Иду, стало быть, на лыжах. Смотрю - на снегу краснеет что-то маленькое и прямоугольное. Нагнулся - а то ж заморское переговорное устройство. Мобиль, по-ихнему. Вот, думаю, не попёрло кому-то. Думал-думал, решил открыть, посмотреть, что там. А там окошечко и в ём значки всякие диковинные. А под окошечком кнопочки. Ну я зажмурился, тыкнул наугад. Открываю глаза, а на окошечке означено: МАМАНЯ - и номер мудрёный. Слева - зелёная загогулина. Ну это дело знакомое. Надавил я на неё, на загогулину то есть, ящичек прислонил, к уху-то, и жду. А из ящика голос заколдованный, как из подземелья. Маманя то есть. Ну я, не будь дурак, разложил ей всю мизансцену как есть: так и так, мобиль в надёжных руках, а ежели желаете его возвернуть - так тому следует мой адрес. И, говорю, не забудьте пятьсот рублев в подтверждение своей материнской благодарности. А то за так возиться с посторонней аппаратурой мне расчёта нет. И то сказать - любой откупщик с радостью за это удовольствие мне вдвое отвалит. Только что рыскать-суетиться времени нет. Ну ладно. Условились о времени - тут она давай в слёзы благодарности. Дело бабское, известное. Ну я ей так и говорю: не извольте расстраиваться, женщина, а только мне в смысле своей выгоды зевать не приходится. И нажал на вторую загогулину (там окромя зелёной ещё красная притулилась, справа). И мобиль в штаны сховал, от морозу и от посторонних глаз. Катаюсь, стало быть, дальше, а в бошку всё мысли курьёзные лезут: сколько это рублев в сумме выйдет, коли каждый катающийся будет свой мобиль на снегу оставлять? И так и эдак прикидывал - в аккурат капитал выходит, в рассуждении месячного дохода. Суть да дело - ан стемнело. Добрёл наконец до дома - глядь - а на ловца и зверь бежит. Потерпевший от недосмотра, то есть, собственной персоной в сенях притулился и ждёт. Кто сей? - это я, стало быть, вопрошаю. А он, малый, отметим, фигуристый, не будь дурак - в ножки мне упал, челом бьёт. Не извольте гневаться, господин хороший, как я есть владелец мобиля, желаю его возвернуть в цельности и сохранности, а не то мать убьёт почём зря. Этого, говорю я ему, товарищ, мы с вами не допустим, чтоб людёв почём зря контрабошить. А мобиль ваш - вот он, без никакой поломки, только промок малость в штанах. Увидал товарищ своё имущество - и обратно мне в ножки бухнулся. Встань, говорю ему, здесь тебе не департамент по согласованиям, чтоб коленами паркет попирать. Ну он и не прекословит - восстал обратно, соплёй шмыгнул и суёт мне ассигнацию. За благодарность - это опять я ему говорю - за благодарность, конечно, спасибо, а только портянку-то свою, мил друг, спрячь. Не таковский я человек чтоб наживаться в случае людского несчастья. Окромя того, что трудов по сохранению вашего имущества мне совершенно никаких не представилось - так, поясницу поломал малость, доставая со снега ваше устройство. И рукою ему эдак. Сколько тут слов я от него воспринял, этого, почитай, и на киятре не слышали - мёд, да и только. На блины зазывал, детьми стращал... душа-человек. Посмеялся я и спровадил его из сеней. Так и расстались, кумовьями... Подымаюсь я наверх, в свою каморку, значит, и думаю: это же до какой приятственности можно дойти в обчестве, коли каждый о чужой пользе радеть будет ровно как о своей собственной. Жизнь настанет неописуемая. И надобности-то в надсмотрщиках никакой не останется, а только будут люди друг к дружке льнуть почём зря без никакой задней мысли и настроений злокозненных. Человеку без человека-то нельзя. Потому человек - животное социяльное.