, горными лыжами. Занявшись языком для кандидатского минимума, неожиданно увлекся лингвистикой, научился читать прилично на трех языках и кое-как на четвертом, испанском. Однажды шеф сказал ему: «Правильно, Карп. Обязан человек рыдать от некоммуникативности этого мира. Рыдать и преодолевать». Он тоже верил в чудеса. Ах, как это хорошо, отлично – верить в чудеса! Колька из последних сил старался удержаться в роли человека с пистолетом, временного капитана экипажа, ответственного за безопасность. «Анализ, внимание к каждой мелочи, пусть даже подозрительность», – напоминал он себе. Грубейшая, в сущности, ошибка – отдаляться от Рафаила… «Да, но что мы увидим, сидя рядом с больным?»
Они пошли, конечно. Успокоились рассуждением, что хозяева, пожелай они устроить подвох, так же легко управятся с двумя здоровыми, как и с одним раненым. Пошли на восток, по извилистым аллейкам. Впереди Брахак, они двое, и позади Ахука. Здешний лес просматривался насквозь. Разделенные небольшими интервалами, стояли круглые, сужающиеся к крышам зеленые дома. Казалось, необозримое стадо черепах расползлось по лесу и замерло, притаившись. Травяные дорожки петляли между домами, из-за метровой зеленой брони не доносилось ни звука – тишина… Под пальмами – гигантские, с ровными краями тени. Еще, и еще, и еще дома, одинаковые, группами, кучками, как замаскированные перед атакой танковые полки. Колька шел и думал, что в земном лесу эти зеленые холмы непременно оказались бы танками и под броней, глубоко, скрывались бы напряженные и печальные танкисты. Курят и смотрят вверх, в люки, в умирающую зелень масксетей… Да, очень тих был этот город. Шуршали шаги редких прохожих, и еле слышно доносилась музыка – струнная или духовая, не разберешь. По окраине их ведут, что ли?
Ахука посмеивался тонким, кудахтающим смехом. Вдалеке взлетели тоненькие женские голоса – выпевали что-то жалостное. Охотник с голубым амулетом, владелец подзорной трубы, смеялся, тряс клочковатой бороденкой.
Запал проходил. Кольке становилось жутко.
– Эх, Бурмистров… Не сваляли мы с тобой дурака?
Володя казался совершенно умиротворенным. Сосредоточенно надув губы, он вертел очками во все стороны, чтобы ничего не упустить из вида. Он выглядел удивительно дико в этой обстановке – толстый, очкастый, неуклюже переваливающийся на белых ногах. Пальцы, которыми он прижимал очки, были тонкие, мягкие, словно без костей.
Из ослепительной солнечной дымки выныривали мощные мускулистые люди в неизменных плавках под цвет кожи – горячего коричневого оттенка. Проходили мимо, не оборачиваясь. Бурмистров провожал каждого близорукими глазами, любопытным поворотом шеи. Едва не сунулся в какой-то дом, попытался задержаться у широкого, мелкого ручья, в котором копошились твари, похожие на бобров, а дальше, под нависшим цветущим деревом, паслась маленькая антилопа. Он рассмотрел и рыжих белок, там и здесь сигавших по ветвям; огромных стремительных пчел.
Эх, насколько легче было бы с Рафаилом! Бедняга, это ж надо – такое невезение с проклятой гориллой… Колька волновался все больше. Володя вертел головой, а впереди уже голоса, струны – чудо приближается. Если будет чудо…
– Вовка, очнись ты, наконец! Как будем, дадим себя гипнотизировать?
– Э, разберемся, – беспечно заявил Бурмистров. – Ты не помнишь, кто говорил, что шум – признак не технического прогресса, а несовершенства техники?
– Балда, о господи! – изумился Колька. – Нашел о чем думать! Подумал бы, зачем местное начальство приставило к нам… – Он кивнул на Ахуку. – Подумал? Этот, передний, – крупный деятель, я чувствую, а вот задний… штучка.
Ох, неожиданный человек был Бурмистров! Вдруг из него выскочило:
– Я должен принести тебе извинения. Твоя гипотеза, пожалуй, оправдывается. – И – еще неожиданней: – Как по-твоему, нас ведут задворками?
– Наверное, задворками, – заинтересовался Колька. – А что?
Оказывается, Володя тщательно обдумал этот вопрос. И решил, что впечатление задворок, окраины создается хаотическим расположением жилищ. Мы привыкли, что улицы, площади – городские порядки, в общем, – обязательная принадлежность города. Прямые линии и так далее. Но земные города строятся непременно на открытой, расчищенной площади.
– По-моему, – резюмировал Володя, удовлетворенно озираясь, – здания, строенные не в открытом поле, а выращенные в лесу, должны располагаться более или мене хаотически.
– Ну, пускай хаотически. А при чем… этот? – Он остерегался называть имена.
– Аналогия та же. Много домов – город. Должен быть в городе горсовет, мэрия, совет вождей… Легкомысленно! Здесь можно предположить и иное. Например, что города нет как единого целого. И мэрии нет. А этот ходит за нами из чистого интереса.
Пожав плечами – посмотрим, если времени хватит, – Коля с некоторой завистью подумал, что Бурмистров и в мыслях не держит баросферу, предстоящее обучение – положился на него и спокоен. Он подумал еще, что за двое суток им ни разу не удалось поговорить как следует, а жаль – у Бурмистрова незаурядные способности к охватывающему анализу…
Аллея оборвалась, впереди открылся простор. Сотни лиц были обращены к ним. Казалось, здесь их ждали. «Наконец-то», – подумал Колька. Парадоксально, но в эту минуту он стал спокойнее – наконец-то нормальное человеческое поведение, собрались в толпу, смотрят.
Они шли к центру обширной поляны, перекрытой на большой высоте перистыми ветвями. Почва приподнималась к центру ровным отлогим конусом; с его вершины вздымался граненый ствол поющего дерева, массивный, как обелиск. Он был вдвое, втрое толще дерева на вчерашней поляне. Еще несколько могучих деревьев поддерживали купол, стройно членя воздушное пространство, наполненное багрянистой дымкой. Ровная тень заливала поляну. К комлям деревьев были прислонены яркие цветные картины, другие стояли прямо в зелени, и Колька вдруг задохнулся, рассмотрев этот огромный зал, плюшевую зелень травы, неожиданные вспышки картин. Группки коричневых тел стекали со склона, как капли, вызывая на губах вкус кофе с молоком.
Поднимаясь к вершине холма, он старался как можно больше разглядеть и запомнить. Некоторые рисовали, обратив к ним лица с характерным замкнутым выражением: вскидывали отсутствующие глаза и опять опускали их к рисунку. Группы в пять-семь человек сдержанно беседовали. К одной компании обезьяна подтащила гроздь бананов. В нескольких шагах от спорящих грохотали струны – человек сидел и играл на басовом инструменте, вдохновенно задрав бритую блестящую голову. Слушатели сидели перед ним, кивали и раскачивались в такт. Дальше опять спорили. Необыкновенно могучий парень с выпуклыми, как у культуриста, мышцами что-то спросил у Брахака – тот сдержанно повел рукой. Культурист пошел с ним, улыбаясь.
Колька старался не упустить ничего. Легкий туманный простор, картинка сверкает у ствола, женщина поднялась на цыпочки. Тонкая, как стебель коричневого пламени, с круглыми гладкими бедрами и большим темным ртом, приоткрытым в улыбке.
Володя оглянулся на нее: «Тоже без украшений, удивительно!»
Последняя картина была выставлена у входа в пещеру, почти на вершине конуса. Овальные листья кто-то выложил чешуей и нарисовал целое панно – два глаза и лоб, в ослепительных солнечных тонах. Песочное и светло-голубое с пунцовыми бликами…
Володя озирался, с обычным простодушием прижимая к глазам очки. Перед панно остановился, затем попятился. Люди наблюдали издали – кто где стоял. Культурист радостно заулыбался.
– Прекрасно передано настроение, – заявил Бурмистров. – Полагаю, Колюня, ты вдохновил художника на эту картину… Интересно, на чем она выполнена?
– Почему – я?
– Голубые глаза, борода песочного цвета… а, это листья… Оч-чень любопытно, знаменательно…
– Глупости, – смущенно возразил Колька. – Это абстракция.
Культурист, захлебываясь от восторга, бросился к ближайшему художнику и попытался отвлечь его от работы – безуспешно. Кругом потихоньку стали посмеиваться. Брахак неодобрительно смотрел на суматоху. Объяснил жестами, что культурист – автор панно. Колька сказал: «Очень приятно», сделал было автору ручкой и осекся – тот уже рисовал Бурмистрова на листе.
– Что же – нас позировать сюда привели? – сказал Колька в воздух. Вдруг стало неприятно торчать голышом на вершине холма, под бухающее, глубинное уханье огромного инструмента – бритоголовый все играл и играл, раскачиваясь: «Ба-ба-бам-м… ба-ба, ба-ба-бамм, ба-ба…»
Из пещеры вышел белый человек.
Внезапная тишина. Только музыка гудела на одной глухой струне: ба-ба… ба-ам-мм… ба-ба…
С удивительным чувством облегчения они переглянулись: загадкам конец – переводчик, вот оно что! Белый прикрывал глаза старческой узловатой ладонью. За его спиной стояли двое коричневых с решительными лицами.
– Ну же, заговори с ним! – прошептал Володя.
– Ду ю спик инглиш? – отчетливо прозвучало на поляне. Колька сделал паузу. – Парлата иль испаньола? – (Пауза.)
Вместо ответа, белый старик поклонился, сделал приглашающий жест и бочком, как краб в глубину, скрылся в пещеру. Мужчины с решительными лицами – за ним, как свита.
Ахука выскочил вперед и повторил жест белого.
– Ну чудак! – сказал Колька. – Побежали?
– Пошли. – Близорукий Володя страх как не любил ходить в темноте.
Пещера оказалась освещенной. Едва глаза привыкли к новому режиму, стали различаться стены узкого туннеля и три зеленых силуэта впереди. Фигуры людей и полоса дороги были, как водой, облиты слабым зеленым светом. По отлогому спуску люди плыли вниз, погруженные в этот странный свет, плыли быстро, бесшумно, и впереди открылась ярко-оранжевая невысокая арка, и в нее по-рыбьи бесшумно нырнул старик с сопровождающими.
– Отличный кондиционер, воздух сухой и чистый, – донесся до Кольки голос Бурмистрова. Точно из-под воды.
– Странно здесь, Вова…
– Свет? Элементарно, бактерии. Но воздух… феноменально!
Передние исчезли за оранжевой аркой, поворачивая направо. Зеленая сумка у Кольки на боку стала рыжей.
Поворот. Старик свернул в оранжевую глубину, направо.
Акустический фокус. За поворотом тишина сменилась гулом хора на спевке. Длинный прямой туннель, по всей длине сидят люди. Поют. Слева – то же самое. Насколько хватает глаз, бесконечным рядом сидят голые люди на пятках, поют.
…Таким было первое впечатление: длиннейший оранжевый туннель с низким круглым сводом и такой же длинный ряд людей, сидящих с очень прямыми спинами перед невысоким парапетом. Храм? «Повремени, Карпов, два урока получены: с бритым знахарем и с деревом-радиостанцией», – мгновенно пролетела мысль – белый старец едва успел переступить ногами. И так же мгновенно и точно, как различаются подробности на крутящемся диске земли в затяжном парашютном прыжке, Карпов увидел остальное.
Каменный парапет протянут вдоль туннеля. Перед ним люди, за ним – ряды метровых глыб неправильной круглой формы, как бы слипшихся боками. Нить гигантских рябиновых бусин, нависающих над парапетом. Уходит далеко, не видно конца. За глыбами, у задней стены, стоят двое – смотрят.
Старец оглянулся, выбросил руку, показал на ближнюю глыбу. Провозгласил: «Нарана! Нарана!» Выскочил вперед Ахука, кивал: «Иди за ним, иди». На Кольку внезапно накатило оцепенение, будто он, лежа на упругом столбе воздуха, летит вниз с трех тысяч метров, считает медленные секунды и держит твердое кольцо под перчаткой.
Он почему-то сжимал пистолет. Сквозь хор человеческих голосов прорывались невыносимо – визгливые, не людские, почти ультразвуковые вскрики. От режущего запаха подступал кашель. Туннель уходил вглубь далеко в чуть мигающем оранжевом свете.
Старец не белый – ошибка, опять ошибка… Он – здешний житель, в полутьме посветлел. «Не будет тебе переводчика, и не будет долгожданной упругости земли в конце падения… Не будет!» Он вырвался из оцепенения и шагнул вперед, вплотную к парапету, и увидал как раз на уровне взгляда бесконечную оранжевую волнистую полосу этих визжащих шаров, а около своих колен – неглубокий желоб, в котором покоились шары, на треть погруженные в оранжевый кисель, густой на вид. Вокруг глыбы кисель трепыхался мелкими, густыми волнами.
Из-за плеча выдвинулся Володя и проговорил тонким педантичным голосом:
– Увеличенная модификация существ-анализаторов, я полагаю?
Он придерживал очки двумя руками, лишь этот жест выдавал его волнение – будто не его тошнило вчера в лечебнице…
– Они, голубчики, – пробурчал Колька. – Существа…
Режущий формалиновый звук, розоватые мясистые тела в редких черных волосках, мерзкие ротики-щелки, жрущие оранжевый светящийся кисель, – сквозь пение слышался шелест. Чавкают, слившись боками. Белые муравьи, просвечивая оранжевым, суетятся на бугристых телах – облизывают…
– Логическое завершение, – бормотал Володя. – Живая магнитофонная станция. – Добросовестно добавил: – Я полагаю. Попробуем их сосчитать… и размеры этого… мм… вивария. Приблизительно…
– Ну, ты держись, в общем, – ответил Колька. – Вперед, разведчики, во имя науки… Воняет здесь тошно – кондиционирование!
Ахука смотрел на них, сочувственно выставив бороду. Старец вернулся и делал неловкие приглашающие движения. Колька сказал ему:
– Веди, веди, старый краб!
Шар, около которого они стояли, ответил внезапным визгом: «О-и-и!» Это было ужасно, в сущности. Неподвижная безглазая глыба что-то говорила по-своему, пошевеливая впадиной-воронкой на лицевой поверхности… Старец тут же подскочил и глухим басом, с оттенком подобострастия пропел что-то успокоительное. Воронка умолкла.
– Нарана, нарана! – экзальтированно повторил старец. Пошли, пробираясь по довольно узкому проходу за спинами людей. Они сидели на пятках, не оглядывались. Перекликались с этим, тихо, протяжно распевая гласные, а это визжало, отвечая. Некоторые сидели по двое, иногда мужчина с женщиной. У всех были сосредоточенные, усталые лица, а туннель все тянулся и тянулся, показывая впереди ряды голых выпрямленных спин с тенями между лопатками. А слева повторялся шар, без конца шар, шар, шар, побольше – поменьше. Воронки повыше – пониже. В нескольких местах за этим, сгибаясь под изгибом свода, ходили люди. По одному, наклонившись, осторожно переставляя ноги. Что-то искали там, сзади, невидимое…
Пришли в тупик, к глухой стене. От двух крайних мест поднялись грустные парни, поклонились, поднеся руки к груди. Машинально отметилось: жуки нового цвета, фиолетовые. Бледный старец сказал несколько слов, один парень подошел к Кольке, второй – к Бурмистрову. Пригласили сесть.
Сели в метре друг от друга. Володька, торжественно-бледный, перед своим шаром, Колька перед своим. Край желоба закрыл чавкающие ротики, перед самым лицом оказалась оранжевая тьма воронки.
Старик, Ахука и Брахак расположились во втором ряду. Колька покосился – старик сидит, приоткрыв рот, жилистая шея вытянута от избытка внимания.
– Йе… – пропел парень с фиолетовым жуком.
Парень как парень. Глядит так, как все здесь глядят, будто все на свете знает.
– Йе…
Он догадался, повторил звук.
– У-у-у…
Повторил и это.
– А-о…
Пожалуйста… Как в музклассе, пой себе «ре» третьей октавы. Сольфеджио.
Учитель быстро запел, обращаясь к воронке. Та шевельнулась, ответила тонким визгом: «И-иуиа-айе-э – в разных тонах. Потом еще, но приятней, без визга. Вроде пастушьей жалейки: «И-у-у-ту…» Колька почувствовал – от него ждут, чтобы он поговорил на своем языке. Он посмотрел на учителя. Тот кивнул, заламывая густые брови.
– Ну что я вам скажу… Жила-была курочка… то есть баба. Была, понимаете, у нее эта – курочка-ряба. Ну что, хватит?
Воронка опять запела – длинно, грустно, замедленно, как солнечные полосы тянутся на закате. Кольке становилось все спокойнее – сидишь, ни дать ни взять заклинатель змей. Пение!
– Каопу, – сказал учитель. Колька понял – нужно повторить. Он повторил сразу правильно и подмигнул Ахуке. Тот медленно улыбнулся. Старец закивал, восторженно сжимая руки.
– Каопу, – повторил учитель и пропел два звука: «у-у, а» в «до» и «ми». Колька тоже повторил и пропел. Вот как – предмет можно обозначить и словом, и пением без слов.
«Э, нет – эта штука посложней магнитофона, Бурмистров», – легко подумал он, и в этот самый момент с ним случилось нечто, чего он никогда потом не мог объяснить и понять. Слова полились рекой в его мозг. Воронка их выпевала, учитель произносил, а он, Николай Карпов, впитывал все легче и легче, с наслаждением легкости и удачи. Слово влетает, как ласточка в гнездо, и ложится на место, как кирпич в стену, голова приятно согревается, и так весело, хорошо на сердце! Он чувствовал, что дважды повторять не надо, запомнит и с одного раза, и учитель перестал повторять слова. «Ходить. (Ходить вообще – понял Колька.) Ты. Я. Я хожу. Я сажусь. Я встаю. Ахука, встань! Сядь. Он сидит. Ты сидишь. Он говорит. Брахак говорит. Брахак, скажи! Ты – человек. Я – человек. Брахак, кто ты? Я – человек. Он – человек».
– Колья, скажи, кто ты? – спросил учитель.
– Я – человек… – проговорил он и спел то же самое: «И-о», в звуках «до» – «соль», и чуть не заплакал от счастья. Он – человек! Он говорит и поет!
«Ходить, голова, ты, я, камень, спина – кто они?»
«Слова», – подумал Колька.
– Слова, – пропела Нарана.
– Слово? – спросил учитель, показывая на пистолет.
– Пистолет, – ответил он по-русски.
– Пьистолльет, – повторил учитель. – Я не… – (пауза), – это слово.
Колька заполнил паузу по-русски – «знаю».
С этого понятия началась группа абстракций: «знать, изучать, действовать, запоминать, верить, соотноситься…». В бешеном и все нарастающем темпе на Николая Карпова обрушивались слова. Но он был и сам не промах, о учителя, Николай Карпов брал английский по кембриджской программе… Краешком-краешком мозга он успевал оценивать их методику; успевал гордиться собою: он запоминал мгновенно, прочно и отвечал Воспитателю все более сложными фразами. Наконец иссякло и удивление, он перестал ощущать себя, а слова, летящие из оранжевой воронки, четырехзвучные-четырехнотные слова, стали видимыми. Они мерцали и окрашивались, вращались в оранжевой мгле. Выплывали многорельефные фигуры, серебристые и переливающиеся радужной пленкой, и форма их и мера были геометрически совершенными, причем буквам соответствовала горизонтальная плоскость, а тону и продолжительности звука – две вертикальные, и эта чудная геометрия озвучивалась голосом Воспитателя, повторявшим слова на раджане. Но голос отставал от мягкого цвета фигурок, и они говорили свое, и оказывалось, что мир также устроен геометрически совершенно, стоит лишь сущностное понять и выразить символами, вот так! Ах, что такое жизнь, обладание, смерть, и рождение, и счастье? – звуки, звуки, четырехмерные, вечно переменная вибрация времени…
– Мысль потешная! – беззвучно расхохотался он. – Ты разве не сущностна, разве ты – четырехмерный звук? Как мне называть тебя?
– Нарана, – был ответ, что означало «Великая Память».
Смех мелькнул в потоке слов, как баклажанчик на гладкой поверхности. Было счастье запоминать слова, слушать молча и запоминать и помнить их, ибо высшее счастье не в действии, но в памяти, и в ней же истина.
– Погоди, – взмолился он. – Говорю тебе, путаешь ты, смущаешь!
Что-то мягкое, неслышимое подступало к нему, вдруг его схватили за плечи. Голос извне приказал:
– Поблагодари Нарану и Воспитателя! И встань!
Он улыбался. Пропел, улыбаясь: «Пришелец без касты благодарит и уходит». Кровь, горячая, как неразведенный спирт, отливала от мозга. Он был еще беспечный, легкий, как верхняя фермата Карузо, – полетность, волшебная вибрация, перламутровые плечи Коломбины!
– Встань, встань! – твердил голос Ахуки.
Он отвалился на руку и со счастливой улыбкой посмотрел на них: Ахука и Брахак. Их лица были неподвижны – серые каменные маски. «Ого, одуреешь от такого!» – весело подумал он и воскликнул:
– Хорошо ли я владею речью, друг Брахак и друг Ахука?
Они воткнулись в него глазами, – да что с ними? Он повернулся к Володе. Как будто ничего… Переминается и крепко потирает колени. Это из-за него, Кольки, волнения!
– Что беспокоит тебя, друг Ахука?
Краска стала возвращаться на лицо охотника, Брахак сделал успокоительный жест. Черт побери, что произошло? А где старец, Хранитель?
– Хранитель Великой Памяти ушел, – медленно, с тем же сверлящим взглядом, отвечал Брахак. – Как твое имя?
– Ко-ля, ты ведь знаешь, друг Брахак! – И – по-русски: – Володь, да посмотри на меня! Они же меня не узнают!
Сейчас же к нему присунулось лицо Бурмистрова – вплотную.
– Повернись… Фу-у… Ты – прежний, – выдохнул Володя.
Ахука засмеялся коротким, невеселым смехом.
– Нет, внешностью ты не переменился, пришелец… Вставай же, я тебе помогу. – Взял за плечи, поддержал. – Обошлось, во имя Равновесия…
Колька не спросил, что обошлось. Он охнул, нестерпимые мурашки бежали по ногам, кололи иглами. Закряхтел и Володька, растирая колени:
– Ох, сколько мы времени просидели, Николай?
Разминаясь, постанывая, он взглянул на часы. Шестнадцать пять?! Без минуты было десять – просидели шесть часов! Как миг единый…
– Идите за мной, поспешайте, – приказал Ахука.
Так быстро, как позволяли затекшие ноги, они пошли к выходу. Подгонять их не приходилось – они слишком давно не видели Рафаила, и ощутился гнет подземелья, пригибал голову. Душно, тяжко… Мимо ноющих, визжащих, шевелящихся оранжевых глыб, мимо неподвижных людей, скорее на волю… Мысли – прочь, всё прочь, дайте глотнуть воздуха! «Но что за чудище, это же гигант немыслимый, не зря они его боятся… Показалось им, что со мной беда. Рисковали, значит. Но игра стоила того, ай да Великая Память!»
Ахука взмахнул рукой: не отставайте. На них уже начали оглядываться сидящие. От Уха Памяти поднялся человек и загородил им дорогу. Длинный, ясноглазый, костлявые плечи подняты. «Привяза», – нетерпеливо подумал Колька.
– Ахука, – проговорил костлявый, – надо ждать беды.
– Пропусти, мы торопимся.
– Наблюдающий Небо, остерегись!
– Остерегись ты, потерявший имя! – Ахука, как зверь, оглянулся и рывком обошел незнакомца. Тот грустно улыбнулся, и Колька постарался запомнить его тощую фигуру. «„Чудак печальный и опасный“, – как сказал Пушкин, возьмем его на заметку». А вот и подземелью конец. Без удивления он понял, что зеленый свет в переходном туннеле адаптирует зрение, солнце не слепило глаза после выхода на поверхность. Вот так… Они перестали удивляться и только покивали друг другу…
Наверху было жарко. По склону играли другие музыканты, и люди были другие. Вот Брахак. Губы сжаты, как ребро линейки. Жестом отозвал Ахуку. Их разговор был тих и краток, но кое-что удалось подслушать.
Брахак советовал Ахуке охранять пришельцев этой ночью. Высказался и вернулся в подземелье – мрачно, не попрощавшись.
Все это было неприятно; опасно, быть может, но в бедной Колькиной голове уже стонало: «Хватит, перестаньте, я человек тоже – дайте вздохнуть!» Ахука почти бегом ринулся с холма, в беспощадном темпе привел к лечилищу и выговорил одним духом: «Я произношу важное: без меня лечилища не покидайте – вернусь до заката».
– Останься, Ахука! – почти взмолился Колька, а Володя жалобно протянул руки – куда там!.. С дерева съехал Тарас Бульба, держа под лапой колчан, лук и другое снаряжение, и Ахука исчез.
Володя посмотрел ему вслед и нырнул в лечилище.
Колька еще немного постоял на поляне, жмурясь от головной боли и соображая: Брахак спросил, как его зовут; Ахука назвал костлявого «потерявшим имя», возможно, общение с Великой Памятью чревато распадом личности? Да их там сидело несколько сотен, что же они, глупые? Нет, положительно не следовало отпускать Ахуку!

Глава 8
Рафаил лежал тихий, розовый. Бритый. Володя стоял над ним с застывшей на лице счастливой улыбкой. Больной спал, посвистывая вздернутым властным носом. Хоть здесь все спокойно. Колька рухнул на лежанку, взялся за виски.
– Бурмистров, болит голова?
– Кажется, болит. От голода, по-моему, а здесь пусто.
…«Йе-и-о!» – провизжали голоса, завертелись оранжевые пятна. Кудрявая девушка стояла рядом с ним, протягивая ему сверток вроде блинчика с мясом. Колька пробормотал: «Прохладного полудня…»
– Прими это и съешь. Это бахуш.
Он, морщась, разломил сухой лист обертки. Внутри были сушеные белые черви, какие попадаются в яблоках, но крупные, парафиновые – гадость.
– Оч-чень вкусно, похоже на снетки, – сказал Володя. – Ешь, ешь! Это не черви. – Он хрустел бахушем вовсю.
– Ну, другая гадость. – Коля нерешительно попробовал и вдруг набросился и пожирал хрустящие соленые штучки, как собака жрет траву весной – с бессознательной жадностью. Голова пошла проясняться после трех глотков, спадала боль, как газ из воздушного шара.
– Сушеные брюшки насекомых, по-видимому термитов, – заметил Володя.
Повеселевший Колька спросил:
– А «снетки» – тоже термиты, энциклопедист?
Кудрявая пробежала, принесла свернутый кульком лист с кучей плодов. Колька, морщась от уходящей боли, смотрел, как она бежит. «Умеет бегать, эстетика движений – что надо… Ох, что за аппетит, чертовщина!»
Они ели так, что треск стоял в лечилище. Остановиться было невозможно.
– Сиги, – пробормотал Володя, – необыкновенно вкусны с белым столовым вином, смотри нумер одна тысяча двести пятьдесят.
– Это сиги, а снетки?
– «Привозятся в Петербург только морожеными. Это самая мелкая рыба…» И дальше: «Их совсем не потрошат, промыв только как можно лучше, осушить на салфетке…»
– Ох-ха-ха, – заходился Колька, – отлично! «К каждой книге приложен следующий мой штемпель!»
Хорошо. Будто они сидели в уютной кухне Клавдии Ивановны и Вовка, забавляясь, цитировал на память целые страницы из книги «Подарок молодым хозяйкам, или Средство к уменьшению расходов» – толстый золоченый корешок красовался на полке, рядом с эмалевыми вместилищами для круп…
Девушка наблюдала за ними внимательно.
– Ну, посмеялись – и к делу. Задаем вопросы, Вова? Хм… – Он сморщился от усилий и заговорил на раджане, слушая свой голос: – Прохладного полудня тебе… – Ничего, получалось на раджане. – Мы не знаем твоего имени.
– Дхарма мое имя, – тихо, певуче, с легким придыханием на горловых звуках. – И вам прохладного полудня, спрашивайте…
– Как ты знаешь, что мы желаем спрашивать тебя? – Он говорил почти свободно, ай да Великая Память! Чудо состоялось, гляди-ка…
Дхарма склонилась к больному, тронула его ладонью и распрямилась, как пружинка, – пришлось отвести от нее глаза.
– Как я знаю? – повторила она рассеянно. – Тебя и Володи я обучала Нарана. Спрашивайте.
– Спрашиваю: кто и из какой касты поможет нам, сопроводив к железному дому? Мы хотим отправиться туда с возможной поспешностью.
Она посмотрела еще внимательней.
– О, да ты воистину Адвеста… Тебе ведомы касты?
Он покраснел. «Адвеста» – шустрый, ловкий. Прилепили кличку! Но действительно, названия каст сами поднялись из памяти: Управляющие Равновесием, Воспитатели, Врачи, Наблюдающие Небо, Художники, Певцы, Кузнецы… Он повторил их по-русски – Володя поспешно чиркал карандашом, записывая, – следовательно, их обучали в разном объеме…
– Отвечаю тебе, – говорила Дхарма. – О вас печется Брахак, Управляющий, и Ахука, Наблюдающий Небо. Жара спадет через одну дюжинную и, взяв Птиц, они вас сопроводят.
– Понял, Вова? Одна дюжинная – два часа. Каких-то птиц они возьмут – технический термин, по-видимому… Спрашиваю дальше.
Опять на раджане:
– Ты Врач, Дхарма? – (Она кивнула.) – Спрашиваю: позволишь ли ты теперь везти Раф-фаи в железном доме? Далекий и трудный путь.
– Он здоров, – послышался тихий ответ. – У железного дома Врач даст ему бахуш. Вези.
– Мое лицо обращено к тебе, как к звезде восхода. – Он автоматически воспроизвел формулу наибольшей благодарности. – Спрошу я, почему ты сама не хочешь… хм… взять Птиц, когда спадет жара? Брахак и Ахука – где они? – а ты с нами. Мы же спешим к железному дому.
– Я – Врач. – Она указала на Рафаила. – Врач неразлучен с больным.
– Что, что она говорит? – спросил Бурмистров.
Колька перевел.
– Все может быть… Впрочем, она в тебя влюбилась.
– Молчи, балбес! – прошипел Колька.
– Смущаешься, как девственник, – констатировал Бурмистров. – Но извини, извини… Послушай, Николай, мы уяснили себе конкретную обстановку – предлагаю перейти к систематической информации.
– А ну тебя! – Колька старался не смотреть на Дхарму. И так ему хотелось поговорить с ней по-русски, казалось, что поймет. И очень уж легкомысленно одета – поясок, нашлепочки. Нет, этого нельзя!
– К делу, – сказал Володя. – Я приготовил вопросник.
Действительно, у него было все готово. Он читал свои наметки вслух. Колька переводил, Дхарма отвечала. Народ именуется раджана, как и язык (пение у Памяти называется «нарана-на». Городов, точнее поселений, имеется дюжина дюжин, приблизительно. Доподлинно это известно Наранам…
– Вовка, спроси – сколько Наран?
– Не отвлекайся, Николай… Четвертое: едят ли они мясо? Каких животных разводят на мясо?
Ответ был краткий, с оттенком брезгливости – не едят.
Дальше следовало спросить: кто ваши боги? Но слова «бог» и какого бы то ни было понятия, аналогичного высшей силе, в словаре не оказалось. Религия, вера, культ, поклонение – тщетно… Колька с досадой покряхтел. В языке не было даже вечной антитезы – «верю – не верю».
– Кто создал людей? – нашелся Бурмистров.
Ответ был странный: «Людей создало Равновесие». Неясность должна была разрешиться ответом на следующий вопрос:
– Кто создал Равновесие, Врач Дхарма? – спросил Колька.
– Раджаны, – ответила девушка с явным удивлением.
– М-да, – сказал Володя, – кольцовка… Спроси-ка, кто создал касты?
По-видимому, девушка теряла терпение. Ответом был вопрос:
– А разве в вашем Равновесии все Головастые делают одно?
Очень кстати разговор прервался. Опрокинулась корзинка, и на траву вывалился «нардик» – розовый клубок, – с писком пополз, таращась мокрым глазом посреди спины…
– Вовка, слушай… Они поклоняются этим вот, я точно тебе говорю. Наранам! В них все дело, я точно говорю, давай о них выспрашивать, а? Понимаешь, слово «нардик» – производное от Нараны!
Но Бурмистров помотал головой. Он чиркал в записной книжке, стенографируя, и бормотал вслух для контроля:
«…переводимое „каста“ означает профессию – предв. Сочетание „тха“ перед существительным – аналогия с прописной буквой, означает имя собственное, либо понятие…»
– Не только перед существительным, – поправил Колька.
Володя кивнул. Он был в своей стихии: факты, факты, точное знание! Бледное лицо Рафаила, казалось, выражало торжество, и Колька вспомнил его слова: «Мы привыкли считать, что первооткрыватель должен быть суперменом. Это ошибка. Он должен быть ученым. Перед лицом непонятных фактов супермен теряет психическое равновесие, оспаривает факты оружием. Или другим однозначным методом. Настоящий ученый, и только он, сохраняет спокойствие в самой сложной ситуации. Ему некогда паниковать».
Девушка поставила корзинку с нардиком на место.
– Переводи, Николай: «Кто создал землю, животных и растения?»
Он перевел. Ответ был туманный: «Предлежащее Равновесие». Отвечая, Дхарма смотрела на Кольку – длинными, мохнатыми, мрачными глазами – так, что становилось жутко. Хотелось откинуть голову: взгляд из-под высокого выпуклого лба, коричнево-красный рот – она была чуждо, дико, непонятно красива, и Колька сказал по-русски:
– Эй, а ты бы не смотрела так, а?
– Говори со мной по-нашему, Адвеста…
Володя продолжал вылавливать факты:
– Попроси ее нарисовать план местности, всей страны, вернее.
– Правильно, – обрадовался Колька. – Дхарма, можешь ли ты художничать? Можешь… – Он с трудом подбирал слова. – Покажи нам, как лежат на земле поселения, реки, большая вода.
Она встряхнула кудрями, ответила:
– Я только Врач, Адвеста. Обо всем Равновесии знают Нараны, Наблюдающие Небо и Хранители Птиц. Я же знаю великую реку Рагангу. На востоке и на закате Большая вода. Далеко на полночь есть высочайшие горы, но все это вне Равновесия. Там не живут Головастые.
Бурмистров слушал, постанывая от внимания. Быстро спросил:
– Какое расстояние от северной до южной границы Равновесия?
– Дюжина, шестикратно помноженная, шагов, – перевел Колька.
Пояснил, что «шестикратно помноженная» означает степень – двенадцать в шестой степени.
– …Степени, три миллиона шагов, примерно две тысячи километров, – записывал Володя. – М-да, обширный район, не спрячешь… Спроси, прежде они видели белых? А, она ушла…
Действительно, ушла. Без шороха. Нардик пищал в своем вместилище. Прежде им было невдомек посмотреть и разобраться, что плетенка вовсе не плетенка, а лист, цельный и выросший заодно с крышкой. И стол, на котором лежал Рафаил, успел с вечера врасти в новый цоколь – следы обреза почти заровнялись…
– Что, Бразилия? – с натугой съехидничал Колька.
Володя слабо, тоскливо улыбнулся.
– Еще сегодня утром, Колюня, помнишь, Брахак нарисовал солнце?
– Помню.
– Оно перемещалось слева направо. По часовой стрелке.
– Ну и что?
– Северное полушарие. В южном солнце ходит против часовой стрелки. Позорная ненаблюдательность, знаешь… Ну, ты не казнись, – сказал Володя. – Я тоже хорош – корни в их языке похожи на хинди, честное слово. Я не специалист, конечно… Колюня, пожалуйста! Получив такой урок, воздержись от гипотез! Наше дело собрать факты, Колюня…
– Ты получил урок, Вова, а не я. Этого, – он обвел рукой, – на Земле нет, зарежь меня. Это СП. Повторяю, в Индии такого не спрячешь, а что язык похож на хинди – логично: одинаковая биология, сходные условия существования – пожалуйста! Не только облик тот же, но и язык. Да что головой трясешь? – сердился Колька. – Почему ерунда и антропоморфизм?
Поссориться не успели – вернулась Дхарма, опять раздала бахуш. Колька спросил, что за твари? Она ответила: «Белые муравьи». Володя сказал, что белыми муравьями обычно называют термитов, которые с муравьями не состоят в родстве. Они – тараканы.
– Спрашивай дальше, Николай… А, вот что. Прежде они видели белокожих людей, огнестрельное оружие, тканую одежду?
Ответ был однозначным: не видели. Ни людей, ни железных предметов, ни одежды из тончайших лиан. Нет. Никто никогда не упоминал и в песнях не пел, нет.
– Что, съел? – воскликнул Колька и, торжествуя, взял инициативу: – Дхарма, я спрашиваю…
Она перебила его неожиданными словами:
– Теперь называй меня Мин, Адвеста.
– Другое твое имя?
– Другое, Адвеста. Для прангама.
Это переводилось: «Тот, кого я жажду».
Володя кашлянул деликатно. Колька мучительно побагровел – она отвела глаза, встала и наклонилась над Рафаилом. Колька сидел багровый, теребил бороду как идиот. Он был вовсе не робок и давно не был девственником, но эта жуткая простота бессознательно накладывалась на жуткую непонятность окружающего. И она была красавица, и не стеснялась видеть, что он тоже «жаждет» ее. «Так у них здесь, вот как у них, значит. „Называй меня Мин“. Или они все шлюхи, – думал он, – либо она такая; вот попал, господи…»
Она оставила Рафаила и вернулась к нему.
– О чем ты хотел спросить, Адвеста?
Он передохнул, сжавшись. Сам услышал свой хриплый вздох и поспешно заглушил его просьбой:
– Расскажи о Наране.
И заставил себя посмотреть на нее в упор, он же не трус, в конце концов! Он слышал, как рядом шепчет Володя:
– М-да, была бы единственно четкая проверка, Коля… Впрочем, результат далеко не мгновенный…
Он успел подумать: «Прав, сатана ученая!» – и подумать, как это жестоко – забираться на такую высоту, откуда люди кажутся подопытными кроликами, и еще была мысль: эти наверняка распознают беременность через день-другой. Но дня другого не было, ничего не было…
Они смотрели друг на друга в упор. Долгое время протекло после его слов: «Расскажи нам о Наране», оно было кажущимся, будто все часы во всех пространствах ушли в нуль и тикали впустую, с застывшими стрелками. И внезапно стрелки дрогнули и пошли. Она спросила:
– Что рассказать тебе о Наране?
– Все, что можешь. Мы… – он все еще говорил с трудом, – мы ничего не знаем… о Наране. У нас подобного нет.
Дхарма вскинула руки и стремительно, крылатыми пальцами, ощупала его голову. От нее пахло анисом и чем-то еще, чудесным, а время опять замерло для Кольки. Она же всплеснула руками и прокричала с безмерным удивлением:
– Почему же вы – Головастые, а не пожиратели крыс? Почему вы – люди?
«Дхарма, Дхарма», – позвали снаружи, от входа…
Часть вторая
Глава 1
Ахука был Наблюдающий Небо. Минуло три лунных месяца с той ночи, когда Великая Память приказала ему стать Охотником. Он повиновался с готовностью – Врач Дэви предупреждала его, да и он сам чувствовал, как сжигает его мозг бессильная ярость. Иногда, сидя в пещере Наблюдающих Небо, он поднимал голову и грозил Звезде оскаленными зубами, как волк. Да, он пошел в Охотники от бессилия, но уже с некоей мыслью, которая развилась в нем за эти три лунных месяца.
Прежде он думал, что Нараны подыскивают каждому подходящую дорогу.
Теперь он знал, что люди безразличны Наранам, как муравьи, бегающие у подножия дерева. Кому-то из них до́лжно направиться за добычей, и выбор падает на самых суетливых.
Три луны назад Великие начали посылать людей на Границы. Одним из тысяч был Ахука, Наблюдающий Небо. Он расстался с Дэви, расстался с местом в пещере Наблюдающих и с привычкой проводить рассветные часы перед Ухом Памяти.
Слоны сбиваются в стада. Пожиратели крыс зажигают костры между камнями. Младенец прислушивается к ударам материнского сердца. Ученый приобретает чувство безопасности, созерцая и творя стройную картину мироздания, – это его стадо, его костер и мягкое спокойствие материнской груди. Ахука потерял чувство безопасности дважды: первый раз, когда вопреки наукам о небе вспыхнуло новое светило, и второй раз, когда он понял, что Равновесие гибнет под лучами Звезды.
Ахука томился. Пять месяцев тому назад в полночной части небосклона вспыхнула Звезда. Она вставала каждый вечер, прежде чем заходило солнце, и, мерцая, поднималась высоко, чтобы вспыхнуть с наступлением темноты невиданным, прозрачным, голубым светом, залить им дороги, вершины спящих деревьев, гнезда рабочих обезьян под широкими листьями. Звезда прокатывалась над плоскогорьем и садилась за Рагангой. Пять месяцев тому назад ее увидели все. Но прежде ее заметили Наблюдающие Небо, те, что работали в обсерватории Высочайших гор. Да, полгода тому назад они передали весть по гониям, и Ахука в следующую же ночь улетел туда, за полуночную Границу, в царство холода и света. Далеко за границей обитания простирались горы, уступами вверх, и еще вверх, и небо здесь было бледно-голубым, как свет новой звезды. Птица, свистя гигантскими взъерошенными крыльями, тяжело тянула вверх – воздух был уже разреженным, жидким и леденил тело. Ахука был тепло одет, впервые в жизни он натянул на кожу звериные шкуры. Едва опустившись рядом с чахлой гонией, Рокх набросилась на пищу, нетерпеливо оглядываясь, наклоняя огромную черную голову. Клюв ее был приоткрыт – Рокх задыхалась здесь, на высоте в четыре тысячи шагов. С ее спины сгрузили корзинки с нардиками, закутанные в мягкие теплые листья, и она взлетела, стоило лишь Ахуке крикнуть: «Домой!» Охотники, странные и неуклюжие в мохнатых одеждах, проводили ее глазами и повели Ахуку к Наблюдающим Небо.
Тогда Ахука впервые кое-что понял. Здесь, где ближайшая Великая Память отстояла на четыре часа полета; где связь с ней по гониям была сложным и затруднительным занятием; где не было услужающих животных и не было животных-строителей, и сотни разновидностей плодоносящих деревьев, и полусотни растений, создающих удобства; где приходилось носить воду для умывания, а побриться было нечем (тогда Ахука и отпустил бороду). Здесь, где было только два – два! – растения, приносящих съедобные клубни, и Наблюдающие Небо сами шлифовали себе стекла, а Охотники несли охрану без гепардов, обезьян и Птиц… да, здесь Ахука кое-что понял.
Прежде всего он понял, что далеко за границей обитания тоже можно жить – мерзнуть, страдать от однообразной пищи, но жить более плодотворно, чем там, в полуденной стране. По ночам к пещере обсерватории подкрадывались снежные барсы, и дежурные Охотники поражали их тяжелыми стрелами, а Наблюдающие Небо не отрывались от своих труб, направленных на новую звезду, беседовали и спорили. И ничего не сообщали Наране об этих спорах. Предмет их был удивителен – Наблюдающие Небо спорили о природе звезд!
Было установлено: звезды есть огненные планеты, подобные Солнцу. Они неподвижны, ибо слишком удалены от Солнца и Земли. На Равновесие они не влияют по той же причине, их лучи слишком слабы, чтобы исказить его течение. Самые тонкие опыты с нардиками подтверждали это мнение – ни один нардик не отклонился в своем развитии под светом звезд. Под лучами солнца нардики изменялись буйно и разнообразно, каждая разновидность на свой лад. По изменению десятка разновидностей можно было составить полную картину того, как солнце в настоящую секунду влияет на Равновесие. Еще в воспиталищах каждый узнавал, что эта зависимость была установлена свыше тысячи лет назад Киргаханом, великим ученым. Он показал, что в период больших солнечных пятен нардик из разновидности «круглая ящерица» прозревает, пролежав полчаса под лучами великого светила. В то же время белые жуки гоний наполовину сокращают кладку яиц, и большие муравьи гоний лишаются пищи тоже наполовину и потому начинают пожирать зеленых тлей третьего и пятого вида, что, в свою очередь, пагубно сказывается на гониях, – приемные раструбы наливаются избыточным соком, который в обычных условиях отсасывается тлями. Киргахан же (к слову, даже не подозревавший о пятнах на солнце), выразил мнение, что в будущем с помощью нардиков можно будет предсказать любое изменение Равновесия. А предсказав, исправить вредное влияние солнца на Равновесие. По традиции, Киргахан считался первым Наблюдающим Небо. Его пророчество сбылось, и его метод стал всеобъемлющим. Не только тончайшие изменения солнечного света, но и невидимые «ночные лучи» стали контролироваться Наблюдающими Небо. Тысячи нардиков в разные часы дня и ночи извлекались из пещер Нараны, их матери, и, урча и повизгивая, вбирали в себя лучи. Некоторые начинали расти, некоторые оставались неизменными, некоторые гибли. И в том, как они росли и за какое время умирали и какие из них оставались неизменными, был глубокий смысл. Тысячи слов непрерывно сообщались Великой Памяти учеными: о каждом открывшемся глазке, о каждом отросшем когте, о каждом орехе, съеденном каждым нардиком. И в каждом поселении Великая Память выслушивала все это – в двухстах поселениях пятьюдесятью тысячами ушей, выделенных для Охраняющих Равновесие. Нарана сопоставляла эти речи и связывала их с другим потоком сведений. О том, как ведут себя твари Малого Равновесия – насекомые, черви, пауки и моллюски. О том, как плодоносят и цветут деревья, как растут слонята в питомниках и дети в воспиталищах. Сколько детенышей наметали крысы и сколько жуков-медальонов всползли на деревья и засохли, готовые к употреблению. Какие раны принесли патрульные собаки с Границы. Сколько белок, носорогов и нетопырей пересекло Границу. В каком округе появились жгучие мухи. Хорошо ли слышно по гониям. Охотно ли взлетают птицы Рокх. Сколько стариков пришли к Врачам и попросили смерти. В каком возрасте были умершие случайно и сколько их было. Началась ли любовная игра у гепардов, в избытке ли пищи у домашних обезьян. Охотно ли работают Художники и на чем они рисуют сегодня – на листьях ниу или на скалах. Поднялась ли вода в Реке Заката, и насколько. Появились ли новые гнезда вдоль Границы. Сколько крокодилов осмелилось подняться к левому берегу Раганги у излучины, что рядом с большим слоновьим питомником.
В этом потоке сведений нардики – искатели лучей составили часть малую, но более важную, чем все остальное. Вспышка на Солнце – и тысячи тысяч следствий начинают сливаться в следующие тысячи следствий и сами становятся причинами. Первой причиной великого нашествия крии были солнечные лучи. Тогда Граница была прорвана и крии продвинулись очень глубоко, прежде чем их удалось остановить и повернуть назад. Солнце давало благо, и солнце приносило беды, но за тысячу лет Наблюдающие Небо не заметили, чтобы лучи от неподвижных звезд влияли на Равновесие. Ни одного раза! После Киргахана Наблюдающие Небо убедились в этом, а последующие поколения еще и еще раз подтверждали – звезды безопасны для Равновесия. Поэтому звезды не следует наблюдать – это вредно для Равновесия! Наблюдающие Небо должны изучать Солнце. Только Солнце, во имя великого Равновесия! Так считали Нараны. Во всяком случае, иных мыслей они не высказывали. И об этом Ахука еще не думал шесть месяцев назад, когда птица Рокх улетела, оставив его под синим небом и под буранами полуночных гор.
Бураны налетали часто. Наблюдающие Небо затягивали чехлами свои инструменты – любой Кузнец сказал бы, что в этих инструментах слишком много меди и серебра, что инструменты еретические… но постой, Ахука!
Утишься, успокойся. Будь спокоен и гладок. Ты – ученый.
Спокоен и гладок, как рукоять ножа в ладони. Как тетива лука, звенящая в ожидании.
И он ждал. Ахука, Наблюдающий Небо, лежал в развилке древесного ствола и охранял пришельцев от потерявших имя. Он висел над перекрестием трех дорог, ведущих к лечилищу, неподвижный, как гепард в засаде, и его гепард тоже был здесь, он затаился в поросли молодых дынных деревьев и лежал тихо, подергивая кончиком хвоста, прислушиваясь к дыханию Охотника. Земля отвернулась от солнца. Привычным взглядом Ахука отыскал яркую звезду, ту самую, что пять месяцев тому назад сияла над пораженным Равновесием. Сейчас она была просто самой яркой звездой небосклона, но дело было сделано. Равновесие погибало, сраженное ее бледным и ослепительным светом. Погибало! Равновесие – это дети в воспиталищах, и не больше трех детей на одного Воспитателя. Это Врачи – один на восемь человек, и все, что связано с рождением новых поколений. И услужающие животные, и животные-строители, и плодоносящие деревья, и растения, создающие удобства. Гонии, быстроходные слоны и лошади, боевые обезьяны, и гепарды. И Нараны…
Утишься и успокойся, Ахука. Твои дети еще не увидят гибели Равновесия.
«Не все ли мне равно? – спросил Ахука самого себя. – Мои дети? Я их не видел. Они растут в воспиталищах».
Теперь он сомневался во всем, что прежде считал незыблемым. Так ли необходимо, чтобы все дети росли вдалеке от родительских глаз? Пятью месяцами раньше он считал такой порядок разумным и неизбежным. Воспитатели должны воспитывать, а Наблюдающие Небо – смотреть в трубы, изготовленные Кузнецами, и облучать нардиков, выращенных Хранителями Памяти, и общаться по гониям, и есть плоды, и пользоваться дюжинами дюжин благ, даваемых Управляющими Равновесием. Каждому человеку – свое дело. Каждой касте – свой жук-медальон. Тогда почему твой голубой жук, Ахука, постукивает по поясу Охотника? Почему ты лежишь в засаде, как Охотник на тропе Большегубого?
Равновесие рушилось.
По совету Нараны Ахука стал Охотником.
Он усмехнулся, лежа на гладком толстом суку. В недобрый час Нарана послала его к Охотнику Джаванару. Теперь он умеет подстерегать и обрушиваться на врага сверху, и посылать стрелы, и натравливать гепардов и боевых обезьян. Он усмехнулся и повел глазами к большому ручью, журчащему перед крайним домом лечилища. Над водой притаился Тан, его гордость – боевая обезьяна, приученная к услужению. Три собаки лежат веером в траве перед домом Раф-фаи. Ждут. А пришельцы ничего не знают, и он забыл дать им бахуш, но Дхарма – Врач, и на нее можно положиться. Вот Дхарма, она стала Врачом при Охотниках сразу после воспиталища. Она выбрала рыжебородого пришельца Колия, и это хорошо. Самому Ахуке также нравится Дхарма, и рыжебородый ему приятен. Да, пришельцы… Другой мир! В одном их летучем доме больше железа, чем все Кузнецы перерабатывают за год… воплощенная ересь, бессмыслица, имеющая для пришельцев глубокий смысл. Это очевидно. Другой мир… Хотелось бы знать, где он, этот мир. Холодная планета, возможно – Утренняя звезда, ибо они прибыли одетыми, страдают от жары, думал Ахука. Потом он подумал, что рыжебородый Колия, называющий Тана Тарасом, не расстается с поделкой из железа, многосоставной, тонкой, чистой, почти нечеловеческой по тонкости и чистоте. Ахука совершил дважды непристойный поступок, проявив любопытство и прикоснувшись к железу без необходимости, но вещичка и сейчас была как перед глазами – холодная, чистая, с бесшумным ходом. Позже он переломит себя и спросит у пришельцев, какой из наук служит этот предмет, состоящий, несмотря на малые размеры, из трех дюжин частей. Прищурившись, Ахука представил себе короткую трубку, спрятанную под желобчатой накладкой, удобную рукоятку, в которой находился прямоугольный предмет, содержащий восемь коротких палочек, наполовину из светлой меди, наполовину из тусклого железа. Он почувствовал прилив гордости при мысли, что первым оценил пришельцев по достоинству. Они – Большеголовые, хотя их науки пользуются железом, хотя одна из заповедей и утверждает, что совершенство достигается только в живых науках, а железо и прочие рукоделья уничтожительно влияют на живые науки.
А может быть, палочки из меди и железа – семена? И пришельцы в своих мертвых, рукодельных науках добились такого, что сеют медь и железо семенами? Это меняет дело. Это изменило бы дело, если бы было возможно, поправил себя Ахука, зная, что это невозможно. Солнце не даст прохлады, железо не даст побега.
Он запутался и рассердился на себя. Железо не даст побегов, а он говорит себе неистинное и притворяется бессмысленной корягой, подобно крокодилу на отмели. Он прячется здесь не затем, чтобы охранять пришельцев – потерявшие имя не сделают зла пришельцам. Только посадят их на Птиц и отвезут к железному дому. Не хочет он, Ахука, чтобы рыжебородый покинул Равновесие! И Дхарма не хочет, по другой причине, а он прячется здесь, ибо знает, что Брахак остался в подземелье Великой, и некому посадить пришельцев на Птиц. А завтра может быть и поздно, железный дом летает не всегда…
Величайший, тягостный стыд обжег его лицо – он хитрит и извивается, как безногая низшая тварь… Вот он, притворяющийся Охотником в засаде, говорящий неистинное!
Врачи говорят: «Носящий в себе раздвоение должен оставаться целым, как плод». Сейчас Ахука мучительно ощутил раздвоение и поспешил достать припасенный бахуш-ора. Мозг Ахуки яростно спорил сам с собой: «Он действует на благо Равновесия!» – кричал Ахука-Охотник. «Хитроумный, так же полагает и Нарана, якобы действуя на благо Равновесия!» – насмешливо отвечал Ахука-мыслитель.
Он сжал зубы, терпел. Наконец подействовал бахуш-ора.
Он снова Охотник. Он лежит на дынном дереве, следит за тремя дорогами и слушает дыхание гепарда. Зеленоватый свет проникает сквозь листья домов, светится желтым трава на дорогах, прохожие скользят по световым полосам, беспечно улыбаются друг другу. Он, Ахука, видел все, и его дыхание не участилось, когда гепард Укха пополз к левой дороге. Тан соскользнул с дерева. На дороге желтели, покачивались три тела. Тяжкие, как носороги, поднятые на дыбы.
Не к добру ты, Нарана, сделала его Охотником! Он неторопливо съехал по гладкому стволу на землю. Лук и колчан стояли, прислоненные к стволу, – две стрелы в пальцы, третью на тетиву взял Ахука-Охотник и свистнул коршуном: «Звери, ко мне!» Он выйдет на перекресток навстречу… «Кому ты выйдешь навстречу?! – прокричал Ахука-мыслитель. – Это нардики!»
Он остановился под прикрытием широкой ветви. Луна висела над деревьями. Она была желтая, как дыня, и казалась разрезанной пополам стволом большой гонии, возвышающейся вдалеке над холмом Нараны. Прямо перед Ахукой короткое колено дороги было высвечено лунным светом, падающим вдоль стен. На этой дороге и на темной дороге справа не было ни души. Но слева подходили трое, которых он увидел сверху, причем один был на свету, а двое – в черно-зеленой тени кровли.
Он почувствовал, что земля вздрагивает под их ногами. Втянув ноздрями резкий запах гепарда – Укха боится, жмется к ногам, – он оттолкнул ногой глупую кошку. Прижал натянутую тетиву к щеке, в просвете между листьями поймал в прицел круглую безглазую голову, выпустил стрелу. Мгновенно поймал тупец второй стрелы и снова прижал тетиву к щеке.
Тварь, взмахнув длинной рукой, отбросила стрелу в полете – сверкнуло белое оперение. Гиганты не могли остановиться сразу, они скользили, упершись ступнями в траву, и между их массивными телами проскользнула согнутая белоголовая фигурка.
Ахука ослабил тетиву – перед ним стоял Хранитель Памяти. Он пересек поляну перекрестка и был так близко, что концом стрелы Ахука мог бы прикоснуться к красному жуку на его груди.
– Человек, уходи! – приказал Хранитель. – Ты слышишь меня?
Ахука молчал.
– Уходи! Ты должен знать меня, – утвердительно сказал Хранитель. – Со мной идут посланцы Великой Памяти, повинуйся!
Твари стояли недвижные, как скалы над Рагангой. Ни малейшего движения не было на перекрестке, и Ахука понял, что дороги закрыты от самого подземелья. Бессознательно он начал думать не на раджане, а на языке Памяти. Пропел, обращаясь к Хранителю:
– Учитель, а ты с трудом говоришь на раджане!
– Ахука, сын мой! – безмерно удивился старец.
– Зачем ты ведешь их, учитель?
– Такова воля Нараны.
– Разве Нарана приказывает?
– Таков совет Нараны. Уходи.
– Я бы ушел, – сказал Ахука. – Но с тобой нардики. Не дам я убить пришельцев, учитель.
– Дитя… – сказал старец.
Луна уже всплыла над кронами. Ахука видел мудрые, воспаленные глаза старого Хранителя, застывшую на его лице улыбку и гигантских нардиков, застывших на дороге. «Они должны весить две дюжины дюжин горстей, – думал Ахука, – а обычные нардики весят одну горсть… быстро распорядилась Великая Память… воистину, ее возможности безграничны…»
– Дитя, – повторил учитель. – Пришельцы угрожают Равновесию, нардики отнесут их, посадят на Птиц, и они уйдут. Равновесие будет спасено.
– Ты волен был попросить их уйти.
– Они полны любопытства, сын мой. И ты полон любопытства… таковы ученые. Сын мой, не ставь знание превыше Равновесия. Забудь о пришельцах. – Он обернулся. – Веди их, Кхиру!
Дрогнула земля. Округлые гигантские тела миновали полосу лунного света. За ними пробежал один из младших Хранителей, бывший Кузнец, скрылся в тени. Ахука услышал, как испуганно пыхтит Тан, и, спохватившись, присвистел собак, карауливших вход в лечилище.
– Приходи ко мне завтра, Ахука, – сказал старец. – Нарана ценит, что первое предупреждение о Звезде передал ты. Сын мой, не говори с людьми об этом деле, остерегись. Нарана не остановится ни перед чем для спасения Равновесия…
Глава 2
– Дхарма! – звали от входа.
Девушка оттолкнула Кольку и длинным прыжком, как кошка, метнулась на голос.
– Что она хотела сказать? – спросил Володя. – Бешеная.
– Да уж, прыжочки, – выдохнул Колька. – Почему мы «Большеголовые», она спрашивала.
– Это я понял – связывает Нарану с формой нашего черепа… А что она толковала о крысах?
– Ты же слышал. «Почему мы не крии или не пожиратели крыс?» Одурела совсем!
– Не так уж одурела, – сказал Володя. – Они предубеждены против нас, не имеющих живых информационных центров, как мы были предубеждены против них, не имеющих письменности. Заметим, – он стенографировал и говорил, – заметим, что предубеждения такого рода всегда или почти всегда неоправданны… Но каков темперамент!
– Постой-ка, – сказал Колька. Он узнал басистый голос Брахака и пошел к двери, стараясь не шуметь ногами. Проклятые ботинки!
– …Опасно. Я не хочу брать сторону тех или других. Разбуди Раф-фаи, заставь подняться… посади, повтори утреннее лечение…
– Кому помешали они, Брахак?
– Смири свой нрав. Приготовь раненого в дорогу… Теплой полуночи…
Колька прошуршал на прежнее место. Догнать Брахака, поговорить? Нет, навязываться мы не будем…
– Что такое? – спросил Володя.
– А ничего. Флиртует.
– Энергичная женщина. – Затем невнятное бормотание. Сидит пишет.
Именно в эту секунду Кольку и прихватило безошибочное ощущение: влип. Бессмысленное такое, но безошибочное. Во что-то он ввязался или ввяжется сию секунду – он понял это по острой, мгновенной зависти к Бурмистрову, который спокойно собирает информацию, не влипнет и спокойно уйдет. Может, поблюет после перехода. А он влипнет. На какой секунде? Кабы знать где упасть, так соломки подостлать. Стоит советоваться с Дхармой, не стоит? Где же этот Ахука, интеллигент чертов? «Приготовь раненого в дорогу…» Хорошо, если к баросфере, а может, и еще кой-куда.
Он бы меньше беспокоился, разгуливай вокруг вооруженная охрана или толпы любопытных, пускай враждебные или еще какие. Любая определенность лучше, чем это – просторный пустой дом, крякающие лягушки в стенах, белый профиль Рафаила и непонятная женщина.
Становилось не то чтобы страшно, а неприятно, как во сне. Нажимаешь, оно подается во все стороны, как резиновое, не прорвешь, одна надежда – проснуться…
Да, надо вырываться отсюда.
Дхарма вернулась, смотрит. Он кивнул ей, Володе сказал: «Ты, значит, посиди, а мы потолкуем». Подошел, присел на лежанку с нардиками. Как обращаться – «Дхарма» или «Мин»?
– Мин, я слышал голос Брахака. Он говорил об опасности?
Она сидела, зажав руки между коленями.
– Опасно… сопротивляться тем… кто придет за вами… – мысленно переводил он ее слова, – чтобы отвести вас… к железной дыне.
Неожиданно и фальшиво он осведомился:
– Разве мы мешаем кому-либо?
Она промолчала. Колька заглянул ей в лицо, и взгляд его отдернулся, как рука от раскаленного металла. Он отвернулся будто бы посмотреть на Рафаила, а глаза ее горели на нем, как два ожога.
Очень хотелось курить. Он шесть лет не курил. Сейчас руку бы отдал за сигарету. Смотрит! Сидит такая, какая есть, – тонкая, гладкая, и округлая, и коричнево-матовая, как старая скрипка, – смотрит… Сопротивляясь неслыханному томлению, он злобно подумал что такие глаза надо под паранджой прятать, наглухо, насовсем…
Он разозлился – давно было пора. Злость отшибает сексуальные эмоции. Он хочет вернуться, и он вернется, тоже мне обольститель, светловолосая бестия… Злобно фыркнул на Бурмистрова – проверку придумал, экспериментатор! «А ну, Карпов, прекратите эмоции… „Тик-так, тик-так, не стучите громко так“. Вы еще не влипли, Карпов, и, будем надеяться, благополучно вернетесь в городок, под осенний мелкий дождичек…»
Девушка молчала. Он спросил четким, официальным голосом:
– Кто желает нам зла, Дхарма?
Она ответила сдержанно:
– Раджаны никому не желают зла, Адвеста.
– О чем же толковал Брахак?
– Ученые Равновесия недовольны вашим пришествием…
– Постой, во имя Равновесия… – Он перебил ее и осекся. За шесть часов в него вдолбили даже обиходные выражения: «Во имя Равновесия», – а он и знать не знает, какой в них смысл.
– Это ваше Равновесие – это… это охрана?
Он бы спросил: «Это полиция?», но слова не знал.
– Охраняют Охотники… – Она прищурилась на Кольку, подняла ладонь движением властным, ловким и очень выразительным: сейчас она объяснит именно то, что его интересует. – Охотники охраняют Равновесие от всего, живущего по ту сторону Границы. От всего живого, с чем не могут справиться наматраны…
– Наматраны?
– Животные и растения, охраняющие Равновесие на Границе.
– А! Вовк, я тебе рассказывал.
Володя ухитрялся писать, балансируя блокнотом на колене, – левой рукой придерживал очки. Дхарма теперь смотрела иными глазами, просветленными от любопытства, и вся ее фигурка выражала пронизывающий интерес. «Почему вы Головастые?» – задала загадку!
– Три солнца прошло, – заговорила она, – и три солнца я думала. Как все ученые, прослышавшие о железном доме… Охотники прошли на Птицах всю землю, Головастых нигде не встретив, – о-а, огромные кузницы построили железный дом! Таких нет на Земле… – Она как бы делала усилие, чтобы спросить, и не могла. – Врач Лахи думает, что вы рождены подобной Земле планетой, спрятанной за Солнцем…
– Изящная гипотеза, – пробормотал Володя. – Зеркальное отражение…
– Это говорил бритый, Врач, – быстро пояснил Колька. – Ахука – астроном, эх – куда же он подевался? Нет, Дхарма, мы не с планеты, спрятанной за Солнцем, мы… мы…
– Не знаем, как наша Земля соотносится с вашей, – механическим голосом подсказал Володя.
Колька перевел. Девушка кивнула, пылая от смущения, как черная роза на солнце. Обычаи, что ли, запрещают им расспрашивать гостей?
– О Границах я скажу, Адвеста. Пришествие ваше означает, что Равновесие имеет иные Границы, сверх известных нам. Но первый закон Границы приложим и к железному дому: «Случайное полезно. Намеренное – вредоносно».
– Не понимаю.
– Я понимаю, – сказал Володя. – Продолжай.
– Намеренное вредно… А мы, Охотники, намеренно ввели вас в Равновесие, мы нарушили закон Границы, ибо не могли вас прогнать, ибо Раф-фаи был ранен и никогда прежде Границы не пересекались Головастыми. Нам должно было вас прогнать, Адвеста…
– То есть как прогнать?
– М-молчи… – с тоской сказал Володя. – Продолжай, мы слушаем.
– Что же мы, слепни, чтобы нас прогонять? – возмущался Колька. – Дхарма, в законе нет мудрости, вредно случайное, а не намеренное!
Она снова, как четверть часа назад, поразилась до оторопи, но сдержалась. Только повторила, глядя расширившимися глазами: «Вредно случайное, а не намеренное…» Неожиданно Бурмистров добавил масла в огонь.
– Разве мы – поедатели крыс? – спросил он и уставился на Дхарму.
Она ответила:
– Вы более вредоносны, Володия! Пожиратели крыс нарушают Малое Равновесие. Вы, железные Головастые, нарушаете представление ученых о незыблемом.
– Эге, подобрались к сути, – сказал Володя. – Что же вы считаете незыблемым?
Дхарма ответила одним словом, которое в переводе имело смысл: «порядок развития» или «степень развития».
– Поясни примером, – попросил Володя.
Она улыбнулась через силу:
– Умение производить поделки из камня или железа мы незыблемо полагаем нижним. Даже крии пытаются обтесывать камни. Умение выращивать и управлять мы полагаем умением Равновесия.
Опять Равновесие! Колька уже открыл рот, чтобы выяснить раз и навсегда, что подразумевается под этим понятием. Володя жестом остановил его.
– По этому пункту все, Николай. Оставь ее в покое. Не то мы делаем ей мучительно трудно, по-моему…
– Жалостный ты мой. Почему ей – мучительно?
– Ты б не юродствовал, Николай…
Бурмистров был прав, наверно. Рехнуться было впору от неизъяснимого чувства – этот мир вывернут наизнанку, как свитер двойного плетения. Фактура та же, но все узоры наоборот.
Девушка поспешила воспользоваться провалом в разговоре – отошла к Рафаилу, потом к нардикам. Из стены достала бесхвостого зверька с огромными глазами, перламутровыми, как у бабочки, – посадила на лежанку. Зверек стоял на четырех тонких лапках, как статуэтка, без движения.
– Смеркается, – буркнул Колька. – Ладно, подождем. Давай, в чем ты там разобрался? Что же такое – «Равновесие»?
– Гомеостазис, – сказал Бурмистров. – Мы остолопы. Гомеостазис, не более того… минутку, Коля. Я бы выделил два применения этого термина: обозначение состояния этого общества и обозначение самого общества. Или сообщества, поскольку в него включается и животный, и растительный мир. Синтаксически – я не путаю?
– Ты молодчина! – простонал Колька. – Я вот остолоп, точно.
– Ничуть не бывало, – с невозмутимостью отвечал Володя. – Нас учили языку порознь и без словаря. Когда со мной отрабатывали понятие динамического равновесия, я сразу подставил термин «гомеостазис», а ты, очевидно, термин «равновесие». Затем ты переводил в своей терминологии, а я механически записывал. Так и шло, пока я случайно не прослушал сам фразу: «Пожиратели крыс нарушают малый гомеостазис». Понятно?
– Ты молодчина, Вовище!
Со стороны, наверно, они четверо являли собой странную картину. Тот, из-за кого заварилось все дело, лежал в наркотическом сне посреди круглого зеленого зальчика. У стены, ближе к его голове, неподвижно сидела коричневая кудрявая девушка, смотрела в пол. По диагонали зала сидели с такой же неподвижностью два здоровенных светлокожих парня и тоже смотрели в пол. Хороший признак – Колька снова мог смотреть на себя со стороны. Значит, стало полегче на душе. Он мельком подумал, что теоретическая находка никоим образом не облегчает их положения, но все-таки стало легче, даже много легче – смешно… Значит, гомеостазис – общество, которое находится в динамическом равновесии, – все части сверхсложной системы уравновешены между собой. Это они молодцы, что рассматривают свое общество как равновесную систему – помнят всегда, что хвост вытащишь, а нос увязишь. Собственно, любое общество гомеостатично, если оно не разваливается, но много ли мы, земные, печемся о равновесии всех его частей? Текучка заедает… А тут – правильно. Пограничники, Охотники то есть, пользуются общетеоретической формулой: «Случайное полезно, намеренное вредно», все правильно… Любое воздействие на гомеостатическую систему можно рассматривать как случайное – с той или иной вероятностью. Здоровая система легко переваривает случайное воздействие. Скажем, не всегда легко, но переваривает. А намеренное воздействие – оно ведь намеренное, и только у человека бывают намерения, причем он сам является сложной системой. Одна система воздействует на другую. Иными словами, нельзя разрешить Охотникам пропускать через Границу кого-то по своему выбору – через нее и так просачиваются случайные гости. Правильно… И последнее. Для «железных людей» могли бы сделать исключение, кажется, не посчитаться с гипотетической угрозой системе… Кажется-то кажется, и цивилизация могла бы не опасаться трех жалких пришельцев, но все-таки они правы. Их появление имело ничтожную вероятность, а опасность представляют именно маловероятные события. Инстинкт любого животного говорит: «Бойся непонятного»; весьма вероятный грипп не страшен, маловероятная чума смертельна…
«Но система, система! – возражал себе Колька. – Мощна ведь системища, двести городов. Нараны эти, пища с неба валится». И тут же находил еще одно оправдание для хозяев: чем система сложнее, тем больше вилка между затратами на ее сооружение и на ее разрушение. Сформировать мозг ученого стоит огромных затрат, а уничтожает его легко двухграммовая пуля – цена копейка, – посылается в дыхательный центр, и готово. «Эффектом разбитого стекла» они окрестили этот парадокс на кибернетических семинарах, или «эффектом стекла и рогатки».
…Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… Они подняли головы. Из-под стен выпрыгивали шюскохвостые крысы. Дхарма подталкивала переднюю к столу – ногой, кончиками пальцев.
– Что, пора? – спросил Колька.
– Земля отвернулась от солнца, пора.
Смеркалось быстро. Померк, погас внешний свет, пробивавший листья. Почернел прямоугольник входа. Зелень стен, медленно разгораясь, просияла холодным огнем. В желто-зеленом свете кожа девушки стала похожей на полированное лимонное дерево, губы почернели.
На секунду они встретились глазами. Он отвернулся, пошел осматривать стены. Володя помог Дхарме снимать с больного «одеяло» – крысы срезали ветки, ковыляя на задних лапах. Лупоглазый зверек неподвижно сидел в своем углу.
– Колюня, шрам начисто заровнялся, – усталым, радостным голосом сипел Бурмистров.
– Вот и лады, – сказал Колька.
Он выглянул в черноту поляны. Увидел поверху, по кронам верхнего яруса, неясные блики, высветления – поднималась луна. Огромные переливчатые звезды изредка мелькали между ветвями. «Ах, Белая Земля, почему свет твой так сладок и дурманящ?» – пропел в его груди незнакомый голос. Он встряхнулся. Из темноты волнами наплывала далекая музыка. Так мог играть только огромный мощный оркестр – казалось, что звуки катятся в глубине земли, как грохот отдаленного взрыва.
Он вернулся к столу, когда крысы утаскивали последние клочки «одеяла». Володя, едва не уткнувшись носом в Рафкину грудь, пытался найти следы страшных синяков и царапин, притоптывал в восторге – Рафаил выглядел как новенький. Плечи у него, что ли, окрепли? Колька решил, что ему показалось – свет уж очень обманчивый, бестеневой. Он расстегнул сумку с пистолетом, сдвинул предохранитель и проверил: «огонь», правильно. Сумку переместил на левое бедро и два раза попробовал, чтобы сразу ловить рукоятку. Все это он проделал очень внимательно. Вынул обойму, добавил еще один патрон на место введенного в ствол. Девять выстрелов лучше, чем восемь, – подумал он, тут же вспомнилась надпись на плакате, которую перед стартом он забыл со страха: «У меня девять жизней, у тебя – только одна: ДУМАЙ!»


Он подмигнул лупоглазому зверьку – зверек оказался похожим на карикатурную кошку с того же плаката: глаза, ушки – забавно.

Поверх стола он видел, как Дхарма наклонилась над корзинками – кормить нардиков. Сморщившись от усилия, оторвал глаза от ее спины и ягодиц. Выругался про себя. Володька, вытягивая от интереса шею, заглядывал в корзинки. Дхарма сосредоточенно совала нардикам орехи. От корзинок потягивало формалином. Ровно дышал Рафаил. Колька снял с него руку и пошел наружу.
Это было правильно. «Правильное решение», – похвалил он себя. Он там и не нужен совершенно. Мин лучше знает, что делать. Золотая девчонка. Налетает на человека, как ураган. Их-то роль была совершенно пассивной – словно они попали в ураган, и всего работы было – стоять на палубе, привязавшись к снасти. И тогда он решил правильно. Послушался ее и решил остаться, а не тащить Рафку с его ногой и разбитой печенкой в свое Пространство. А что, Совмещенные Пространства – побольше любого океана… Ну, вот он и пригляделся в темноте.
Поляна была замкнута по кругу, с единственным проходом влево – в сторону поляны Памяти. Кроме двери, из которой вышел Колька, светились зеленоватым светом еще три, то есть на поляну приходились еще две палаты этой странной больницы. Еще засветло он сообразил, что каждая палата имеет подсобное помещение, в котором держат нардиков и прочий медицинский скарб. Подсобка сообщается с палатой не дверьми, а чем-то вроде окошка – это он только что проверил. Здраво рассуждая, его приготовления были довольно-таки детскими. Объяснили же: придут, чтобы отправить к баросфере. Но был какой-то неясный пунктик, что-то вызывало опасения. Ахука скрылся, Брахак шепчется за дверью… Лучше он подождет здесь. Так будет надежней.
Позицию он выбрал между двумя парами дверей, по оси просеки. Если засада в соседней палате, то он перехватит ее в середине поляны. А пойдут по просеке – как на ладони еще издали.
«Вот будет номер, если никто не придет», – подумал он и бесшумно, по плотной, влажной траве продвинулся направо. Луна поднялась довольно высоко и висела над просекой, как большой желтый фонарь. Совсем рядом с ней, в ее серебристом ореоле, чернела вертикальная тонкая линия с метелочкой на конце – а, это большая гония на поляне Памяти… Из травы, в нескольких метрах перед ним, послышался урчащий звук, намек на рычание. Приложив руку козырьком к глазам, он увидел трех собак, неподвижно лежащих в траве. Одна повернула голову к нему и чуть слышно прорычала, будто приказывая ему не шуметь. Собаки явно дожидались кого-то с просеки. Охрана? Или наоборот, не должны выпускать? Он прошелся к просеке и обратно – собаки следили за ним глазами. Не атаковали.
Некоторое время он просидел, поглядывая то в глубину леса, то на собак. Казалось, что трава на дороге светится. Из лечилища звуки не пробивались, далекая музыка стала едва слышной – лес гремел ночной песней, ровным хором: кваканье, треск, уханье… Собака опять повернула голову – Дхарма проскользнула к нему и положила на плечо горячую руку.
– Колия! – Очень странно звучал шепот на раджане. – Колия, Раф-фаи немножко может ходить, а сидит совсем хорошо.
Он сказал:
– Ты сестра наша и мать, Дхарма!
– Пойдем в лечилище, Колия. Здесь собаки Наблюдающего Небо…
Нет. Он помнил испуганное лицо Ахуки и подрагивающий бас Брахака. Нет, он останется.
Рука скользнула по его плечу и, не удержавшись, он прижал ее щекой. «Сестра моя, ты – как Белая Земля, как лотос над тихой водой Раганги!» Рука погладила плечо, прошуршали тихие шаги. Он опять был один на поляне и унимал дрожь в руках и пение в сердце. Глубоко вздохнул, вбирая в себя густые, как мед, запахи ночи, и внезапно три тени мелькнули перед ним – собаки ринулись и длинными прыжками унеслись по теневой стороне просеки. Идут!
В эту минуту, когда дробное топотанье собачьих ног еще перебивало и глушило чьи-то тяжкие, редкие шаги, Колька заметался. Нет, какой там страх! – после всех событий он стал как слон, в толстой коже. Он чувствовал, что делает лишнее, глупое, и не мог остановиться, не мог, хотя знал: его суперменская отвага дутая. Он просто не хочет возвращаться так быстро – усердствует для самообмана… «Авантюрист, безответственная морда!» – рявкнул он на себя, но где-то в гаденькой глубине полюбовался своим спокойствием, эффектной позой – на колене, с пистолетом под рукой – и отважной готовностью к приключениям. Но вдруг наступила тишина под деревьями. Задрожала земля, и он понял, что ведут слона – за ним, везти к баросфере. Потом, мелькая и раскачиваясь в желтом лунном свете, у дальнего конца просеки появились бесформенные глыбы на коротких могучих ногах. Волной прокатился формалиновый запах. И бессознательно, выждав дистанцию, Колька поднял тяжелый автоматический пистолет и никелевой пулей, разворачивающей и рвущей плоть, ударил правого в голову, качнувшуюся на ребристом краю глушителя. Он вел мушку влево, нажимая на спуск, когда светлый круг ложился на черный шпенек, – есть! есть!
Они шли. Быстро. Во всю ширину просеки.
Завыла обезьяна высоко над головой. Воплем загремел весь город.
Колька дал еще очередь и каждый раз видел, как отшатывается чудовищная безглазая голова, а они шли. Как во сне. Оставалось три патрона, но уже не было сил наводить пистолет. Колька застонал. Это было вне реальности, и он пытался проснуться. Шаги приближались с тяжелым шлепаньем. Как спасенье и счастье – он увидел, что между чудовищами проскочила тонкая человеческая фигура и вскинула руки.
– Безумец! – проговорил человек. Чудовища стояли за его спиной.
– Зачем ты привел их? – сухими губами прошелестел Колька.
– По воле Нараны.
– Зачем?
– Чтобы вы ушли к железному дому.
Перехватило горло. Он просипел: «ле-э…» – первый слог слова «зачем», но за него спросила Дхарма:
– Зачем привел ты нардиков? Пришельцы спешат уйти, они сами спешат.
– Возможно, и так, о Врач… Однако Равновесие прекрасно, а железо несъедобно – ты слышала, как пугал он посланцев Великой?
– Как и вы тщились испугать его – глупцы!
Колька молчал.
– Я спрашиваю пришельцев: согласны ли вы уйти?
– Согласны, – выдавил Колька.
– Слово сказано. До рассвета вы опуститесь у железного дома.
– Хорошо. Но пусть Врач будет с нами. Наш друг все еще болен.
– Ваше желание справедливо, – ответил человек. – Врач полетит вместе с вами, если захочет.
Колька был еще сжат, заморожен ужасом, который вызывали в нем чудовища. Он обходил их взглядом как мог. Знал, что это из-за Дхармы он не бросает пистолет и не кидается на землю, закрыв руками голову. Хорошо, что Володька не выскочил на выстрелы.
– Поспеши, – сказал человек. – Птицы ждут.
– Пусть уйдут эти.
Человек пропел на языке Памяти: «Возвращайтесь к Наране». Чудовища качнулись, растворились в лунной тени; мерно, глухо вздрагивала земля. Человек улыбался как ни в чем не бывало. Когда он повернулся к свету, Колька узнал его – один из тех, кто сопровождал старого Хранителя Памяти. Жук на его груди казался черным.
– Поспеши. Птицы Рокх уже накормлены.
Они вошли в лечилище.
Розовый, очень живой Рафаил сидел на боковой скамье и громко смеялся.
– Свисток, дружище! Где бегал, что видал? И ты голый!
Он был слишком шумлив и весел. Колька покосился на Дхарму, она медленно прикрыла глаза – все хорошо.
– Все хорошо, Рафа. Отбываем. Выдворяют нас, как персон нон грата.
– Пинком в задницу, – сказал Рафаил. – Двери отворяют, бандитов выдворяют… У-ах-ха-ха!!! – Он заржал с тупой жеребячьей радостью, рассыпая бахуш из кулечка: – У-ах-ха-ха-ха!!!
– Что это?! – вскрикнул Колька. – Он болен!
Володя с мучительной гримасой помотал головой.
– А ты, болван, зачем пришел? – Рафаил обращался к посланцу Нараны. – Голый, черномазый! И девка голая!
Колька вдруг понял, что сидит на скамье, а девушка обнимает его и гладит по щеке. И быстрым, острым шепотом утешает:
– Он здоров, Адвеста, он здоров… Успокойся, успокойся…
– Обнимаются, – удивленно заметил Рафаил.
– Здоров… Я закрыла его лоб, Адвеста. Володия понял. Я закрыла память во лбу… К утру она откроется.
– Обнимаются… – бормотал Рафаил.
Человек, стоявший у входа, сделал нетерпеливый жест.
– Память во лбу? Володь, объясни, – изнеможенно попросил Колька.
С той же мучительной гримасой Володя стал объяснять, что Дхарма сделала Рафаилу нехирургическую лоботомию, то есть отключила каким-то образом лобные доли мозга. Без этой процедуры Рафаил не мог бы ходить от боли, а сейчас он чувствует боль, но не сознает, что чувствует…
– Так, – вздохнул Колька. – Дхарма… уверена ли ты, что к утру память во лбу откроется?
Она погладила его по щеке. Он был так выжат, что не отстранялся, – гладит нежной ладошкой, хорошо… Рафаил от возбуждения перешел к тупой флегме. Жевал сушеных термитов, икал. Бледный Володя сунулся в блокнот.
– Поспешите, – сказал человек с черным жуком. – Врач Дхарма, ты с ними?
Руки разжались. Девушка поднялась с коленей и сурово спросила:
– Кузнец, почему ты распоряжаешься в лечилище?
– Я – Хранитель Памяти, – ровным голосом возразил человек. – По воспитанию я действительно Кузнец, но здесь представляю Нарану. Ты полетишь с больным пришельцем?
– Я – Врач, – сказала девушка.
– Ты полетишь вместо меня и передашь по гонии, когда все кончится.
– Хорошо. Колия, больного надо вести под плечи, я понесу лекарства. Иди, Кузнец…
Все. Больше она не смотрела на него. Утром они расстанутся. Колька поднял себя с беспощадным усилием воли – в этой драке не было гонга на перерыв, и секундант бросил его в последнюю минуту. Он подсунул плечо под Рафкину вялую руку, пробормотал: «Взяли…» – и они поплелись к выходу. Волоча ноги, Рафаил хныкал: «Не хочу, не хочу, не хочу!» Человек с черным жуком повел их в черную молчаливую ночь, закрытую сверху куполом лунного света.

обалденное начало )))

гетшеет

гетшеет

гетшеет

насрано 34179 раз:
[0][1][2][3][4][5][6][7][8][9][10][11][12][13][14][15][16][17][18][19][20][21][22][23][24][25][26][27][28][29][30][31][32][33][34][35][36][37][38][39][40][41][42][43][44][45][46][47][48][49][50][51][52][53][54][55][56][57][58][59][60][61][62][63][64][65][66][67][68][69][70][71][72][73][74][75][76][77][78][79][80][81][82][83][84][85][86][87][88][89][90][91][92][93][94][95][96][97][98][99][100][101][102][103][104][105][106][107][108][109][110][111][112][113][114][115][116][117][118][119][120][121][122][123][124][125][126][127][128][129][130][131][132][133][134][135][136][137][138][139][140][141][142][143][144][145][146][147][148][149][150][151][152][153][154][155][156][157][158][159][160][161][162][163][164][165][166][167][168][169][170][171][172][173][174][175][176][177][178][179][180][181][182][183][184][185][186][187][188][189][190][191][192][193][194][195][196][197][198][199][200][201][202][203][204][205][206][207][208][209][210][211][212][213][214][215][216][217][218][219][220][221][222][223][224][225][226][227][228][229][230][231][232][233][234][235][236][237][238][239][240][241][242][243][244][245][246][247][248][249][250][251][252][253][254][255][256][257][258][259][260][261][262][263][264][265][266][267][268][269][270][271][272][273][274][275][276][277][278][279][280][281][282][283][284][285][286][287][288][289][290][291][292][293][294][295][296][297][298][299][300][301][302][303][304][305][306][307][308][309][310][311][312][313][314][315][316][317][318][319][320][321][322][323][324][325][326][327][328][329][330][331][332][333][334][335][336][337][338][339][340][341][342][343][344][345][346][347][348][349][350][351][352][353][354][355][356][357][358][359][360][361][362][363][364][365][366][367][368][369][370][371][372][373][374][375][376][377][378][379][380][381][382][383][384][385][386][387][388][389][390][391][392][393][394][395][396][397][398][399][400][401][402][403][404][405][406][407][408][409][410][411][412][413][414][415][416][417][418][419][420][421][422][423][424][425][426][427][428][429][430][431][432][433][434][435][436][437][438][439][440][441][442][443][444][445][446][447][448][449][450][451][452][453][454][455][456][457][458][459][460][461][462][463][464][465][466][467][468][469][470][471][472][473][474][475][476][477][478][479][480][481][482][483][484][485][486][487][488][489][490][491][492][493][494][495][496][497][498][499][500][501][502][503][504][505][506][507][508][509][510][511][512][513][514][515][516][517][518][519][520][521][522][523][524][525][526][527][528][529][530][531][532][533][534][535][536][537][538][539][540][541][542][543][544][545][546][547][548][549][550][551][552][553][554][555][556][557][558][559][560][561][562][563][564][565][566][567][568][569][570][571][572][573][574][575][576][577][578][579][580][581][582][583][584][585][586][587][588][589][590][591][592][593][594][595][596][597][598][599][600][601][602][603][604][605][606][607][608][609][610][611][612][613][614][615][616][617][618][619][620][621][622][623][624][625][626][627][628][629][630][631][632][633][634][635][636][637][638][639][640][641][642][643][644][645][646][647][648][649][650][651][652][653][654][655][656][657][658][659][660][661][662][663][664][665][666][667][668][669][670][671][672][673][674][675][676][677][678][679][680][681][682][683][684][685][686][687][688][689][690][691][692][693][694][695][696][697][698][699][700][701][702][703][704][705][706][707][708][709][710][711][712][713][714][715][716][717][718][719][720][721][722][723][724][725][726][727][728][729][730][731][732][733][734][735][736][737][738][739][740][741][742][743][744][745][746][747][748][749][750][751][752][753][754][755][756][757][758][759][760][761][762][763][764][765][766][767][768][769][770][771][772][773][774][775][776][777][778][779][780][781][782][783][784][785][786][787][788][789][790][791][792][793][794][795][796][797][798][799][800][801][802][803][804][805][806][807][808][809][810][811][812][813][814][815][816][817][818][819][820][821][822][823][824][825][826][827][828][829][830][831][832][833][834][835][836][837][838][839][840][841][842][843][844][845][846][847][848][849][850][851][852][853][854][855][856][857][858][859][860][861][862][863][864][865][866][867][868][869][870][871][872][873][874][875][876][877][878][879][880][881][882][883][884][885][886][887][888][889][890][891][892][893][894][895][896][897][898][899][900][901][902][903][904][905][906][907][908][909][910][911][912][913][914][915][916][917][918][919][920][921][922][923][924][925][926][927][928][929][930][931][932][933][934][935][936][937][938][939][940][941][942][943][944][945][946][947][948][949][950][951][952][953][954][955][956][957][958][959][960][961][962][963][964][965][966][967][968][969][970][971][972][973][974][975][976][977][978][979][980][981][982][983][984][985][986][987][988][989][990][991][992][993][994][995][996][997][998][999][1000][1001][1002][1003][1004][1005][1006][1007][1008][1009][1010][1011][1012][1013][1014][1015][1016][1017][1018][1019][1020][1021][1022][1023][1024][1025][1026][1027][1028][1029][1030][1031][1032][1033][1034][1035][1036][1037][1038][1039][1040][1041][1042][1043][1044][1045][1046][1047][1048][1049][1050][1051][1052][1053][1054][1055][1056][1057][1058][1059][1060][1061][1062][1063][1064][1065][1066][1067][1068][1069][1070][1071][1072][1073][1074][1075][1076][1077][1078][1079][1080][1081][1082][1083][1084][1085][1086][1087][1088][1089][1090][1091][1092][1093][1094][1095][1096][1097][1098][1099][1100][1101][1102][1103][1104][1105][1106][1107][1108][1109][1110][1111][1112][1113][1114][1115][1116][1117][1118][1119][1120][1121][1122][1123][1124][1125][1126][1127][1128][1129][1130][1131][1132][1133][1134][1135][1136][1137][1138][1139][1140][1141][1142][1143][1144][1145][1146][1147][1148][1149][1150][1151][1152][1153][1154][1155][1156][1157][1158][1159][1160][1161][1162][1163][1164][1165][1166][1167][1168][1169][1170][1171][1172][1173][1174][1175][1176][1177][1178][1179][1180][1181][1182][1183][1184][1185][1186][1187][1188][1189][1190][1191][1192][1193][1194][1195][1196][1197][1198][1199][1200][1201][1202][1203][1204][1205][1206][1207][1208][1209][1210][1211][1212][1213][1214][1215][1216][1217][1218][1219][1220][1221][1222][1223][1224][1225][1226][1227][1228][1229][1230][1231][1232][1233][1234][1235][1236][1237][1238][1239][1240][1241][1242][1243][1244][1245][1246][1247][1248][1249][1250][1251][1252][1253][1254][1255][1256][1257][1258][1259][1260][1261][1262][1263][1264][1265][1266][1267][1268][1269][1270][1271][1272][1273][1274][1275][1276][1277][1278][1279][1280][1281][1282][1283][1284][1285][1286][1287][1288][1289][1290][1291][1292][1293][1294][1295][1296][1297][1298][1299][1300][1301][1302][1303][1304][1305][1306][1307][1308][1309][1310][1311][1312][1313][1314][1315][1316][1317][1318][1319][1320][1321][1322][1323][1324][1325][1326][1327][1328][1329][1330][1331][1332][1333][1334][1335][1336][1337][1338][1339][1340][1341][1342][1343][1344][1345][1346][1347][1348][1349][1350][1351][1352][1353][1354][1355][1356][1357][1358][1359][1360][1361][1362][1363][1364][1365][1366]